Амарант. История жеребенка

Марик, застонав от несправедливости, едва не свернул себе шею, пытаясь рассмотреть Пашкину находку. Зануда (а чего от неё ещё было ожидать?) угрожающе покачала верёвкой, и лёгкий недоуздок заплясал на морде жеребёнка. Марик пробежал полтора круга, вертя головой и из-за невнимательности поскальзываясь задними ногами, прежде чем вспомнил, что качающаяся веревка означала команду к остановке.

Решив, что останавливаться всё равно уже поздно, и на всякий случай отвернувшись от Зануды, Марик прибавил скорости. Зануда возмутилась и так грозно глянула на задние ноги жеребёнка, что они помимо его воли сами побежали куда-то в сторону.

Прежде чем Марик успел что-то сообразить, он уже стоял к Зануде передом, к сугробу – задом! Та сквозь зубы похвалила, развернула жеребёнка и велела бежать в другую сторону.

Пробежав полкруга, Марик вновь отважился искоса посмотреть на Пашку. Он стоял, сунув нос в сугроб, прядая ушами от возбуждения, и явно с кем-то разговаривал.

Тут с Мариком приключилась какая-то удивительно избирательная глухота – он совершенно перестал слышать голос Зануды, зато до него долетали смутные обрывки Пашкиных фраз.

Сгорая от любопытства, Марик перешёл с рыси на галоп и успел сделать два или три мощных скачка, прежде чем закончилась длина верёвки. Недоуздок переехал на сторону и пребольно врезался в скулу металлической пряжкой.

В ушах зазвенел негодующий вопль Зануды. Она, рассвирепев, резко развернула Марика к себе лицом и заставила его быстро пятиться задом наперёд, да так долго! Только когда он протопал вдоль всей длиннющей стенки плаца (она всегда казалась ему заунывно бесконечной на осаживании и несправедливо короткой на галопе), опустил голову и облизнулся, Зануда разрешила немного постоять, периодически напоминая, что смотреть при этом он должен только на неё.

Но на Зануду Марику смотреть совершенно не хотелось, поэтому он таращился на ограду за её спиной. Но и этого ей было мало! Вновь отправив его бегать по кругу, она обрушила на него такой поток быстро сменявших друг друга команд, что все посторонние мысли в ужасе сбежали из головы жеребёнка, оставив там звенящую пустоту. В эту-то пустоту Зануда и швыряла свои команды: «Рысь! Стой! Назад! Разворот! Рысь! Разворот! Разворот!»

Первые минуты Марик пытался разобраться в последовательности действий и логике Зануды, но, очевидно, ни первой, ни второй она не придерживалась! Марику пришлось очень внимательно следить за тем, чтобы не пропустить новую просьбу и не навлечь на себя новые круги осаживания. О Пашке и сугробе он и думать забыл.

Наконец, удовлетворившись результатом, Зануда разрешила жеребёнку отдохнуть. Положив верёвку на землю, она повернулась к хозяйке Гепарда и о чём-то с ней заговорила. Марик стоял. Он знал, что лежащая на земле корда означает, что двигаться нельзя, как бы ему этого ни хотелось.

Стоять было нестерпимо нудно, поэтому Марик принялся искоса поглядывать на Пашку, размышляя о том, как несправедливо стоять, когда хочется копаться в сугробе вместе с другом. Иногда в глубине души Марик презирал себя за это малодушие, а иногда гордился своей силой воли и всё никак не мог решить, с чем же на самом деле связано его послушание.

Из-под ног вынырнул Конеед. Марик слегка дёрнулся, но Зануда, занятая Пашкиной хозяйкой, ничего не заметила. Конеед, отфыркиваясь в усы, пожаловался:

– Совс-с-сем вы с-страх потеряли! Уйду от вас-с-с ис-с-скать более пугливых лошадей! Того и гляди, похудею с-с-с голоду!

Марик с сомнением посмотрел на него: Конеед был плотный, лоснящийся, сытый. Сияя масленой улыбкой, он грузно повис в воздухе, сложив лапы на животе.

Зануда повернулась к Марику и ласково потрепала его по гриве, хваля за прилежное стояние. Порывшись в кармане, она извлекла из него кубик сахара.

– Не страшный! – вдруг произнес Кулёк и потянул свои ручонки к усам Конееда. Тот, обиженно фыркнув, взлетел повыше.

– Не страшный! – повторил Кулёк и рассмеялся.

Конеед вздохнул и виновато развёл лапы.

– Я и не знал, что Кулёк может тебя видеть, – прожевав сахар, Марик удивлённо переводил взгляд с Конееда на Кулька.

– Дети вообще очень многое могут, пока окончательно не станут людьми, – промурлыкал тот свысока. – Но, очеловечиваясь, они с каждым годом теряют свои способности. Есть, конечно, особенные люди, вроде Целителей или Странников, но их и людьми-то в обычном понимании этого слова назвать нельзя…

– А когда дети окончательно людьми становятся?

– По-разному, – Конеед вздохнул. – Способность видеть и чувствовать мир таким, какой он есть, слабеет в пять-семь лет… Годам к пятнадцати они обычно становятся полноценными людьми.

– Пять-семь лет! – воскликнул жеребёнок. – Вот бы мне было столько! Это ведь очень много, это уже взрослость!

– Не-е-ет! – Конеед заклокотал от смеха. – Даже у лошадей это юность, а люди взрослеют намного медленнее.

Марик с удивлением покосился на Кулька. В этот момент Зануда решила, что он отдохнул достаточно, и повела его к длинным палкам, разложенным у одной из стенок плаца. Сосредоточенно стиснув зубы и прищурившись, Марик отправился задом наперёд по по сложенному из них лабиринту.

Конеед неспешно уплыл к Пашке и, пристроившись у него на спине, заглядывал куда-то внутрь сугроба. А Марик тем временем корпел над хождением вбок. Сложность состояла в том, чтобы пойти не просто боком, а так, чтобы передние ноги шли с одной стороны палки, а задние – с другой. Это было очень сложно: Марик то и дело задевал палку задними копытами, вызывая неодобрительное бурчание Зануды.

Когда Зануда, наконец, отпустила Марика, он так и остался стоять рядом с ней, потряхивая головой и стараясь привести свои мысли в порядок. По мышцам разливалась приятная усталость, и жеребёнок ощущал себе таким лёгким, что, казалось, ещё чуть-чуть, и он оторвётся от земли и поплывёт по воздуху, как Конеед.

Зануда рассеянно почёсывала ему лоб, вернувшись к разговору с хозяйкой Гепарда. Марик не слушал их, чтобы не расстраиваться: наверняка обсуждались очередные упражнения для жеребят. Кулёк, повернувшись поудобнее, тянул руки к усам.

– Не надо, – тихо прошептал Марик. – Я не люблю, когда дёргают за усы. И вообще не люблю, когда лицо трогают.

Кулёк перестал тянуться. С минуту он изучающе смотрел на жеребёнка, а потом сказал:

– Я не Кулёк. Я Друг!

– Друг?

– Друг. ДругНикита, – тихо проговорил он.

– Э-э-э… – Марик растерялся. – Ну, хорошо, ДругНикита…

Наступило неловкое молчание, которое часто возникает при знакомстве. С минуту Марик мялся, переступая с ноги на ногу. Ему было немного не по себе от разговора с человеком.

– Я, наверное, пойду к Пашке, – наконец выдавил он, рассматривая многочисленные следы на снегу.

ДругНикита помахал ему рукой. Зануда, истолковав жест по-своему, принялась поправлять детские рукавички. Марик, то и дело оглядываясь, потрусил к сугробу. Пашка стоял на самой его вершине, по запястья утопая в тяжёлом, влажном снегу. Конеед висел прямо над ним.

– Ш-ш-ш-ш, – Пашка обернулся. – Посмотри, только осторожно.

Марик завертел головой. Пашка, пихнув друга носом, кивнул на небольшое отверстие в сугробе, пробитое копытом.

В полумраке крошечной ледяной пещеры, освещаемой пятном лившегося сверху света, на тщательно выстланном сеном полу сидели несколько вьюшек. Перед ними золотилась горстка крупных стружек, которыми они с аппетитом похрустывали. Вьюшки весело о чём-то переговаривались тоненькими голосками – несомненно, строили планы о конюшнях с манежами. Они захихикали, увидев над головой удивлённые глаза жеребёнка.

– Я думал, вы все ушли, – смущённо пробормотал Марик.

– Мы и ушли! Но потом такая метель поднялась, что мы заплутали, – быстро проговорила самая крупная вьюшка. – Отбились от остальных да мыкались впотьмах – холодно, голодно, ветрище ледяной! Плутали-плутали всю ночь, а когда метель прекратилась, поняли, что по кругу ходили!

Марик неопределённо моргнул, стараясь выразить сочувствие и понимание.

– Вот и решили перезимовать здесь! – пискнула самая крошечная. – Нашли сугроб подходящий, свили гнёздышко, опилок принесли из конюшни. Зимуем.

– А потом ТРАХ! БАХ! ХЛОП! И дырка в потолке! – негодующе заголосили остальные.

– Дырку заделаем, не беспокойтесь, – нежно проворковал откуда-то сверху Конеед.

– Я думал, вы не можете жить без лошадей, – проговорил Марик.

– Ты не понимаешь! Мы в Пути!

– Мы в Пути! – эхом отозвались остальные.

– В Пути? – почему-то шёпотом переспросил жеребёнок.

Дородная вьюшка, вальяжно развалившись на сене, придирчиво выбирала стружку покрупнее. Найдя нужную, золотистую с янтарной капелькой смолы, она принялась с наслаждением ею хрустеть, закатив глаза и смачно причмокивая от удовольствия. Она ела с таким нескрываемым наслаждением, что Марик пообещал себе обязательно попробовать опилки, как только вернётся в конюшню.

– Вьюшки не могут жить без лошадей. Но только если мы не в Пути, – величественно произнесла она, подняв пальчик.

– А… а может быть, вам тогда всё время быть в Пути? – робко поинтересовался Марик. – Лошадям было бы спокойнее…

Вьюшки возмущённо запрыгали на сене. Самая мелкая даже отважилась запустить в Марика каким-то жухлым стебельком.

– Да какое нам дело, спокойнее им или беспокойнее! Путь – это обретение лошади! Тёплого денника! Кучи опилок!

Они взялись за руки и закружились в быстром хороводе, бросая на жеребёнка неприязненные взгляды:

За ноги хватать!

На волю не пускать!

Под ногами путаться!

Гриву перепутать всю!

Марик мысленно поблагодарил Зануду за то, что она привезла его в конюшню с левадой. Он не вынес бы постоянного соседства с вьюшками в собственном деннике. С недовольным лицом он поднял голову, краем глаза успев заметить, что вьюшки строят ему рожицы, а одна, самая нахальная, даже грозит кулаком. Конеед знакомо булькал от смеха, кувыркаясь в воздухе. Марик хмуро покосился на него и слез с сугроба. Пашка спустился следом.

– Они всегда дразнятся: по-другому не умеют, – извиняющимся тоном проговорил он, ободряя Марика. – Это же вьюшки!

Конеед, похохатывая, аккуратно заделывал дыру в сугробе.

– Я давно уже почуял, что там кто-то есть, – сказал Пашка, наблюдая за Конеедом. – Несколько дней подряд раскопать пытался… Знай я, что там вьюшки, копытом не пошевелил бы!

Поднявшийся южный ветер окутал жеребят предчувствием весны. Он был такой сильный, что казалось, будто следующим порывом подхватит друзей и, закрутив, понесёт по воздуху. Марик повернулся к ветру спиной и побрёл вдоль стенки, ощущая, как тот мягко подталкивает его. Конеед, с трудом подлетев к Марику, шумно выдохнул и опустился ему на спину.

– Сносит! – пожаловался он, крепко ухватившись за пряди гривы.

К плацу, пригнув голову и заложив уши, подошёл Тунгус с сидевшим сверху Кормильцем.

– Сырость какая! – произнёс тот, спрыгивая на землю.

Отпустив подпругу, он пристегнул к Тунгусу корду и повернулся к Зануде. Тунгус, неприязненно покосившись на сугроб с глубокими следами жеребят, отошёл подальше от людей, повернулся спиной и, замерев, уставился вдаль. Губы его слегка шевелились, шепча что-то порывистому ветру.

Жеребята направились к хозяйкам, гипнотизируя взглядами самые оттопыренные карманы. У Пашкиной хозяйки нашлась пара яблок, а Марик исхитрился вытянуть из кармана Зануды старую перчатку, попахивавшую варёной капустой. Зануда рассмеялась, отобрала у него перчатку и повела жеребёнка в конюшню.

Глава 19, в которой Пашка ищет следы, а Марик боится снеговика и заходит в берёзовую рощу

Зима отступала всё дальше, но долгожданная весна с ярко-голубым небом и тёплым солнцем почему-то не торопилась занять её место, словно заболтавшись с кем-то в пути. Вчерашние хрустящие сугробы превратились в мокрую, хлюпающую под ногами кашу, морозы сменились промозглой сыростью. Ночь часто проливалась дождём, а днём высокое небо становилось молочно-белым с ярким пятном скрытого за облаками солнца. Казалось, что природа затихла, затаилась для того, чтобы вскоре взорваться безудержной весенней суетой.

Мокрый Конеед, нахохлившись, сидел на заборе. Обычно лоснившийся мех его топорщился длинными влажными иглами, отчего гроза лошадей напоминал взъерошенную кошку.

У всех, кто на зиму отрастил тёплую шубу, началось время линьки. И у Марика зачесалось всё, что только могло чесаться.

Наверное, уже в сотый раз он продирался через кусты, оставляя на них клочья вылинявшей шерсти. Местные вороны и мелкие пичужки аккуратно, стараясь не пропустить ни волосинки, собирали её, чтобы выстлать свои гнёзда.

Кай с довольным хрюканьем катался по мокрому снегу, извиваясь всем телом. Пашка с несчастным видом смотрел на друзей и всё никак не мог решить, чей пример заразительнее.

Заяц с Эклером с остервенением чесали друг другу холки, а вот Тунгус с Манёвром, невзирая на одолевавший их зуд, стояли, словно изваяния. Марик восхищался их выдержкой!

Жеребёнок изо всех сил налегал боком на ветви кустов, отчего те угрожающе трещали. Поглощённый этим занятием, он не сразу заметил вошедших в леваду Зануду и хозяйку Гепарда.

– Мы сегодня пойдём с тобой гулять! На карьер! – воскликнула Зануда, обнимая Марика за шею.

– На карьер? – Тунгус медленно повернул голову. – Но это же очень далеко! Я недавно возил туда Кормильца.

– Правда? – обрадовался Марик. Он всегда хотел попасть в одно из тех отдалённых мест, куда могли добраться только взрослые лошади. – А какой он, этот карьер?

– Глубокий. Тебе понравится, – Тунгус мягко улыбнулся. – Если только Зануда дойдёт до него пешком. Кормилец-то на мне ехал.

Марику пришла в голову волнующая мысль, что, возможно, если Зануда сильно устанет, она тоже залезет к нему на спину, и уж тут-то он не подведёт…

– А мне, похоже, придётся остаться здесь. Тихоня, видать, отходит после вчерашней прогулки, – недовольно пробухтел Кай. Вчера они с Тихоней ходили в лес. Вернулись оба какие-то заведённые. На вопросы друзей Кай с несвойственной ему краткостью отвечал, что они не сошлись во мнениях по поводу выбора пути и всю дорогу перетягивали друг друга в разные стороны.

Уныло опустив голову, Кай отправился в угол левады. Чтобы хоть как-то развлечься, он исхитрился цапнуть за бок Зайца и ловко увернуться от его ответного броска.

Проголодавшийся Конеед слетел с забора и растворился в воздухе, чтобы неожиданно выскочить прямо из-под ног Кая. Кай отпрянул и развернулся.

Зануда качнула верёвкой, и Марик, виновато оглядываясь на друга, отправился в конюшню вслед за Пашкой и его хозяйкой.

С каким наслаждением жеребёнок подставлял бока и круп под зубья скребницы!

Зануда изо всех сил тёрла его щётками, чихая от облаков разлетавшейся во все стороны шерсти. Пашка стоял позади, вытянув шею вперёд. От наслаждения он сложил губы трубочкой: хозяйка чистила ему холку.

Спустя полчаса Зануда, бессильно опустив руки, простонала:

– Нет, это невозможно вычистить! Может, пойдём уже? Тьфу! Полный рот меха! Драгоценного моего меха! – добавила она, почёсывая Марику холку.

Марик обрадованно глянул на Пашку – они никогда ещё не гуляли вместе. Нет, они, конечно, ходили на ближнее поле или дальний плац, но только для того, чтобы заниматься уроками. А ночное путешествие к Целительнице при всём желании нельзя было назвать прогулкой.

Марик шагал, вдыхая тёплый воздух. Мокрый снег чавкал под ногами, следы от копыт быстро заполнялись водой. Пашка, безостановочно вертя головой, шёл чуть впереди. Зануда, вопреки ожиданиям жеребёнка, свернула не в поля, а на дорогу, ведущую к озеру. Марик с беспокойством посмотрел на неё: уж не собирается ли она купаться в такую погоду?

– Как ты думаешь, – Пашка немного отстал, поджидая Марика, – что Целительница собирается нам подарить?

– Тебе! Подарить тебе! Про нас она ничего не говорила!

– Нет, постой! – воскликнул Пашка. – Она же сказала «приходите все трое!» Значит, и подарки будут для всех!

– Не знаю, – вздохнул Марик. – Нет у меня мыслей по этому поводу. И ещё мне кажется, что, когда думаешь о подарках, то получается, будто ты их выпрашиваешь. Понимаешь?

Пашка фыркнул и покачал головой:

– Нет!

Извилистая дорожка привела их к высоким берегам озера. Зануда отстегнула карабин корды.

– Иди, посмотри, может быть, ты увидишь следы избушки?! Ведь уже весна, а значит, можно… – шепнул Пашка. Марик двумя прыжками вскочил на высокий берег и замер от удивления – в тёмной маслянистой воде озера плавали серые глыбы льда, а по ним деловито сновали взад-вперёд какие-то мелкие, незнакомые ему существа.

Раз или два Марик заметил мелькнувшую между льдинами голову Водяного и открыл было рот, чтобы поздороваться, но Водяной скрывался под водой так же стремительно, как появлялся.

– Ма-а-ари-и-ик!

Жеребёнок увидел, что Зануда и Гепард с хозяйкой идут в голую берёзовую рощицу, окаймлявшую озеро. Он бросился вдогонку, оскальзываясь на подтаявшем снегу. Крупные куски снежной каши летели из-под копыт, неприятно шлёпая по животу.

Весело петляющая тропка вела к молоденькой берёзовой рощице. Воздух наполнял горьковатый аромат набухших почек. Уже распускалась верба, добавляя к чёрно-белым весенним краскам пушистую, тёплую желтизну.

Миновав березняк, они вышли на окраину посёлка. Переливавшиеся всеми лучами солнца громадные сосульки, свисавшие с крыш, превращали его в волшебный прянично-карамельный городок.

Потом дорога круто повернула влево, и Марик увидел широкую расчищенную просеку. По обочинам теснились кусты ежевики и малины, ветки которых цепляли жеребят за хвосты. Марик, радуясь свободе, восторженно носился взад-вперёд галопом, то и дело пропадая за поворотами.

Кое-где на возвышенностях снег уже сошёл, обнажив чёрную влажную землю. На одном из таких островков глубоко отпечатался след огромной куриной лапы. Здесь стояла избушка! А вот и ещё отметина: глубокое, уже почти бесформенное пятно на сером снегу! Но больше, сколько Марик ни всматривался, он следов не нашёл.

Жеребёнок шёл, низко наклонив голову и принюхиваясь. Внезапно его сердце тяжело упало куда-то вниз, а потом забилось с удвоенной силой. Марика обожгло волной страха. На широкой обочине дороги стоял невесть откуда взявшийся здесь снеговик. Над ним чёрным облаком клубился совершенно чужой конеед, роняя на снег давно забытые капли ужаса.

Марик застыл. Зануда, воспользовавшись замешательством жеребёнка, взяла его на корду. Пашку же, наоборот, отпустили, и он, скользнув боязливым взглядом по снеговику, с громким треском нырнул в заросли малины.

– Попробую ещё следы поискать! – донёсся из кустов его голос. Зануда шагнула к снеговику, подтягивая за собой Марика, и тому ничего не оставалось, кроме как следовать за ней. Конеед, не глядя на жеребёнка, вдруг шумно втянул в себя воздух, оторвался от снеговика и стремительно нырнул в глубь леса.

Осторожно ступая подрагивающими ногами, Марик потянулся мордочкой к снеговику. Тот пах снегом и страхом.

Из кустов вывалился Пашка. В растрёпанной гриве застряли листья и веточки, за хвост, превращая его в свалявшуюся мочалку, гроздьями цеплялись репьи. Подбежав к снеговику, он машинально вырвал у него руку-веточку и принялся её жевать.

– Нет следов! Только те два, что ты видел. Как они там появились? Любой след должен иметь начало и конец! Правда, от этой избушки чего угодно можно ожидать, – он вздохнул и оглянулся. – Ой! А у меня хвост пропал! Совсем!

Зануда укоризненно посмотрела на Пашку и приладила снеговику новую руку.

Марик покачал головой:

– Хвост-то тебе хозяйка распутает, это они умеют. Мне вот интересно, почему конеед так быстро улетел?

– Может, его в лесу обед ждёт, – Пашка осёкся. – Хотя нет. Обед-то ему прямо сюда подали… Может, он не голодный был?!

– Какие же эти конееды жуткие! – с отчаянием воскликнул Марик. – Если они тебя пугают – боишься! Если не пугают и улетают – становится ещё страшнее!

– Попробуй не бояться, – глубокомысленно заметил Пашка.

Марик ничего не ответил, но с сомнением покачал головой. Возможно, Пашка и прав. Но что делать, если очень боишься испугаться? Марик задумался так глубоко, что вспомнил о Зануде, лишь когда она натянула верёвку.

Пейзаж изменился. Лес уступил место огромному пустырю, поросшему реденькими худосочными берёзками. Кое-где из грязно-серого снега торчали высокие сухие былинки. Вдруг шедший впереди Пашка резко остановился.

– Просто невероятно! – шумно выдохнул он.

Марик поддёргивал корду, оглядываясь на плетущуюся сзади Зануду. До Пашки оставалось совсем немного, буквально один шаг, и…

Пустырь внезапно пропал, будто из него огромной лапой выдрали кусок. Жеребята стояли на краю обрыва. Склон уходил круто вниз, по нему змеились несколько дорожек, кружили по дну и взбирались на противоположную сторону. Карьер был таким огромным, что в нём могла бы разместиться пара конюшен, да ещё с левадами и плацами. На склонах, цепляясь мощными кривыми корнями за отвесные стены, росли кряжистые сосны. Снег кое-где уже сошёл, обнажив мелкий бурый песок.

– Ты только погляди, Марик! – Пашка пихнул друга в бок и кивнул в сторону небольшой рощицы на дне карьера. Марик, приглядевшись, замер – туда медленно стекались конееды! Огромные и крошечные, с рогами, крыльями, копытами, хвостами! Они шли, летели, скользили и ползли, как заворожённые, не замечая никого и ничего. Ноздри жеребёнка затрепетали, уловив знакомый запах страха.

– Здесь так красиво! – Зануда просияла, подбирая корду покороче. – Давайте спустимся вниз – погуляем по дну!

Марик посмотрел на Пашку широко распахнутыми от ужаса глазами. Его друг покачал головой, явно сомневаясь в здравом уме Зануды. А та, оскальзываясь на мокром снегу, уже начала спускаться вниз по одной из извилистых тропок. Марик поплёлся следом, поджав под себя задние ноги и вытянув вперёд шею для равновесия. Пашка в нерешительности мялся наверху, но хозяйка не оставила ему выбора – пришлось идти за ней.

Марик никогда ещё не видел такого крутого склона. Ноги скользили, прокладывая глубокие бороздки в талом снеге и смешивая его в кашу с влажным тяжёлым песком. По краям тропинки бугрились кочки, поросшие серовато-бурой иссохшей травой. А внизу бесчисленные конееды всё тянулись в рощу.

Страх возрастал с каждым шагом. Один из конеедов скользнул прямо над головой Марика, едва не задев его уши чёрными кожистыми крыльями.

Жеребёнок съёжился – если бы он мог, то сломя голову бросился бы прочь.

Спустившись вниз, Зануда, к глубочайшему облегчению друзей, направилась в противоположную от рощицы сторону. Мимо, буквально в метре от Марика, сосредоточенно сопя, вразвалочку прошёл конеед с жёсткой встопорщенной шерстью. За ним, суетливо озираясь и принюхиваясь, прошмыгнул второй – абсолютно лысый и тощий, а за ними ещё и ещё… Не глядя на жеребят, не замечая ничего вокруг, конееды спешили к своей таинственной цели.

Зануда о чём-то весело разговаривала с хозяйкой Пашки, но Марик не различал слов – они сливались для него в пустой, бестолковый шум, доносившийся сквозь колыхавшиеся повсюду волны страха. Конеед с толстым, лоснящимся брюшком и длинными закрученными в спираль рогами торжественно прошествовал в рощу последним.

– Кажется, закончились, – хрипло прошептал Марик.

Страх начал понемногу отступать.

– Интересно, что там у них за собрание? – но, как Пашка ни вглядывался, он не смог ничего разглядеть за белыми стволами и серой массой ветвей.

– И знать не хочу! – Марик с содроганием поглядел на берёзы.

Они брели по неровному, изрытому дну карьера – хозяйки впереди, а их подопечные сзади, тихо переговариваясь.

Зануда остановилась и подозвала Марика к себе, чтобы отпустить его побегать, но тому не хотелось отходить даже на несколько шагов… Кося глазом на деревья и облизываясь, жеребёнок закружил вокруг Зануды.

– Давай, Марик! – Пашка подбежал к другу поближе. – Посмотри, что там происходит!

Марик с ужасом уставился на него. Ему вовсе не хотелось приближаться к такой прорве конеедов!

– Ну давай же! Это наш единственный шанс узнать, почему их там так много! – соблазнял Гепард. – Разве тебе не интересно, почему им на нас наплевать?!

Марик отчаянно тряхнул головой, развернулся, обдав Пашку снежными брызгами, и помчался к рощице. Ему казалось, что сердце своё он оставил рядом с другом, – в груди была пустота.

Берёзки приветливо качнули плакучими ветвями. Марик судорожно втянул тягучий воздух и обернулся. Зануда с Пашкиной хозяйкой неспешно шли вслед за ним, Пашка, задыхаясь от возбуждения, нетерпеливо подпрыгивал впереди.

Марик крепко зажмурился и шагнул сквозь белоствольную шеренгу, постоял несколько секунд, осторожно приоткрыл глаза. Воздух здесь был серовато-красным, насыщенным влагой и запахом пробуждавшегося леса.