Пятнадцатилетний капитан

– Вода залила муравейник, и мы боимся, чтобы он весь не оказался под водой, – коротко пояснил Геркулес.

Ученый-энтомолог радостно вскрикнул, к крайнему удивлению своих спутников, понимавших страшную опасность своего положения. Но кузен Бенедикт забыл о нем, радуясь случаю доказать высокий разум своих любимых насекомых. Он быстро принялся объяснять все преимущество их инстинкта над хваленым человеческим рассудком.

– Видите, друзья мои, термиты предчувствовали наступление наводнения и вовремя ушли из западни, куда мы неосторожно попали, – закончил он свою речь, которую, впрочем, никто не слушал, так как все были поглощены наблюдением над действиями Дика Сэнда.

А вода все подымалась… Очевидно, наводнение увеличивалось, усиливая давление воды извне. Когда Дик принялся сверлить второе отверстие в потолке среднего этажа, вода уже наполняла этот этаж так, что все, кроме лиц, занимавших самую верхнюю комнату, стояли в воде по пояс.

– Готово! – воскликнул Дик, вторично вытаскивая шомпол из глиняной стены. Опять послышался характерный звук воздуха, выходящего пузырями сквозь воду. Геркулес заклеил маленькую дырку.

Всем пришлось перебраться в верхний этаж муравейника, где, таким образом, собралось девять человек на пространстве, недостаточном и для меньшей половины этого числа. К тому же вода уже поднялась до этого последнего убежища, так что миссис Уэлдон должна была взять маленького Джека на руки, чтобы он не промочил свои больные ножки. Том с беспокойством наблюдал за свечой, свет которой видимо начинал слабеть. Очевидно, воздух уже портился. Опасность задохнуться приближалась со страшной быстротой.

Но Дик Сэнд все еще не терял мужества и хладнокровия.

– Друзья мои, – спокойно и решительно обратился он к своим спутникам, – у нас остается только одна надежда. Быть может, вершина холма еще не покрыта водой. Дорогая миссис Уэлдон, я должен сделать последний опыт. Правда, при неудаче нам грозит смерть, но она грозит нам во всяком случае.

– Делайте, что хотите, Дик. Я верю вам и надеюсь на лучший исход, – твердо ответила храбрая женщина.

С лихорадочной быстротой принялся Дик сверлить отверстие в самом высоком месте свода, для чего ему пришлось стать на плечи Геркулеса. Воздух становился все тяжелее. Свечка едва горела и наконец потухла. У всех кружилась голова. Еще две-три минуты, и все было бы кончено. Но вот конец шомпола проскользнул сквозь пробуравленную стенку. Дик вытащил его отчаянным движением. О, счастье! Знакомого ужасного бульканья не было. В узкую щель проникала тонкая струйка свежего воздуха, оживляя истомленную грудь заключенных людей. Верхушка холма не находилась под водой. С радостным криком «ура!» Геркулес поднял свой топор. Раз… другой… третий… В одну минуту в потолке муравейника оказалась брешь, достаточная для притока свежего воздуха. Полузадохнувшиеся обитатели его с жадностью вдыхали хлынувшую внутрь живительную струю кислорода.

Геркулес продолжал работать топором, увеличивая отверстие в куполе, сквозь которое надо было вылезти всем заключенным в муравейнике. Затем уже можно было сообразить, каким образом спастись от наводнения, если оно распространилось на все окрестности. Во всяком случае, на незатопленной верхушке муравейника можно было досидеть до рассвета и тем временем изыскать способы добраться до первого незатопленного холма с помощью ли какого-нибудь плавающего дерева или же просто вплавь, пробираясь от одного муравейника до другого, благо вершины их, очевидно, также не были покрыты водой.

Дик Сэнд первый попробовал выкарабкаться наружу при помощи широких плеч Геркулеса. Став на голову молодого гиганта, он ухватился руками за стенку бреши, усилием мускулов поднялся и вылез наружу, на незатопленную часть муравейника.

Но в эту минуту случилось нечто ужасное. Не успел Дик высунуть голову из бреши, как в воздухе послышался характерный свист стрел, и целый град этих смертоносных тростинок с железными наконечниками посыпался на муравейник. Несмотря на видимую опасность своего положения, смелый юноша успел окинуть взором окрестности на расстоянии двух или трех тысяч шагов и увидеть, что вся низменность превратилась в одно сплошное озеро. На нем возвышался только незатопленный холмик, на вершине которого виднелись развесистые деревья и огни какого-то большого лагеря, а гораздо ближе, шагах в двухстах, приближалась целая флотилия больших плоскодонных лодок.

Быстро соскользнув вниз, Дик Сэнд в двух словах передал своим спутникам об угрожавшей им новой опасности. В одну минуту Геркулес, Остин и Бат схватили свои ружья и поднялись на верхушку муравейника, готовые защищаться.

Недолго думая, выстрелили они в первую лодку, наполненную двумя десятками вооруженных негров. Раздался яростный крик раненых. Двое гребцов выронили свои весла, и неуправляемая лодка беспомощно завертелась.

Но из-за нее проскочила вперед другая, за ней третья и четвертая. В каждой из них сидело по двадцать и больше вооруженных туземцев.

Что же могли сделать четыре человека, даже имеющие ружья, против сотни врагов?

Через десять минут муравейник был окружен лодками. Масса неприятеля потоком ринулась в его глубину и, осилив защитников миссис Уэлдон, грубо вытащила их наверх.

Затем пленники были разделены и посажены в различные лодки, очевидно по заранее сделанному распоряжению.

Ни словом не успели обменяться несчастные, увлекаемые грубыми руками негров. Миссис Уэлдон, ее сын и кузен Бенедикт были увезены первыми. Отчаянная попытка Дика и его товарищей защитить их не привела ни к чему. На каждого из защитников несчастной женщины набросилось по двадцать человек, лишив их возможности сделать какое бы то ни было движение.

Отбиваясь, они ранили или убили несколько вооруженных туземцев и, конечно, поплатились бы жизнью за свое сопротивление, если бы заранее не было отдано строжайшее приказание взять их живьем.

Втиснутые силой во вторую лодку, несчастные видели, как исчезла лодка, увозящая миссис Уэлдон по направлению к лагерю на холме.

С отчаянием в душе прощался Дик Сэнд со своими товарищами по скитаниям. В эту минуту лодка, в которой его везли, подъехала к суше. Пользуясь минутным замешательством, когда часть вооруженных туземцев выскочила из лодки в воду, чтобы привязать ее к дереву, Геркулес внезапно вскочил, отчаянным напряжением отбросил державших его негров, одним прыжком перескочил через головы оставшихся сидеть гребцов и очутился на берегу, среди ближайших кустарников леса.

Несколько туземцев кинулись за ним с дикими криками, размахивая оружием. Но молодой гигант успел схватить одно из брошенных ружей. Употребляя его как палицу, он раскроил головы первым двум преследователям и скрылся в чаще леса в ту самую минуту, когда его спутников, не исключая и Дика Сэнда, связывали веревками, как невольников.

Глава седьмая

У торговцев невольниками

Предположение, сделанное Диком внутри муравейника, оказалось правильным. Действительно, не только ливень превратил громадную низменность в одно сплошное болото, но, главным образом, разлив Кванзы, той самой судоходной реки, достичь которой надеялся молодой предводитель и которая протекала на расстоянии всего одной мили от долины муравейника. Ручеек, вдоль которого подвигались путники, несомненно, привел бы их к тенистым берегам Кванзы, где нетрудно было бы сделать плот и пустить его вниз по течению. Тогда они были бы спасены. Плот мог бы легко и безопасно достигнуть тех поселений, до которых уже и тогда ходили маленькие европейские пароходы. Но злая случайность испортила план умного и храброго юноши. Гроза и ливень заставили его свернуть с дороги и искать убежища в муравейнике, вблизи которого расположился на небольшой возвышенности невольничий лагерь под предводительством того мавра, приятеля Гарриса, о котором достойный друг Негоро рас сказал своему сообщнику.

Лагерь этот был расположен у подножия громадного баобаба, под густыми ветвями которого свободно могло бы укрыться пятьсот и больше человек. Громадные размеры подобных деревьев поражают всех путешественников по Центральной Африке. Лейтенант Камерон, переправлявшийся через Кванзу, на обратном пути в Бенгелу, рассказывает о том, что он видел еще более громадные деревья, принадлежащие к породам сикомор, фиговых деревьев и бананов.

Небольшая группа таких гигантов леса подымалась высоко над затопленной равниной, среди которой виднелись, подобно черным точкам, верхушки покрытых водой муравейников. Только за лагерем, там, где почва заметно подымалась, начинались кустарники девственного леса, в котором и скрылся Геркулес.

Под тенью развесистых ветвей баобаба и сикомор, совершенно скрытым от любопытных взоров, как бы в засаде, приютился караван невольников, провожатые которого захватили и несчастных спутников бывшего корабельного повара Негоро. Караван этот состоял из нескольких сот рабов, принадлежащих знаменитому старому негроторговцу Алвишу.

Несчастных невольников сопровождало соответственное число вооруженных надсмотрщиков, черных солдат и белых агентов. При их помощи составлялось человеческое стадо, являющееся жалким остатком полудюжины выжженных и вырезанных агентами-охотниками за «черным мясом» селений. Пережившие уничтожающую население Центральной Африки зверскую охоту, черные рабы направлялись к одному из центральных невольничьих рынков Касанже, откуда они должны были быть доставлены, смотря по спросу, в «склады» западного берега, или же сухим путем, внутрь страны, к Великим озерам, где их рассортировывали, приготовляя «товар» для надобностей верхнего Египта или для торговцев Занзибара.

Как только лодка, на которой находились Дик Сэнд и его товарищи, пристала к берегу, черные солдаты, говорившие на каком-то непонятном языке, подхватили захваченных негров и, дотащив их до лагеря, связали по системе, принятой во всех невольничьих караванах. Для того, чтобы несчастные негры не могли даже мечтать о бегстве, их соединяют попарно, надевая каждой паре на шею нечто вроде ярма, состоящего из довольно толстого бревна, раздвоенного на обоих концах в форме вилки. Каждый конец надевают на шею негра и замыкают толстым железным прутом, запирающимся на замок. Спаянные таким образом невольники могли свободно владеть ногами, для длинных переходов, и руками, для несения тяжестей, но они должны были идти один за другим, не отклоняясь ни на шаг в сторону и не выходя из общей линии. Толстая цепь тянулась во всю длину каравана, и к ней привязывался веревкой, обмотанный вокруг пояса, каждый невольник.

Том, Остин, Бат, Актеон и даже старуха Нан должны были покориться общей участи черных невольников. С ужасом увидали они свое превращение в рабов. В одно мгновение они стали бесправными животными, собственностью жестокого владельца, его тварью, его вещью… С какой завистью думали они об убежавшем Геркулесе! Как мучились мыслью о невозможности последовать его примеру!

Однако участь избежавшего плена товарища едва ли была достойна зависти. Как знать, какие лишения ожидали его в бесконечном, незнакомом ему лесу? Как знать, не придется ли несчастному беглецу завидовать ужасной судьбе своих товарищей, которые хоть не умрут с голода, хоть не будут растерзаны дикими зверями?

Правда, люди, во власти которых они находились, не многим отличались от диких зверей. Мавры, надсмотрщики и черные солдаты, озлобленные отчаянным сопротивлением пленников, убивших и ранивших некоторых из их товарищей, глядели злыми глазами на несчастных, беспомощно лежавших на земле, и награждали их, не стесняясь, пинками и ударами бича каждый раз, когда проходили мимо. И под власть таких людей попали негры, выросшие свободными людьми, привыкшие к жизни в цивилизованном обществе! Теперь они должны были пройти сотни миль, без всякой дороги, по ужасной пустыне Центральной Африки, подгоняемые бичом жестоких рабовладельцев… Холодный пот выступал на лицах несчастных при мысли о том, что ожидало их впереди.

Не легче было положение и Дика Сэнда. Правда, его не посмели приковать к общей цепи, не надели ему на шею негритянского ярма. Все-таки он был белый, и цвет его кожи внушал разбойникам некоторое уважение. Но это не помешало им крепко связать ему руки и ноги и бросить на землю, как тюк товара, приставя к нему специальный караул из двух черных солдат. Смелый юноша не растерялся и в этом ужасном положении. Он внимательно наблюдал за окружающими, ежеминутно ожидая появления Гарриса или португальца, которые, несомненно, предводительствовали нападением на муравейник и должны были находиться где-нибудь поблизости. Однако ни тот, ни другой не появлялись. Вокруг Дика прохаживались только мавры, черные солдаты да португальцы – искатели приключений, – одним словом, всякий сброд, бежавший от виселицы или каторги на своей родине и нашедший подходящее занятие у торговцев невольниками, которым они служили охотниками и надсмотрщиками. Все эти негодяи говорили на каком-то особом, непонятном языке и, видимо, избегали белого пленника, исполняя, очевидно, заранее сделанные распоряжения.

Чьи! Дик Сэнд не сомневался, что Негоро и Гаррис были главными распорядителями его судьбы.

Отсутствие обоих негодяев удивляло и даже беспокоило юношу. Забывая о собственной опасности, он мучился неизвестностью относительно того, что́ случилось с миссис Уэлдон. Он видел, как ее, вместе с сыном и кузеном Бенедиктом, увлекли куда-то… Но куда? В лагере их, очевидно, не было. Не с ними ли покинули его и оба изменника, заманившие в засаду несчастных путешественников? Но куда же могли отправить своих пленников Негоро и Гаррис? И для какой цели захватили они их? Непонимание планов обоих негодяев больше всего терзало бедного юношу. Опасность, видимая и осознанная, никогда так не страшна, как неясная, неизвестная угроза, понять которую тщетно силится измученная мысль.

Караван невольников, окружавший юношу, насчитывал не меньше восьмисот человек. Его составляли около пятисот невольников различного пола и возраста и душ триста солдат и надсмотрщиков, набранных из отчаянных негодяев всех национальностей. Что касается черных солдат, сопровождавших караван, то они принадлежали к армии одного из тех черных тиранов, которые вошли в специальную дружбу с негроторговцами и совершенно подчинились их влиянию. Эти черные царьки предпринимают ежегодно ужасные экспедиции против соседних племен, специально для добычи нужного живого товара, – экспедиции, об адских жестокостях которых рассказывают путешественники Камерон, Ливингстон и Стэнли.

Черные солдаты, сопровождающие каждый караван, и специальные носильщики, нанимаемые для переноски особенно драгоценных предметов, которые не хотят доверить невольникам, оплачиваются по прибытии на место несколькими метрами ситца или коленкора, ниткой красных бус или старым негодным пистолетом, железным ножом, топором или даже горстью известного сорта раковин, заменяющих в Центральной Африке звонкую монету. Большинство солдат вооружены луками и стрелами, наконечники которых часто намазываются страшным и быстро действующим ядом. Некоторые имеют старые кремневые ружья, длинные стволы которых, расширяющиеся в конце, украшены медными кольцами, а ложа – резьбой и инкрустацией из слоновой кости и меди.

Носильщики несут, почти исключительно, тяжелые слоновые клыки, так как вес их не под силу истомленным невольникам, среди которых большинство составляют женщины и дети. Вся одежда солдата, как и носильщика, состоит из куска древесной коры, надевающегося, в виде футляра, от груди до колен, или коленкорового полотнища, завязанного вокруг талии.

Несчастные невольники еще более обнажены. Между ними почти не встречается взрослых мужчин. Это происходит оттого, что при нападении на какое-нибудь селение все, кто может и пробует защищаться, поголовно вырезаются. Даже взятых в плен мужчин вешают или закалывают, чтобы не возиться с сильными и здоровыми пленниками, энергия которых может все-таки наделать неприятностей в дороге или, по крайней мере, потребовать лишнего надзора. Потому-то в неволю уводят главным образом женщин и молодежь обоего пола. Как обращаются с этими несчастными? Вид их, по словам всех путешественников, мог бы возбудить жалость в сердцах диких зверей. Но негроторговцы не знают жалости… Сердце сжимается при чтении рассказов доктора Ливингстона об этих стадах обнаженных женщин и детей, измученных усталостью и горем, израненных постоянными ударами бича, исхудалых, как скелеты, доведенных до полного отчаяния и не имеющих даже силы плакать. Да и как плакать там, где каждое слово может стоить жизни! Как жаловаться, когда каждого ослабевшего или заболевшего, мешающего движению каравана, немилосердно закалывают? До слез ли несчастным невольникам! Они идут безмолвной вереницей, бессильно понурив головы, как стадо бессловесных животных. Идут, не смея даже мысленно роптать…

Таков был вид несчастного невольничьего стада, среди которого очутился Дик Сэнд. Оно принадлежало знаменитому негроторговцу Алвишу, о котором не раз упоминает лейтенант Камерон, называя его гиеной, опустошающей Африку. И точно, чтобы доставить пятьдесят невольниц торгующему человеческим мясом злодею, погибают не меньше тысячи человек в сожженных деревнях и на ужасных дорогах, отмеченных рядами белеющих скелетов.

Дик Сэнд знал все это, знал страдания, ожидающие его несчастных товарищей, и душа его болела за них больше, чем за себя. Но всего тяжелее была для него полная неизвестность о судьбе женщины и ребенка, находившихся в руках таких злодеев, как Негоро и Гаррис.

– О! – шептал он, скрежеща зубами в бессильной злобе. – Когда вспомню о том, что имел случай убить каждого из этих негодяев и упустил этот случай, то я готов разбить себе голову о первый попавшийся камень, если бы меня не удерживала мысль, что моя жизнь еще может быть полезной миссис Уэлдон и маленькому Джеку. Что с ними сделали? Куда их увлекли? Несомненно, внутрь страны, куда поведут и нас всех. Но как перенесут они этот ужасный путь? Кто сжалится над бедной женщиной, кто будет о ней заботиться? Кузен Бенедикт на это не способен. Он сам с собой еле может справиться. А бедный ребенок болен; к тому же его надо нести на руках. Поймут ли это злодеи? Наверно, матери придется самой нести своего сына, а она и так ослабела. Правда, я знаю ее стойкость. Она найдет в себе силу, нужную для спасения сына. Но может ли она сама спастись от произвола этих извергов? Гаррис, Негоро… Если когда-нибудь получу возможность отомстить вам, то, поверьте, вторично не упущу случая!

Но что мог сделать несчастный пленник, представлявший собой не больше, как одну единицу человеческого стада? Ах, если бы он был свободен, подобно Геркулесу, которому удалось выбраться из рук похитителей!..

Мысль о Геркулесе навела юношу на размышления более утешительного характера. В верности и преданности его Дик не сомневался. Он знал, что Геркулес не забудет своих товарищей и попытается сделать для них все, что только сможет. Но сможет ли он сделать что-либо?.. Почему нет? Он силен и предан, а преданность не раз позволяла осуществить казавшееся невозможным. Фантазия юноши принялась рисовать ему отрадные картины бегства и спасения. Разве не мог Геркулес пробраться к пленным, благодаря цвету своей кожи?! Среди восьмисот черных всех оттенков кто сможет различить его и узнать в нем врага? Особенно ночью… Только бы удалось верному негру добраться до своих товарищей и, обманув бдительность стражи, освободить их от оков! Тогда они спасены. Лес окружает лагерь со всех сторон непроницаемой стеной, скрыться в нем нетрудно. Река же, текущая под боком, могла служить средством для дальнейшего бегства. Добраться до нее незаметно, в чаще леса, нетрудно. Захватить какую-нибудь лодку также возможно. А тогда возможно на ней в несколько дней достигнуть селения, куда доходят пароходы. План, не удавшийся Дику Сэнду в первый раз, может удаться при помощи Геркулеса.

Надежда живуча в молодом сердце. Мужество Дика возрастало при мысли о возможности спасения. Теперь его беспокоила только неизвестность места, куда гонят несчастное стадо невольников. Если цель пути близка, то спасение при помощи Геркулеса становилось возможным. Но если караван угонят внутрь страны, до Великих озер, за месяц пути от берега моря, то все шансы на бегство исчезали. Как можно было надеяться, чтобы слабая женщина и больной ребенок могли выдержать ужасный переход в убийственном климате? Можно ли поручиться, что сам Дик Сэнд и его спутники не упадут где-нибудь на дороге, изнуренные усталостью, под ударами бича палачей, и что Геркулес сможет так долго скитаться по лесу, не сделавшись жертвой диких зверей и не попав в руки разбойников, зорко следивших за караваном? Даже допуская возможные счастливые случайности – как предположить, что верному негру каким-либо образом удалось бы освободить своих несчастных товарищей и довести их через лес обратно до берегов Кванзы, без оружия, без запасов, по непроходимым дорогам? Смогут ли выдержать обратный путь люди, истомленные прошлыми страданиями, и прежде всего – женщина и ребенок.

Сердце Дика болезненно сжималось при этой мысли. Но, быть может, его опасения были напрасны? Быть может, их не уведут так далеко? Все усилия его были направлены к тому, чтобы узнать цель путешествия.

К счастью, это удалось ему довольно скоро. Прислушиваясь к непонятному негритянскому наречию, на котором говорили между собою не только черные солдаты и носильщики, но и европейские надзиратели, провожавшие караван, юноша заметил постоянно повторявшееся слово «Касанже». Он уже знал, что это название ближайшего центрального невольничьего рынка, и потому стал предполагать – не без основания, как мы знаем, – что караван, принадлежащий Альвецу, имя которого также часто повторялось в разговорах надсмотрщиков и было известно Дику из книг, должен будет остановиться в Касанже на более или менее продолжительное время. Быть может, там произойдет сортировка «черного товара», часть которого, вероятно, предназначалась для местных поселенцев.

Юношеская страсть Дика к географии и рассказам путешественников принесла ему большую пользу в настоящем ужасном положении. Зная из книг все, что можно было знать в то время о Центральной Африке, молодой человек знал также и то, что Касанже находится от Сан-Паулу-ди-Луанды на расстоянии не больше чем четыреста миль, то есть приблизительно миль на двести пятьдесят от берегов Кванзы, где был расположен лагерь невольников.

Размышляя о своем положении и рассчитывая, во сколько времени караван может достигнуть Касанже, Дик пришел к убеждению, что даже истомленные пройденным путем невольники могут добраться до цели путешествия в две, много в три недели. Этот утешительный результат своих размышлений Дик Сэнд хотел бы сообщить своим черным товарищам, которым уверенность в том, что их не уведут в гибельную Центральную Африку, в страну, где остается семьдесят пять процентов каждого каравана, должна была принести хоть немного успокоения. Для выполнения своего намерения Дик мог бы просто-напросто громко крикнуть несколько слов, проходя мимо несчастных негров. Бат, получивший приличное образование, по одному слову «Касанже» догадался бы немедленно, в чем дело, и объяснил бы положение своим товарищам. Но как подойти к ним? Том и Бат были связаны, по счастливой случайности, вместе; Актеон и Остин находились почти на конце каравана, довольно далеко от Дика, не лишенного, несмотря на свои связанные руки, возможности двигаться. Всех их сторожили внимательно наблюдавшие за ними черные солдаты. Несмотря на это, Дик Сэнд сделал вид, что хочет размять ноги, и стал незаметно приближаться к своим товарищам, фигуры которых неясно виднелись ему из-за спин сновавших взад и вперед невольников и надсмотрщиков. С равнодушным видом повернув голову в противоположную сторону, юноша начал прохаживаться взад и вперед, шаг за шагом пробираясь к своим спутникам. Следивший за ним издали старый Том немедленно понял его намерение и шепотом предупредил своих товарищей. Никто из них не пошевельнулся, боясь обратить внимание врагов, но все напрягли слух и зрение, ожидая приближения Дика. После пятнадцати минут ловкого лавирования юноше удалось наконец приблизиться шагов на пятьдесят к первой паре пленников, которые могли теперь свободно расслышать его голос. Он уже хотел громко крикнуть: «Касанже», но тут ему пришло в голову, что было бы еще лучше получить возможность обменяться хоть несколькими словами, чтобы условиться о том, что делать и говорить по прибытии в Касанже, где все же могла представиться возможность встретить европейцев и обратиться к ним за защитой. Сообразив все это, Дик Сэнд продолжал свою прогулку, стараясь приблизиться еще шагов на двадцать пять. Но, к несчастью, его намерение было замечено одним из солдат, приставленных наблюдать за пленниками. Крикнув что-то непонятное, гигантский негр кинулся к Дику и, грубо схватив его за руку, стал тащить в сторону. Резким движением удалось юноше вырваться из рук врага и даже вырвать у него тяжелое оружие, размахивая которым он принялся отбиваться от десятка черных солдат, сбежавшихся на крики своего товарища. Общая свалка продолжалась несколько минут, но в конце концов один человек не мог совладать с двумя десятками врагов, Дика осилили, повалили на землю и обезоружили. Свирепые крики, озлобленные лица его врагов не предвещали ничего хорошего для бедного юноши, и он уже прощался с жизнью, ожидая смертельного удара ножом или топором, как вдруг возле него появился высокий тощий мавр в белом бурнусе, мгновенно успокоивший ярость черных солдат. Нескольких слов, сказанных на непонятном наречии Ибн-Гамисом, тем самым начальником каравана, о котором рассказывал Гаррис своему другу Негоро, было достаточно для того, чтобы предохранить Дика от насилия.