Пятнадцатилетний капитан

– Я предположил, что мистер Гаррис мог встретить его случайно по дороге или где-нибудь в лесу, и спросил нашего любезного соотечественника, не попадался ли ему Негоро навстречу? – ответил Дик.

Мистер Гаррис пожал плечами с видимым состраданием по адресу Негоро.

– Мне очень жаль, что я не встретил этого беднягу, – проговорил он, впрочем, довольно равнодушно. – Ему может прийтись очень плохо, если он заблудится в лесу, выбраться из которого человеку непривычному без проводника почти невозможно. Да, кроме того, и отсутствие запасов может сделаться роковым для этого… Не… Негоро? Так, кажется, назвали вы этого португальца, мистер Сэнд? Впрочем, нельзя не признать его самого виновным в опасностях, ожидающих его. Зачем он отстал от своих спутников – да еще от таких любезных спутников?.. Поэтому мы можем спокойно позабыть о его существовании и, не ожидая больше, отправиться в путь – если позволит миссис Уэлдон, конечно.

Молодая женщина не преминула выразить свое согласие, и последние сборы были быстро покончены. Оружие, провизия и самые необходимые вещи были разделены и упакованы возможно удобнее, причем каждый выбрал себе ношу сообразно своим силам и способностям. Геркулес непременно захотел взвалить на свои широкие плечи тройную тяжесть.

– За себя, за миссис Уэлдон с сыном и за кузена Бенедикта, которому довольно хлопотать со своим ящиком и лупой, – сказал он, смеясь своим обычным громким и добродушным смехом.

Молодая женщина устроилась довольно удобно в высоком мексиканском седле, на которое положили две подушки и большой плед, а маленький Джек занял место перед ней, с игрушечным ружьем в руках, спасенным вместе с остальным оружием заботливым Диком Сэндом. Мальчик чувствовал себя настоящим героем, сидя верхом «на настоящей большой лошади», как повторял он, торжествуя. Однако, несмотря на это, упрямый «герой» все еще не хотел ни поцеловать, ни даже поблагодарить любезного «нового дядю», доставившего лошадь. Хотя его журили и упрашивали, просьбы и приказания оставались тщетными. Ребенку, видимо, был несимпатичен новый знакомый.

К счастью, мистер Гаррис ничуть не обиделся. Весело смеясь, передал он Джеку повод от уздечки (сохранив, предосторожности ради, мундштучные повода в руке), для того чтобы «молодой джентльмен» мог не только сам править, но даже и «руководить всем караваном». Миссис Уэлдон ласковым взглядом поблагодарила соотечественника за баловство ее любимого сына, и через минуту караван двинулся в путь по направлению к девственному лесу.

Глава шестнадцатая

В дороге

Не без тревоги очутился Дик Сэнд под тенью развесистых деревьев леса, начинавшегося в нескольких стах шагах от берега реки, то есть около четверти мили от пещеры, в которой путешественники нашли первое убежище. Смутное предчувствие чего-то недоброго не давало юноше покоя, несмотря на то что миссис Уэлдон, по-видимому, совершенно забыла свое первое недоверие к Гарри-су и казалась веселее и спокойнее, чем была последние недели на «Пилигриме», хотя сердце женщины-матери, особенно после пережитых опасностей и испытаний, должно было бы быть более чутким, чем сердце молодого, но уже опытного, решительного и храброго моряка.

В то время как Дик Сэнд шел молча, с мрачным и озабоченным видом, миссис Уэлдон весело болтала с Гаррисом и даже слегка подсмеивалась над опасениями молодого капитана, позабывшего свою отвагу на разбитом судне. Ее успокаивала всем известная безопасность этой части Южной Америки, в которой нет ни громадных диких зверей африканских пустынь, ни враждебно настроенных туземцев тихоокеанских островов, ни ненавистно относящихся к европейцам черных или краснокожих племен, нет даже убийственных лихорадок, свирепствующих в Бразилии и Панаме. Кроме того, присутствие Гарриса, человека, прожившего больше двадцати лет в стране пампасов, знакомого со всеми ее особенностями, не могло не влиять на прекрасное расположение духа молодой женщины. Этот новый знакомый окончательно покорил ее своей видимой нежностью к маленькому сыну и великодушной готовностью, с которой он предложил свои услуги потерпевшим кораблекрушение соотечественникам.

Караван путешественников организовался следующим образом. Впереди всех шел мистер Гаррис в качестве проводника и разведчика, рядом с ним Дик Сэнд, желавший оставаться вблизи него, следуя все тому же инстинктивному недоверию к столь неожиданно найденному земляку. Оба они вооружены были огнестрельным оружием, как и следующие за ними Бат и Остин. Дальше следовала миссис Уэлдон верхом с маленьким Джеком, на седле перед собой, и Томом, держащим повода в руке. Негритянка шла по другую сторону лошади, всегда готовая помочь или понести ребенка, когда тот уставал от долгого, неподвижного сидения на лошади. Том и следующий за миссис Уэлдон Актеон, исполняющие роль арьергарда, вооружены были ружьями, тогда как Геркулес – не нашедший постоянного места по особой причине – избрал своим оружием, кроме большого ножа, какие имели при себе все негры, еще и тяжелый топор на длинной ручке, употребляемый китобоями для перерубания больших костей разделяемого на части животного. В сильных руках черного гиганта этот топор мог сделаться страшным оружием, позволяя ему в то же время очищать дорогу от лиан и ветвей там, где она становилась слишком затруднительной для молодой всадницы. Верный Динго бегал на свободе то впереди, то по бокам каравана, чутко следя за каждым звуком и сохраняя манеры собаки, идущей по знакомому следу, что крайне удивляло Дика, не перестававшего наблюдать за умным животным.

Резкая перемена в характере Динго также беспокоила юношу. Теперь умный пес почти всегда имел грустный и угнетенный вид. Он не лаял и не ласкался, радостно виляя хвостом, а бежал молча, поджав хвост и только изредка взвизгивая, словно от внезапной боли или от грустного воспоминания – как полагал Дик Сэнд, слыша эти жалобные звуки.

Что касается кузена Бенедикта, то назначить ему определенное место оказалось еще невозможнее, чем самому Динго. Кажется, если бы его привязали на сворку, он и тогда умудрился бы оборвать ее или выскочить из ошейника, чтобы погнаться за каким-нибудь из многочисленных насекомых, поминутно встречающихся на деревьях, на земле или в воздухе. Тщетно пыталась миссис Уэлдон удержать ученого возле себя, угрожая ему в противном случае отнять у него коробку, сетку для ловли бабочек и знаменитую лупу, с которой он не разлучался.

– Вы никогда не осмелитесь совершить подобного преступления, кузина, – с негодованием ответил кузен Бенедикт, прижимая к груди свои сокровища. – Мою сетку отымут у меня только с жизнью. Она так же необходима мне, как мои очки…

– Прекрасно, – перебила его миссис Уэлдон полушутя-полусерьезно, – мы отнимем у вас, в случае надобности, даже и ваши очки, чтобы удержать вас от безрассудства. Потеряв возможность видеть ваших гексаподов, вы поневоле останетесь благоразумно возле меня, где вы больше в безопасности.

– Да какая же опасность в том, что я поймаю какого-нибудь интересного клеща или неизвестного до сих пор лесного клопа? – простонал ученый жалобным голосом, чуть не плача. – Не могу же я равнодушно проходить мимо интересных типов сетчатокрылых, которых здесь немало, или представителей двухкрылых, полужесткокрылых и даже…

Но неумолимая кузина перебила перечисления ученого-энтомолога безжалостным решением:

– Вы должны оставить ваших любимцев порхать, ползать и прыгать на свободе, по крайней мере, до тех пор, пока мы находимся в этом неизвестном лесу. Иначе вы рискуете отстать от каравана, заблудиться и погибнуть, чем смертельно огорчите вашу родственницу, и без того испытывающую столько беспокойств в этом ужасном путешествии. Неужели вы, мой единственный родственник, мой друг и брат, захотите увеличить горести, возложенные на меня жестокой судьбой? – закончила молодая женщина, знавшая, как разжалобить ученого-энтомолога.

Чувствительное сердце кузена Бенедикта подсказало ему великодушное решение исполнить желание кузины и охранять не только ее спокойствие, но и ее безопасность. Около часу оставался он близ лошади миссис Уэлдон, с геройской решимостью отворачиваясь от встречных жуков и бабочек. Но, к несчастью, мимо самого его носа вдруг прожужжало что-то, чего не смогли сразу рассмотреть близорукие глаза ученого, и этого оказалось достаточным, чтобы заставить рухнуть все его великодушные решения. В голове его зароились мечты о невиданных жужелицах, открытие которых обессмертило бы его имя, и он кинулся со всех ног за улетающей букашкой.

Миссис Уэлдон только махнула рукой, поняв бесполезность дальнейших усилий удержать своего кузена, и решила оставить его в покое, не мешая ему предаваться своим исследованиям. Она лишь обязала Геркулеса в случае необходимости, то есть когда ученый в своем охотничьем увлечении удалится слишком далеко, немедленно изловить его так же деликатно, двумя пальцами, как он ловит своих бабочек, и принести обратно к каравану путешественников.

Лесная дорога не отличалась удобством – вернее, дороги вовсе не было в этом лесу, где приходилось пробираться по едва заметным тропинкам, проложенным, очевидно, не людьми, а четвероногими обитателями чащи. При этом в лесу стояла невыносимая жара, гораздо более сильная, чем можно было ожидать в это время года и под этой широтой. Мистер Гаррис не преминул обратить внимание на это обстоятельство, указав на удобство избранного им лесного пути, защищающего путников, по крайней мере, от жгучих лучей солнца.

– На открытом морском берегу вы рисковали бы получить солнечный удар, мой юный друг, – обратился он к Дику, который не мог не согласиться с ним в этом случае. Вслед за тем юноша любезно попросил назвать ему неизвестные породы деревьев, встречавшиеся на каждом шагу.

Прежде чем ответить на этот простой вопрос, Гаррис в свою очередь спросил юношу, бывал ли он когда-нибудь в этих широтах южноамериканского материка.

– Не случалось, – простодушно ответил Дик. – Я путешествовал большей частью на китобойных судах моего воспитателя и приемного отца, мистера Уэлдона, и мне нечего было искать в небольших городках этого побережья. Наши суда заходили только в большие порты ближе к северу, как, например, Вальпараисо, Кальяо и т. д. Зато мне хорошо известны прибрежные порты Атлантического океана от Буэнос-Айреса до Панамы, а также Австралия и Новая Зеландия.

– А миссис Уэлдон бывала когда-нибудь в этих местах, то есть в Патагонии, Чили или Перу? – продолжал расспрашивать американец.

– О нет, мистер Гаррис. Она сопровождала своего мужа только в те города, куда призывали его коммерческие интересы. Следовательно, ей так же, как и мне, неизвестны эти широты южноамериканского материка. По книгам, конечно, мне знакомы кое-какие подробности о природе и народонаселении названных вами государств, но мне кажется, что книги довольно неправильно описывают то и другое.

По крайней мере, тот лес, которым мы идем, сильно отличается от картин пампасов, известных мне по многочисленным сочинениям географов и естествоиспытателей.

– Это объясняется довольно просто, мой юный друг, – поспешно возразил Гаррис. – Именно те места, куда случай выбросил ваше судно, до сих пор почти не исследованы. Ни натуралисты, ни географы еще не проникали в так называемую пустыню Атакама – обширную равнину, расположенную между двумя цепями Андов, скрытых от нас дремучим лесом, составляющим ее границы. Страна эта – одна из интереснейших на всем материке, именно по контрасту с окружающими пампасами Аргентины, Перу и Боливии. Флора и фауна этого клочка земли могла бы поразить любого натуралиста, даже специально исследовавшего леса Бразилии или Аргентины. Смею сказать, что злая судьба, так жестоко подшутившая над вами, выбросив вас на самый пустынный берег Америки, как бы желала доставить вам вознаграждение в виде возможности ознакомиться с оригинальной природой этой равнины…

Убедившись в том, что Дик Сэнд расспрашивал его не ради желания проверить его сведения, а из простого и естественного любопытства человека, привыкшего серьезно относиться к окружающему и любящего отдавать себе отчет во всем встречающемся, американец стал давать просимые объяснения и называть неизвестные юноше лесные породы.

Почва этого девственного леса отличалась значительной влажностью. Нередко приходилось идти по получасу и больше по довольно топким местам, время от времени превращающимся в настоящие болотца. Было очевидно, что многочисленные ручейки невидимо пробирались в непроходимой чаще кустарников и лиан, заболачивая все низменные места, и затем соединялись в более значительные потоки, направляющиеся к уже виденной речке, у устья которой разбился «Пилигрим». Некоторые из этих безымянных ручьев приходилось переходить вброд, причем вода доходила до брюха лошади, на которой сидела миссис Уэлдон. Их берега были покрыты особенной породой тростника, названного Гарри-сом папирусом. Этот тростник заполнял своими густыми порослями все топкие места, немедленно исчезая там, где почва поднималась. Девственный лес, перерезанный едва заметными звериными тропинками, все продолжался. Безграничных южноамериканских пампасов, с их высокой колышущейся травой, весело переливающейся зелеными волнами, не было и следа, к крайнему удивлению Дика Сэнда. Немало огорчалась этим и миссис Уэлдон, столько слышавшая о легкости путешествия по этим равнинам и видевшая вместо них только покрытые папирусовым тростником трясины или тропические девственные леса, с их непроходимыми чащами, змееобразными лианами и гигантскими орхидеями… Здесь Гаррис обращал внимание путешественников на громадные эбеновые деревья, которые были крупнее и величественнее всех известных пород, дающих, по его словам, древесину совершенно темного, почти черного цвета и такой твердости, что железо топоров зазубривалось при их обработке. Рядом встречалось и знаменитое дерево манго, прекрасные раскидистые ветви которого и сочные вкусные плоды должны были бы сделать его лучшим украшением жарких климатов. А между тем Гаррис уверял, что местные жители боятся разводить эти полезные, красивые, тенистые деревья потому, что поверье осуждало на смерть каждого, кто посадит манго около своего жилища. Дальше виднелись стройные хлебные деревья, громадные баобабы, гигантские магнолии, казавшиеся роскошным букетом душистых белых цветов, бесчисленные породы тополей и платанов, встречающиеся во всех жарких странах, и какие-то странные хвойные, то с серебристо-белыми, то с темно-красными гладкими стволами. Словом, богатство лесных пород равнялось красоте отдельных экземпляров, и только отсутствие пальм поражало Дика, знавшего по книгам, что в лесах Южной Америки насчитывают больше тысячи разновидностей этого красивого детища тропического солнца.

К концу первого дня путешествия каравану пришлось подниматься на довольно отлогую, но все же заметную возвышенность. Быть может, близость горного кряжа давала себя чувствовать. Здесь лес начал редеть. Деревья группировались в отдельные кущи, разделенные более или менее значительными полями и прогалинами. К сожалению, это обстоятельство нисколько не облегчило задачу путников, скорее, напротив, увеличивало трудности дороги, так как почти все прогалины оказывались заросшими густым, низким кустарником и какими-то особенными, цепкими и высокими травами, на манер индийских джунглей, а уж никак не южноамериканских пампасов. Растительность на высотах вообще становилась менее роскошной, чем в низменностях, но все же она оставалась богаче и разнообразнее, чем обыкновенно бывает в умеренных широтах старого континента или Северной Америки. Особенно бросалось в глаза изобилие индиго, являющегося здесь чем-то вроде сорной травы, избавиться от которой нет никакой возможности.

– Не успеешь очистить участок для какого-нибудь посева, – с невольной досадой говорил Гаррис миссис Уэлдон, – как противный индиго уже опять тут как тут. Мой брат приходит в отчаяние от этой сорной травы!

– Которая ценится очень дорого в других местах, – смеясь, возразила молодая женщина. – Таков закон человеческой природы.

– Да, все редкое становится дорого, – смеясь, согласился Гаррис. – У нас индиго то же, что у вас лопух или чертополох.

Еще одно обстоятельство обращало на себя внимание Дика Сэнда. Он удивился отсутствию каучуковых деревьев, родина которых – Южная Америка. Зная это, юноша заранее обещал маленькому Джеку показать ему дерево, из которого делаются все те прекрасные резиновые мячики, игрушечные собачки и небьющиеся куколки, которыми так любил играть балованный ребенок. Мальчик составил себе свое особенное понятие о каучуковом дереве, вообразив, что на его ветвях растут готовые игрушки, и поэтому не переставал приставать к своему другу с вопросами:

– А где же мое резиновое дерево, Дик? Я хочу видеть каучуковое дерево. Не забудь, что ты обещал мне показать его.

– Терпение, милое дитя! – успокаивал Гаррис ребенка. – Мы найдем прекрасные резиновые деревья возле гасиенды моего брата. Вблизи Сан-Феличе целая роща каучуковых деревьев, в три обхвата каждое…

– И они дают настоящую резину? Такую, из которой сделан мой мячик? – допытывался любопытный мальчик.

– Самую настоящую. Ты можешь сам сделать себе какой угодно мячик. А до тех пор не хочешь ли попробовать вот этого яблочка, которое вкуснее всякого апельсина?

С этими словами Гаррис сорвал с ближайшего дерева сочный и красивый плод, напоминающий большой зрелый персик, и протянул его маленькому Джеку.

– А вы уверены в том, что этот плод не вреден? – заботливо спросила миссис Уэлдон. – Мой муж советовал мне никогда не пробовать неизвестных плодов.

Вместо ответа Гаррис откусил добрую половину того манго, который еще оставался у него в руке.

– Неужели я стал бы делать опасные опыты над вашим ребенком, дорогая соотечественница? – проговорил он с оттенком легкого упрека в голосе. – Плоды манго известны здесь каждому. Они прекрасно утоляют жажду в этом жарком климате. Надеюсь, что теперь вы позволите вашему сыну отведать этого прекрасного яблочка, которое вкусом не хуже настоящего, только гораздо сочнее и слаще.

– Правда, мама! – весело крикнул маленький Джек, последовавший приглашению американца. – Это манго действительно вкусно, и я советую тебе, мама, попробовать его. Только не кушай слишком много, чтобы не повредить своему здоровью!

Все расхохотались наивному предостережению ребенка и, последовав его совету, принялись рвать вкусные плоды, в изобилии росшие на попадавшихся по дороге деревьях. Фрукты манго поспевают два раза в год, подобно апельсинам и лимонам, в разные сроки – осенью и весной, – доставляя вкусную и здоровую пищу от начала марта до конца апреля и от конца сентября до начала ноября. Маленький Джек остался очень доволен новым открытием и не переставал повторять с полным ртом:

– Да, эти яблоки очень вкусны, но, к несчастью, из них нельзя сделать резины! А мне обещали показать каучуковое дерево, и я не успокоюсь, пока не увижу его и не сделаю себе нового мячика вместо потерянного на «Пилигриме».

– Дождешься и мячиков, дитя мое! – успокаивала нетерпеливого ребенка миссис Уэлдон. – Раз мистер Гаррис обещал тебе показать каучуковые деревья, то он, конечно, исполнит свое обещание. Надо только уметь дожидаться, не надоедая взрослым.

– Хорошо, мама, – покорно отвечал ребенок. – Я подожду с резиной до гасиенды Сан-Феличе, но только Дик должен исполнить за это другое свое обещание.

– Что же еще обещал тебе наш молодой естествоиспытатель? – снисходительно улыбаясь, спросил Гаррис.

– Он обещал мне показать колибри. Тех самых колибри, о которых мама рассказывала мне сто раз еще до нашего путешествия. Дик уверял меня, что в этом лесу их должно быть видимо-невидимо, а между тем до сих пор мы не встретили ни одной птицы.

– Потому что мы еще слишком близко от моря, дитя мое, – успокоительно ответил американец. – Маленькие колибри, так же как и большие каучуковые деревья, боятся сырости. Но зато около гасиенды мы найдем их в изобилии.

Действительно, отсутствие прелестных пташек могло удивить всякого человека, видевшего южноамериканские леса, оживленные мельканием этих живых драгоценных камней, именуемых европейцами колибри. Индейцы нашли для них целый ассортимент самых поэтических названий. Некоторые племена называют эту маленькую, очаровательную птичку – величина которой достигает размеров большого шмеля, оперение же соперничает яркостью и блеском красок с роскошными цветами тропиков – «осколками солнечных лучей», другие дают им название «порхающих цветов» или «пташек, вырвавшихся из рая», третьи, наконец, называют их «летающими звездами» или «живыми драгоценными камнями». Чуть ли не каждой из почти полутораста разновидностей колибри поэтически настроенные краснокожие изобрели отдельные характерные названия.

– Как бы я хотел быть в гасиенде! – повторял маленький Джек, слушая рассказы Гарриса о громадном количестве прелестных птичек в саду жены его брата.

– Они порхают там сотнями, как бабочки в жаркий день, нисколько не пугаясь приближения людей, которые им никогда не вредят и к которым колибри привыкают, как пчелы к тем, кто за ними ухаживает. Их крылья шуршат в воздухе, как маленькие шелковые веера! – закончил Гаррис свой длинный рассказ, после которого восхищенный ребенок воскликнул еще раз, сложив ручонки:

– Ах, мамочка, только бы скорее попасть на эту счастливую гасиенду!

Для того чтобы прийти куда-нибудь, надо идти, останавливаясь по возможности меньше. Так поступали и наши путешественники, довольствуясь самым необходимым отдыхом. Чем дальше они шли, тем быстрее изменялся вид леса. Между поредевшими группами деревьев все чаще появлялись довольно большие прогалины, поросшие уже не кустарниками, а редкой и жесткой травой, сквозь которую местами просвечивали каменные породы: розовые жилки селенита и темные пятна гранита, напоминавшего по цвету лапис-лазурь. Другие прогалины были сплошь покрыты сальсапарелью – особого рода растением, полутравой-полукустарником, мясистые стебли которого имели вид трубочек различной толщины и переплетались в непроходимую чащу, страшно затруднявшую продвижение. Очищая себе путь среди этих порослей, они жалели даже о тех звериных тропинках, которые сначала казались им такими неудобными.

Для первой ночевки остановились в лесу, пройдя в этот первый день путешествия без особенной усталости и без особого затруднения миль восемь, не больше. Решено было не устраивать настоящего лагеря для обеденных отдыхов, а просто останавливаться в удобном месте, под каким-нибудь деревом, часа на два, чтобы переждать полуденную жару. Для ночных же остановок устраивались более осторожно, зажигая костер для приготовления пищи и ставя сменяющегося каждые два часа часового на случай появления какой-либо опасности – диких животных или злонамеренных людей. Для первой ночевки было избрано, по предложению проводника, громадное дерево манго, развесистые ветви которого представляли собой естественную кровлю, способную защищать от дождя или солнца целую роту солдат. На этих ветвях все путешественники могли бы спокойно устроиться в случае появления какого-нибудь неожиданного врага. К несчастью, красивое дерево оказалось занятым целой стаей попугаев, резкие крики которых способны были довести до сумасшествия самого терпеливого человека. Несмотря на то что дело приближалось к вечеру и птицы должны были бы уже угомониться в своих гнездах, эти попугаи (серые с красными хвостами), очевидно, еще не собирались на покой, встречая каждую попытку приблизиться к их дереву или сорвать один из спелых плодов такими отчаянными криками, что не было никакой возможности обменяться даже двумя словами. Выведенный из терпения, Дик Сэнд схватился наконец за ружье, чтобы двумя-тремя выстрелами рассеять неугомонную стаю, но мистер Гаррис поспешно остановил его руку.

– Не стреляйте, мой юный друг, – настойчиво сказал он. – Из-за такого пустяка не стоит привлекать на себя внимание возможных обитателей девственного леса. Звук выстрела разнесется далеко, и как знать, кто на него отзовется. Поверьте моей опытности. Чем меньше мы будем привлекать на себя внимание, тем безопаснее будет наше путешествие в этой пустыне.

На этом же основании Гаррис советовал не разводить больших огней, а довольствоваться самым маленьким костром, необходимым для приготовления скромной трапезы наших путешественников, в которой консервы и сухари играли главную роль. Десертом послужили фрукты манго, не без труда отбитые у крикливых соседей.

По окончании ужина приступили к устройству походного ложа для миссис Уэлдон и ее ребенка.

– А вы не находите нужным развести огонь? – спросила молодая женщина мистера Гарриса. – Я слышала, что самые дикие животные боятся огня и ни за что не подойдут к человеку, спящему возле горящего костра.