Пятнадцатилетний капитан

– Нам нечего бояться подобных гостей, – ответил американец уверенным тоном. – Вы знаете, что в Южной Америке почти нет диких животных, которые могли бы быть сколько-нибудь опасными. Костры могли бы принести нам пользу только в болотистой местности, удаляя бесчисленных москитов, которых, к счастью, нет в этой высокой и сухой части леса. Холода нам также нечего бояться при этой тропической температуре; следовательно, костер явился бы во всяком случае излишней роскошью, способной только повредить нам. Как знать, не бродят ли поблизости разведчики кочующих индейцев или тех международных авантюристов, которые попадаются в пампасах, как и во всех полуцивилизованных странах. Все эти ненадежные элементы лучше держать подальше от себя, дорогая миссис Уэлдон, не привлекая их внимания. Вот почему я убеждал нашего юного друга не пользоваться огнестрельным оружием без крайней необходимости. Провожая женщину и ребенка, я считаю своим долгом быть вдвойне осторожным и не упустить из вида ни одной меры, способной гарантировать их безопасность.

– Признаться сказать, я не особенно боюсь двуногих врагов, – заметила миссис Уэлдон, улыбаясь, – от них меня сумеют защитить храбрые друзья, окружающие меня. Немного больше беспокоят меня те четвероногие гости, которых мы можем встретить здесь в лесу.

– Вы оказываете слишком много чести диким обитателям этой местности. Повторяю вам, что именно в этой части Американского материка нет ни одного сколько-нибудь опасного четвероногого. Все они боятся человека больше, чем сова дневного света. Уверяю вас, что наши крикливые соседи-попугаи – единственные лесные жители, осмеливающиеся, хотя бы только криками, беспокоить путешественников.

– Позвольте, – серьезно возразил Джек, не успевший еще заснуть и с вниманием слушавший этот разговор, – ведь в каждом лесу бывают звери. Это мне сам папа всегда говорил…

– Твой папа, конечно, говорил тебе правду, дитя мое, – улыбаясь, ответил Гаррис, – но только леса бывают различные. В здешнем, например, нет диких, то есть хищных, зверей. Ты можешь смело вообразить себе, что находишься в громадном парке.

– Мы можем встретить здесь змею, – продолжал спорить Джек с упрямством избалованного общего любимца.

– Успокойся, дитя мое, – ответила миссис Уэлдон, заботливо укладывая ребенка на мягком ложе из сухих листьев, предупредительно приготовленном Гаррисом при помощи молодых негров. – Здесь нет ядовитых змей, и ты можешь спать спокойно.

– А львов тоже нет, мама? – допытывался ребенок сонным голосом.

– Ни одного, дитя мое! Даже львиного хвостика здесь в лесах никто не видел, – смеясь, успокаивал Гаррис засыпающего малютку.

– И тигров тоже нет, мама? – приставал Джек.

– Да кто же слышал о тиграх на Американском континенте?.. Спроси мамашу, видела ли она их где-либо, кроме разве зоологических садов?

– Мистер Гаррис говорит правду, Джек. Тигры живут только в Азии!

– Позвольте, кузина, – неожиданно вмешался в разговор кузен Бенедикт, случайно прислушивавшийся к разговору, ввиду отсутствия малейшего комара или мухи, способных отвлечь его внимание. – Вы не совсем правы, отрицая существование тигров в Америке. Не забудьте, что здесь всегда можно встретить леопарда и кугуара и даже так называемого американского льва-пуму.

– Ну, какие же это львы! – презрительно засмеялся Гаррис. – Ваш Динго справится с любым из них, а Геркулес способен задушить каждого одной рукой!

– В таком случае ляг возле меня, Геркулес, – пробормотал все еще не заснувший Джек. – Оберегай меня и маму на случай, если бы какой-нибудь дикий зверь захотел нас скушать!..

– Успокойтесь, мистер Джек, – весело ответил гигантский негр, – я сам первый загрызу своими зубами всякого, кто захочет побеспокоить вас!

При этом негр так щелкнул своими красивыми белыми зубами, что засыпавший ребенок сразу успокоился.

– Покараульте первые два часа, Геркулес, – серьезно заметил Дик, – а затем разбудите меня.

– Нет, капитан Дик, – решительно заявил старый Том, – этого не будет. Мы решили не допускать вас караулить по ночам. Довольно вы намучились за нас всех на море. Но там мы не могли заменить вас. Здесь же, на суше, все равно, кто бы ни стоял на карауле, а потому мы усердно просим вас отдыхать спокойно.

– Благодарю вас, друзья мои, – ответил юноша. – Но, право же, мне неловко составлять исключение.

Миссис Уэлдон перебила дальнейшие возражения Дика:

– Не мешай этим добрым людям выразить тебе свою признательность, дитя мое. Ты заслужил ее вполне… Не лишай их удовольствия избавить тебя от лишней усталости ночного дежурства.

– Мама, и я хочу дежурить вместо Дика, с моим ружьем в руках, – внезапно прошептал маленький Джек, с трудом открывая глазенки.

– Хорошо, мы разбудим тебя для следующей смены! – ответила молодая женщина, не желая спорами разгонять сон малютки.

– И я перестреляю всех волков… Ведь здесь должны быть волки. Они во всяком лесу бывают, и даже съели Красную Шапочку, – продолжал лепетать в полусне ребенок.

– Какие там волки, – успокоительно возразил Гаррис, – это просто дикие собаки. Они гораздо меньше твоего Динго и называются даже не волками, а гварасами.

– А они кусаются, эти гварасы?

– Ну, где им кусаться. Возле тебя лежит Динго – он задушит с полдюжины этой дряни, даже не поморщившись!

– Все-таки гварасы те же волки, а потому, мама, положи около меня мое ружье… я хочу… хочу…

Ребенок так и не договорил своего желания, заснув окончательно, пока заботливая мать прикрывала его пледом на случай внезапного ночного тумана.

Немного позже спящий лагерь был взволнован возвращением кузена Бенедикта, которого не без легкого насилия верный Геркулес успел вернуть из таинственной экспедиции в ночную тьму, куда увлекла ученого погоня за какой-то необыкновенной ночной бабочкой. Хорошо, что молодой негр, приставленный для надзора за почтенным энтомологом, обладал выдающейся силой, иначе он не смог бы преодолеть упрямства увлекшегося добряка, который ни за что не хотел прекратить свою погоню, как ни убеждал его верный негр в опасности удаляться от лагеря в ночную пору. В конце концов Геркулесу пришлось, в буквальном смысле слова, принести почтенного ученого обратно к потухающему костру, взяв его в охапку и не обращая внимания на латинские проклятия, сыпавшиеся на курчавую голову похитителя… Только торжественное обещание Геркулеса достать к завтрашнему дню ту самую бабочку, которая так понравилась бедному энтомологу, могло отчасти успокоить гнев ученого и побудить его улечься рядом с Диком Сэндом. Вскоре весь лагерь заснул крепким сном, за исключением дежурного-караульного, медленно шагавшего с ружьем за плечами и громадной палицей в руке и зорко всматривавшегося в темную глубь девственного леса.

Глава семнадцатая

Сто миль в десять суток

Путешественники по Южной Америке, случайно ночующие под сенью лесных деревьев, обыкновенно бывают разбужены на рассвете невероятным гамом, шумом, ревом и криками обезьян, целые таборы которых кочуют по всем направлениям сколько-нибудь обширного лесного пространства. Почти каждая провинция многочисленного государства этого материка обладает своей особенной породой четвероруких карикатур на человека. За некоторыми из этих пород местные жители охотятся с большим ожесточением, частью ради их мягкой шкуры, покрытой короткой, но густой шерстью, из которой индейцы выделывают непромокаемые чехлы для своих ружей, частью ради мяса, вкус которого многие находят чрезвычайно приятным. Краснокожие делают большие запасы этого мяса, разрезая его на тонкие полосы и высушивая на солнце.

Между многочисленными видами хвостатых обезьян Нового Света больше других распространено семейство так называемых гверибасов, известных под именем «лесного черта», физиономии которых действительно напоминают древние изображения чертей. Целыми стадами прогуливаются эти гверибасы по лесам Бразилии, Аргентины и смежных государств, наполняя воздух невероятным шумом и гамом.

Наблюдая приемы этих животных, легко узнаваемых по их длинным цепким хвостам и грязно-коричневому цвету шерсти, нельзя не прийти к убеждению, что они разговаривают между собой особыми членораздельными звуками. Местные жители, особенно краснокожие, утверждают даже, что у них существует своего рода поклонение солнцу. Действительно, при первом появлении дневного светила старший самец всего стада обращается к нему лицом и начинает петь или, вернее, неистово орать настоящий гимн в честь солнца – гимн, составленный из звуков очень некрасивых и негармоничных для нашего уха, но ясно членораздельных и неоднократно повторяющихся всегда в одинаковом порядке. Понятие о гармонии и музыкальности у обезьян, очевидно, отлично от человеческих, так как нестройные крики запевалы-самца восхищают молодых самок стада, отвечающих хвостатому солисту хором. Затем к хору присоединяется вся остальная молодежь стада, наконец, последними вступают в общую «фугу» своими хриплыми и дрожащими голосами старые бабушки и дедушки. Профессиональные охотники, случайные путешественники и ученые-натуралисты не раз наблюдали, описывали и даже срисовывали эту сцену, так как обезьяны вообще отличаются смелостью и нисколько не пугаются близости человека, раз он не проявляет враждебных действий.

Если бы ученый-энтомолог интересовался чем-либо, кроме своей специальности, то он, безусловно, удивился бы странному отсутствию обезьяньего концерта, разносящегося так далеко, что в южноамериканском лесу почти невозможно встретить восход солнца без сомнительного удовольствия услышать этот своеобразный гимн дневному светилу. Но так как кузен Бенедикт совершенно игнорировал зоологию, а остальные путешественники, понятно, не могли быть близко знакомы с нравами и обычаями четвероногих или, вернее, четвероруких обитателей леса, – то никто и не обратил внимания на отсутствие обезьяньих криков. А если кто и обратил, то только порадовался этому отсутствию, после невыносимого утомления, причиненного нестройными и резкими криками серых попугаев, которые, к счастью, уже на рассвете разлетелись на поиски пищи и дали путешественникам возможность спокойно позавтракать перед выступлением в путь.

За этим завтраком маленький Джек усиленно расспрашивал Геркулеса о волках, желая знать, не потревожили ли четвероногие хищники его ночного дежурства и не пришлось ли молодому негру точить свои крепкие белые зубы об их кости.

– Неужто так-таки ни один волк и не показался? – почти печально спрашивал ребенок после того, как Геркулес торжественно уверил его в полном отсутствии каких бы то ни было нападений на него и на верного Динго. – А я-то думал, что вы с ним позавтракаете раньше нас каким-нибудь жирным волчонком и сможете рассказать мне, так ли вкусно волчье мясо, как и другая дичь?

Геркулесу пришлось оставить этот важный вопрос неисследованным и удовольствоваться общим завтраком из остатков ветчины, сухарей и фруктов манго. Все это было приправлено лучшим поваром в мире – аппетитом, разыгравшимся на свежем воздухе, после усиленного движения, которое еще не успело превратиться в лишающее всякого аппетита утомление.

Во время десерта, пока мистер Гаррис, по обыкновению, собственноручно седлал свою лошадь для миссис Уэлдон, молодой женщине пришлось волей-неволей разыгрывать роль судьи и разбирать жалобу кузена Бенедикта, обвинявшего Геркулеса в том, что тот умышленно мешает почтенному ученому обессмертить свое имя, то есть, говоря попросту, не позволяет ему гоняться за своими крылатыми любимцами.

– Не для того же я, в самом деле, высадился на берегах Боливии, чтобы тратить драгоценное время на такие прозаические занятия, как еда да сон! – с комическим негодованием повторял ученый, забывая, насколько неожиданно и независимо от его воли произошла высадка, которую он теперь называл бесполезной.

Миссис Уэлдон пришлось смягчить строгость своего наказа при виде отчаяния бедного энтомолога и разрешить Геркулесу – уже прозванному маленьким Джеком «нянькой Бенедикта» – не препятствовать своему «воспитаннику» отставать от каравана или удаляться в сторону в случае необходимости, но всегда лишь в его сопровождении и так, чтобы была возможность водворить почтенного ученого обратно при первом сигнале.

В семь часов утра путешественники тронулись, продолжая путь в том же направлении и при тех же условиях, как и накануне. Жара, несмотря на густую тень леса, настолько давала себя чувствовать, что можно было предположить, будто находишься скорее в тропической стране, чем в умеренной полосе Южной Америки, да еще к тому же не в жаркий летний сезон. Это несколько удивило Дика Сэнда, много и внимательно читавшего по вопросам любимого им естествознания. Зная из этих книг природу и климат страны, в которой он находился, юноша не мог не удивляться тому, насколько книжные описания оказывались не отвечающими действительности. Самое слово «пампасы» означает луга или пастбища, и страна пампасов определяется всеми наблюдателями как исключительно степная равнина, почти незаметно поднимающаяся до первых отрогов скалистого хребта гор, у подножия которых она быстро изменяется. Растительность пампасов также почти исключительно принадлежит к семейству трав, достигающих иногда громадной высоты. Местами травы эти могут в благоприятное время года, то есть после окончания периода дождей, скрыть всадника вместе с лошадью. В летнюю же жару густая и зеленая трава превращается в сухую, выжженную солнцем солому, цветущая степь – в бесплодную, голую равнину; лишь изредка она прерывается пространствами, заросшими низкими кустарниками и различными колючими растениями из породы кактусов, чертополохов и ползучих лиан, переплетающихся между собой в непроходимые дебри, пробираться сквозь которые возможно лишь при помощи топора или огня.

Ничего подобного не открывалось сейчас взору путешественников. Дорога шла все время лесом, частью по болотистой, частью по каменистой почве, но всегда по тропинкам, проложенным дикими животными. При этом, даже на более высоких местах, постоянно чувствовалась влажность воздуха, которая в связи со страшной жарой делала из леса настоящую теплицу. Благодаря этой сырой жаре растительность развивалась с необычайной силой и богатством, имея притом явно тропический облик. Этого не мог не признать привычный глаз юноши, побывавшего в многочисленных портах Бразилии, Панамы и Мексики. Наблюдая все это, невольно спрашивал он себя: неужели природа позабавилась, создав посреди умеренной полосы пампасов кусок тропического мира, о котором он никогда не читал и даже не слыхал от моряков, изучивших южноамериканский материк?

На любопытные и даже слегка беспокойные вопросы Дика мистер Гаррис отвечал чрезвычайно охотно и вполне удовлетворительно, выказывая редкое и основательное знание жизни и природы той страны, в которую случай забросил наших путешественников.

– Вы совершенно правильно описываете пампасы, мой юный друг. В общем, они действительно таковы, как вам известно из книг, – спокойно объяснил он внимательно слушавшему юноше. – Наши боливийские пампасы так же, как и степи Патагонии, в сущности, очень похожи на североамериканские саванны. Степные пейзажи встречаются очень часто и всегда одинаковы на берегах Ориноко, Колорадо, в Эквадоре, в Венесуэле и в Аргентине, в Перу, Чили и даже в некоторых частях Бразилии, у ее южных границ. Но здесь мы не в пампасах, а в пустыне Атакама, о которой вы слышали уже как о стране почти не исследованной. Признаюсь, я сам поражаюсь, видя столь громадное протяжение леса, через который еду в первый раз, так как до сих пор я подъезжал к гасиенде моего брата всегда с другой стороны. Но все же я поражаюсь меньше вас, так как имел уже случай слышать об оригинальности здешней природы. Мой брат утверждает, что подобные леса встречаются нередко между Кордильерами и береговой полосой.

– Неужели мы должны будем перейти через этот горный кряж, прежде чем встретим обитаемые места? – с беспокойством спросил Дик.

– Нет, друг мой, успокойтесь. Я говорю – встречаются, но не говорю, что мы обязаны их видеть. Мы не подымемся выше чем на полкилометра над уровнем моря. На этой высоте находится гасиенда Сан-Феличе, расположенная очень далеко от главного горного хребта. Я никогда не решился бы предложить вам переход через гигантские горы при таких скудных вспомогательных средствах. Для этого нужно было бы организовать целую экспедицию. К счастью, город Атакама – цель нашего пути – расположен по эту сторону гор, так что вы можете вернуться в Сан-Франциско, лишь издали полюбовавшись их величественной красотой.

– С этим я охотно примиряюсь, – отвечал успокоенный юноша. – Если бы мы принуждены были перебираться через горы, то я все-таки предпочел бы для миссис Уэлдон и ее сына береговой путь!

– И были бы вполне правы, – согласился мистер Гаррис. – В таком случае и я никогда не осмелился бы отговаривать вас, как сделал это третьего дня, зная, что путешествие через лес и короче, и удобнее, и даже безопаснее береговой дороги, которая идет все время по открытой местности, не защищенной ни от солнца, ни от неприятных встреч с индейцами или авантюристами-разбойниками…

– А вы не боитесь заблудиться в этом лесу, который, как вы сами только что сказали, исследуете в первый раз? – нерешительно спросил юноша, не спуская пытливого взора с загорелого лица американца.

– Нисколько, – спокойно и уверенно ответил тот. – Этот лес для меня то же, что для вас, моряков, океан. Правда, я незнаком с ним, но, прожив всю свою жизнь в лесах, я чувствую себя дома в каждом и умею в каждом ориентироваться, точно так же, как моряки умеют находить путь по звездам или угадывать погоду по признакам, не заметным никому, кроме них. Такой же инстинкт руководит и мною в лесной чаще, в которой я никогда не потеряю нужного направления, руководствуясь формой стволов, расположением листьев, характером растительности. Наконец, тысячи других совершенно необъяснимых мелочей позволят мне смело обещать вам безошибочно доставить вас прямо к гасиенде Сан-Феличе, где миссис Уэлдон найдет все необходимое для продолжения пути в условиях, более удобных и более соответствующих привычкам молодой леди.

Все это было высказано так просто и уверенно и вместе с тем с таким дружеским участием к потерпевшим кораблекрушение женщине и ребенку, что Дик Сэнд почувствовал себя несколько спокойнее. Правда, старые сомнения просыпались временами в его сердце во время длинных бесед с любезным проводником, который не всегда успевал рассеять их своими интересными и поучительными разговорами. Но юноша решил отгонять их по возможности, не имея решительно никаких оснований не доверять мистеру Гаррису.

Так спокойно и однообразно прошли целых пять дней. Дик все время продолжал оставаться впереди каравана, рядом с указывавшим дорогу американцем. Путники подвигались довольно медленно, делая не больше восьми миль в сутки и останавливаясь только в полдень для обеда и вечером для ночлега. Некоторое утомление начинало сказываться у женщин, но в общем состояние здоровья путешественников оставалось вполне удовлетворительным, и только маленький Джек начинал, видимо, тяготиться чересчур однообразной лесной жизнью.

Особенно огорчало ребенка неисполнение заманчивых обещаний, которыми утешал его Дик Сэнд и мистер Гаррис в начале пути. Не было в «бесконечном лесу», как досадливо говорил Джек, ни «живых мячиков», растущих прямо на дереве, ни прелестных маленьких колибри, ни даже тех чудных пестрых попугаев, которыми, по уверениям не только Дика, но и кузена Бенедикта, должны были «кишмя кишеть» все леса Южной Америки. Куда же девались все те красивые ара с длинными красными или синими хвостами, все те зеленые с красным и красные с синим попугайчики, которых сам Джек не раз видел в магазинах Окленда и личному знакомству с которыми он заранее так радовался? Что же оказалось: полное отсутствие всех этих пестрых крикунов! Путешественники не встретили ни одного какаду, ни одного так называемого зиттиха – маленького попугайчика, бесчисленные разновидности которого известны любителям как «продукты» Южной Америки. Вместо всех этих красивых и интересных разновидностей обширного семейства попугаев маленькому Джеку надоедали одни и те же крикливые «попки» пепельно-серого цвета с красным хвостом и без всякого признака хохолка, опротивевшие всему каравану своими назойливыми криками и не искупавшие этой назойливости ни яркостью красок, ни красотой оперения.

Не меньше Джека оказался недоволен и кузен Бенедикт, тщетно разыскивавший каких-либо особенных насекомых, которые, точно назло ученому, казалось, совсем вымерли в этом огромном темном лесу. Невозможность подолгу останавливаться мешала ему снимать кору или разрывать землю в погоне за прячущимися личинками или убегающими экземплярами. А те, которые попадались ему на дороге и позволяли овладеть собой, оказывались, как на грех, самыми обыкновенными жуками или мухами. Даже пирофоры, в присутствии которых был твердо уверен энтомолог, зная, что бразильские дамы украшают свои головные уборы этими светящимися жучками, точно сговорились привести в отчаяние бедного ученого и блистали только своим отсутствием. С горьким чувством обиды и разочарования поглядывал кузен Бенедикт на свою пустую коробку, не находя ничего достойного быть приколотым к ее пробковым стенкам. Не один экземпляр не обогатил коллекцию ученого, с таким трудом спасенную им во время кораблекрушения и с таким самоотвержением таскаемую верным Геркулесом на его широкой спине поверх остальной, более существенной ноши.

Еще четыре дня прошло, не принося с собой никакого изменения. Путники все время шли по направлению к северу – в этом нельзя было сомневаться, так как Дику удалось снять с палубы «Пилигрима» рулевой компас. Если Гаррис не ошибался в своих расчетах, то гасиенда Сан-Феличе должна была находиться не больше как за двадцать, много двадцать пять миль от того места, где находился караван. Дня через два или три путешественники могли достигнуть ее и отдохнуть от усталости, которая не на шутку овладела женщинами и ребенком. Видя побледневшее личико общего любимца, Дик Сэнд страшно огорчился тем, что кораблекрушение произошло в самом неудобном месте. Ах, если бы «Пилигрим» прошел еще день или два к северу, он наверно достиг бы обитаемого берега и женщинам не пришлось бы совершать это утомительное путешествие, которое грозило серьезно подорвать их здоровье! Усталое и грустное лицо миссис Уэлдон не на шутку тревожило ее молодого друга, который не мог объяснить себе продолжительности отсутствия всяких признаков жилья, несмотря на близость значительного поселения, о котором рассказывал мистер Гаррис. Скорее наоборот – чем дальше подвигался караван, тем более дикой становилась местность и все чаще появлялись четвероногие обитатели лесов, вместо так нетерпеливо ожидаемых признаков человеческого присутствия. По ночам до путешественников не раз доходили странные звуки – не то мяуканье, не то рев, – немало пугавшие маленького Джека. По правде сказать, сам Дик Сэнд принял бы эти звуки за голос большого дикого зверя, если бы мистер Гаррис не поспешил разуверить его. С веселым смехом объяснил он путникам, что страшное рыканье – обыкновенный крик одного из безобиднейших обитателей южноамериканских лесов, а именно – того ленивца, которого даже наука назвала «ай-ай» благодаря его громким завываниям, не раз уже пугавшим людей, слышащих их впервые.

Еще больше переполоху наделал однажды утром резкий свист, раздавшийся из чащи низких кустарников, вблизи каравана.

– Змея! – испуганно вскрикнула миссис Уэлдон, прижав Джека к груди, и так быстро дернула за повод, что послушный конь Гарриса сделал громадный прыжок в сторону.

Дик Сэнд быстро схватил ружье, по обыкновению висевшее у него за спиной, и поспешно приложил его к плечу, ища глазами неприятеля и готовясь увидеть где-либо на ветвях одного из тех громадных удавов, железные объятия которых могут свободно изломать кости буйвола и превратить его в безобразный и бесформенный комок окровавленного мяса, постепенно втягиваемого жадной пастью чудовища.

Мистер Гаррис еще раз успокоил юношу, удерживая его от бесполезного выстрела.

– Какие тут змеи! – с добродушной насмешкой ответил он на вопросительный взгляд миссис Уэлдон, все еще дрожавшей на своем седле и не решавшейся подъехать к месту, откуда раздался напугавший ее резкий свист. – Можно ли так пугаться всякого пустяка, дорогая соотечественница? Право, я считал вас храбрее и решительнее!..

– Но этот странный свист!.. – слегка сконфуженно проговорила молодая женщина.

– Этот свист мне давно известен, – весело отвечал Гаррис. – Я слышал его десятки раз на охоте. Это призывный голос самца прелестного и совершенно неопасного животного…

– Какого же именно? – допытывался Дик Сэнд, побуждаемый каким-то неопределенным чувством, подсказывавшим ему жгучее желание возможно чаще расспрашивать своего проводника и возможно тщательнее проверять его слова и указания.