Заговор жрецов

– Затопить здесь пару старых пароходов, – ответил Молас.

– Верно, – сказал Агапеев. – Только не пару, а три. Вот здесь, здесь и здесь. – И он очертил указкой места предполагаемого затопления пароходов.

– Такие пароходы у нас есть, – поддержал полковника Агапеева Макаров. – «Хайлар», «Харбин», «Шилка».

– Далее, – продолжил Агапеев, – район затопления пароходов следует заминировать. Это первая линия охраны. Вторая может быть организована за счет береговой обороны и дежурства канонерских лодок вдоль побережья. И третья линия – дежурство в море наиболее быстроходных крейсеров.

– Александр Петрович, мы рискуем крейсерами, – заметил Витгефт.

С мнением Витгефта согласился и Макаров, хотя тут же добавил:

– …Впрочем, степень риска можно уменьшить, если все корабли будут нести дежурство со спущенными в воду противоминными сетями. Александр Петрович, – обратился Макаров к Агапееву, – ваше предложение нас устраивает. А посему и карты вам в руки. С сегодняшнего дня надо приступить к делу. Возражений ни у кого нет?.. Вот и прекрасно. Теперь о грустном. Мое предложение об объединении усилий командования крепостями и флота по защите Порт-Артура не принято. Причин не назвали. И еще. К нам на должность начальника военно-морского отдела указом его величества императора Николая II назначен великий князь Кирилл Владимирович. Все. Свободны, друзья.

Из кабинета Макарова полковник Агапеев выходил последним. Уже у двери оглянулся. Макаров стоял у окна, сгорбившись, с опущенными плечами и таким выражением на лице, как будто его вели на плаху.

Агапеев закрыл дверь и подошел к Макарову.

– Степан Осипович, что случилось? – осторожно спросил он. – На вас лица нет…

– Ничего не случилось, Александр Петрович.

– Но я же вижу…

– Я буду подавать рапорт об отставке… – глухим голосом сказал Макаров.

Агапеев побледнел. Но тут же взял себя в руки. Холодно и жестко спросил:

– Степан Осипович, зачем вы тогда меня уговорили бросить академию генштаба и ехать с вами в Порт-Артур? Слезы вам вытирать? Увольте! Я на это не способен!.. Говорите, что произошло? Назначение к вам великого князя Кирилла Владимировича? Или отказ Алексеева?

Макаров поднял на Агапеева усталые глаза. От этого взгляда Агапееву стало не по себе.

– Ну хорошо… хорошо… – проговорил торопливо Агапеев. – Я понимаю вас. Иметь в качестве подчиненного члена императорской фамилии, который не отличается ни умом, ни тактом и обладающего только великокняжеской спесью, нелегко. Но вы не думайте, что это вам в наказание. В столице хочется погреться в лучах чужой славы, коли своей нет. Вы же моряк. На вас столько возложено надежды на флоте теми, кому завтра, может, суждено будет умереть. Поймите это!..

Макаров усмехнулся.

– Уже понял, Александр Петрович.

– Ничего вы не поняли! – обозлился вдруг Агапеев. Помолчав с минуту, спросил: – Дома как дела?.. Капиталина Николаевна, Дина? Живы, здоровы?..

– У них все нормально, Александр Петрович… За исключением одного – Капиталине Николаевне вечно не хватает денег, – признался Макаров. – Вы уж меня извините за банальную откровенность. Перед отъездом сюда я оставил им пять тысяч четыреста рублей и еще доверенность на получение моего жалования за два месяца. Вчера получил телеграмму от Капиталины Николаевны. Жалуется, что сидят без денег. Все ушло на шляпки и наряды… Неужто они там не понимают, что идет война?.. И жить надо всем по-другому!..

Агапеев положил руку на плечо Макарова.

– Забудьте об этом, Степан Осипович. У вас сегодня есть и другая семья. Тысячи жизней в ваших руках и вы за них несете ответственность не только перед государем, но и перед всевышним.

Глава III

1

Фредерикс никогда еще не видел председателя комитета министров в таком возбужденном состоянии.

Витте вышел из кабинета Николая II сразу после Плеве. Что там произошло, Фредерикс мог только догадываться.

Накануне кабинет министров подготовил Николаю II доклад о положении в стране. Волна патриотических выступлений, вспыхнувшая в связи с нападением японского флота на порт-артурскую эскадру, улеглась тихо и незаметно. Только церковь проводила молебны о даровании победы русскому войску, но и это скоро всех утомило.

В Петербурге курсистки высших женских курсов заявили, что они против молебен о даровании победы.

В Баку армянские революционеры бросили бомбу в церковь, где шел молебен. Было убито два человека и десятки ранены.

Правда, в Москве и Петербурге все еще распространялось письмо Струве к студентам с призывом «Кричите: Да здравствует Победа! Да здравствует армия! Да здравствует Россия! Да здравствует свобода!..». Однако особого впечатления на студентов это письмо не производило.

Фредерикс поспешил Витте навстречу. Глаза его горели, а губы мелко подрагивали.

– Сергей Юльевич, – взволнованно заговорил Фредерикс, – да на вас лица нет. Может, вам отправиться домой?..

– Не надо меня никуда отправлять, – ответил Витте. – Где этот пережиток российской истории? – спросил он.

– Вы кого спрашиваете?

– Где Плеве? Я ему еще не все сказал!..

– Сергей Юльевич, – взяв Витте под руку, мягко проговорил Фредерикс, – вам необходимо сначала успокоиться. А Плеве уехал сразу…

Витте чертыхнулся. В нем еще горело негодование, и он не мог себя сдержать.

– Черт знает что! Вместо того чтобы продолжать реформы, мы благодаря таким господам, как Плеве, тянем страну назад, к самым мрачным временам бюрократического абсолютизма! – с досадой произнес Витте. – Неужели никому и ничего не понятно? Все революции в мире произошли и будут происходить оттого, что правительство и правители не понимали и не понимают простой истины: в любом обществе заложена закономерность движения. Мы обязаны регулировать это движение и держать его в берегах, а если этого не делать, а грубо загораживать путь, то происходит революционный потоп!..

Откровение Витте удивило и озаботило Фредерикса. В первую минуту он не знал, что ответить, однако почувствовал, что этот разговор не стоит продолжать, да еще в присутствии флигель-адъютантов.

– Сергей Юльевич, поезжайте домой, – посоветовал он. – Его величество сегодня навряд ли уже вспомнит о вас. У него через час встреча с морским министром, затем они с императрицей Александрой Федоровной едут в церковь. Так что отдыхайте спокойно. На всякий случай я буду знать, где вас найти.

– Пожалуй, вы правы, – согласился Витте. И тут же спросил: – Вы не знаете, что в Ставке наместника на Дальнем Востоке?

Фредерикс слегка пожал плечами:

– Как вам сказать… В этой странной войне вот уже два месяца нападению подвергались только Порт-Артур и тихоокеанская эскадра. А вчера пришло пренеприятное донесение от наместника из Мукдена. Пока мы тут кричали «Да здравствует! И Ура!» японцы высадили в Корее целую армию под командованием генерала Куроки. А на территории самой Японии сформировали еще одну армию под командованием генерала Оку…

По мнению Алексеева, эта армия будет высажена или в корейском порту Цинамю, или на Ляодунском полуострове.

– Но самое нелепое в том, – продолжил Фредерикс, перейдя на французский, – что против Куроки, имеющего в своем распоряжении 60-тысячную армию, Куропаткин, располагая 100-тысячной армией, не только ничего не предпринял, но и приказал отступить к Ляояну. Когда вчера я вручил его величеству это донесение, у императора даже дыхание перехватило, – сказал в заключение Фредерикс.

– И что теперь? – поинтересовался Витте. Он уже успокоился, а услышанная новость еще раз укрепила его мысль о том, что война на Дальнем Востоке будет стоить России таких потрясений, которых она еще не испытывала.

– Что теперь… – Фредерикс скептически усмехнулся. – По мнению его величества, теперь открыта прямая дорога японцам на Ляодун. А это значит, что Порт-Артуру осады не миновать.

Витте вдруг почувствовал, как вместо чувства удовлетворенности, которое тайком поселилось у него в душе с первых дней неудач под Порт-Артуром, появилось другое чувство – угрызения совести. Он ненавидел всех придворных чинуш за их спесь и дремучую отсталость, которая граничила, по его мнению, со средневековьем. Они упорно держались за прошлое и не хотели видеть, что мир шагнул уже в другую историческую эпоху, и отставание России будет смерти подобно. Что же касалось его самого, то он был уверен: все им сделанное до сих пор – сделано на благо России.

– Но… Надо же что-то делать, – проговорил Витте, слегка ошеломленный услышанной новостью.

Фредерикс согласился и пояснил:

– Император приказал усилить порт-артурскую эскадру за счет крейсерского отряда под командованием адмирала Иессена, который базируется под Владивостоком. И распорядился готовить к выходу на Дальний Восток из Кронштадта Балтийскую эскадру.

– И это все? – невольно вырвалось у Витте.

– Насколько мне известно, все, – ответил Фредерикс.

…По дороге домой, покачиваясь в коляске, Витте, перебирая в памяти моменты своих взлетов и падений, все время мысленно возвращался к 1890 году, когда предложенная им система реформ дала толчок к развитию промышленности и транспорта в стране, и Россия стала выходить на ведущее место в мире.

Став министром финансов, он фактически выдвинулся на вершину бюрократического аппарата империи.

Он искренне, не жалея себя, делал все, чтобы доказать: жизнеспособность самодержавия в условиях несовместимых с его природой – развитием капитала.

Ему хотелось сделать еще больше. Однако первый удар по его замыслам нанес неожиданно разразившейся мировой кризис. Резкий спад в промышленности, сокращение притока иностранного капитала, сохранившиеся пережитки крепостного права в деревне, обострение отношений с Англией и Германией, огромные расходы на освоение завоеванных территорий на Дальнем Востоке и в Средней Азии, подкосили его славу и доверие императора.

В 1896 году Плеве, Победоносцев и Дурново открыто выступили против него и нашли поддержку у Николая. Это было равносильно политической смерти. И все же он надеялся на то, что его заслуги перед государством не будут забыты.

Однако эта надежда рухнула 26 февраля 1903 года. В этот день вышел царский манифест, определявший программу царизма на долгие годы. Манифест был подготовлен министром внутренних дел Плеве, его закоренелым врагом.

В августе Витте предложил передать портфель министра финансов Плеве, а самому занять пост председателя комитета министров. Свое новое назначение Витте тогда расценил, как почетное тюремное заключение…

Приехав домой, Витте прошел в свой кабинет и попросил прислугу никого к нему не пускать.

Долго ходил из одного угла в другой. Уже стемнело. Витте подумал, что надо зажечь свечи. Однако не стал этого делать. Подошел к столу, выдвинул ящик и достал револьвер. Почувствовал, как холодок вороненой стали ожег ладонь…

В эту минуту за дверью раздались шаги, и в кабинет вошла жена.

– А мы тебя заждались, – сказала она. – Все собрались за столом, а тебя нет…

Витте торопливо сунул револьвер в ящик стола и закрыл его. «Черт!.. Что я делаю…» – подумал он.

– Я сейчас приду, – проговорил Витте, стараясь придать своему голосу уверенность. – Вот только бумаги уберу со стола…

– Не задерживайся, – попросила жена. – У нас гость.

– Кто? – удивился Витте.

– Твой старый знакомый. Петр Аркадьевич Столыпин.

– И давно он у нас?

– Только что приехал.

Витте недоуменно пожал плечами. Неожиданный приезд Столыпина его слегка озадачил.

– Я сейчас приду, – повторил он.

Появление Столыпина в его доме показалось Витте странным, тем более что единомышленниками они никогда не были. Однако отказывать саратовскому губернатору в гостеприимстве Витте не мог.

Когда Витте вошел в гостиную, он увидел Столыпина, стоящего к нему спиной у картины Рембрандта «Саския».

– Нравится? – спросил Витте.

Столыпин обернулся.

– Добрый вечер, Сергей Юльевич. Я не любитель Рембрандта. Однако картина хорошая, – ответил Столыпин.

– Это не подлинник, – пояснил Витте. – Подлинник находится, скорее всего, где-то в Европе.

Витте провел гостя к креслу.

– Прошу садиться, Петр Аркадьевич. Давно я не видел вас в столице. Соскучились по ней, или по делам?

Столыпин улыбнулся.

– Скучать в наше время не приходится, Сергей Юльевич. Конечно же, по делам, а если говорить прямо – по крестьянским делам…

Витте искренне удивился. Тягостное чувство, с которым он приехал домой, стало уходить. Слова Столыпина вызвали любопытство, и оттого стало немного легче на душе.

– А ко мне пожаловали с чем? – напрямую спросил Витте.

– Именно с этим делом. Я тысячу раз прошу прощения за столь странный визит, однако только вы можете мне пояснить, что у нас происходит?..

Витте внимательно посмотрел на Столыпина. Тот говорил искренне, и все выражение его фигуры говорило о том же.

И, тем не менее, Витте ответил:

– Сегодня в России крестьянским вопросом занимаюсь не я, а Плеве…

– Сергей Юльевич, – умоляюще заговорил Столыпин, – я все знаю, как и то, что Плеве – это тот человек, который своим действием причинит зла России больше, чем социалисты!.. И, если его вовремя не остановить, неизвестно чем все закончится!..

Столыпин произнес эти слова взволнованно, глядя прямо в глаза Витте.

– Я рад, что вы это понимаете, – ответил Витте. – Однако у Плеве сегодня самая высокая поддержка… И мы с вами ничего не сможем сделать.

– Сергей Юльевич, затем я к вам и приехал. Поверьте мне, я говорю не только от себя. Да, у нас с вами разные взгляды на крестьянскую проблему, но и вы, и я хотим одного – не позволить кому-либо сначала расшатать, а затем уничтожить наши устои, нашу веру, нашу Россию!

– Но я не гожусь в заговорщики, Петр Аркадьевич, – попытался отшутиться Витте.

– Бог с вами, Сергей Юльевич! Разве я призываю вас в заговорщики? Я перечитал все ваши публикации по крестьянскому делу. Не совсем, но в какой-то мере разделяю вашу позицию! Скажите мне откровенно: вы утверждаете, что рост эффективности сельскохозяйственного производства при низких ценах на его продукцию является составной частью вашей программы индустриализации. Вы не опасаетесь, что этот процесс подорвет крестьянское дело?

Витте ответил не сразу. Этот вопрос он задавал себе много раз и приходил к убеждению – мера эта необходимая. Иначе из крепостной России не вырастет Россия индустриальная…

– Я отвечу, Петр Аркадьевич, на ваш вопрос, – наконец заговорил Витте. – Только наберитесь терпения выслушать меня до конца. Во-первых, эта программа должна носить временный характер. Мы должны успеть за счет высвобождающихся в деревне рабочих рук насытить ими промышленность и удешевить труд промышленного пролетариата. Это очень важно, если учесть, что Россия – крестьянская держава. И главным тормозом тут окажется община, приверженцем которой я был до недавнего времени, – признался он и продолжил: – Во-вторых, сегодня община для нас – главная причина крестьянского оскудения и предмет особого внимания как консерваторов, так и социалистов. Почему – вы, надеюсь, догадываетесь. Консерваторам община нужна как тормоз, дабы не дать тронуть патриархальные устои дворянства и помещиков, социалистам община нужна как форма революционного воздействия на сознание крестьян.

Поэтому суть крестьянского вопроса для России заключается, на мой взгляд, в замене общинной собственности на землю – индивидуальной. – Последнее слово Витте произнес почти по слогам. – И не верьте тому, дорогой Петр Аркадьевич, кто будет вам говорить, что у нас не хватает земли и крестьянский вопрос можно решать только за счет принудительного отчуждения помещичьих владений!

Теперь о вашем вопросе: подорвет ли этот процесс крестьянское дело? Нет, не подорвет! Оставшийся в деревне крестьянин должен стать персоной за счет уравнения его в правах с другими сословиями. А его выход из общины должен сопровождаться выделением ему земли с правом наследия.

Столыпин недоверчиво качнул головой.

– Сергей Юльевич, все это прекрасно, но, извините, нереально. По крайней мере, сегодня, – добавил он и указательным пальцем показал вверх.

– Вы хотите сказать, что я похож на запоздалого умника? – усмехнувшись, спросил Витте.

Столыпин энергично замахал руками.

– Что вы!.. Что вы!.. Сергей Юльевич, я далек от такой мысли! Просто мне кажется, ваше время еще не пришло…

2

…Первая срочная телеграмма за подписью Алексеева с сообщением о гибели броненосца «Петропавловск» 31 марта в 9.43 утра на рейде Порт-Артура пришла в морское ведомство спустя час после этой трагедии.

Во второй, которая поступила немного позже на имя императора Николая II, наместник сообщал, что вместе с броненосцем «Петропавловск» погиб и адмирал Макаров…

Пока Фредерикс выяснял достоверность обеих телеграмм, прошло еще два часа.

Николай II в это время находился на молебне в церкви. Было решено доложить ему о случившемся после его возвращения из церкви в Зимний дворец.

…В 2 часа дня Фредериксу, наконец, сообщили, что Николай II направляется в Зимний дворец. Через несколько минут поступило новое сообщение: император поедет в Петергоф к императрице.

У Фредерикса сдали нервы.

– Быстро едем в Петергоф! – приказал он флигель-адъютанту.

Не успели они спуститься вниз к подъезду, как поступило еще одно сообщение: император вот-вот прибудет в Зимний…

…Николай II появился в приемной своего кабинета в сопровождении князя Барятинского. На императоре был морской мундир.

У Фредерикса на мгновение перехватило дыхание. «… Мистика какая-то, – подумал он. – Неужели он предчувствовал…»

Николай II подошел к Фредериксу и протянул ему узкую холодную ладонь.

– А я сегодня о вас вспоминал, – проговорил он. – Посмотрите, какая погода! Давненько мы с вами не были на охоте. Сегодня у нас что – пятница? Хотите завтра поедем?

И взяв Фредерикса под руку, провел в кабинет.

– Князь, – обернулся он к Барятинскому, – прошу и вас, проходите. Так как насчет охоты?

– Ваше величество, – проговорил Фредерикс, с трудом сдерживая волнение, – у меня печальная новость. Генерал Алексеев сообщил телеграммой, что сегодня около 10 часов утра подорвался на японской мине броненосец «Петропавловск». Корабль затонул за две минуты. Погибло 652 матроса и 29 офицеров… – Фредерикс на минуту умолк, потом добавил. – В том числе и адмирал Макаров…

У Николая II не дрогнул на лице ни один мускул. Он стоял, окаменев, словно изваяние. Так прошло, наверное, несколько минут.

– Ваше величество, – обеспокоено спросил князь Барятинский, – может, пригласить доктора?..

– Зачем? – неожиданно резко спросил император и удивленно посмотрел на князя. Затем перевел взгляд на Фредерикса.

– Они там ничего не перепутали? – спросил он.

– Нет, ваше величество…

Николай II, с трудом передвигая ноги, дошел до кресла и медленно опустился в него.

– Тяжкое и невероятно грустное известие… – рассеянно проговорил он, не поднимая головы. – Целый день сегодня во мне было какое-то непонятное тревожное чувство. И вот оно подтвердилось…

– Ваше величество, Николай Александрович, на все воля божья… – произнес князь Барятинский.

Николай II медленно поднял голову и пристально посмотрел в лицо князя.

– Да… Наверное… – согласился он. – Одно к другому… Вчера Англия и Германия подписали между собой договор по Дальнему Востоку, который ущемляет интересы России. Сегодня эта новость… Передайте Ламсдорфу, – обратился Николай II к Фредериксу, – пусть немедленно приглашает к себе послов Англии и Германии и предупредит их от моего имени, что Россия расценивает их договор как недружелюбный акт и не потерпит вмешательства в свои дела. Вот видишь, друг, как все оборачивается… – эти слова были обращены уже к князю Барятинскому. – На востоке – японцы… На западе – немцы с англичанами… А здесь – гнилая российская интеллигенция, прикрываясь лозунгами о народовластии, разжигает вражду и нетерпимость!.. Тысячу раз был прав Победоносцев, утверждая, что одним из самых лживых политических начал есть идея народовластия, утвердившаяся со времен французской революции, и которая до сих пор вводит в заблуждение так называемую интеллигенцию, одурманивая русские безумные головы!.. – Николай безнадежно махнул рукой и вздохнул. Затем тихо продолжил: – Посмотрите на сочинения графа Толстого! Они несут в себе страшные извращения понятий о вере, церкви, Правительстве и обществе! И заметьте: Толстой не один в своих суждениях! Его проповедует совершенно сумасшедший Соловьев, выставляя себя пророком земли русской! И его слушают, читают, ему рукоплещут!.. Их даже не остановило отлучение Святейшим Синодом графа Толстого от церкви!.. Что происходит?

Николай обвел воспаленным взглядом стоящих перед ним князя Барятинского и Фредерикса.

Тот и другой молчали, не решаясь говорить. Они оба понимали, что всплеск эмоций, переполнивший сейчас душу Николая, может закончиться для него истерикой.

Однако Николай сам вдруг сменил тему разговора и на удивление Фредерикса спокойно спросил:

– Прошлый раз я просил вас подготовить досье на Столыпина. Вы это сделали?

– Так точно, ваше величество! Оно со мной.

– Читайте, – приказал Николай II. – Только коротко.

Фредерикс достал из объемной папки плотный лист бумаги, исписанный убористым подчерком, и начал читать.

– …Прадед Столыпина – сенатор, близкий друг Сперанского. Отец – Аркадий Дмитриевич – участник Крымской войны, друг графа Льва Николаевича Толстого. Мать – Анна Михайловна – урожденная Горчакова – племянница канцлера России Горчакова. Жена – правнучка Суворова…

– Достаточно, – остановил Фредерикса Николай II. – Остальное мы знаем. Оставьте досье у себя. Я полагаю, к этому разговору мы скоро вернемся. Можете быть свободны, если у вас ко мне больше нет вопросов.

Когда Фредерикс закрыл за собой дверь, Николай II встал и привычно прошелся по кабинету из угла в угол. Это явно его успокаивало и придавало некую уверенность в себе.

Казалось, на какое-то время он даже забыл о присутствии в кабинете князя Барятинского.

– …Я вот о чем хотел поговорить, – вдруг обратился Николай к князю, продолжая ходить. – Время меняется быстрее, чем люди… И я чувствую, не далек тот час, когда придется подбирать себе помощников, способных обеспечить сожительство самодержавия, как ни печально, с представительством народа. Я полагаю, таким помощником может стать Столыпин. Он в отличие от Витте не столь радикален. И потому никто не будет мешать ему работать над созданием сильной и цельной империи, экономически здоровой и культурно развитой на основе русских традиций.

– А как же по отношению дружбы семейства Столыпиных с графом Львом Толстым? – спросил Барятинский.

Николай II скептически усмехнулся.

– У Столыпиных это в крови. Они были в родстве и с поэтом-бунтарем Лермонтовым, и дружны с поэтом-дуэлянтом Пушкиным. Перед назначением Столыпина в марте прошлого года губернатором Саратовской губернии я беседовал с ним и убедился, что он достаточно умен, чтобы понять, что от него требуется…

3

Поминки на десятый день после гибели «Петропавловска» и его экипажа прошли в Зимнем дворце скромно.

Император с императрицей Александрой Федоровной посидели за столом несколько минут и удалились в свои покои.

Плеве, сидевший за столом рядом с командиром корпуса жандармерии генералом Рыдзевским, коротко обронил:

– Богу – богово, Кесарю – кесарево…

Рыдзевский, полуобернувшись, тихо ответил:

– У его величества недомогание… На охоте простыл…

Через полчаса приглашенные стали разъезжаться. Плеве уже на выходе догнал Рыдзевского, взял его под руку и отвел в сторонку.

– Константин Николаевич, может, вы знаете, по какой причине господин Столыпин зачастил в столицу? В губернии ему дел нет?.. – спросил он тихо.

Рыдзевский с нескрываемым удивлением посмотрел на Плеве и пожал плечами.

– В Зимнем до сегодняшнего дня его не было давно…

– Вот видите, – почти нараспев произнес Плеве. – И никто не знает. Да… Такие дела… Константин Николаевич, еще в августе прошлого года, если вы помните, я утвердил положение о начальниках охранных отделений, коих теперь будет назначать директор Департамента полиции из офицеров корпуса жандармерии. Вы бы не могли подсказать несколько хороших кандидатов на эти должности? Я полагаю, вы знаете многих. Деньги на жалование этих офицеров и соответственно оплату осведомителей, содержание конспиративных квартир ну и все остальное отпускаются приличные. А толку мало.

– Я думаю, ваше внимание к охранным отделениям не связано с появлением в столице Столыпина? – мрачно пошутил генерал Рыдзевский и тут же пожалел. Лицо Плеве изменилось, словно окаменело.

– Напрасно вы так шутите, Константин Николаевич, – сказал он обиженно. – За губернаторами мы с вами не следим. А вот за политиками, кои сегодня невесть откуда стали приобретать взрывчатку и оружие, не мешало бы проследить. На днях заведующий заграничной агентурой Рачковский донес мне, что и деньги, и оружие начали поступать из-за границы особенно активно с началом японского нападения. О чем это говорит?