
Полная версия
Другой «Идиот»: истинный и правдивый, печальный и фантастический. Книга 1. Князь Мышкин: Крест и Голова
Ну, это уж совсем откровенно притянутый за уши вариант. Хоть бы уж тогда поморщился, что ли, если и впрямь такая мука сострадания на него нашла. А то ничего себе мука сострадания – даже вспомнить сразу не смог!
Нет, все это глупости. Никакой выдуманной исследовательницей Сарой Янг муки сострадания при взгляде на эту картину Мышкин не испытывает вообще. Потому-то он не сразу про эту картину и вспомнил, что никакой муки в нем не было.
Кстати, а сколько времени прошло с того момента, как он ее видел за границей? Картина находится в Базеле, в художественном музее. Мышкин в Швейцарию въезжал через Базель, но состояние его было в тот момент помраченным, он ехал в клинику Шнейдера, и ему было не до картин.
А вот при выезде из Швейцарии – вновь через Базель – он действительно мог побывать в музее. И побывал. Как сам же и сказал об этом Аделаиде (курсив мой): «Я в Базеле одну такую картину видел <…> очень меня поразила». Картина Ганса Фриса «Усекновение главы Иоанна Крестителя» (1514) находится в том же Базельском художественном музее, что и «Мертвый Христос» Гольбейна-мл. недавно
Таким образом, с момента посещения Мышкиным музея прошло не более полугода. Это очень маленький срок для картины, которую, по словам князя, он видел и не смог забыть. Однако забыл. Виденная им всего лишь полгода тому назад картина произвела на Мышкина весьма слабое впечатление, а изображенный на ней мертвый Христос показался ему скучен и не интересен. Больше того. Он и сейчас, вновь встретившись с картиной и припомнив ее с грехом пополам, ничему в ней не поразился, никакой Христос его снова не впечатлил. Взглянул – и не то что не вздрогнул, а даже не моргнул! Просто мельком взглянул, что-то там припоминая, и пошел себе дальше – не останавливаясь.
Ну и где же во всем этом откровенном равнодушии мука сострадания, неожиданно обнаруженная Сарой Янг? Нет ничего, пусто. А почему?
Один исторический факт. Мы знаем, как тамплиеры относились к так называемому распятому Христу. Плохо относились. По разным версиям, они считали подложным то сам факт Его распятия, то Его самого на кресте. Ссылок на эту тему много, источник давать не буду.
Масоны, при всем их тщательном внешнем благочинии, относились (и относятся) к Иисусу ничем не лучше своих идеологических предков. Например, как пишет в своей знаменитой книге В. С. Брачев, в 1810 году, еще за двенадцать лет до запрета масонства в России, в поле зрения Особого комитета попала санкт-петербургская ложа И. А. Фесслера (протекция М. М. Сперанского), который с помощью Сперанского планировал объединить все российские ложи в единую сеть с непременным вхождением в нее лучших российских духовных лиц. Один из членов этой ложи – некто М. Л. Магницкий позднее отмечал, что данный И. А. Фесслер «систематически и прямо нападал на христианство и во всеуслышание заявлял, что Иисус Христос был не кто иной, как сын ессеянина, обманывавший народ для утверждения своего учения». 5) 6)
В свете таких вот масонских «истин» как мог относиться Мышкин к изображенному на картине Гольбейна мертвому Христу? По меньшей мере – без интереса, с глубоким равнодушием. Вот именно так он к нему и относится. Ну а чего ему там смотреть, от чего приходить в душевный трепет? Ведь на картине, по убеждению всякого масона, изображен вовсе не Спаситель, а просто какой-то труп. Просто мертвое тело. А нет Спасителя – нет и сострадания. Так что и помнить про такую картину необязательно.
Князь взглянул на нее, , впрочем хотел пройти в дверь. Ему было очень тяжело и хотелось поскорее из этого дома. Но Рогожин вдруг остановился пред картиной. мельком как бы что-то припоминая не останавливаясь,
<…>
– Да это… это копия с Ганса Гольбейна, – сказал князь, картину, – и хоть я знаток небольшой, но, кажется, отличная копия. Я эту картину за границей видел и . успев разглядеть забыть не могу
«Вера может пропасть!»
Крайне значимым является диалог между Мышкиным и Рогожиным перед этой картиной, после того как Рогожин не дал-таки князю пройти мимо нее (курсив мой):
Исследовательница Т. Касаткина считает, что в мышкинской фразе про веру («Да от этой картины у иного еще вера может пропасть!») заключен якобы авторский финальный вывод романа – торжество гольбейновского мертвого Христа над жизнью и верой: «…Нет в конце романа иконы, рассеивающей мрак и морок существования, соединяющей со светом истинного бытия. Восторжествовал гольбейновский «Христос». А это, как известно, картина, от которой у иного вера может пропасть». 7)
В этой связи приведу еще одно наблюдение Т. Касаткиной, когда она отмечает, что роман «оставляет по прочтении самое тяжелое и безысходное впечатление, что весьма странно, если учесть, что именно здесь Достоевский изобразил «положительно прекрасного человека»«. 8)
Действительно, несовпадение бросается в глаза. Вот только… а что если Достоевский все-таки взял да и этого положительно прекрасного человека? Что если он отбросил эту идею, с которой вот уж какой десяток лет в романе не совпадает вообще ничего? И что если именно вот это бесконечное, упрямое навязывание роману этого надоевшего «положительно прекрасного человека» и превратило в итоге роман в запутанный клубок и непостижимую тайну?.. не изобразил
Удивительно, но стоит только выкинуть наконец этого «положительно прекрасного человека», которого никогда в романе и не было, как всё становится на свои места, все тайны рассеиваются, клубки разматываются, а гольбейновский «Христос» тут же перестает торжествовать. Просто потому, что тогда торжествует изначально заложенная автором в текст справедливость – Христос воскресает, потому что масон Мышкин, этот не верующий в Христа идиот, отторгается русской землей, навсегда погружаясь в темноту сумасшествия.
– А на эту картину я люблю смотреть, – пробормотал, помолчав, Рогожин, точно опять забыв свой вопрос.
– На эту картину! – вскричал вдруг князь, под впечатлением , – на эту картину! внезапной мысли Да от этой картины у иного еще вера может пропасть!
– Пропадает и то, – неожиданно подтвердил вдруг Рогожин. Они дошли уже до самой выходной двери.
– Как? – остановился вдруг князь, – да что ты! а ты так серьезно! Я почти шутил,
«Почти шутил»
С остроумием у Мышкина дела обстоят не важно. Человек умный, чрезвычайно проницательный, с гибким и коварным мышлением (мы это увидим позже), он тем не менее никогда не шутит. Даже вагонный каламбур про генеральшу Епанчину (что она «тоже последняя в своем роде») у него получился случайно – он и сам «несколько удивился, что ему удалось сказать, довольно, впрочем, плохой, каламбур».
Тем более важное значение приобретает тот единственный случай, когда Мышкин почти пошутил – и сделал это сознательно. Прочтем еще раз вышеприведенный диалог.
«А на эту картину я люблю смотреть», – говорит Рогожин. Именно после этих рогожинских слов князя и посещает вдруг некая внезапная мысль, которая покажется ему очень забавной: «На эту картину!» – как бы ахнул (вскричал) князь, – «Да от этой картины у иного еще вера может пропасть!» Но Рогожин шутку не понял и на полном серьезе согласился – дескать, да, пропадает. Никак не ожидавший, что Парфен не поймет его шутку, князь даже остановился: «Как? – остановился вдруг князь, – да что ты! а ты так серьезно!» (курсив мой). Я почти шутил,
Что же такого забавного для князя содержалось в этой его внезапной мысли? Разве пропадание веры – это смешно? А вот это кому как, это смотря у кого пропадание и смотря какой веры. Рогожину, например, смешно не стало. А вот князя такое пропадание веры от этой картины развеселило. Почему? Да потому что пропадание веры – . Не у масона то есть. Не у такого, как князь. Потому что у князя при взгляде на эту картину его личная вера, как раз наоборот, только укрепляется. Ведь князь на картине видит именно то, о чем сказано у масонов, – не способный к воскрешению труп какого-то человека, подложного Христа, труп самозванца, совершенно Мышкину неинтересного, а потому и не заслуживающего того, чтобы линий раз останавливаться перед этой картиной. у иного
А вот христианин – тот да, видит здесь совсем другое изображение! Христианин с болью в сердце видит здесь замученного до смерти Иисуса, и состоится ли Его воскрешение – для христианина, глядящего на «Христа в гробу», это становится большим личным вопросом. Вопросом твердости веры. Которая под губительным воздействием этой картины может начать у него пропадать.
И такое вот пропадание веры у христианина – оно ведь действительно забавно, это вам любой масон подтвердит. Забавно – когда христианская церковь веками бьется-бьется, воспитывает-воспитывает в своих прихожанах веру в воскрешение Христа, а тут вдруг – бац! – какая-то одна картина, всего-то одна, а христианин взглянул на нее… и его вера пропала…
И такая мысль – это уже не просто шутка. Потому-то Мышкин и сказал, что он шутил. Потому что он сразу понял всю полезность для масонства таких вот художественных произведений. Да ведь одна такая картина по степени своего воздействия может заменить сотню самых лучших масонов-пропагандистов! почти
СНОСКИ К ГЛАВЕ 11:
Касаткина Т. А. О творящей природе слова: Онтологичность слова в творчестве Ф.М.Достоевского как основа «реализма в высшем смысле». М.: ИМЛИ РАН, 2004 г., 480 стр. – Стр. 108. 1)
Там же. Стр. 107. 2)
Достоевская А. Г. Дневник 1867 года. М.: Наука, 1993. – 455 с. 3)
Янг, Сара. Картина Гольбейна «Христос в могиле» в структуре романа «Идиот». / Роман Ф. М. Достоевского «Идиот»: современное состояние изучения: сб. работ отечеств. и зарубеж. ученых. – М.: Наследие, 2001. – 560 с. – Стр. 28—41. 4)
Брачев В. С. Масоны в России: от Петра I до наших дней. – СПб.: Стомма, 2000. —337 с. 5)
Там же. 6)
Касаткина Т. А. О творящей природе слова. Онтологичность слова в творчестве Ф. М. Достоевского как основа «реализма в высшем смысле». – М.: ИМЛИ РАН, 2004. – 480 с. – Стр. 166. 7)
Там же. Стр. 152. 8)
ГЛАВА 12
Вопрос Рогожина про веру
В контексте картины совсем не случайно возникает вопрос Рогожина, верует ли князь в бога:
Этот вопрос закольцовывает тему, становится той самой духовной средой, внутрь которой и помещается «Христос в гробу» – центр духовно-нравственной силы смотрящего.
Князь на вопрос Рогожина ничего не ответил. Однако чуть позже, уже собираясь уйти, он вдруг вернется к этому вопросу (то есть все это время он помнил про этот вопрос!) и вместо прямого ответа расскажет Рогожину четыре различные истории. Ни один из этих рассказов так и не станет прямым ответом князя на рогожинский вопрос. Да князь их не для того и расскажет…
– А что, Лев Николаич, давно я хотел тебя спросить, веруешь ты в бога иль нет? – вдруг заговорил опять Рогожин, пройдя несколько шагов.
– Как ты странно спрашиваешь и… глядишь! – заметил князь невольно.
<…>
– Да ничего, так. Я и прежде хотел спросить. Многие ведь ноне не веруют.
Встреча с атеистом
Первым стал рассказ Мышкина про ученого-атеиста, с которым ему довелось разговориться в вагоне, когда князь возвращался из своих губернских поездок в Москву, с тем чтобы уже оттуда вернуться в Петербург (курсив мой):
Обратим внимание вот на что. Говоря о встрече с ученым-атеистом, князь признается в том, что он и прежде уже много раз встречался с подобными неверующими – и с ними встречался, и книги их атеистические читал.
Закономерный вопрос: прежде – это когда? Временной отрезок в шесть месяцев пребывания Мышкина в России, заполненный московским наследством, раздачей долгов купца Папушина, ежедневными визитами к княгине Белоконской, проживанием с Настасьей Филипповной целый месяц в одних комнатах, а также поездками по внутренним губерниям, вряд ли мог вместить в себя такое понятие давности, как наречие «прежде». Стало быть, прежде – это, конечно, там, за границей, в швейцарской клинике Шнейдера, где ему «много русских книг удалось прочесть», по собственному признанию князя. Вот там-то, среди этих русских книг, были и книги атеистов.
Второй вопрос: а кто же в швейцарской деревенской глуши организовывал Мышкину встречи с этими атеистами? Не в деревне же он их находил. Стало быть, либо они к нему сами приезжали, либо князя вывозили к ним. В любом случае это было действием спланированным, то есть нарочно организованным для князя. Кем? Местными масонами, разумеется.
Масонство официально пришло в Женеву в 1736 году (ложа «Свободное общество Совершенного согласия»). Бывал ли Мышкин в Женеве? Бывал, я докажу это в другой главе. Но и без Женевы ему было где встречаться и с масонами, и с атеистами. Ведь клиника Шнейдера находилась не где-нибудь, а «в кантоне Валлийском». А этот регион давно, еще с конца XVIII века, был прекрасно освоен вольными каменщиками – «В кантоне Вале существовала ложа Свобода, находившаяся под влиянием женевского масонства». 1)
Учитывая, что князь в церковь не ходит, да и в Россию он явился без креста (так, без креста, и жил здесь полгода), нет сомнений, что такие множественные встречи с атеистами организовывались для князя вовсе не для того, чтобы сделать из него правоверного христианина. Наоборот. Они организовывались для укрепления в князе безверия в христианского Иисуса. Ну, и для совершенствования его полемических навыков, конечно.
Следующий вопрос: а что Мышкин имел в виду, утверждая про атеистов, «что и говорят они и в книгах пишут совсем будто не про то», хотя, туманно продолжает князь, «с виду и кажется, что про то»? О чем здесь речь? Давайте разбираться.
Про что в принципе говорят и пишут атеисты? Ответ известен: про то, что бога нет, Христа нет, вообще никого нет, веровать не в кого. Именно эту концепцию масон Мышкин почти что одобрил – правильно атеисты пишут, что христианского бога нет, «». про то
Однако одобрил не совсем. Конечно, с точки зрения разрушения христианства позиция атеистов нужная, правильная. Но с точки зрения масонской концепции самодостижения божественности через вступление в ложу – это только «с виду и кажется, что про то», а на самом деле совсем даже «не про то».
Почему? Потому что атеизм отвергает бога в любом варианте. А значит, отвергает и самобожественность масонов! Но ведь, как писал масон Фостер Бейли: «…Человек – сын света, сын Бога, стало быть, бессмертен». Это значит, что атеизм не хочет признать главного в масонстве: что каждый сын Света – это практически сам себе Христос, способный, по праву начинающего божества, «обозреть все жилища Аллаховы». Такая позиция атеистов – это уже, извините, совсем «не про то». С таким подходом ни один масон не согласится. 2)
– А насчет веры, – начал он, улыбнувшись <…> – насчет веры я, на прошлой неделе, в два дня четыре разные встречи имел. Утром ехал по одной новой железной дороге и часа четыре с одним С – м в вагоне проговорил, тут же и познакомился. Я еще прежде о нем много слыхивал и, между прочим, как об атеисте. <…> В бога он не верует. Одно только меня поразило: что он вовсе как будто говорил, во всё время, и потому именно поразило, что и прежде, , всё мне казалось, что и говорят они и в книгах пишут совсем будто , хотя с виду и кажется, что про то. Я это ему тогда же и высказал, но, должно быть, неясно или не умел выразить, потому что он ничего не понял… не про то сколько я ни встречался с неверующими и сколько ни читал таких книг не про то
Убийство за часы
Второй историей стал рассказ князя о том, как один православный крестьянин зарезал другого такого же православного крестьянина за серебряные часы (курсив мой):
Очевидно, что это самое обычное бытовое убийство на почве зависти. Однако в контексте ответа князя на рогожинский вопрос про веру в бога это преступление сразу же приобретает мрачный антиправославный, антихристианский оттенок.
Самый обычный бытовой убийца – бездумно, автоматически перекрестившийся перед убийством по самой обычной крестьянской привычке креститься вообще перед всяким делом, – в рассказе Мышкина превращается в символ христианина-душегуба, идущего на убийство с молитвой своему неправильному, распятому Христу…
Два крестьянина, и в летах, и не пьяные, и знавшие уже давно друг друга, приятели, напились чаю, и хотели вместе, в одной каморке, ложиться спать. Но один у другого подглядел, в последние два дня, на бисеpном желтом снурке, которых, видно, не знал у него прежде. Этот человек был не вор, был даже честный и, но крестьянскому быту, совсем не бедный. Но ему до того понравились эти часы и до того соблазнили его, что он наконец не выдержал: взял нож и, когда приятель отвернулся, подошел к нему осторожно сзади, наметился, возвел глаза к небу, перекрестился и, проговорив про себя – зарезал приятеля с одного раза, , и вынул у него часы. часы, серебряные, с горькою молитвой: «Господи, прости ради Христа!» как барана
Рогожин покатился со смеху. <…>
– Вот это я люблю! Нет, вот это лучше всего! – выкрикивал он конвульсивно, чуть не задыхаясь. – Один , а другой уж до того верует, что и … совсем в бога не верует людей режет по молитве
Христопродавец
Третьей по счету стала история про купленный Мышкиным у пьяного солдата крест. Это был большой православный крест «полного византийского рисунка», как мгновенно и очень точно определил князь (курсив мой):
Зачем же князь купил этот крест? Может быть, хотел таким образом вызволить православный символ веры из омерзительной ситуации? Отнюдь. Мышкин, напоминаю еще раз, и в церковь-то не ходит, и без креста спокойно себе жил все эти годы. Так с чего бы вдруг он стал переживать за чужой и глубоко чуждый ему символ принадлежности к православию?
Дело в том, что это был не просто христианский символ веры. Это был крест христопродавца. Ведь именно так – – называет этого пьяного солдата и сам Мышкин. Для князя этот солдат, решившийся на продажу своего нательного креста, сделал то, на что приятно смотреть любому врагу христианства. Крест христопродавца – это для масона Мышкина символ оскверненного православия. Недаром Достоевский отмечает грязную ленту этого креста («на голубой, крепко заношенной ленточке»). Вот этот оскверненный символ, а вовсе не православный крест, Мышкин и купил – и «тут же на себя надел». христопродавцем
– Наутро я вышел по городу побродить, – продолжал князь, <…> – вижу, шатается по деревянному тротуару пьяный солдат, в совершенно растерзанном виде. Подходит ко мне: «Купи, барин, крест серебряный, всего за двугривенный отдаю; серебряный!» Вижу в руке у него крест и, должно быть, только что снял с себя, на голубой, ленточке, но только настоящий оловянный с первого взгляда видно, большого размера, осьмиконечный полного византийского рисунка. Я вынул двугривенный и отдал ему, а <…> Вот иду я да и думаю: нет, этого подожду еще осуждать. Бог ведь знает, что в этих пьяных и слабых сердцах заключается. крепко заношенной крест тут же на себя надел христопродавца
Баба с младенцем
Последней историей становится рассказ Мышкина про молодую «бабу с грудным ребенком». Мышкин увидел, как ребенок ей впервые улыбнулся – и она «набожно-набожно вдруг перекрестилась» (курсив мой):
На первый взгляд, всё здесь вроде бы хорошо. Мышкин вроде бы рассуждает здесь о христианском понимании бога как об Отце всех людей. А сама эта баба (а это библейской слово отнюдь не случайно вдруг подменяет собой стандартного ) явно напоминает христианское изображение Богоматери с младенцем Христом на руках; к тому же она высказывает «всю сущность христианства разом». с младенцем грудного ребенка
Вот только концовка у этого рассказа оказывается вдруг совершенно не христианской! Потому что в самом конце вдруг выясняется, что эта баба с младенцем – вот эта как бы милая народная Богоматерь с ребеночком на руках – неожиданно (фантазией князя) превращается в жену того самого христопродавца!
Такой оскорбительный символ, самой своей внешней схожестью порочащий образ Богоматери, конечно, не может иметь к православию, к христианству никакого отношения.
А вот к Мышкину – может. Никогда нельзя забывать, кто именно рассказывает эту историю – человек, который не ходит в церковь, не молится и креста на нем нет. А потому вся эта умилительная история князя тут же превращается в изощренное, лукавое коверканье и осквернение святынь, где отцом младенца становится христопродавец, этакий антихрист в миниатюре, а «вся сущность христианства», высказанная почти что женой этого христопродавца, превращается в радость отца-антихриста на своих детей.
Вот такое «извращения идей и нравственных убеждений», как высказался однажды о князе Евгений Павлович Радомский. И ведь правда, князь, как видим, действительно великолепно владел техникой по извращению нравственных убеждений!
Что же касается мышкинских слов про отцовство Бога всему человечеству… так это чисто масонская игра в слова. «Масоны любят говорить об Отцовстве Бога, утверждая, что «есть только один Бог – Отец всех людей». Конечно, как Творец человечества, Бог действительно является для всех нас Отцом. Но в Библии проводится четкая граница между теми, кто установил правильные отношения с Отцом, и теми, кто этого не сделал». 3)
СНОСКИ К ГЛАВЕ 12:
Карпачев С. П. Масоны. Словарь. Великое искусство каменщиков – М.: ACT: Олимп, 2008. —634 с. – Стр. 467—468. 1)
Фостер Бейли. Дух масонства. / http://www.theosophy.ru/lib/duhmason.htm / дата обращ. 22.10.2016. 2)
Гарольд Дж. Бери. Во что они верят. / http://www.blagovestnik.org/books/00200.htm /дата обращ. 20.10.2016. 3)
Чpез час, возвращаясь в гостиницу, наткнулся на бабу с грудным ребенком. Баба еще молодая, ребенку недель шесть будет. Ребенок ей и улыбнулся, по наблюдению ее, в первый раз от своего рождения. Смотрю, она так набожно-набожно вдруг перекрестилась. «Что ты, говорю, молодка?» (Я ведь тогда всё расспрашивал). «А вот, говорит, точно так, как бывает материна радость, когда она первую от своего улыбку заприметит, такая же точно бывает и у бога радость всякий раз, когда он с неба завидит, что грешник пред ним от всего своего сердца на молитву становится». Это мне баба сказала, почти этими же словами, и такую глубокую, такую тонкую и , такую мысль, в которой выразилась, то есть всё понятие о боге как о нашем родном отце и о радости бога на человека, как отца на свое родное дитя, – главнейшая мысль Христова! Простая баба! Правда, мать… и, кто знает, может, эта баба была. младенца истинно религиозную мысль вся сущность христианства разом женой тому же солдату
ГЛАВА 13
Предательство князя
Удивительны слова самого Рогожина о картине Гольбейна-мл., которые не раз включались исследователями в самые невероятные, но при этом неизменно отвлеченно-философские толкования романа (курсив мой):
Однако никто из достоеведов не учел один важнейший аспект: сам-то Рогожин совсем даже не философ, он – практик. Купец, миллионер. А потому и исчезновение в нем веры должно иметь не отвлеченно-философскую, а самую что ни на есть практическую причину! Никаких философических умствований, всё это для Рогожина пустой звук. Одна только голая практическая причина, действие, физический поступок, из-за которого и начала пропадать в нем вера.
И такой поступок есть. Вернувшийся из Москвы Рогожин поглощен не только ревностью, но также и ненавистью к князю. Он задумал его убить…
Главное, что следует понимать: Рогожин теряет веры. Первой в нем пропадает вера в князя. И дело тут не только в ревности. Во мраке своего горького одиночества, за всю свою жизнь не согретый ничьим добрым словом, всеми заброшенный и никому не нужный, измученный любовью к Настасье Филипповне, даже обгрызенный у тетки собаками, Рогожин вдруг неожиданно встретил… друга. Единственного человека, которому было не наплевать, что творится у Парфена в душе. Единственного, кому он поверил и кого назвал в Москве братом. Вот этот брат, этот единственный друг, в которого он поверил, его и предал. две
«Много для меня сделал», – так говорит Рогожин о князе. Что же именно сделал для него Мышкин? Да, собственно, ничего. Как пояснит нам сам князь: «За несколько горячих и сердечных слов в Москве Рогожин уже называет его своим братом…»
Казалось бы, просто несколько теплых сердечных слов. Но для Рогожина они стали дороже жизни. Разочарование в Мышкине было жестоким. Вместо друга и брата князь оказался обманщиком, предателем и лгуном.