Сказки бабушки Параски. Ярмарка в Крутоярах

Значит, в бой! Куды тут деться.

Забираешь? Забирай,

Только к милушке в сарай.

Я б её расцеловал,

Утянув на сеновал.

Вот придёт моя вертушка,

И частушка-хохотушка

На другое скаканёт.

А условность – это гнёт!

Полицейский: Дурака бы не валял

И при мне не позволял…

Кульбач: Сколь воды не кипяти,

В ней навара не найти.

Не умеешь – не берись,

Взялся, дак не матерись!

Бедный полицейский просто очумел от дедовых куплетов и едва переводил дух.

Кульбач: Русское исконное

Только ли посконное?

А легко ли быть царём?

Век ходи поводырём!

За услуги, за труды

Кажному подай еды:

Мосолыжину для пса,

Для лошадушки овса.

Полицейский снял форменную фуражку и отёр платком взмокшую лысину. Репертуар Кульбача был неистощим.

Кульбач: Даже звонкий соловей

Ест букашек и червей.

Даже честный человек

Хоть разок соврёт за век.

Жил привольно при матане,

Как оладушек в сметане…

Полицейский: Дед, довольно про матань!

Кульбач: Сразу бы сказал: отстань!

Если в оправдание,

Говори задание!

Буду тут, как на часах.

И не прячь ухмыл в усах!

Говорю тебе по дружбе,

Я готовый к царской службе.

Столь усердье приложу!

Мож медальку заслужу?

Не добившись от старика хоть сколько-нибудь маломальски дельного, полицейский покинул дом Кульбачей, резонно рассудив, что даже если тот заезжий студент и наговорил деду чего-то лишнего, крамольного, Кульбач, при его теперешнем преклонном возрасте, просто умственно не в состоянии осмыслить суть вредоносной, а потому запрещённой властями идеи.

Полицейский: Аль с умом он раздружился,

Али лишку приложился,

Но с башкой уже того,

Что не выжать ничего.

Но однажды у Кульбачей, действительно, останавливался «политический», с которым дед также долго дискутировал как о жизни в своей державе, так и о международном положении.

Кульбач: Как же, слышал я окольно

Про Америку, Линкольна.

Президент он, аль сенатор,

Аль какой-то губернатор?

Как себе я уяснил,

Он там рабство отменил.

Дак за это что ль стрелять?

И у нас теперь, поглядь,

Всё нападки на царя.

Во, сыскали упыря!

Он вон крепостное право

Упразднил. С чего потрава?

Царь – надёжа, но не тать!

Бомбы что ль в него метать?

Хорошо, что обошлось!

С прежним лучше всем жилось?

А какой придёт взамен?

Где б сыскать такой безмен,

Чтоб всё взвесить досконально?

Политический: Говоришь оригинально!

Кульбач: Кто науки не познал,

Завсегда оригинал.

Это ты всезнающий,

Всё родное хающий.

Мы совсем в другом ключе:

За законы и вообче.

Ты, желая смены власти,

Обещаешь столько сласти!

Можно всё разворотить,

Пылью по ветру пустить —

Не великое геройство!

Но какое нас устройство

Всех устроит без обид,

Если тот и этот бит?

Щас мышиная возня,

А потом пойдёт грызня,

Вслед – война и кровь рекой.

У меня прогноз такой!

Аль не веришь мне, провидцу?

Раскудрит тя, рукавицу!

Кроме философской книги у Кульбача имелся учебник по анатомии и хирургии, который дед самолично выписал по почте, дабы уличать свою знахарку в некомпетентности и ограниченности в медицинских вопросах.

Читал дед присланную хирургию очень редко, ибо зрение не позволяло видеть текст без лупы, а соседским детям поручить этого Кульбач не мог: уж больно рисунки были устрашающими и бесстыдно откровенными. Сам же дед с интересом изучал внутреннее строение человека, изредка пугая свою благоверную жуткими иллюстрациями.

Над бабкиной знахарской практикой дед зачастую попросту издевался, не веря в её способности к лечению.

Кульбач: Бабка, ты отсталая!

Чем водица талая

Заменить могёт лекарство?

Это чистое знахарство!

Ты не лечишь, а холявишь:

Шепоточком шепелявишь —

Бац! Готова панацея!

Докторица без лицея

И без школы фершалов,

Не постигшая всех слов

Медицинского значенья,

Не познавшая ученья,

Опозорилась сто крат!

Нате – местный Гиппократ,

Их превосходительство!

Сплошь одно вредительство!

Присутствующая при разговоре Крена, вступилась за старушку.

Крена: Но ведь многим подсобила.

Кульбач: Хорошо, что не убила!

Знаю и сужу правдиво.

Окочуриться не диво

После бабкиных стараний.

Крена: Не случалось помираний.

Кульбач: Ну дак я не допущал,

То есть я предотвращал,

Истребляя те настои.

Оттого она в простое

Пребывала очень часто.

Вся в ней ценность, что горласта.

Генерал прям!

Крена: Здорово!

Кульбач: У неё и норова

Преогромнейший запас.

Только бабке до лампас,

Как воробушку до туч.

Хоть, сказать, и тот летуч.

А как-то однажды деду довелось пообщаться с оказавшимся в Посаде писателем, разъезжавшим по провинциальной российской глубинке в поисках впечатлений и вдохновения. Въезжая в городок, писатель обратил внимание на стоявшего у калитки крайнего дома колоритного вида старичка, заинтересовался им и решил сделать небольшую остановку, чтобы побеседовать с почтенным горожанином. Словоохотливый Кульбач наплёл гостю столько небылиц, что у того просто отпала необходимость в дальнейшем утомлять себя дорогой, колеся по городам и весям в поисках сюжетов для новых рассказов.

Когда писатель подошёл к Кульбачу с приветствием, дед степенно поздоровался с незнакомцем, оценивающе оглядывая, как его самого, так и его экипаж, и возницу, а затем принялся дотошно допрашивать.

Кульбач: Сам-то при каких чинах?

Грудь пошто не в орденах?

Кто по списку табелей?

Герб, гляжу, из вензелей

На твоей карете важной.

Да и сам ты авантажный!

Писатель рассмеялся. Именно такой собеседник: не лезущий за словом в карман, прямой до неприличия, бесшабашно откровенный ему и был нужен.

Кульбач: Говоришь, не царедворец?

Неужели крючкотворец?

Нет? Приближен всё ж к царю?

Я с тобой поговорю.

Человек ты не простой.

Слышь, в калитке-то не стой,

Ведь в ногах и правды нету.

Ты проходь до кабинету.

Зазвав случайного гостя в дом, дед тут же предложил закрепить знакомство стопочкой.

Кульбач: Дёрнем мож по стопарю?

Я с утра огнём горю.

Бабкины ограниченья

Доведут до помраченья.

Выставив выпивку и закуску, Кульбач принялся угощать гостя, заваливая его всевозможными историями из посадской жизни.

Писатель: Ну, ты, дед, как из былин!

Ростом мал, но исполин.

Кульбач: Хорошо, не истукан!

Писатель: Истукан! Да ты – вулкан:

Дух кипит, дымится кратер.

Сам я, вишь ли, литератор.

Интересно говоришь,

Ловко шутками пестришь.

Узнав, кого Бог послал ему на этот раз в качестве собеседника и собутыльника, Кульбач и ухом не повёл, будто таких гостей бессчётно раз видал-перевидал за свою долгую суетную жизнь.

Кульбач: Значит, пишешь сочиненья?

Писатель: У тебя какое мненье

На прочтенье разных книг?

Кульбач: Я – пропащий ученик!

С детских лет лентяем рос,

А теперь – вообче отброс!

Мне читать брехушки скучно.

Я читаю, что научно.

Глянь-ка, чё штудирую!

И дед не без гордости продемонстрировал заезжему литератору свои книги.

Писатель: Тут я аплодирую!

Кульбач: Анатомию учу.

Про болезни знать хочу.

Чё нам Бог их навязал?

Чтобы плоть нам истязал

То червяк, а то микроба?

Человеческа утроба

Сходная, как у свиней.

Писатель: Что ль отличий нету в ней?

Кульбач: Есть, но незначительно.

Писатель: Это огорчительно!

Кульбач: Я те говорю про сходство.

В человеке превосходство

Умственного назначенья.

Но свинья без огорченья.

Разговор опять вернулся к писательскому труду.

Кульбач: Ты свою литературу

Пропихнул на верхотуру?

На каком щас этаже?

Знаменит, поди, уже?

Писатель: Я пока ещё пишу.

Издаваться не спешу.

Вот надумал прокатиться.

Мож сюжет обогатится.

У тебя вот погощу

И тебя же помещу

Персонажем главным в прозу.

Кульбач: Объявляешь как угрозу!

Уж не изваляй в грязи:

В лучшем виде отрази

Или даже приукрась,

Чтоб не выглядел как мразь.

Сделаешь меня героем,

Налетит читатель роем.

Только имя измени.

Стыдно станет от брехни.

Я ж тут каждому знаком.

Выйду дутым дураком —

Просмеют и освистят.

Тут за хваль жестоко мстят!

Писатель: О, у вас читают книжки?

Уловив в вопросе гостя едва читаемую нотку снисходительности, Кульбач тут же нарушил гладкий ход беседы, пройдясь, как говорится, против шёрстки. Что поделать, не терпел дед в застольной дружеской беседе даже замаскированного превосходства, ввиду чего выражал своё отношение примерно так: «Мне милей дурак сопливый, чем фуфы́рый франт чванливый! А уж за одним столом!.. Сам Всевышний помелом всех сметает без разбора: и чиновника, и вора, и вельможу, и царя, и убийцу-упыря, никого не пропустив. Прав Всевышний и не льстив, ни учёным, ни кручёным, ни богатством золочёным».

Кульбач: Да, сынок! Держи штанишки,

Чтобы их не потерять.

Чё нас хуже одурять,

Чем мы есть на самом деле?

И без дела не сидели,

И читать не разучились.

Но на угол не мочились,

Как бездомны кобели.

Мы свой уровень блюли!

Проследив за взглядом Кульбача, писатель увидел, как его слуга и возница в одном лице, намаявшись во дворе Кульбача в ожидании хозяина, справлял малую нужду на угол дедова сарайчика, не подозревая, что его видно в боковое оконце.

Дед и возницу приглашал к столу, но тот отказался, видимо, постеснявшись. Однако от вынесенного угощения не отказался и с удовольствием откушал, сидя на крылечке.

Съехидничав, Кульбач тут же пожалел об этом, опасаясь, что недовольный хозяин покарает осрамившегося слугу. Старик видел, как сузились глаза гостя, когда перед ним предстала столь неприглядная картинка.

Кульбач: Я, сынок, ступил за грань.

Ты возницу не тирань.

Коли вырос при тузах,

Не роняй себя в глазах

Человека-невелички.

Писатель: Твой наказ – цветок в петличке!

Мож немного побраню,

Но совсем не изгоню.

Кульбач: Побранить – не наказать!

Как телёнка облизать,

Чтобы рядом мекал, тёрся

И куды ни зря не пёрся.

После очередной стопки, писатель признался деду, что ему не хватает познаний в особенностях и странностях характера простого русского человека.

Кульбач: Чё ты в жизни повидал,

Коль ни дня не голодал?

Не познавший голодух,

Не оценишь русский дух.

Тут ведь разность положенья.

Писатель: Как насчёт воображенья?

Я ж могу вообразить.

Кульбач: По поверхности скользить,

А навоз не колупнуть?

Тех ты сможешь обмануть,

Эти – враку есть не станут.

Сочинилки не обманут!

Эко выдумал ты вдруг!

У тебя другой ведь круг:

Кажный день паштет, безе.

Род твой – туз да на тузе!

Дак писал бы про тузов.

Нет, те жизь подай с низов!

Как познать низов исток,

Не понюхав лапоток,

Не поспавши на печи?

Писатель: Так давай, дед, научи.

Расскажи про жизнь людей.

Кульбач: Можно строить без гвоздей,

Если с ловкими руками.

И оно стоит веками,

Не сползая в скос да в сдвиг.

Сам я лишь плетень воздвиг

Без единого гвоздя.

Подцепляй, сынок, груздя.

Грузди – лучшая закуска.

Прилетит щас трясогузка

И приватность поломает.

Писатель: Кто? Жена?

Кульбач: Не понимает

Энта баба ни шиша,

Но кусучая – как вша!

Писатель: Ты у ней что ль под пятой?

Кульбач: Ну а ты что ль холостой?

С бабой в доме власть делить —

Как свою мозоль солить!

Вернувшаяся Кульбачиха не посмела при столь важном госте критиковать мужа за увлечение выпивкой и даже добавочно выставила кой-какие угощения. В связи с этим у писателя возникло подозрение, что Кульбач наговаривает на свою тихую, покладистую супругу.

Вдохновлённый вниманием, Кульбач успел рассказать писателю всю свою жизнь от самого рождения, то есть с времён последних лет царствования Екатерины Великой.

Заполучив благодарного слушателя, дед так разговорился, что поведал гостю даже про те времена, о которых знал только с рассказов деда и отца.

Кульбач: Реорганизация,

Секуляризация.

Как расширилась страна!

Вот уж были времена!

Ну опять же Уложенья

Да Чесменское сраженье,

Жа́лованны грамоты…

Писатель: Не назвал лишь срама ты,

Что творился при дворе.

Кульбач: А что было при Петре

Или же при Иоане?

Не стыдится голый в бане,

Коль уж голышмя́ там все

В Богом даденой красе!

Чё правителей судить?

За собой бы уследить!

Кажный, кроме прочих дел,

Об отечестве радел.

А касательное блуда? —

Мерзость всюду есть и хлуда!

Было уже совсем темно, когда гость решил откланяться и поискать себе пристанище в какой-нибудь гостинице, на что Кульбач категорически возразил, решительно не отпустив писателя «блукать» по слабо освещенному городишку.

Кульбач: У меня и заночуй!

Егозишь! Что ль почечуй7?

Бабка щас тряхнёт перины,

Что с времён Екатерины.

Бабкино приданное —

Древность долгожданная

Бесполезно век стареет.

А писателя пригреет —

Это будет ей за честь!

Завтра расскажу как тесть

С тем приданным обманул.

Я чуть бабку не вернул!

Тут уж он заторопился

Да перинкой откупился.

Пришлось остаться, но писатель ничуть не пожалел об этом, ибо набрался нужных впечатлений даже с лихвой.

Нашлось место в доме и для возницы, но тот заявил, что ему прежде нужно попасти лошадь, а уж потом о себе думать. А переночевать он может и на веранде на лавке, если «добренькая бабуля» кинет на доски какую-нибудь рвань.

Но не всегда деду везло на собеседников. Чаще всего старик коротал дни в одиночестве и вёл не менее интересные и содержательные разговоры со своим отражением в самоваре, либо с самим собой, но в юном возрасте. В таких случаях Кульбач мог расчувствоваться и даже всплакнуть.

Кульбач: Понимаешь ли, сынок,

Я душевно одинок.

Но с собой наедине

Иногда милее мне.

Сам себя я развлекая,

Сам в себя шипы втыкаю,

Сам себя хвалю, корю.

С тем парнишкой говорю,

Что мечтал прожить иначе —

Содержательно богаче:

Что-то строить, открывать,

За державу воевать.

Почему-то не случилось.

Жизнь-коряга волочилась,

По дороге путь чертя,

То легко, то пыль метя,

То болтаясь на весу,

Прицепившись к колесу

Мимо ехавшей повозки.

Бабка смысл читает в воске,

Я гаданья не приемлю

Всё одно в свой срок и в землю!

Рок – печальная слеза,

Как сиротские глаза.

Открытый и откровенный, жаждущий общения Кульбач запросто мог предложить кров любому случайному человеку. Например, в прошлогоднюю ярмарку, когда многие горожане отбыли в Крутояры, и город заметно опустел, дед приютил у себя троицу только что вышедших из тюрьмы журба́нских крестьян, тем самым немало взволновав своим поступком осторожных и недоверчивых посадцев, особенно чувствительных дам.

Тюрьма в Посаде была ненастоящая – так несколько вечно пустующих камер при полицейском участке, но попавшимся на краже троим крестьянам и просидевшим под арестом недели две, она показалась чуть ли не острогом. Сами преступники тоже были какие-то ненастоящие.

Дело было так: трое мужиков из недалёкого села Журба́н пришли в Посад, чтобы найти хоть какую-то работу. К своему несчастью на базаре они столкнулись с управляющим из имения Свистуновка, и тот подрядил их на плотницкие работы.

Целый месяц мужики с утра до поздней ночи подновляли в имении заборы, конюшню, крылечко, беседки в саду, а когда пришло время расчёта, управляющий сказал, что платить не будет, ибо они, якобы, весь свой заработок уже проели.

Разобиженные крестьяне с пустыми карманами отправились домой, прихватив господский плотницкий инструмент, с чем в результате и попались в руки полиции.

Во время следствия, управляющий дал показания, что трое бездельников практически ничего не сделали, а выплаченные деньги попросту пропили да ещё и обворовали его хозяев. Однако мужикам повезло, ибо вскоре в имение вернулся сам хозяин и провёл личное расследование, опросив домашнюю прислугу. За нечистоплотность в расчётах управляющий тут же был с позором изгнан вон, мужики получили свободу и причитающиеся им деньги, однако, бедолаги нажили себе славу воров. Уж так повелось на Посаде: раз попал в тюрьму, значит, преступник.

Каких только «заслуг» не навесили местные сударыни на несчастных узников: уж они де и деньги у «князьёв» стащили, и что-то из обстановки умыкнули, и бриллианты господские спёрли, и саму юную княжну пытались как-то грязно опозорить или ещё того хуже, о чём и говорить совестно. Разумеется, с такой худой славой бедным мужикам ни в трактире нельзя было показаться, ни в лавке, ни на базаре. А чтоб сунуться на ночлег в нумера – тут и говорить было не о чем!

Так как благочестивые посадцы могли запросто подвергнуть их всеобщей обструкции, охаянные крестьяне решили сразу налегке отправиться домой без дорожного провианта. Единственное, на что они решились, так это, подойдя к чьей-то калитке, попросить напиться. Бедолагам опять крупно «повезло», ибо они наткнулись на Валенту – человека неприятного и с подленьким нутром. Тот, действительно, не являл собой гордость Посада по причине скверного характера, «трепливой бабской натуры» и прочих качеств, не заслуживающих уважения. Несчастья и неудачи собственных сограждан Валента встречал с неизменным восторгом, будто чужие неприятности делали его счастливее. Тот же Терестин, разговаривая с хозяином кузниц Прокшей, характеризовал Валенту весьма нелестно.

Терестин: Человек он сволочной.

Прямча как горшок ночной —

Только вонь с дерьмом вмещает.

Но за участь вымещает

На других обиды зло.

Потому не повезло

Всем, кто рядом окажись.

Прокша: Сам такую выбрал жизь!

А другим – чтоб знали худо

И каков он был, Иуда.

Ещё один посадский обыватель Поке́рий, которому в нашем повествовании будет отведено особое место, при всей своей рассудительности и терпимости к чужим недостаткам, кроме пороков собственной супруги Фелоньи, вспоминая с соседом Ко́цей этого неприятного горожанина, брезгливо морщился.

Покерий: Тот характер не мужской.

Первый сплетник городской!

Всё средь баб! – у их корытца

Любит с ними хрюкать, рыться.

Однако вернёмся к истории про журбанских крестьян. Как только один из них отворил калитку Валентова двора, тот тут же спустил с цепи собаку, так как прекрасно знал, что за люди сунулись в его ворота. Здоровенный, злющий пёс, вцепившись в ногу ступившего во двор мужика, выхватил клок штанины и не только её. Мужички поспешили ретироваться и с тяжёлым сердцем двинулись из Посада.

Когда троица крестьян поравнялась с домом Кульбача, хозяин стоял у калитки. Дед сразу заметил окровавленную ногу прихрамывающего мужика и, будучи сам всю жизнь хромым, проникся к бедняге большим сочувствием и пригласил крестьян зайти. Те не сразу приняли приглашение, ибо уже не верили в доброту и порядочность местных обывателей, но, пораздумав, с опаской прошли во двор. Расспросив мужиков о житье-бытье, а с дедом разговаривал только пострадавший мужик, в то время как двое других пребывали в молчаливом ступоре, Кульбач долго не мог успокоиться из-за гнусной выходки Валенты.

Кульбач: Все тут знают лихоимца,

Как всеобщего «любимца»!

С запашком, да не ваниль!

Завелась же эта гниль

Средь хорошего народа!

Крестьянин: Ну-у, в семье не без урода!

Кульбач: Нам за это извиняться?

Веришь, на него равняться

Здесь не собираются.

Люди утираются,

Если с ним спихнутся близко.

Всё в нём гадко, липко, склизко.

Вернувшаяся домой Кульбачиха была в шоке от новых постояльцев деда. Вездесущая посадская молва, разумеется, не без участия самой бабки, превратила обычных лапотных крестьян в отъявленных разбойников. Утянув Кульбача с крылечка в дом, бабка с округлёнными от испуга глазами зашипела на старика.

Кульбачиха: Ты, паршивец, одурел?

Что ль разбойников пригрел?

Кульбач: Во, разбойники! Гляди-ка!

Про людей так думать дико.

Кульбачиха: Но они же из тюрьмы.

Кульбач: От тюрьмы, да от сумы…

Ты тут взгляды не мечи!

Мужика вон полечи.

Чей-то пёс его подрал.

Кульбачиха: А он чё, опять украл?

Кульбач: Да, водицы из криницы!

Дураков тут – вереницы,

Кульбачиха – во главе!

Можно ль доверять молве?

Кульбачиха не давала клятву Гиппократа, ибо являлась всего-навсего знахаркой, но профессиональная этика взяла верх над страхами. Осмотрев место укуса, бабка принялась за дело. Истерев в порошок какие-то сухие, одной ей ведомые, травы, Кульбачиха ссыпала эту труху в тряпицу, завязала в узелок, смочила заговорённой водой и примотала полученный мокрый тючок к ране укушенного крестьянина.

После этого дед накормил гостей, а всё ещё обеспокоенная близостью «разбойников» бабка сказала, что дня три надо подождать, пока рана «схватится». Помявшись, мужики согласились с условием, что ночевать будут в сарае. Видимо, до конца не доверяя хозяевам, селяне готовили путь быстрого отступления. Дед особо не возражал, зная, что для крестьянина и в чистом поле ночёвка не в диковинку.

Крестьянин: Нам сойдёт и сеновал.

Кульбач: Я бы вас и в дом позвал,

Но старуха же – дурища!

Крестьянин: Не-е, в избе теперь жарища,

А в сарайке благодать.

Кульбач: Раненому чё страдать?

Дак хоть ты живи в дому,

Попугай мне ту куму!

Крестьянин: Не-е, мы вместе, чтобы кучкой.

Кульбач: Разберусь я с энтой сучкой!

Однако разбираться с «энтой сучкой» Кульбачу не пришлось, ибо он увидел входящего во двор сына Миньши и Силовны Евпатия и поспешил на крыльцо.

Как известно, у соседки было двое сыновей-близнецов – Евпат и Епрон, точная копия друг друга, и ежедневно кто-нибудь из братьев проведывал родителей, когда возвращался домой с лесопилки – их общего семейного бизнеса.

Сегодня, едва Евпатий ступил на порог отчего дома, мать кинулась жаловаться, что этот несносный Кульбач прячет у себя беглых каторжников. Евпатий не сомневался, что маменька преувеличивает, но, стараниями жены, молва о трёх преступниках благополучно дошла и до него. Теперь Евпатий пришёл переговорить с дедом о его квартирантах.

Евпатий: Дед, здорово! Как делишки?

Кульбач: И здоровья не в излишке,

И дела – в минувших днях.

Ты что ль пеший?

Евпатий: При конях.

Я ведь чё к те заскочил?

Опасенье получил,

Мол, воров ты тут скрываешь.

Кульбач: Это так ты называешь