Сказки бабушки Параски. Ярмарка в Крутоярах

И скорей за кочергу.

Я со страху ни гу-гу.

Полетели черепки!

Приятель мужика: Бабы с ревности крепки!

Мужик: Тут дедок зашевелился,

А сюрприз наш развалился.

Бабка в обморок хлобысь!

Знать бы наперёд, кабысь…

Терестин прекрасно помнил эту историю, рассказанную ещё более живописно и эмоционально женой со свояченицей, которые переместили «любовную парочку» на лежанку, но, однако, и теперь не удержался от смеха.

Мужик: Мы старушку оживили,

Энту «бабу» предъявили,

Мол, с чего тут ревновать.

Бабка тут же скалку хвать,

Хоть бледна – ну прям мертвец.

Дед, «соломенный вдовец»,

Защищался энтой «бабой».

Битва выдалась неслабой!

Терестин: Наши интересности

Славятся в окрестности!

Терестин также мог бы порассказать немало презабавных историй из жизни Кульбачей, гулявших по Посаду и передающихся из уст в уста, равно как услышанных от самого деда. Например, одну из версий, как юный Кульбач отбивал женихов от своей невесты, ставшей впоследствии Кульбачихой. Наверняка врал, хотя с деда могло статься. Терестин с удовольствием вспомнил вечер, когда заскочил к деду буквально на минутку, а проторчал дотемна, слушая воспоминания старика.

Кульбач: Примостились на бревёшке.

Глядь, уж тянут головёшки

Вроде как для поцелуя.

Вытащил свою стрелу я,

Промеж них как дал струю!

Отличился, как в бою!

Терестин: Ничего се, пошутил!

Парочку не окатил?

Кульбач: За плетнём засел в саду.

Те уселись на виду,

Но поодаль, без сближенья.

Примечаю: положенье

Начинает искажаться,

То есть начали сближаться.

Не на много – на вершок.

Тут я вынул «черешок»,

Приспособил меж щелей…

Кульбачиха: Дуралей ты, дуралей!

Испозорился, как есть!

Дурь – лопатой не отгресть!

Кульбач: А легко ли было мне?

Вы расселись на бревне…

Терестин: Тут ты их и обмочил!

Кульбач: Та вскочила, тот вскочил.

Ведь струя была меж них.

Мигом смылся тот жених!

Также Кульбач никогда не соглашался, что его дом в Посаде самый крайний при выезде из города, уверяя, что как раз-таки наоборот – первый при въезде.

Кульбач: Что ты, первый он в строю!

Я швейцаром состою

У Посада на крыльце.

Я – вначале, не в конце!

Остальные все – за мной,

Как у батьки за спиной.

Именно потому, что дом Кульбача стоял сразу на въезде в город, у стариков частенько останавливались проезжие люди на ночлег, а некоторые из них даже всерьёз советовали деду открыть нечто вроде гостиницы, благо размеры дедова дома позволяли обустроить «нумера для постоя».

Приезжий: Постоялый двор открой.

Кульбач: Сдался мне тот геморрой!

Чтоб скатиться в услуженье?

Для меня не униженье,

Взять кого-то приютить.

Станут денежки платить —

Станут требовать комфорт.

Ну а я чертовски горд,

Чтоб – подай да принеси!

Ты душевно попроси,

Я в лепёшку расхлестнусь.

За деньгу – не трепыхнусь!

Приезжий: Ты не любишь что ль деньгу?

Кульбач: Трачу я, не берегу.

Жизнь одна! Имеешь – трать!

Приезжий: Эдак можно всё прожрать!

Кульбач: Лучше быть уж едоком,

Чем трястись над сундуком

И на нём же помереть.

Ты об этом думай впредь!

Приезжий: Дак рачительность – не скупость!

Кульбач: Это да! Но жадность – глупость!

Кто не жил, не пировал —

Тот себя обворовал.

На том свете не дадут!

Там другие сферы ждут.

Приезжий: Говорим за здравие —

Нету равноправия.

Кульбач: Нет и не предвидится.

На кого обидеться?

Всяк живёт на свой охват:

Энтим супчик жидковат,

Энтим жемчуг мелковат,

Энтим случай виноват.

Любой разговор Кульбач незаметно переводил на темы собственного бытия с понимания высоты своего возраста.

Кульбач: Главно, до скончанья века

Не убить в се человека.

Наши промахи, проступки

Жизнь перемолотит в ступке,

Но кой-чё – парирует.

Возраст нас кастрирует,

Разум сделает тугим.

В этот мир придя нагим,

Уходи, не унося.

Вот тебе и правда вся!

Как-то заезжий гость, проникшись сочувствием к безродному старику, взялся жалеть деда за его не обласканную родными людьми старость, а также отдалённость и отстранённость от городской суеты. Выслушав такую, по его мнению сущую нелепицу, Кульбач очень удивился и заявил, что именно он, а ни кто другой, находится в самой гуще местных событий.

Гость: Да какая тутось гуща?

За забором дальше куща,

Заросли, кусты, забока.

Кульбач: Как ты мыслишь однобоко!

Тут, где выезд, тут и въезд.

Удивляться надоест,

Сколь народу мельтешит.

И не всяк бежит, спешит.

Кое-кто и вспомянёт,

И до деда завернёт.

Гость: Жизни прожитой не жаль?

Кульбач: Э-э, меня хоть чем ужаль,

Я, как жук, под панцирем.

Дед тут же подскочил с лавки и зашлёпал растоптанными опорками, изображая пляс, вопя при этом что-то вроде частушки.

Кульбач: Мне б щас танцы да гарем,

Я бы властвовал, как шах!

Всё богатство – что во вшах!

Гость опасливо отодвинулся подальше от деда и уставился на прозрачный реденький пушок, произраставший вокруг глянцевой лысины на голове старика. Понимая, что Кульбач его просто-напросто разыгрывает, ибо на дедовой макушке никакой вше просто не за что было бы уцепиться, гость облегченно вздохнул.

Кульбач: Жить, себя жалеючи,

Ныть, тоскливо бле́ючи —

Это дело не по мне.

Хоть и сбоку, в стороне,

Я народа не чураюсь:

Всем полезным быть стараюсь.

Знаешь, что-то подсказать,

Верный выход указать —

Не большое достиженье,

Но оно даёт сближенье.

Действительно, Кульбачам было в радость и в удовольствие принимать у себя гостей. Как-то у них неделю жил студент, дважды отчисленный из университета по причине неуспешной учёбы, но вполне успешного загула. Промотав родительские денежки, студент на перекладных, причём за ради Христа, добирался домой в имение. Дед с удовольствием предложил бедолаге свой кров и стол, не спрашивая, сколько тот намерен гостить. В конце концов, именно дед помог студенту благополучно вернуться к родителям, сговорившись с Дрыгалём, отправляющимся в ту же сторону по торговым делам. Дед был готов оплатить дорогу, но Дрыгаль не взял со старика денег, а во время двухдневного пути выдал хорошую взбучку своему неожиданному пассажиру, как за нерадивость в учёбе, так и за неправильное понимание жизни Кульбача.

Студент: Этот дед такой пошляк!

Дрыгаль: Не тебе судить, сопляк!

Пошлость у него для форса.

Всех пригладит против ворса,

А случись беда, нужда,

Обратись к нему – всегда

Дед найдёт и утешенье,

И предметное решенье.

Студент: А с супругой в вечной ссоре.

Дрыгаль: Водевиль это, не горе.

Студент: Та придёт, едва живая,

Он пристанет, поддевая,

И такое завернёт —

Всех в смущение макнёт.

Дрыгаль: Эти разглагольствия

Им для удовольствия.

Студент: Но старушка так серчала!

Дрыгаль: Сколь уж лет «жуют мочало»!

Студент: Нет, она обижена.

Дрыгаль: Что без пары лыжина?

Одноногому кататься?

Им вовеки не расстаться,

Хоть и вместе калгати́сто.

Это ж два таких артиста!

Эх, студент, ты их не понял

И удачу проворонил.

Студент: Всё в скандалах, всё в борьбе.

Каждый сам и по себе.

Дрыгаль: Всяк так думает, не зная.

Ведь грызня там показная.

Что с того? Сто лет уж вместе,

Как две гули на насесте.

Студент: Шумность, как в Иерихоне!

Дрыгаль: Ну а были бы тихони,

Все про них давно б забыли.

А они – живые были!

Ты добра не ощутил?

Дед тебя вон приютил,

И кормил, и ублажал.

Как родного содержал!

Студент: Ну за это им мерси!

Дрыгаль: Вот сиди и не форси!

Жил при полном пансионе,

Лучше, чем Христос в Сионе.

Студент: Дед – большой оригинал!

Прям меня он доконал,

Разговоры говоря.

Дрыгаль: Не в науку вышло, зря!

Что оригинал – не спорю.

Только твоему он горю

Посочувствовал, пострел.

Кто, скажи, тебя пригрел?

Кто тя принял на постой?

Ты ж без денег был, пустой.

Дед хоть слово те сказал?

Приютил и облизал,

Защищая твой престиж,

А ты чванишься, пыхтишь!

Дрыгаль не мог позволить, чтобы какой-то студент-неудачник говорил о Кульбаче в пренебрежительной форме. Как посмел этот сморчок-недокормыш судить своего благодетеля? Такай привилегией были удостоены только сами посадцы, которые могли спорить с Кульбачом, подтрунивать над ним и его чудачествами, гордясь при этом земляком, ибо воспринимали деда, как особую достопримечательность Посада.

Дрыгаль: Кульбача критиковать?

Рот не смеешь открывать!

Вовсе, паря, залепи

И молчи, а лучше – спи!

Без попутчика тоска,

Только я турну с возка,

Если ты про Кульбача

Брякнешь чё-нибудь, бурча.

Дозволяю удивляться

С честным видом. Не кривляться

И, конечно, не кривиться.

От него б мог «поживиться»

Разными рассказами,

Шуточными фразами

Умственного рассужденья.

Только ты дурак с рожденья.

Без ума и без грошей

Пропустил мимо ушей

Много присказок, острот.

А должён глядеть был в рот:

Ртом ловить слова его.

Нет умишка своего,

Дак чужого б припасал.

Дед тебя бы обтесал!

Студент: Почему же я дурной?

Пара курсов за спиной!

Дрыгаль: Ты не понял Кульбача.

Об тебе же хлопоча,

Так Кульбач тебя хвалил!

Ты – помоями облил.

Студент: Что вы, я не лил помои!

Дрыгаль: Дело, брат, твоё немое,

Чтобы слушать всё молчком,

Не пупы́риться торчком.

Коль душевно не бездарен,

Будь же деду благодарен.

Студент: Я что ль против говорю?

Я его благодарю.

Просто к слову пошутил.

Дрыгаль: Я хвоста те накрутил —

Будешь помнить, с кем шутить!

Но не вздумай, паря, льстить.

Криводушье я почую

И обратно отбичую.

Знаешь, на Посаде мы

Все ответственно прямы:

За слова мы отвечаем

И любого привечаем.

Ты, студентик, ширь Руси

И Посад соотнеси.

Мож мы в чём-то дураки,

Но душою широки.

И вот эту нашу ширь,

Сколь кармашек не топырь,

Не купить, не поменять.

Не умеешь ты понять

Человечности наивной.

Студент: Я оценкой объективной

Захотел пощеголять,

Как юрист.

Дрыгаль: Юрист, поглядь!

Учишься на адвоката?

Ну, тогда учись покато

И учтиво рассуждать,

Чтоб всю жизнь не голодать.

Так же и Терестин, как и остальные горожане, был осведомлён о проживавшим у деда студенте, ибо Кульбач ещё долгое время хвастался перед знакомыми людьми своими пространными беседами с учёным человеком. Однако Терестин не мог знать о дорожном разговоре студента с Дрыгалем.

Терестин: Этот глиняный ваятель

Всеми чтим, как настоятель.

Разве учит он худому?

Дед, не выходя из дому,

С целым миром дружбу водит

И подход к сердцам находит.

Всех готов и обогреть,

И наставить в жизни впредь.

Там в достатке и гостей,

И шекспировских страстей.

Как-то однажды, попав в гости к Кульбачу и имея с дедом продолжительную беседу, Терестин восхитился его острым умом, за что и назвал старика посадским мудрецом. Кульбач озадаченно вздёрнул брови, явно не соглашаясь с такой высокой оценкой.

Кульбач: Это я тебе мудрец?

Я с отсталостью борец!

Нет занятия дурнее

Заявлять, что всех умнее.

Ведь и для людей смешно,

И пред Господом грешно.

Утверждать и вовсе глупо,

Как в дорогу без тулупа

В саму стужу снарядиться.

На кого потом сердиться?

Будь хоть сколь мундир блескуч,

Да свиреп мороз трескуч.

Ясно, что старик жива́лый —

Не пострел трехгодовалый.

Смеет старость что ль кичиться?

Дал Бог век, чтоб научиться,

Дак его благодари —

Не меня боготвори!

Получив от Кульбача очередной урок «хорошего тона», Терестин довольно хохотнул. Про себя же он подумал, что старик, несмотря на въедливый характер, острый язык и ядрёные шуточки, со всеми посадцами, особенно с мужской частью жителей, всегда находится в прекрасных приятельских отношениях, удивляя сограждан разными чудачествами и совершенно удивительными познаниями.

Тот самый нерадивый студент, уезжая, то ли подарил, то ли забыл, то ли намеренно за ненадобностью оставил у Кульбачей учебник философии, после чего дед периодически увлекался изучением сложных текстов, привлекая для чтения соседских девчонок, так как сам уже плохо различал буквы. Эта книга вызывала у Кульбачихи сильнейшие приступы раздражения в виду того, что была сложна для её понимания, а потому казалась бабке совершенно никчёмной.

Кульбачиха: Чё опять залопотал?

Снова книжицу читал?

Ох уж эта книжица!

Уж мозги – как жижица!

Кульбач: Книга – истины родник!

Мудрость черпаем из книг.

Кульбачиха: А от этой – только вред!

Кульбач: Вот вам истинный портрет

Беспросветной темноты.

Глупость, хоть украсть в цветы,

Не прибудет пышности.

Кульбачиха: В книге той излишности

Непонятного сплетенья.

Кульбач: Да, моё приобретенье,

Эта книга не про вас!

Тут амброзия, не квас!

Кульбачиха: Вон чему та книжка учит —

Всяку дурь растит и пучит!

Кульбач: И газета освещает:

Люд наш умственно нищает.

Лишь о брюхе интерес,

А с духовностью – вразрез!

Больше думок о еде,

О насущном, о нужде,

Но без мысли о высоком.

Пропитались алчным соком,

Как отравой, и не сдохли.

Разрослись вон, не засохли!

Да, вот так, забывши Бога,

Процветать взялась убого

Не словцо библейское,

А нутро лакейское.

Но душа нетленная.

То она вселенная

Необъятности великой,

То повиснет повиликой,

То спрессуется комком,

Заперев себя замком.

Потому – кругом нажим.

Мы душой не дорожим!

Кульбачихе не раз хотелось извести оставленную студентом книгу на растопку печи, либо ещё хуже – отнести в нужник, но мысль, что парнишка вернётся за своим учебником, останавливала старушку.

Кульбачиха: Ой, гляди-ка, книгочей!

Кульбач: «Правду Ярославичей»

Не читал, конечно, я.

Кульбачиха: Темнота кромешная!

Кульбач: Темнота ли, полумрак —

Твой не отличает зрак,

Хоть слепа не столь очами,

Сколь умишком и речами.

При кротячьей слепоте

Книги всякие не те,

Но сама без чтения

Требуешь почтения.

Пока студент квартировал у Кульбачей, дед даже успел освоить игру в шахматы, ухватив смысл и тактические задачи передвижения фигур, правда, после отъезда жильца ему не с кем было совершенствоваться, как шахматисту. Но с бо́льшим увлечением дед любил вести долгие пространные беседы, касающиеся любых вопросов, в том числе научных, и однажды они даже умудрились обсудить тему новомодной теории Дарвина о происхождении видов.

Странные рассуждения студента о научных изысканиях «Дармия» не только насмешили Кульбача, но вызвала у него опасение за умственную состоятельность как самого учёного, так и его доверчивых учеников и последователей. При этом дед порадовался, что вечно шляющаяся по кумушкам Кульбачиха пропустила этот разговор, иначе напуганная бабка, непременно, ославила бы жильца, выставив беднягу сумасшедшим, совершенно чокнувшимся от наук.

Кульбач: Человек, хоть православный,

Хоть иной какой – не главный

Над народами другими.

Все явились в мир нагими.

И все виды на земле,

Как у Бога в подоле.

Разные народности

Все одной природности,

И не лучше, и не хуже,

Хоть отличные снаружи

Краской кожи, волосни.

Все мы, это уясни,

В рамках собственной судьбы,

То есть божие рабы.

Студент: Врёт и ряса и сутана.

От горилл, орангутана

Род людской. От обезьян.

Кульбач: Да ты чё, родимый, пьян?

Аль обтрескался безе?

Студент: Также и от шимпанзе.

Кульбач: И мартышки, и макаки?

Выдумщик твой Дармий! Враки!

Обезьян позаведи

И людей производи?

Не получится никак:

Всяк макак родит макак!

Студент: Ну а эволюция?

Дед, тебе на блюдце я

Преподнёс сей факт научный

Кульбач: Тот умом благополучный,

Кто сей факт в тебя впихнул?

Эку дурь разворохнул!

Ты в ученье прокопчён,

Но кой в чём не столь учён!

Не на то мозги изводишь:

Зряч, но в ослепленьи ходишь.

Студент: Так наука рассуждает.

Кульбач: Дак наука лишь гадает,

Жизнь вокруг – пример даёт:

Прямча носом в суть суёт!

Чё тот врал – нельзя проверить.

Студент: Про горилл не хочешь верить?

Зря! От них весь род идёт.

Кульбач: И куда ж он заведёт?

Голые зады отклячим

И по веткам все заскачем?

Много чего странного, интересного и занятного узнал дед от своего студента, но никак не ожидал услышать подобную чушь от человека, учившегося аж в московском университете.

Кульбач: Бог народы сотворил!

Скажешь тоже: от горилл

Люд зачался, стал плодиться!

Дураку это сгодиться

Знать, что предок был – горилла.

У людей своё мерило:

Создан всяк по образцу

И подобию! Творцу

Он обязан – тем отличен

И духовно возвеличен!

А горилла? Чистый зверь!

И людей ты с ней не мерь!

Все мы в сходстве со зверьём:

Воробей сравним с ворьём,

Баба-сплетница с сорокой.

Энтот Дармий заморокой

Шибко ум твой повредил!

Дед его не крокодил?

Бабка точно обезьяна!

Ейна кровь мути́т смутьяна!

Однако из-за этого самого студента, которого местная полиция ошибочно приняла за разыскиваемого политического, у деда чуть было не возникли определённые сложности уже после отъезда жильца. В конце концов, ситуация разрешилась к явному неудовольствию Кульбача, который для разнообразия буквально жаждал нажить себе хоть каких-нибудь неприятностей, а потому из кожи лез, чтобы вывести из себя заявившегося полицейского и угодить в тюрьму. Для этого хитрый дед так заморочил пришедшему полицейскому чину голову, что тот был рад-радёшенек поскорее покинуть дом словоохотливого Кульбача.

Не могу удержаться от искушения, чтобы не привести этот занятный диалог хотя бы в урезанном виде.

Кульбач: Ну и жил. Квартировал.

Он кого обворовал?

Что за сыск? На чём основан?

Он учёностью подкован…

Полицейский: Что за книжки у него.

Кульбач: Философия. Ого,

Книжка умственного склада!

Заберёшь что ль для доклада?

Он её мне подарил!

Кульбач продемонстрировал полицейскому оставленный учебник по философии.

Полицейский: Политических не зрил?

Он из неблагонадёжных.

Кульбач: Сколько обвинений ложных!

Вот как! Политический!

Случай драматический,

Но на чём обоснованье

В соответствии названья?

Бедный нищего богаче!

Те, кто думают иначе,

Счастливы до оглупленья.

Мнение – не преступленье!

Вы, служивые, которы

С полицмейстерской конторы,

Не в свои дела суётесь:

Не с преступниками бьётесь,

А философов тесните.

И того не уясните,

Что такая дисциплина —

Есть порог на вид трамплина

Для осмысленного роста.

Книга писана не просто:

В ней для умственных учений

Много нужных изречений.

Полицейский: Что ль из книги поднабрался?

Кульбач: Смысл впихнуть студент старался.

Полицейский: Ну, ты, дед, нашёл дружка!

По всему он из кружка —

Из кружковцев запрещённых.

Кульбач: Из людей он просвещённых —

Слушал курс уверситетский.

Не какой-то там простецкий!

Полицейский: Были тайные собранья?

Кульбач: Были. Тут – без отпиранья!

Ведьму старую дуря,

Выпивали втихаря.

Полицейский: Всё валяешь дурака?

Кульбач: Я? Не трогаю пока.

Это ж будет анцидент.

Полицейский: Ну, а этот твой студент

Разговоры говорил?

Кульбач: Ты меня прям уморил!

Не молчун был, слава Богу!

Проводив его в дорогу,

Я, представь се, заскучал.

Без него я одичал.

Он лечил, вострил мой дух.

Чую сплетни нескладух:

Не было несчастьица,

Смута рядом ластится.

Не прижать её к ногтю!

Полицейский: Я ей зад-то примостю!

Ты, дедок, давай без врак.

Политический – есть враг!

Кульбач: Милый, ври – не завирайся,

Плюнут в рожу – утирайся,

Поколотят – порыдай,

За неправду пострадай.

Врака чести не в угоду.

Выводи на чисту воду

Сплетниц местного значенья.

Ту пора бы в заключенье,

Кто везде причастная,

Мужу неподвластная.

Есть такая вздорная!

Грязь не только чёрная.

Может серой быть и рыжей,

Встретившись с навозной жижей.

Человеку и растенью

Как живётся? Кто-то с тенью

Больше дружен, кто-то с солнцем —

Кто-то с верхом, кто-то с донцем.

Аль не веришь мне, провидцу,

Раскудрит тя, рукавицу?

Нет у нас подпольности,

Но в достатке вольности.

Полицейский: Я б сказал, в избытке даже.

Кульбач: Чёрен ворон не от сажи.

Дак хоть в щёлок окунай,

Чёрен будет, так и знай!

Выпалив ошарашенному полицейскому длинную заковыристую тираду, Кульбач дополнительно увенчал её каскадом частушек.

Кульбач: Заработал медный грошик,

Накупил отборных вошек.

Год на мясо их растил,

Сам чуть дух не испустил.

Махнул коньяку,

Нюхнул табаку —

Вот и радость полной шапкой!

Нет, те надобно охапкой!

Долго ехал я к матане

В новом плюшевом кафтане.

А матаня не ждала —

Ожиданья подвела!

Морда размалёвана,

А душа заплёвана…

Полицейский: Дед, ты взялся издеваться?

Кульбач: Дома я, куды деваться?

Хучь пою я, хучь молчу —

Нет запретов Кульбачу.

Хорошо смеётся тот,

Кто проплакал цельный год.

Пела ль плакала хохлушка,

Как звенящая полушка:

– Ой, лы́шенько, лышенько,

Разлюбил мя Грышенька.

Полицейский: Дед, имей же уваженье!

Нешто нет соображенья?

Кульбач, как ни в чём не бывало, продолжал солировать.

Кульбач: Если в жатву льют дожди,

То хорошего не жди.

Был бы град по кулаку,

Уж не жить бы старику.

Полицейский: Я тебя, дед, заберу.

Кульбач: Всем Кульбач не ко двору!

Навалились беды горкой

И не спрятаться за шторкой,

В уголке не отсидеться.