Сказки бабушки Параски. Ярмарка в Крутоярах

Хватит бабушке стареть.

Всё одно в аду гореть,

Пусть сейчас приноровится.

Не пора ль ей появиться?

Ты поможешь, Дробогор?

Нужен кол, а мож багор,

Чтобы двери подпереть:

Чтоб стару́шице гореть,

Не имея путь отхода.

Дробогор: Нет, такого, дед, исхода

Я б старухе не желал.

Кульбач: Сам ведь гневностью пылал!

Дак возьми её спали!

Ну, хотя бы осмоли

Как курчонка либо чушку.

Не жалей мою лачужку,

Как прибежище сплетней.

Всё паскудство сгинет с ней!

Сам сожгу как Галилея!

Я сейчас собаки злее.

Дробогор: Дед, ты бабку поругай,

Но уж дом не поджигай.

Ведь огонь не укротить

И назад не своротить.

Как займётся, заискрит —

Пол-Посада погорит.

Кульбач: Сжечь мож?

Дробогор: Боже упаси!

Ты супругу потряси,

Вразуми и напугай.

Хошь, кнутишком отстегай,

Хошь, кляни её, бранись,

Но уж спичек не коснись!

До самого ухода Дробогора дед был как на иголках, опасаясь несвоевременного возвращения супруги. Однако всё обошлось. Дробогор покинул чудаковатого деда если не полностью удовлетворенным, то достаточно успокоенным, как речами, так и выпивкой.

Соседка Крена видела, как гость покинул Кульбача. Спустя какое-то время во двор вошла Кульбачиха и Крена кинулась собирать для стариков что-нибудь из еды. Пока у деда гостил Дробогор, соседка не решалась сунуть нос в дом Кульбачей. Нагрузив блюдо, Крена отправилась к старикам. Подходя к дому, она услышала страшный грохот и истошные крики Кульбача. Однако, среди этого шума и крика бабкиных воплей Крена так и не уловила.

Крена: Боже, чё он там орёт!

И откель столь слов берёт?

Что там? – чёрт не разгадает!

Ажно в дрожь меня кидает!

Нешто бьются смертным боем?

Ведь под крышку лет обоим!

Я ж разнять их не смогу,

За Еросей побегу.

Ох, как надо поспешать,

Убиенью помешать:

Бабку, деда ли спасти.

Господи, не допусти!

И Крена опрометью бросилась к мужу в гончарню за подмогой.

А события в доме Кульбачей разворачивались следующим образом: для начала, чтобы хорошенько напугать и деморализовать бабку, дед устроил среди горницы настоящий погром. Прежде всего, отчаянно вереща и кляня супругу, Кульбач начал колошматить посуду, но после третьей тарелки, сообразил, что эдак оставит их с бабкой ни с чем, а потому перешёл на небьющиеся тяжёлые предметы, как то сковородки, ухваты, чугуны, табуретки и поленья дров. При этом старик старался не причинить самой «виновнице» какого-нибудь вреда. При всём этом побоище дед, не переставая, орал как скаженный, выплёскивая на супругу целые каскады немыслимых обвинений.

Кульбач: Цыц, паршивка! Чучело!

Вон чё отчебучила!

Распроклятая ты тля!

Носит же таких земля!

За тот дёготь, за ту сажу,

Я тя дёгтем сам обмажу!

Чтоб тя дьявол забодал!

Нужен мне такой скандал?

Вот мерзавка, мать твою!

Я тя подлую убью

Либо хуже – четвертую!

А башку твою пустую

Брошу псам на обглоданье.

Добрым людям столь страданья!

Ох, мерзавка! Помело!

Чтоб тебя разорвало!

Чтоб тебя трясца трясла!

Чтоб коростой заросла!

Чтоб ослепла и оглохла!

Чтоб без покаянья сдохла!

Столь позора в старости!

Аж чешусь от ярости!

Аж бешусь до клокотанья!

Не твои ли стрекотанья

Взды́бку подняли волну?

Я те голову сверну!

Когда Еросим и Крена прибежали во двор Кульбачей, криков уже не было слышно. Пройдя в сени, через не плотно прикрытую дверь супруги услышали, как дед строго отчитывал бабку.

Кульбач: Тут уж, бабка, не до басен!

Тот мужик весьма опасен.

Наживёшь себе беду!

Где ловить тебя? В пруду?

Так что с этим не шути

И все слухи прекрати.

Накажи своим товаркам,

Чтоб в ту сторону ни карком,

Ни смешком, ни шепотком —

Никогда и ни о ком

Ни намёка, ни полслова!

Мало вам того «улова»?

И действительно, после этого Кульбачиха, а вместе с ней и другие горожанки, перестали шушукаться за спиной у Дробогора и если позволяли себе какое-нибудь высказывание по поводу Вассианы, то не на людях и с притворным сочувствием. А так как добропорядочные горожанки по-прежнему обожали сплетни, то и сами частенько попадались в подобные сети неправедных вестей. А тогда разражался скандал с выяснением правого и виноватого, причём доходило до небольшого дамского столкновения. В таких случаях мужья, не разбираясь в причинах конфликта, полагая, что он надуман самими участницами свары, попросту грозились сдать своих обуреваемых гневом «супружниц» в полицейский участок. А, как уже упоминалось ранее, местные дамы к любому представителю власти относились с боязливым трепетом.

Да и что такое сплетни? Кого ими удивишь? Вполне обычное дело для общества, где слабый женский пол не настолько обременён и измотан работой, чтобы валиться с ног, а как раз-таки располагает достаточным временем для визитов и шатаний по базарным лавкам, при этом не слишком иссушен образованием. Тем более, что это являлось самым задушевным занятием для любой дамской компании – вроде десерта к чаепитию. Так можно ли судить за такую мелочь прелестных посадских матрон? Ну, встретятся, ну, помоют кому-либо косточки, приятно отводя душу, да и разойдутся с миром, как это происходило в больших и малых городах, в крохотных деревеньках и сёлах необъятной России. Однако, как бы не так! Здесь всё было иначе. То есть запущенный слушок имел своё продолжение, развитие вплоть до финального разрешения.

Конечно, сплетни могли раздражать и даже отравлять жизнь, если на них обращать внимание. Ведь тот же Кульбач, который жил, можно сказать, с главной сплетницей Посада, обалдев от очередной бабкиной вестишки, при этом стараясь сохранить приличный тон, только крякал и удручённо качал головой: «Бабы-сочинители, врак распространители, тут и обвинители, и молвой казнители! Бабка, если ты виновна, накажу тебя бескровно через отравление. Изведу явление, заразившее весь люд. Я, взбесившись, крайне лют, что собою не владаю. Сколь ишо звонить „валдаю“?».

Ничуть не пугаясь дедовых обещаний, Кульбачиха всякий раз отвергала свою причастность к авторству: «Гляньте вам: предостерёг! В честь чего в меня упрёк? Люди добрые сказали и притом не обязали новость в тайности хранить. Дак за что меня казнить?». Если же в результате бабьих сплетен опять возникали сложности в каком-либо семействе, пусть не такого масштаба, как в случае с Дробогором, Кульбач чихвостил бабку по-настоящему.

Кульбач: Бабка, за своё паскудство

Налетишь на экзекутство!

Всякий слух назад аукнет,

А обхаянный – пристукнет,

Укокошив за навет.

Лучше смолкни – мой совет!».

Сосед Еросим в таких случаях только посмеивался.

Кульбач: Виноваты бабьи сплетни.

Вред от сплетен многолетний.

Как запустят «шептуна»,

И ищи, кого вина.

Эх, вы, сени мои сени…

Не найти иголки в сене,

Хоть весь стог перелопать.

А случись в стогу том спать,

Задним местом вмиг найдёшь!

Еросим: Да, найдёшь, когда не ждёшь!

Тут хоть всех перетряси

И любую допроси,

Не отыщется истока

Мутной мерзости потока.

Виноваты все гуртом,

Кто рождён с болтливым ртом.

Кульбач: Бабы действуют по-свойски.

Бабка правит в энтом войске.

У старушицы вестей

На десяток волостей!

Еросим: Ясно, бабы растрещали!

Бьют картечью, из пищали

Без прицела, как придётся,

Но без промаха!

Кульбач: Дождётся

Энта старая карга!

Выглажу без утюга.

Еросим: Как же?

Кульбач: За её шу-шу

Я её же придушу!

Еросим, с сомнением поглядывая на расходившегося старика, не мог удержаться от смеха, ибо в соседских сражениях обычно верх брала Кульбачиха. Стоило старушке вооружиться какой-нибудь утварью, как дед сдавал позиции без боя, заявив: «С бабой драку учинять – честь мужчинскую ронять!».

Еросим: Дед, ну хватит уж смешить!

Тут полгорода душить!

Кульбач: Бабам сплетни – что конфеты!

Их разносят, как стафеты6:

Постояли у плетня,

И пошла гулять сплетня!

Под прицелом ежечасно.

Поздоровкаться опасно.

Слухами весь свет раздут:

И сведут, и разведут.

Еросим: Чё их слушать, тех свистушек?

Кульбач: Надавать что ль колотушек?

Еросим: Ссоры, столкновения —

Нет обыкновения

Ссоры дракой завершать.

Кульбач: Старой надобно внушать

Уложенья этикета.

Жизнь моя – есть жизнь аскета.

Я вообще неприхотлив.

Еросим: Но до драчек не пуглив!

Кульбач: Не пуглив, но избегаю.

В этом мудрость постигаю.

Ссоры не без поводов.

На коров от оводов

Нападает одуренье,

Но они на примиренье

Почему-то не согласны.

Наши ссоры не напрасны.

Если в ссоре чувства злей,

Пышет жар, как от углей,

Примиренье будет слаще.

Надо ссориться почаще!

Вот так всегда: о чём бы не заходил разговор, в конце концов, дед сводил-таки его к любимой теме – их с бабкой неспокойной семейной жизни.

Однако вернёмся к сплетням. Возможно, мужчины были бы более снисходительны к столь невинным и безобидным развлечением своих жён, если бы не регулярные бури и потрясения, случавшиеся в столь тихом городке, и, слава Богу, что покамест не случилось настоящей трагедии. Но неприятности бывали и довольно ощутимые, как то разлад назначенных свадеб, спровоцированный многолетний внутрисемейный конфликт либо возникшее холодное отчуждение до полного разрыва отношений между близкими родственниками.

Прежде, чем продолжить основное повествование, хочу Вас познакомить с некоторыми жителями Посада, которые в дальнейшем могут встретиться в одной из моих историй в качестве главных либо второстепенных героев, а также с местными нравами и посадским образом жизни.

Хозяин кузнечных цехов Прокша, жена которого не меньше прочих любила послушать сплетни, но никогда не ввязывалась в скандалы, жизнерадостно похохатывал над другими «счастливцами», поясняя аптекарю Немчутке, что если бы все склоки имели под собой вескую причину для шумных ссор и даже драк, то Посад был бы самым тихим городком на свете, потому как скандалить было бы попросту не из-за чего.

Прокша: Баб трясёт любой пустяк.

Вмиг для битвы поднят стяг!

А в причины кто б вникал,

Коль без них такой накал?

А когда уже причина,

Без полиции, без чина

Их вовек не примирить.

Немчутка в силу своего происхождения или воспитания не мог понять горячности русской натуры, полагая, что в семье главное слово должно оставаться за мужчиной, хозяином дома. Удел супруги ограничивался кухней, присмотром за хозяйством и домочадцами. Аптекарь довольно хорошо говорил по-русски, лишь слегка приглушая звонкие звуки.

Немчутка: Объяснить, отговорить,

Как мужчина повлиять.

Муж ведь должен настоять —

Он жене авторитет!

Прокша: Против скалки шёл кастет,

А попало по макушке.

Ворон не чета кукушке.

Для посадских-то задир

Вся острастка, коль мундир

Где-то рядом промелькнёт.

Кажная тут рот замкнёт

И глаза потупит сразу.

Только чин заткнёт заразу.

Однако, несмотря на скандальных жён, все посадские мужчины старались выглядеть солидно и представительно, ввиду чего держали себя сдержанно, разговоры вели неторопливые, обильно сдабривая их замысловатыми изречениями из местного фольклора, так что случайному собеседнику порой трудно было вникнуть в суть отдельных шуточек, присказок и поговорок, зарожденных именно в Посаде. Добропорядочные, хотя несколько озабоченные своим имиджем, посадцы полагали, что разговаривать по-простецки, не умничая, не щеголяя каким-нибудь новым незнакомым, но так привлекательно звучащим словцом, им, коренным горожанам, не подобает, дабы не сравняться с неотёсанной деревенщиной, то есть выказать себя этакими дремучими лапотниками, неучами, притом, что великосветскому общению эти доблестные граждане, увы, не были обучены. Поэтому здесь сложился свой особый неповторимый говорок. О самих говорунах судили по-разному.

– Все степенные, с брюшком,

Ходят с вы́пятом, шажком,

Суеты не допуская.

– А вся знатность городская

Разговорами скупа.

– А посадского попа

Просто к ровне причисляют.

– Да уж, не обожествляют!

Также тычут: ты, да ты,

Будто нет меж них черты.

На прямой вопрос: «Как поживаете?», задаваемый из вежливости и зачастую не требующий обстоятельного ответа, посадцы начинали «плести кружева», напуская тумана.

– Как живём?

Да хлеб жуём,

Жидким чаем запиваем —

Шибко сладко поживаем!

Потому ли, иль за то

Не завидует никто.

И тем не менее, приезжие россияне, покидая крохотный Посад и делясь впечатлениями, всегда отмечали, что «где-то жизнь – преснятина, а у них – вкуснятина!».

– Уж такой в Посаде люд —

Из словес палит салют.

Нонче он обескуражен,

Завтра чем-то взбудоражен.

Ведь ни дня нет тишины!

– Ну-у, театров лишены,

Потому актёры сами.

Развлекаются часами!

– Беспокойные натуры!

И в аптеке нет микстуры,

Чтобы их угомонить.

– Из веков прядётся нить!

Люди разных величин,

От простых и до купчин,

Из хором и из сарая

Говорливые до края.

– Говорливых-то хватает,

Да не всяк так выплетает!

– Да уж, говорливые!

И уж тем счастливые,

Если слушатель найдётся.

Тут шарманка заведётся!

– Мне дак с ними интересней.

Говорок их льётся песней.

Я домой когда вертаюсь,

Воссоздать порой пытаюсь

Все словечки-загогули.

Нет, другие гули-гули!

– Разговор рясной, густой!

По-хорошему простой,

Но для форса замудрённый —

Хреном сдобренный, ядрёный!

Несмотря на ядрёность языка, настоящих матершинников на Посаде было мало. Тот же Кульбач в ссорах с бабкой иногда позволял себе ругнуться в сердцах, но крайне редко.

Как-то раз Кульбачиха, начавшая день излишне нервно и сердито, будто встала не с той ноги, срывала раздражение на всем подряд, что попадало под руку. У бабки ныла поясница, и она, морщась и охая, сердито громыхала кухонной утварью, пинком гоняя крутившегося под ногами кота, ожидающего своего завтрака. Вышедший в горницу Кульбач шутливо поприветствовал супругу.

Кульбач: С добрым утром, дорогая!

Э, Мур-Мурыча лягая,

Ты куды его пихаешь?

Чугунками громыхаешь

Как кузнец по наковальне!

Слышно аж в опочивальне.

Утро вроде ясное.

У тебя – ненастное,

Как мордаха, хмурое.

Всё бурчишь, бур-бурая?

Дальше последовала небольшая грызня, потихоньку переросшая в ссору. Переместившись на крылечко, Кульбачи продолжали упражняться в «красноречии». Бабка послала деда, куда мужчине традиционных сексуальных предпочтений отправляться оскорбительно. В ответ дед во всеуслышание заявил, что у него с Кульбачихиной матушкой были не только обычные отношения зятя с тёщей, но и более интимные. Всё эти подробности частной жизни Кульбачей были услышаны соседом Еросимом.

Еросим: Прекращайте материться!

Кульбачи так увлеклись ссорой, что даже не заметили, как в процессе взаимных обменов «любезностями» оказались во дворе.

Кульбач: То меня чихвостит жрица,

Возомнив себя святой.

Еросим: Ёлки-палки, лес густой!

В дом войдите, дверь прикройте,

А потом друг друга кройте.

У меня детишки тут,

Вмиг подхватят на лету.

Старики поняли, что несколько увлеклись и даже переусердствовали, нарушив общепринятый посадский этикет.

Кульбач: То старуха, паразитка!

Брань – Кульбачкина визитка!

Еросим: Я прошу вас по-соседски…

Кульбач: Всё, Ерось, великосветски

Будем дальше изъясняться.

Знаешь, милые бранятся…

Еросим: Разорались – мат на мате!

Не в тюремном ж каземате!

Кульбач: Я-то редко матерюсь.

Ну, бывает, разъярюсь,

Понужну весёлым матом,

Если места нет догматам.

Не безвинная овечка!

Прошмыгнёт как мышь словечко…

Еросим: Речь от этого не слаще.

Кульбач: Бабка греховодит чаще.

Оправившись от смущения, Кульбачиха скромно возразила.

Кульбачиха: Дед почаще.

Кульбач: А сама-то

Докатилась уж до мата,

Что совсем не лестно даме.

И по папе, и по маме —

Только матушка держись!

Кульбачиха: Не ругаюсь я, кажись!

Кульбач: Как же, слышал и не раз

Мат сквозил в потоке фраз

Скрозь визгню́ и причитанье.

Виновато воспитанье.

Тут наследственная честь:

Хорошо ругался тесть,

От души и не дежурно,

Но затейливо, ажурно!

До такого заворота —

Онемеешь полорото!

Дак и ты, как заискришься,

Не следишь, что материшься.

Кульбачиха: Прям уж я! А сам-то ты

Край не видишь срамоты!

Кульбач: Признаюсь, порой загну,

Но при этом подмигну,

Шутку в том предполагая.

Ты, того не постигая,

Изощряешься отборно.

Воспитанье ж подзаборно!

Ты, Еросим, как отец

Будешь истины истец.

Бабку надобно привлечь.

Бабка, деток не калечь —

Не учи дурным словам!

Еросим: Без грызни неймётся вам!

Кульбачиха: Сам всю жизть проматерился.

Смолоду, ишо не брился,

Уж язык поиспаганил.

Кульбач: Да шутил я, хулиганил,

Чтобы выглядеть мужчиной.

Батька драл меня лещиной

Для культурности огранки.

Еросим: Мало драл, коль в перебранке

Допускаешь выраженья.

Кульбач: От душевного броженья

Выскользнет словцо иное.

Хоть и кажется дурное

Крепкое сопоставленье —

Не большое оскорбленье,

Если шутка в нём сквозит.

Всяк ли мат дурным разит?

И притом, как не крутись,

Без него не обойтись

Среди русского фольклора.

Свой простор, своя тут флора

И традиция скандала.

Мы ругаемся уда́ло!

Нет великосветскости,

Но изрядно меткости!

Еросим не мог долго сердиться на Кульбачей. Слова деда скоро развеселили гончара.

Кульбач: Тесть бывалыча зятька

И не встретит без матька.

Я-то вовсе без обид:

Отмордован, да не бит!

По искусству матершины

Тесть достиг такой вершины,

Что иному и не снилось!

Доченька не поленилась —

Так и лепит без стесненья,

Без конфуза, без скрасненья.

Тут талант наследственный,

Вовсе не посредственный!

Нонче крики с матюжком,

Завтра хватит утюжком,

А известно, что утюг —

Это не соломы тюк!

Еросим: Будет вам! Уж помиритесь

И, прошу, не материтесь!

Еросим знал, что Кульбачи не злоупотребляли сквернословием, ибо в их лексиконе было предостаточно не матерных, но забористо крепких эпитетов. Ему частенько доводилось быть свидетелем соседских ссор, когда старики особо не стеснялись в выражениях. Буквально на днях Кульбачиха, обнаружив, что дед «вылакал» какой-то её целебный настой, предназначенный для очередной «пациентки», орала на деда во всю мощь старческих возможностей и костерила его так, что только успевай записывать: «Чтоб тебя не пронесло, а вообче разорвало! Чтоб нутро сплелось узлом! Чтоб „поблеял тут козлом“, бородой в лохань уткнувшись! Чтоб ходил, не разогнувшись!».

Еросим появился у Кульбачей, когда бабка немного выдохлась и утомилась. Дед же выглядел этаким нахальным бодрячком, и на вопрос соседа, из-за чего у них опять идёт война, недоумённо пожал плечами.

Кульбач: Да сам чёрт не разберёт,

Чё она всю жизь орёт!

Повезло с супругой мне:

Щас горластые в цене.

И задумка есть уже

Баб крикливых в фураже

По войскам приспособлять.

Не затем, чтоб им стрелять,

Штык вонзать, махаться шашкой.

Те взревут своей замашкой —

Расшугают всех врагов

До заморских берегов.

Пусть их жалуют чинами,

Награждают орденами,

Пенсион дадут за крик.

Кульбачиха: Не мели чё зря, старик!

Но однако вернёмся к самому рассказу. Слава о посадских говорунах широко шагнула за пределы уезда чуть ли не до соседних губерний. К примеру, Терестин, разъезжая по свои коммерческим оказиям, однажды столкнулся в Клину именно с таким случаем, когда сам зашёл перекусить в тамошний трактир. Устроившись отобедать, он внезапно услыхал, как за соседним столом один мужик со смехом рассказывает приятелю о своей поездке в Посад и знакомстве с дедом Кульбачом.

Мужик: Встретил одного посадца.

Смех и только! О…

Однако вульгарное словечко, обозначающие процесс отправления малой нужды не успело прозвучать из-за вмешательства Терестина.

Терестин: Касаться

Хошь его дурным словцом?

Ты столкнулся с мудрецом!

Так что подбирай слова.

Это ж чудо-голова!

Всяк такого мудреца

Должен слушать, как отца.

Мужик: Землячок, прошу прощенья!

Это ж я от восхищенья.

Гостевал я у дедка.

Полон аж до ободка

Самым разным впечатленьем:

Оторопью с удивленьем.

Так меня он поразил!

И, представь се, заразил

Философией, весельем

С жизнерадостным похмельем.

Терестин: Да, он чешет философски!

Мужик: После шуточки бесовски

Дед удумал сотворить.

Чтоб супругу…

Приятель мужика: Уморить

Аль немножко взвеселить?

Терестин: Да, скорей всего, позлить.

Мужик: Мы с ним сели за пирушку.

Дед вначале клял старушку,

А её и дома нет.

Терестин: Оттого и смел был дед.

Мужик: Мы шутить не собирались.

С разговорами надрались

До приличной свиноты́.

Приятель мужика: Погулял до звону ты!

Мужик: Разговор вели пространно.

Дед подкован многогранно.

И меня прям навострил.

А про жизнь как говорил:

«Не хватает романтизма,

Но с лихвой идиотизма!».

Как болтать наскучило,

Дед придумал чучело,

Чтоб старушку зацепить.

А что та начнёт лупить,

Мы тогда не ожидали.

Приятель мужика: От души, видать, поддали!

Вон чё старый учудил!

Мужик: Да, представь, соорудил

Кукольного индивида

Человеческого вида.

Признаюсь, я сам, браток,

Подсобил ему чуток.

Приятель мужика: Это как же вы смогли?

Мужик: Приволок Кульбач кули,

Напихали в них соломы.

Приятель мужика: Вот хмельные дуболомы!

Мужик: Туловище из мешка…

Приятель мужика: А башка что ль из горшка?

Довольный мужик утвердительно кивнул.

Мужик: Глэ́чик примостил дедок.

Приятель мужика: Представляю тот видок!

Мужик: Талию перетянули,

В бюст тряпья побольше ткнули.

Приятель мужика: Бабу что ль соорудили?

Мужик: Женщину. И обрядили

В платье, шляпку, шаль на плечи.

А уж вечер, тают свечи

И приятный полумрак.

Приятель мужика: Дед дурак и ты – как враг!

Мужик: Тут и бабка возвернулась,

Да на парочку наткнулась:

Глядь, бабища восседает

И дедок к ней припадает,

Прикорнувши к плечику.

Бабка хвать по глэчику!

Приятель мужика: Как?

Мужик: Вошла ж и обомлела.

А потом прям побелела