Сказки бабушки Параски. Ярмарка в Крутоярах

Где чё есть да где чё взять.

Улита: Ох, как нужен новый зять,

А тебе, Светлина – муж!

Тяжело, вцепившись в гуж,

На себе весь воз переть!

Светлина сделала вид, что не поняла тётушку Улиту.

Светлина: На себе? С ума сдуреть!

У меня лошадка есть.

Я на воз могу присесть

И катиться, как царица.

После смерти мужа, Светлина не избавилась от лошади по слёзной просьбе подрастающего сына Лексты.

Улита: О-о, с судьбой нельзя мириться!

Мужика себе ищи.

За узду – да в дом тащи!

Успевай, как молода!

Отойдут твои года.

Силовна уже полностью насладилась увиденным и ждала логического завершения спектакля. Миньша бесстрастно взирал на двор соседей.

Миньша: Нешто выдохлась вояка?

Норовом-то забияка,

А года уже не те.

На последней, чай, версте!

Силовна: Годы-то своё берут!

Жаль, не слышно, чё орут.

Миньша: То тебе не слышно, Нила.

Силовна: А тебе? Молчишь, вреднúла!

Вся измаялась жена!

Расскажи: с чего война?

Миньша: Во, нашла с кого спросить!

Без косы пошла косить!

Я тебя хужее глух,

У тебя острее слух.

На берёзе вон сороки

Распроведают пороки,

По Посаду полетят,

Всех вокруг оповестят.

Дак дойдёт и до тебя.

Силовна: На мякину отрубя

Поменять немудрено!

Издеваешься? Смешно?

Миньша: Ох, запрячу щас метёлку!

Поменять одёр на тёлку —

Вот задача Пихвагору!

Сам везёшь салазки в гору,

А обратно едешь скоро!

Силовна: Где ты видел пихтагора?

Аль на горках пихты тут?

Лишь ольшаники растут,

Да орешник вперемешку.

Говоришь порой в насмешку!

Миньша: Ну, дак смейся, веселись,

Шутке радуйся, не злись!

Кульбачиха продолжала лениво помахивать метёлкой, но уже без прежнего энтузиазма, мечтая лишь об одном, чтобы дед выдохся первым.

Кульбачиха: Хоть ты кол на нём теши,

Хоть в крупу его кроши,

На своём стоит, как пень!

Кульбач: Задался сегодня день!

Ну, а к вечеру, однако,

Добрая назреет драка!

Прибаутки до обеда,

Следом вострая беседа.

А потом, как соберёмся,

Непременно подерёмся!

Еросим: Драки только не хватало!

Аль вас жизнь не укатала?

Кульбач: Жизь нас покорёжила,

Норов приумножила,

Силы поубавила,

На бобах оставила.

Ссора, как и предвидел Миньша, непомерно затянулась, и Кульбачихи уже надоело ругаться, а огрызалась она, скорее, для вида, не зная, чем закончить «спектакль». От ярости не осталось и следа, но, чтобы не разочаровать соседей, бабка продолжала «воевать».

Утомлённая бессмысленной игрой, Кульбачиха желала одного: максимально достойно завершить представление, повергнув «подлого лжеца» и возвысив свою репутацию, либо, обратив всё в шутку, посмеяться над блажью выжившего из ума старика, либо какой-нибудь острой репликой заставить деда пойти на попятную.

Если бы обвинение деда прозвучало, когда старики были наедине, бабка бы попросту проигнорировала такую чушь, отмахнувшись от деда и его привычной похабной болтовни. Либо конфликт был разрешён одной-единственной хлёсткой фразой: «Сам ту ночь продрых бревном, переполненный вином. Дак тебя хоть в сок макни, хоть в дерьмище окуни!»

Ругань между стариками вроде бы сошла на нет, но Кульбач не спешил сдавать позиции, имея в активе ещё один козырь.

Кульбачиха: На бобах ли, на горохе,

Ты бы поунялся трохи.

Ведмедяку грусть берёт —

Он кору с дерев дерёт.

Кульбач: Так тебе и подчинюсь!

Лучше с чёртом породнюсь!

Кульбачиха: Породнишься? Сам, как чёрт:

Тот же вид и тот же сорт!

Кульбач: Коли с чёртом ты живёшь,

То сама ты, бабка, кто ж?

Крена: Нечисть-то вплетать к чему?

Вдруг поселится в дому.

Еросим: В доме правит домовой.

Кульбачиха: Деда хватит мне с лихвой!

Вот уж нечисть – поискать!

Кульбач: Иглы некуда втыкать!

Ты не баба, а колючка!

Чёрт я добрый. Ты же – злючка!

Глянь чё, разобижена!

Истиной пристыжена?

Я тебя утешу, бабка!

Сохранилась энта тряпка.

Заметив недоумение на лицах окружающих, Кульбач победоносно продолжал.

Кульбач: Доказательства храню.

Лично сам пробил «броню»!

То ль нарочно, то ль со страху

Берегу твою рубаху,

Как залог невинности,

Отслужив повинности

Новобрачного супруга.

Поначалу было туго!

Кульбачиху больше смутил разговор про рубаху новобрачной, чем предыдущие обвинения в блуде. Если там она выступала в качестве «актёрки» то теперь без всякого притворства на щеках старушки сквозь старческую желтизну пробился некий размытый румянец.

Кульбачиха: Старый пёс! Защёлкни пасть!

Чтоб тебе совсем пропасть!

Кульбач: Я вторым, вслед за тобой.

Не могу наперебой.

Провожу тебя достойно

И откинусь, чтоб спокойно

Вознестись на небеси.

Кульбачиха: Локоток свой укуси!

Не видать тебе небес!

Полетишь к чертям ты, бес,

Прямиком на сковородку

За грехи твои, за водку!

Кульбач: Речи с похвалёжкою

Не схлебаешь ложкою.

Речи с оговоркою,

Как сухарик с коркою,

Что и зуб их не берёт.

А уж горло так дерёт!

Кульбачиха: Чтоб те жрать, да подавиться!

Кульбач: По ночам ведь стану сниться.

Лучше, бабушка, не каркай,

Чеботком в сердцах не шаркай!

Кульбачиха то ли действительно, то ли притворно зашмыгала носом. Крена взялась хлопотать вокруг неё.

Кульбач: Поминала бабка деда

От обедни до обеда,

От завалинки до кадки,

От макушки до заплатки,

От забора до овина,

А уж дальше нет помина.

Крена, капни бабке капель!

Пусть прессует свой кружáпель5,

Не вертается пока.

Мне-то тоже полглотка

Надо б для прочистки глотки.

Истомилось всё в серёдке.

Крена поспешила увести разобиженную старушку к себе в дом, дабы утешить чаем. Миньша, разумеется, слышал, о чём ругались по соседству, но не спешил посвящать супругу в тонкости Кульбачёвских разногласий. При упоминании о рубашке невесты, он хмыкнул и покачал головой.

Силовна: Во, до слёз довёл, злодей!

Леший, старый берендей!

Миньша: Бабка плачет, что устала,

Но до деда не достала.

Силовна: Прям там! Стала бы рыдать!

Кульбачу не долго ждать!

Вот придёт, как свечереет,

Снова чем-нибудь огреет.

Утварь вся тяжёлая.

А башка-то – голая!

Миньша: Хоть финал они сгустили,

Занавес уж опустили.

Всё – закончен бенефис!

Нет повтора, чтоб на бис.

Вот такая тут развязка!

Жизнь, порой, страшней, чем сказка!

Человек – не бог! Не вечен,

Внутренне небезупречен.

Боль и в старости больна.

Не испить ли нам, жена,

Чаю с мёдом, с каймачком.

Силовна: Ну а чё торчать торчком?

Представленье отыграли.

Хоть не знаем, чё орали,

Дак какая нам нужда?

Энто ихня вражда.

Миньша: Ясно дело! Хата с края!

С любопытства-то сгорая,

Можно душу опалить.

Тот костёр уж не залить!

Миньша вошёл в дом, чтобы распорядиться насчёт чая. Силовна осталась на крылечке в надежде увидеть ещё что-нибудь стоящее. Еросим тоже поднялся и отправился к сыновьям в подмогу.

Силовна: Во, Ерось покинул пост.

Покинувший пост Еросим, сокрушённо качая головой, прошёл на свою террасу.

Еросим: Битый час, как псу под хвост.

Те скандалят, не спеша,

Тут – дела, горит душа!

Дед щас – хлоп и на кровать!

Мне ж товар упаковать.

Если всё ладком лежит,

Не гремит, не дребезжит,

Довезётся в целости.

А при неумелости

Аль при спешке да галопом,

Снарядившись остолопом,

Лишь осколки довезёшь.

Локоток кому сгрызёшь?

Выгода обещана.

Скол, щербинка, трещина

Продырявят кошелёк.

А до места путь далёк!

Ну, хоть те угомонились!

Мы-то с ними уж сроднились,

Потому их жаль до слёз.

Дед от старости белёс,

Но такое вытворяет!

Бабка где-то день шныряет,

А сойдутся – рать на рать!

Нам же – время даром трать!

Затянувшаяся ссора Кульбачей вдруг представилась гончару миниатюрной моделью, демонстрирующей саму сущность долгой супружеской жизни этих двух безродных стариков. Казалось, что отсутствие детей и внуков делало их жизнь бесцельной, никчёмной, лишенной радости и смысла, а потому наполненной всякими взаимными неудовольствиями. Так, во всяком случае, представлялось многодетному Еросиму. Но разве можно было судить за это стариков? Нет! Только жалеть! Однако Еросим и знать не знал, что Кульбачи затевают ссоры не от собственной скуки, а исключительно для ублажения соседей. Сами они скучать и хандрить не умели, вернее научились разнообразить своё бытие и развлекать себя по собственному вкусу. Спровоцировав ссору, Кульбач нередко потом сам попрекал бабку, что та чересчур рьяно реагирует на невинные шутки, пугая соседей.

Кульбачиха: А терпеть такое можно?

Кульбач: Показушно всё и ложно.

А неправдошное чувство —

Как фальшивое искусство.

Поталантливей старайся.

Кульбачиха: Сам, смотри, не заиграйся!

Подцеплю щас на ухват!

Кульбач: Да, не бис и не виват!

Оставшись в одиночестве, Кульбач заметил любопытствующий взгляд соседки и покричал ей через улицу.

Кульбач: Как здоровье, Нила-Сила?

Всё узрела, всё вкусила?

Силовна: Ой, да больно было надо!

Тут у нас своя ограда.

Кульбач: Ниловна, следи зорчей,

Чё и как у Кульбачей.

Можешь чё-то пропустить —

И себя же не простить!

Рассердившись, Силовна поспешила скрыться в доме.

Оставшись один, Кульбач разразился длинным монологом, затем принял решение, что ему пора себя взбодрить, ибо разыгранный спектакль утомил старика.

Кульбач: Жизь идёт своим теченьем:

Развлеченье с огорченьем.

Ну-у, коль высший суд решён,

Приговор провозглашён:

Раем дед отринутый,

В ад навечно кинутый —

Это дело надо вспрыснуть,

Чтоб и вовсе не прокиснуть!

Чарка просится в десницу,

Раскудрит тя, рукавицу!

Нет препятствий больше деду.

Чарка ценится к обеду,

Как и ложка – вот в чём соль.

Тем красна моя юдоль.

Я изведал досконально.

Хоть, конечно, персонально

Каждый к этому придёт —

Понимание найдёт,

Постигая истин суть.

Коли нет – не обессудь!

Тут —дано аль не дано.

Если уж обойдено —

Лапки кверху и смирись!

Знать не надобно. Утрись!

Пусть старуха кóсится,

А душа-то просится.

Вот кто мой руководитель,

А не бабка – старый бдитель!

И Кульбач, прислушавшись к внутренним желаниям своего организма, поспешил к дому, припадая на повреждённую ногу.

Кульбач: Как говаривал сам Пушкин,

Наливая для старушки:

«Выпьем с Богом. Так милей!

Сердцу станет веселей!»

В размышленьях день пройдёт.

День за днём слагает год.

Кап, да кап – полна баклага.

Есть спасительная влага,

Что расцвéтит бытиё.

Очень нужное питьё!

Вот она моя заначка!

Не нарыла, знать, варначка!

Ишь, не конхвисковано!

Оставлять рискованно.

Если старая найдёт,

На растирки изведёт.

Изымает подлый страж!

Только пойло и фураж

У меня всегда найдётся

И по делу изведётся.

Да, Кульбач не лыком шит!

Бабкин умысел смешит!

За неё и хлобыстнý.

Щас вот капельку плесну…

Дома Кульбач вытащил откуда-то из потаённого места бутыль с мутным содержимым и примостился с ней к столу.

Кульбач: Догорай моя лучина.

Вместе с ней печаль-кручина

Стлела до огарочка.

Где ж ты чудо-чарочка,

Долгих дум свидетельница?

Здравствуй, благодетельница!

А спустя какое-то недолгое время из дома послышалось пение Кульбача.

Кульбач: Я по горенке пройдусь, скрипну сапогами.

Я милашечку дождусь, запляшу кругами.

Взлетел петушок

На забор, на горшок,

Истоптал все крынки,

Не купить на рынке.

* * *

Посад был чистеньким ухоженным крошечным городком. Прямо город в табакерке, как говаривали проезжие остряки не будучи большими оригиналами. Жизнь протекала размеренно с периодическими встрясками уездного масштаба. Жители знали друг друга с детства и были достаточно осведомлены обо всём, что творилось в семьях соседей и не только, а благодаря местным словоохотливым кумушкам любая незначительная новость превращалась в событие, обсуждаемое горячо, со всеми подробностями, не все из которых соответствовали происходящим реалиям.

Сплетничать, судачить да перемывать друг другу косточки было излюбленным занятием образцовых посадских хозяюшек. Мужчины на такое пристрастие своих жёнушек смотрели с неодобрением и даже с показным возмущением, но радикальных мер, как порой обещалось в порыве гнева, не принимали до тех пор, пока не возникала угроза большого скандала. Забот у них и без того было предостаточно, однако иногда какой-нибудь муж, видимо, истосковавшись по семейной сцене, самолично начинал изводить жену, заинтриговав услышанными невероятными известиями либо придумывая шутку-небылицу.

Жена: Чё там слышно на Посаде?

Муж: Ничего к твоей досаде.

Прям в истории дыра!

Случай был, дак то ж вчера.

Жена: А вчера-то чё случилось?

Муж: Ну дак девка обмочилась!

С коромыслом шла, уснула,

На подол водой плеснула!

Дед Кульбач, как-то обсуждая с заезжим гостем нравы и пристрастия местных дам, характеризовал их весьма своеобразно.

Кульбач: Да, буквально все повально

Рассуждают гениально.

Гость: Очень утончённые!

По всему – учёные.

Столь ума здесь в каждой даме!

Видимо, гость не уловил иронии в словах Кульбача и принялся расхваливать местных сударынь, стараясь лестью угодить старику, за что получил в ответ нечто вроде отповеди.

Кульбач: Не умом крепки, задами

Наши здешние бабёнки.

Это как в худой избёнке:

Изо всех углов сквозит.

А процесс, что исказит

Назначенье в нём самом,

Можно ли назвать умом?

Перегруженному бабкиными новостями Кульбачу постоянно приходилось вразумлять свою Кульбачиху, призывая не портить добропорядочным посадцам жизнь, разнося из дома в дом сущую нелепицу о вполне достойных людях. Кочующая по целым дням из одной женской компании в другую, бабка, дабы оставаться интересной и желанной гостьей для приятельниц, таскала туда-сюда разные слухи, за что получила от деда прозвище «сплетненосец». Он так и заявлял: «Закрепить пора „проносец“, неумолчный сплетненосец! До чего ж худые шторки – так и свищет без касторки!»

Кульбач: Ты во всём увидишь шашни!

Часовым садись на башне,

Чтоб за всеми надзирать.

Но порочить и марать

Никого не смей! Уймись!

Нет огня, и не дымись!

Тем не менее деду, хоть редко, но приходилось утрясать конфликты, когда кто-нибудь из посадцев, попавших в сети бабьих сплетен, приходил разбираться с Кульбачихой, выясняя, не она ли является источником порочащих его слухов. Возможно, автором очередной сплетни была не Кульбачиха, но разносчиком, безусловно, она, в чём дед ни минуты не сомневался. Кульбач горячо успокаивал разобиженного гостя, убеждая, что это недоразумение и недопонимание произошло от природной болтливости и наследственной тупости его старухи, которая к тому же ещё и глуха, как тетеря: «Та ж по бездорожью прёт: не дослышит – так доврёт! У змеи язык раздвоен. Но побьёшь – не станешь воин! Только слово я сдержу: как вернётся – накажу! А каков будет наказ? – придушу, и вот весь сказ!».

После дедовых страстных уверений, что он сегодня же, наконец-таки, разделается со старой интриганкой, гостью ничего не оставалось, как встать на защиту старушки, высказав предположение, что, возможно, не только она и не столько она виновата в возникшем недоразумении.

Кульбач: Ну, конечно же, она!

Старой грешницы вина!

Ведь тупая же – пень пнём!

Мы щас сплетни развернём

Да старуху опорочим.

Заслужила, между прочим!

Усадив обиженного гостя за стол, дед, как обычно, от души угощал пострадавшего, на чём свет стоит «чествуя» свою болтливую супругу и всех её товарок.

Кульбач: Хоть у бабки слабый слух,

У неё отменный нюх:

Всю разнюхать здорова́!

А права ли, не права —

Это бабку не заботит.

Столь, бывало, наворотит!

Выпив с дедом стопку, гость, расслабившись, успокаивался и из обиженного и пострадавшего превращался в лучшего друга Кульбача.

Гость: Дак в рассказ без преукрас

Хуже верится как раз!

Кульбач: А, когда враньём оформишь,

Всё за милу душу скормишь?

Гость: Дак у баб свои сужденья.

Кульбач: А моя притом с рожденья

Любопытна сверх предела:

До всего паршивке дело,

Дабы было что судить —

«Городушки возводить»!

Чтоб она весь день икала!

Гость: И моя не ускакала

От твоей и от других.

Нет у них речей благих.

Кульбач: Тарахтелки-таратайки!

Не сыскать от них утайки!

Брешут так – куды с добром!

«Громыхать пустым ведром» —

Перво дело у судар.

Новость им, как скапидар,

Добавляет резвой прыти.

А утопнуть и в корыте

Можно, если ты слабак.

Плюй, сынок, на тех собак,

Коль не можешь врезать в харю.

Хошь, я сам свою ударю?

Костылишком приласкаю

Аль за космы оттаскаю!

Думаешь, что хвастовство!

Нет, пора мне во вдовство!

Однако, когда к Кульбачам заявился Дробогор, чтобы как следует разобраться с главной сплетницей Посада, дед малость струхнул и в то же время порадовался, что самой бабки в это время не оказалось дома. Как уже упоминалось, отказавшийся от женитьбы, а следом внезапно утопший жених дочери Дробогора Вассианы, натолкнул посадцев на мысль, что это трагическое обстоятельство могло произойти при непосредственном участии оскорблённого родителя. Поэтому Дробогора побаивались, и даже категорически не верящий в подобную чушь Кульбач поначалу оробел. Выслушав претензии Дробогора, дед разразился гневной речью.

Кульбач: Вот паскуда, тараторка!

Понеслась хлестать касторка —

Подолы не отстирать!

Хошь старуху покарать?

Скоко душенька желает!

Если гнев в тебе пылает,

Ты не просто обвиняй:

Дай старухе нагоняй!

Дробогор: Я желал бы объясниться.

Кульбач: Объяснялась бы синица,

Почему зерно склевала.

Потому что не зевала!

Сам с ней маюсь сколь годов!

Клятый был на сто рядов.

А тебе терпеть к чему?

Отхайдакай ту куму!

Коль умишком куцая,

Значит, экзекуция!

Нешто не заслуженно,

Если обнаружено

Преступленье, как навет,

Да с оглаской в целый свет?

Дробогор: Да, у сплетен во́стры когти.

Это ж – как ворота в дёгте!

Кульбач: Эх, скорей бы появилась!

У меня аж сердце взвилось,

Застучало, прям зашлось,

Лютым гневом налилось!

Я её засуну в дёготь!

Как посмела деву трогать

Подлым мерзким языком?

Отодрать его песком!

Нет, подумай, вот поганка!

Врёт, как дышит, интриганка!

Кипя от возмущения и продолжая извергать обличительные речи, Кульбач молил Всевышнего, чтобы тот пощадил его старуху, подвернув какую-нибудь помеху и подольше задержал у подруг.

Кульбач: Сыне мой, в любом дому

Всяких бед по закрому.

В кажном тереме и хате

Наберётся по лопате.

Бабы здесь парадом правят:

Всё нароют, сверх добавят,

Свив глупцов и мудрецов.

Не связать потом концов!

Дробогор: Эти сплетни – чистый яд!

Весь Посад имя́ объят!

Кульбач: Просто изумительно!

Как они стремительно

С пустяка рождаются,

Тут же расплождаются.

И Посад как зачумлённый,

Сам себе же удивлённый.

Признаюсь тебе, моя

Найпервейшая змея!

Бабке сплетничать – за сласть!

Сдай в участок, чтобы власть

Под арест хоть заключила.

Пусть «поправку» б получила!

Я от бабки вне себя!

Та, по свету дурь трубя,

Испозорила вконец.

И глашатай, и гонец!

До чего ж дурная птица!

Всё летает, суетится,

Клюв держа наизготовке.

Вести сыплются к плутовке,

А как нечего клевать,

Можно слухи создавать!

Ну а чё, на голом месте

Буйным цветом лезут вести,

Да кустистые, рясные —

Прям былины записные!

Ведь ни разу за навет

Не пришлось держать ответ.

Хоть когда-то бы прижали,

В каталажке подержали

Да судом бы осудили.

Где уж там! Освободили

От ответственности баб.

Против них закон наш слаб!

Я буквально негодую.

Сам паршивку отмордую!

Ну, попляшет у меня,

Как я всыплю ей ремня!

Дробогор с сомнением посмотрел на тщедушного старичка. Он не меньше других был наслышан о ссорах Кульбачей, но говорилось как раз-таки о бабкиных расправах. Кипя праведным гневом, исторгая страстные монологи, дед суетливо накрывал на стол, разумно полагая, что такой нелёгкий разговор сподручнее вести под стопочку.

Кульбач: Ты, сынок, не сумлевайся.

Проходи, не разувайся.

Вместе бабку подождём

Да допрос ей проведём.

Приговор вслед огласим.

Можа душу оросим,

Чтоб она не так кипела?

Во, картошечка поспела!

Гля, капустка да с хренком!

Наливаем с бугорком!

Будет здесь у нас засада.

Это бедствие Посада

Вскорости домой причалит.

После первой стопки, Кульбач решил разжалобить суровую душу Дробогора, пожаловавшись на свою нелёгкую долю.

Кульбач: Что, сынок меня печалит?

Что моя всех баламутит.

Дак такого понакрутит,

Что не знашь куды деваться!

Чё в чужую жисть соваться?

В семьях всякое бывает:

Там хозяин выпивает,

Там хозяйка распустёха,

Тот – дурак, а та – тетёха.

Ну и ладно! Что с того,

Где, когда и у кого?

И кому какое дело?

И кого это задело?

И твово ль это ума?

Своего не зрит дерьма,

А чужое все покажет,

Раскопает и размажет.

Дробогор: Сплетни – это гной с заразой!

Даве, слышал, Нонья с Азой

Тоже дочь мою судили.

Кульбач: Бабку что ль опередили?

Это вряд ли! Та главней,

И опасность больше в ней!

По товаркам пошлындря́вит,

Им мозги накучерявит,

Ну а те и понесут

На посадский пересуд.

Верь, мой милый, Кульбачу!

Если врать не отучу,

То устрою воспитанье —

Уж такое испытанье,

Что чертям всем станет тошно!

Сам останусь беспортошно,

Но старуху, ту ягу,

Вместе с домом подожгу!

Дробогор: Ну, зачем же поджигать?

Кульбач: Ну а чё, кнутом стегать?

У неё в действительности

Нет уже чувствительности:

Мумия сушёная

Всяких чувств лишённая.

Лучше всё ж предать огню!

Дробогор: Чё ты выдумал фигню?

Кульбач: Пусть горит она огнём!

Щас старушку помянём,

А потом и подпалим.

Гнев мой крут, неумолим!