Духовное господство (Рим в XIX веке)

Красивая внешность невольно возбуждает доверие к человеку. Приятно, когда старик отец красив, когда красивы мать и дети, приятно и для самого себя обладать чертами лица, которые представляют большее сходство с Ахилом, нежели с Ферситом.

Красивый военачальник легче другого возбуждает энтузиазм в своих подчиненных, страх во врагах своих. Одним словом, родиться красивым – великое блого, хотя и в этом случае, как и во множестве других, наблюдателя поражает неравномерное распределение этого дара между людьми. Трудно понять, почему всемогущая природа и вследствие какого своего закона или пожалуй каприза – одних наделяет и в этом смысле чересчур щедро, других же совершенно обделяет.

Сколько ненужных страданий выносит обыкновенно человек, если он безобразен. Сколько невольных оскорблений, сколько тяжелых обид – инстинктивно наносят ему ближние. Урод не может рассчитывать на любовь женщины. Он возбуждает в ней сострадание, а не восторг. Если она хороша, он никогда не возбудит к себе даже и такого чувства. Если женщина дурна, она также не будет любить его, так-как безобразные женщины или бывают совершенно лишены инстинкта сострадания, или своим сочувствием к уроду побоятся выказать как бы признание своего собственного уродства, побоятся быть заподозренными в том, что своим участием они вымаливают подобное же чувство в себе. Встречая к себе сочувствие, урод всегда должен опасаться, не притворное ли оно? не скрывается ли под ним только стремление как можно скорее – таким подаянием от него отделаться, или, что еще хуже, не прикрывает ли подобное сочувствие, как маска, только обидной для него насмешки, только желания над ним посмеяться.

Известно, что одно лишь золото в состоянии несколько скрасить безобразие тела.

Между тем красота позволяет человеку, даже без всякой с его сторона личной заслуги, чваниться и властвовать над толпою.

Что это? рассчет ли природа или каприз? Случайность – или необходимость?

Когда Джулия вошла, Аттилио и Муцио закидали ее вопросами о семействе Манлио.

– Да, ответила она: – я уверена, что они в палаццо Корсини, хотя бесчестный Прокопио и отпирается. Вы понимаете, что ему отпираться не трудно, он может купить все за свое золото, что ни задумай он сделать. Его порочные клевреты помогут ему при всяком преступлении спрятать концы в воду.

Аттилио при этих словах судорожно поднялся, как ба собираясь уходить. Он приложил руку ко лбу, как ба что-то обдумывая; потом, устыдясь, вероятно, своей мысли, в изнеможении снова опустился на стул.

Джулия, отгадавшая по его движению, какой вулкан ныл в его груди, обратилась к нему.

– Аттилио! вам больше всякого другого следует сдерживаться и быть хладнокровным, если за хотите действительно высвободить свою невесту из недостойных сетей; теперь еще рано – и делать нечего, надо ждать. Раньше десяти часов вам нельзя и начинать вашей попытки, если вы только хотите успеха.

– Без сомнения! подтвердил Муцио: – да и мне надобно еще прежде сходить, предупредить Сильвио, чтобы он со своими товарищами явился в соседство палаццо. Пожалуйста, друг, уж не трогайся с места до моего возвращения.

Мы знаем, как сильно любил Муцио – Джулию. К чести его надобно сказать, что оставляя ее с глазу на глаз с Аттилио, красивейшим римским юношей, он не чувствовал никакой ревности. Он знал, что любовь к нему Джулии бала любовь сильная, не изменяющая, не умирающая, не проходящая с годами или с переменой судьбы. Он знал, что его несчастья делают его еще дороже для его возлюбленной.

XVII. Правосудие

Правосудие – великое слово, но как оно поругано, как осмеяно на земле сильными мира! Христос был распят на кресте во имя человеческого правосудия. Галилея в видах правосудия подвергали пытке. А те порядки и законы, которыми управляются еще столько стран! – современного Вавилона – цивилизованной Европы, разве они не составляют олицетворения правосудия?

Европа! Страна, где работающий голоден и рискует погибнуть голодной смертью, где тунеядцы благоденствуют, утопая в пороках и роскоши, где только немногие семьи участвуют в управлении нациями, где поддерживаются постоянные войны и раздоры под прикрытием беспрестанно произносимых громких слов: патриотизм, законность, честь знамени, военная слава, где половина населения составляет рабов, а другая половина исправляет правосудие, наказывая и истязая рабов, если они осмеливаются заявлять свое недовольство жалобами!..

Однообразный ход законного правосудия нарушает только изредка какой-нибудь частный случай, когда кинжал или карабин самовольно берут на себя роль капризных исполнителей правосудия. И тогда повсюду поднимается шум и гвалт, какому-нибудь Орсини тотчас же отрубают голову, а Наполеон III, за то, конечно, что он во всю свою жизнь не пролил ни капли человеческой крови (ни в Париже, ни в Риме, ни в Мексике!), повсюду превозносится и прославляется за свое великодушие.

Но… пробьет и для Франции час настоящего правосудия. Тогда встрепенутся все те шакалы, которые живут достоянием бедняков, и те, которые способствуют развращению нации из двадцати-пяти миллионов людей.

Прокопио и Игнацио, преступные действия которых нам уже известны, также были близки от исполнения над ними правосудия. В то время, когда они приготовлялись к новому преступлению, в палаццо Корсини, подле этого дворца уже имелись наготове Аттилио, Муцио, Сильвио и человек двадцать их товарищей из трехсот, чтобы сделаться исполнителями правосудия, хотя и разбойническим способом.

Это гордые сыны Рима понимали и чувствовали, что для раба не существует нигде опасности, что всякое предприятие для него удобоисполнимо, так-как все, что он может при этом потерять – только жизнь; на жизнь же смотрит он, как на предмет, не имеющий никакой цены. Такою сделали ему жизнь тираны!

Поэтому три наши героя совершенно спокойны, как бы в ожидании праздника. Дыхание их ровно; если сердце их и бьется ускоренно, то только от надежды, что скоро должна наступить минута отмщенья. В ожидании, когда пробьет десять часов, они прохаживаются по Лонгаре, но прохаживаются не вместе, а в разброд, так-как папским правительством строго запрещены на улицах всякия сборища.

За то они соединятся… за делом.

В палаццо все устроилось по мысли Прокопио. Под предлогом допроса – три женщины разлучены. Клелия – одна. Клелия беспокойна… она предчувствует что-то недоброе… и вот она выйимает из своей косы небольшой кинжал, какой обыкновенно носят при себе римлянки, осматривает его, пробует его острие и как верного друга прячет к себе на грудь под складки своего платья.

После девяти часов, прелат надевает свои лучшие, и, по его мнению, наиболее украшающие его одежды и собирается на «осаду крепости», как он обыкновенно называет свои нечистые и насильственные интриги. Он тихо открывает дверь комнаты, где находится Клелия, и мягким, сладеньким голосом говорит ей: «добрый вечер».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Итальянский текст этого романа, озаглавленного в подлиннике: «Clelia, ovvero il Governo del Monaco (Roma nel secolo XIX)», еще не появлялся в печати в Италии. Издатели его – братья Рикьедеи – обещали его появление в свет не ранее 19-го февраля нашего стиля. Поэтому, желая сохранить вполне для наших читателей, по отношению к этому роману, интерес новости, мы через посредство одного лица, временно проживающего в Италии, вошли в соглашение с его миланскими издателями, и приобрели право его перевода с рукописи. Таким образом, начиная помещение романа, на предварительное прочтение которого мы не имели возможности, так-сказать, на веру, мы руководствовались тем соображением, что если бы это произведение знаменитого нашего современника и не представляло красот в художественном отношении, то, во всяком случае, выражая взгляды на живую действительность Италии, такого исторического деятеля, как Гарибальди, должно составлять в литературе явление, не совсем обыденное. Литературный талант Гарибальди, хотя «Клелия» еще первый его роман, впрочем, уже известен читающему миру, по появившейся года три назад книжке его лирических стихотворений. Итальянские газеты наперерыв предсказывают новому роману громадный успех, и это в значительной степени не лишено вероятия, так-как среди голосов газетных репортеров, недавно раздался об этом голос и такого тонкого ценителя литературных произведений, как знаменитый Манцони, патриарх романа в Италии, известный и у нас по переводу его классических «Обрученных» (I promessi sposi). Роман Гарибальди уже переводится на все европейские языки. Луи Ульбах обещает его помещение в своем «Колоколе», а английский издатель Чемберс, кажется, успел уже его выпустить в свет в Лондоне. Примечание редакции.

2

В итальянском тексте, вышедшем после напечатания начала нашего перевода, находится следующее предисловие Гарибальди:

Во-первых: напомнить Италии обо всех тех храбрых, которые на поле битвы пожертвовали за нее жизнью, так-как если многие и, быть может, славнейшие из них и известны, то еще большее число их осталось в совершенной неизвестности. Это вменил я себе в священную обязанность.

Во-вторых: побеседовать с итальянским юношеством о совершенных нами делах и о священной обязанности довершить остальное. Для этого я хотел бы, чтобы они увидали в свете истины, все низости и измены католического духовенства.

В-третьих, наконец: чтобы добыть себе этим трудом кое-какие средства к жизни.

Вот побудительные причины, заставившие меня сделаться литератором, в то время досуга, которое предоставили мне обстоятельства, и в продолжение которого я предпочел лучше временно отстраниться от деятельности, чем мешать делу – неуместною горячностью.

Я буду говорить в моем сочинении почти исключительно об умерших; о живых же, возможно меньше, придерживаясь пословицы, что: судить о людях вполне, можно только после их смерти.

Утомленный действительностью жизни, я признал за лучшее избрать форму исторического романа. Я полагаю, что буду верным истолкователем всего относящегося до истории, по крайней-мере на сколько это окажется возможным; известно, как трудно передавать с точностию особенно описания военных событий.

Что же касается до романической стороны моего сочинения, то, если бы она не была в связи с историей, в которой считаю я себя за опытного судью, а равно, если бы я не считал заслугою разоблачение пороков и низостей патеров, то не решился бы утомлять публику моим романом в тот век, в котором пишут романы Манцони, Гверацци и Виктор.

Джузеппе Гарибальди.

3

Римская Клелия времен Порценны.

4

Транстеверяне почитают себя происходящими от кровной расы древних римлян. Прим. авт.

5

В Риме значилось некогда два миллиона народонаселения, а теперь не осталось и 210 тысяч. Прим. авт.

6

72 кардинала – так зовутся римским народом. Прим. авт.

7

Perpetua – название, заимствованное из романа Манцони «Premessi Sposi», под которым итальянцы разумеют прислужниц à tout faire, нанимаемых патерами-холостаками. Прим. перев.

8

Governodegli nomini – собственное выражение автора.

9

Ossario – имеющее назначение для хранения мощей. Прим. перев.

10

Как может быть иначе, когда духовенство богато, а народонаселение бедно. Прим. авт.

11

По подлиннику: eminente genitore – каламбур, непереводимый по-русски. Прим. перев.

12

Frété – патер; pretuneolo – маленький патер.

13

«Коровье поле». Так иногда римляне называют заглохший и заросший травою форум. Прим. первод.

14

Ремесло натурщика весьма почтенно в Риме, классической земле искусств.

15

Вино, выделывающееся в окрестностях Орвието.

16

Сокращенное – mia donna (madame).

17

Carta bullata; bollo – штемпель, марка.

18

«Моисей» Микель-Анджело Буонаротти, в церкви св. Петра – in Vincoli. Прим. авт.

19

Чичероне называются в Риме проводники, показывающие достопримечательности, и объясняющие их иностранцам более или менее толково. Прим. авт.