Поздний гость: Стихотворения и поэмы

* * *

На берегу большой рекиС одеждой оставляю тело.Дрожат и шепчутся несмелоНад гладью водной тростники.И вот – переступил черту,В речном тумане молча таюИ уплываю, уплываюВ ликующую пустоту.Так это смерть? Но ясный деньВ меня проник теплом и светом,И ночь моя – простая теньВ простом и светлом мире этом.Все – глубина и синева,Слегка одетая волною,И только узкая траваПлывет, качается со мною.Здесь каждый стебель полон мной,И все полно моим дыханьем,Я проливаюсь в мир инойОдним безбрежным колыханьем.Колеблюсь в зыбкой глубине,Влекусь за облаком бегущим,И жалость смутная во мнеКо всем усопшим и живущим.

1937

* * *

Когда с работы он идет,Устало разминая ноги,Когда у стойки пиво пьет,Бранит погоду и налоги, —Кто в резких бороздах челаОтыщет след страстей мятежных?Кто в черноте одежд небрежныхУзнает тусклый след крыла?Увы, над гулкой бездной мираТысячелетия прошли,Изгнанник вольного эфираСтал пленным пасынком земли.Блеск рая, грозный мрак паденья —Зарыты в мутных тайнах сна, —Земная жажда разрушеньяЗемной душе его дана.И часто, заглушая речиПраздновраждующих сторон,В трескучий говор человечийКак нож вонзает слово он.И снова в кабачке убогом,Старинный спор не разреша,В единоборство с мертвым БогомВступает мертвая душа.Его никто не прерываетОтветный голос не звучитВнимательная ночь молчит, —Но солнце в мире убывает.

1937

Сивилла

Весь день молола нянька вздор, —Ребенку будет очень худо,Недаром с некоторых порЕй снятся голоса «оттуда».И правда, в дом вошла беда —Ребенок умер от желтухи,Не глядя на ночь, господаПрогнали вещую старуху.Она простилась кое-как,Не причитала и не выла,В ночную стужу, в дождь и мракУшла косматая Сивилла.А ветер ей слепил глаза,Срывал со свистом покрывало —Как будто в мире бушевалаПророчеств тайная гроза.

1938

* * *

В зеленом зареве листа,В губах, и в воздухе, и всюдуТакая легкость разлита,Такое трепетное чудо!Струится золото и медь,Сияют розовые клены, —Так просто жить и умереть,Благословляя все законы.Осенний жар, осенний хладЗагаром обдувает щеки, —Каких потерь, каких наградНезабываемы уроки?И этот день, – не все ль равно,Что будет к вечеру иль к ночи?Что не иссякло – то полно,А радость горя не короче.

1938

* * *

Бегу пустыней переулкаИ рассуждаю сам с собой,И, камнем отраженный гулко,Мой голос кажется трубой.– Ну, что же, наступили сроки?– Где эти ангелы твои?А ветер бороздит мне щекиОжогом ледяной струи.И ангел бронзовый на башне,Обросший инеем и льдом,День этот, как и день вчерашний,Возносит в сумерки с трудом.

* * *

Недаром целый день вчераСнаряды падали так близко,И из-за черного буграВ тумане возникала вспышка.Враги сегодня тут как тут,Все поле трупами пестреет,И через несколько минутНас пулемет соседний сбреет.– Картечь, картечь! – Уже замкиДают отказ и заедают,Уже голодные штыкиО чьем-то жребии гадают, —Но вдруг из ближнего лескаКак будто холодком пахнуло,И чья-то чуждая рукаПрикладом сломанным взмахнула,Кольцом торжественно блеснула,И грудь моя исподтишкаГлотнула ветер – и вздохнула…Летит уланский эскадрон,Атака дочиста отбита,И, заглушая боль и стон,Смех обступил со всех сторон —И смерть до вечера забыта.Иду и воздух пью сосновый,Считаю листья на сучках,Лазурь томится в облакахВесной неповторимо-новой…Нет, сердце никогда не билосьС такой блаженной полнотой,Мой прошлый день – лишь сон пустой,В нем смерть моя – еще не снилась.

1937

Стихи к Пушкину

1

Не спится мне. Не знаю почему —Лежу всю ночь и комкаю подушки,Всю ночь гляжу в изменчивую тьмуИ вот – из тьмы ко мне приходит Пушкин.– Скакал всю ночь, цыганская судьба.Он бросил плащ и улыбнулся хмуро.– На сорок верст случайная изба,– Но даже в ней жандармы и цензура.О, легкий взлет горячечной мечты, —Мне сладостно в жестокой лихорадкеЗапоминать и смуглые черты,И разговор, текущий в беспорядке.– Берлин? Еще бы; так и в старину,– Российской музе странствовать не внове,– И я свершил прогулку не одну,– Был и Кавказ, и служба в Кишиневе. —Стучат часы. Бессонница и бред,Ползет рассвет, медлительный и скучный —Уж колокольчик замер однозвучный,И в коридоре топает сосед.

2

Шарлоттенбург, Курфюрстендам, – не верю, —Я выдумал, проснусь и не пойму. —Спой песенку, задумчивая Мэри,Как пела Дженни другу своему. —Блестит асфальт. Бессонница как птица,Во мглу витрин закинула крыло, —Вон, в зеркале, бледнеет и томитсяЕще одно поникшее чело.За ним – другой. Насмешливый повеса,Иль призрак ночи, иль убийца? Что ж,Когда поэт на Пушкина похож,То тень его похожа на Дантеса.

3

Немудрено. Ведь рифма не в фаворе,На почтовых и думай, и строчи – —В фельдъегеря поэта! Поскачи, —В Сибирь, к цыганам, к немцам, – что за горе?Так исстари. Такая участь наша,И умереть спокойно не дадут;Лет через сто – потомков правый суд,А в настоящем – ссылки да Наташа.Гони, ямщик. Добраться б до корчмы,Лучину вздуть и переправить строки.Уже метель запела о Пророке,И ветер жжет лобзанием Чумы.

4

Час замыслов. Работа бьет ключом.Час поздний муз. Скрипят тихонько двери.Косая тень склонилась над плечом, —Он снова здесь, задумчивый Сальери.Вошел – и замер. Чопорный сюртукБез пятнышка, перчатки без изъяна;В глазах – зима. Но в нервном взлете рукВся музыка, все ритмы Дон Жуана. —– Поймете ль Вы?– О, знаю, он поймет,Но не простит. Плотней задернет шторыИ с нежностью, с отчаяньем вольетВ напиток мой последний дар Изоры.

5

Да, им легко. Одна забота —На сердце наложить печать,В минуту гнева промолчать,Друг в друге вызывать зевоту.Несложный круг, пустое дело,И даже солью клеветыНе сдобрить пресной пустоты,Что этим миром овладела.Но если изредка, случайно,К ним ветер гостя занесет,Чья речь звучит необычайно,Чей взор глядит с иных высот,Чей путь проходит стороною,Поближе к безднам и звездам, —Какая ненависть волноюВскипает по его следам!И если он слегка запнется,Смутится яростной молвой, —Какая буря пронесетсяНад обреченной головой!Поэт. Клонясь над водопадом,Не пей обманчивой струи,Но утоли змеиным ядомУста засохшие твои.От колыбели до могилыК горчайшим ядам привыкайИ все, что лживым взорам мило,Правдивым взором не ласкай.Беги людей. Не их судьбоюЖивет твой одинокий стих;Лохмотья жалких риз твоихПусть делят музы меж собою.

6

Гляжу на смуглые черты,На чуть приплюснутые губы – —Быть может, север слишком грубоНе ценит южной красоты.О, как пленительно глядятГлаза из-под бровей широких,Какой живой и умный ядОбжег морщинистые щеки —Должно быть, правда, тяжелоСтремиться к тропику родному,Склоняя жаркое челоНавстречу ветру ледяному.Любовь двойная жестока,Кто вынесет любовь двойную?Нева прекрасна, но близка, —Мечта творит Неву иную.Сердцам ленивым красотаИ не нужна, и не доступна,Затем – высокая мечтаВсегда чужда, всегда преступна.Они дарят свою любовьЛишь мертвецам, и нет им дела,Что ими пролитая кровьДавно к любви их охладела.Все те же мы. И так же лгутУста холодные и злые,И так же мало сердце жгутНам осуждения былые.Мы не прощаем, не простим,Нам ненавистен лик поэта,Мы из притворства погрустим,Но не опустим пистолета.

Стихи о вдове[1]

Под вдовьим покрывалом чернымОна – как слабая трава,Лишь локон с торжеством упорнымХранит забытые права.Лишь ветерок легко вздыхаетНа хрупком трауре плеча,И вся она благоухает,Как погребальная свеча.Но сердце наше не как прежде,Движеньем новым смущено, —Она любила, ей даноЛюбить в монашеской одежде.И в ревности к былым мечтам,Румянящим ее ланиты,Отрадно мыслить мне: он там,Ты предана, ты им забыта.Я не люблю. Но может быть, —Живое чувство сокровенно – —Еще я мог бы полюбитьИ преданно, и вдохновенно.Но светлую судьбу твоюНе наша воля омрачила,Но в призрачном твоем краюТы жребий свой не нам вручила.Поникшая на рубежеДвух бездн, враждующих от века,Ты стала символом ужеДвух назначений человека.Какая вечность над тобой,Какие тайные внушенья?Твой каждый день, твой час любой —Связь творчества и разрушенья.А я, моя земная кровь,Томлюсь и нежностью и страхом, —Я жду, не улыбнутся ль вновьГлаза, склоненные над прахом.

Десятый круг

– И я сошел безмолвно и угрюмоВ десятый круг. Там не было огней,Был воздух чист. Лишь где-то меж камнейМертво блуждали шорохи и шумы.Вотще смотрел я напряженным взоромПо сторонам, – ни крючьев, ни смолыЯ не нашел в прохладном царстве мглы.Здесь ад казался просто коридором.Под сводами готическими строгоКлубился мрак. Искусная резьбаВенчала медь граненого столба,Давившего в железный брус порога.Но, отойдя подальше в глубину,Заметил я во впадинах гранитаКвадратные окованные плиты.То были двери, – я нажал одну.Учтивый бес помог мне неохотно,Робел ли он? Не знаю. ТяжелоПлита осела. Бледное стеклоВысокий вход затягивало плотно.Как в зеркале предстали предо мнойДве плоскости, – паркет оледенелыйИ потолок, однообразно белый, —Два зеркала с потухшей глубиной.В потоке жидком неживого света,Там чья-то тень, похожая на сон,Брела понуро. – Тише, это он, —Шепнул мне бес, и я узнал Поэта.Затерянный в жестокой тишине,Он бредил вслух божественным размером,Но на челе его, как пепел сером,Жар музыки чумой казался мне.Порой как будто рядом проплывалаДругая тень. Тогда его рукаВздымалась бурно, нежная строкаЗвенела четким голосом металла.Но нет, но нет. Невидимые стеныНа горизонте замыкали круг,Здесь умирал без эха каждый звук,И были все созвучия – мгновенны.Его стихи струились в пустоту,Легко скользя по чертежу паркета, —Когда же грань насквозь была пропета,Она молчаньем жалила пяту.Так он бродил, без цели и отрады,Не услаждая слуха ничьего,И распадалось творчество егоНа ребусы немые и шарады.И понял я. И тайно содрогнулся,Прижался к бесу в страхе и тоске – —Он запечатал скважину в замке,Поморщился и криво улыбнулся.

Париж

1939-1960

* * *

Не надо вечности. ТомитсяБессмертием душа моя,Она не хочет и боитсяПовторной муки бытия.Как будто знает знаньем смутным,Что ничего страшнее нет,Чем этот в нашем сне минутномПочти неразличимый свет.Из поколений в поколеньяОна измену и любовь,Их ложь и блеск, прощает вновьЗа право самоистребленья.1939

* * *

Влюбленных парочек шагиМотив столетний выбивают,Правдоподобные врагиДруг друга шпагой убивают.Кругом поэты собралисьВ дрянных плащах, в дырявых шляпах, —Рифмуют брань, рифмуют запах, —Они совсем перепились – —И, розой скомканной играя,Красотка из монастыряЗовет на помощь, умираяВ лучах кривого фонаря.И медленно из-за угла,От полусгнившего фонтана,Тень жулика иль д’АртаньянаЗаносчиво к ним подошла.Тень черная на фоне рыжемС боков отчетливо видна, —Над романтическим ПарижемСредневековая луна.Мой друг, скорее на коней!Лишь звон и гром вдоль улиц сонных,Во весь опор в страну влюбленных, —Гони сильней, гони сильней!

* * *

Дырявый зонт перекосился ниже,Плащ отсырел, намокли башмаки.Бурлит фонтан. Весенний дождь в Париже, —И девушке не избежать рукиЕще чужой, еще немного страшной, —Она грустит и отступает прочь, —И с лесенкой фонарщик бесшабашныйИх обогнал, и наступила ночь.Сгущая мрак над улочкой старинной,Бесцветные, как рыбьи пузыри,Висят цепочкой тонкой и недлиннойНенужные влюбленным фонари.Всю ночь шумят деревья в Тюльери,Всю ночь вздыхают где-то на Неглинной.

* * *

Всю ночь парижская веснаИсходит сыростью и мглою,Внизу неслышная волнаКак бы подернута золою.Легко качаются дома,Река туманом затянулась, —Ты наклонилась и самаМоей руки почти коснулась.Что скажешь, мой неверный друг?Ночная мгла к устам прильнула,Ночная тьма порочный кругДо безнадежности сомкнула.И что отвечу? На мостуМеж двух разлук, меж двух прощаний?Погасит ветер на летуСлова напрасных обещаний – —Еще творим судьбу одну,Одним дыханьем жадно дышим,Но розно видим, розно слышимВ тумане вставшую волну.

1939

* * *

Ты будешь помнить ветер встречный,Парижских улиц фонари,Любовь, что длилась до зари,Прошла с зарей и стала вечной.Самой себе наперекор(Быть может, только в грезе сонной)Услышишь ты свой плач влюбленный,Увидишь пристальный мой взор.О, не напрасно на прощаньеТы ожила иль умерла, —Я взял лишь имени звучанье,Взамен оставил два крыла.Лети! Пускай другим навстречуЛети, – пускай к чужой судьбе, —На всех дорогах я отвечуЗнакомым голосом тебе.И будут сны мои твоими —В моей стране забвенья нет, —Лишь ослепительное имя,Лишь оглушительный рассвет.

1939

* * *

Твоя ленивая враждаПочти похожа на участье,Но тайно мыслишь иногда, —Моя беда, мое несчастье.И долго смотришь на меняС нетерпеливым раздраженьем,И мстишь открытым униженьемЗа блеск утраченного дня.Все бывшее небывшим стало,Болотным паром изошло, —Ничто души не потрясло,Привычных чувств не надорвало.Ни перемен, ни новизны,Весь мир как бы подернут скукой, —Мы равнодушно, без вины,Прощаемся перед разлукой.Нет, не любовь, – мечта о ней,Томительная неудача,Но сердце тем щемит больней,Чем меньше жалобы и плача.Увы, меж площадных зевакМы жить хотим не очень сложно,И любим мы – неосторожно,И ненавидим – кое-как.

1939

* * *

Бродяга праздный на мостуОкурка жаркого не бросит,Не брызнет искра в темноту,Прохожий имени не спросит.Обозначений и приметНе жду и не хочу, пожалуй. —Простой вопрос, простой ответ,Нечастый дождь и ветер вялый – —Но, Боже мой, как все не то,Как все навек непоправимо!Твое лицо, твое пальто,Твои ладони – мимо, мимо – —

1939

* * *

Бредет прохожий спотыкаясь,Хохочет женщина спьяна, —В широкой луже, растекаясь,Ночь мутная отражена —Но так сверкает нестерпимоМне видимая высота, —Что я склоняюсь (мимо, мимо) —Над черным выступом моста – —И медленно, без напряженья,Заламываю руки я,Как бы для взлета иль круженьяНад этим дымом бытия.И прочь летят, как ветер встречный,Как вышина и глубина, —И женский крик, и мрак заречный,И все земные имена. – —Мне все равно, что завтра будетПри лгущем освещеньи дня,И кто полюбит (иль забудет)Мое паденье и меня.

1940

* * *

Прощальной нежностью не скороСогрею слабую ладонь, —Цветы жестокие раздораГубами легкими не тронь.Они не сыростью веселой,Не ранней свежестью полны, —В стекле туманном стебель голыйБез запаха и без весны.К утру они дышать устанут,Свернутся в безобразный жгутИ потускнеют и увянутИ белым снегом опадут.Случайный ветер их развеет,И даже мертвая рукаНе оживит и не согреетДуши заклятого цветка.

* * *

Крикливых дачниц голосаВ сосновой чаще отшумели,Лежу и слушаю. ОсаКружится надо мной без цели.В лицо струится синева,Весенний дым в ресницах тает,Сквозь тело легкое траваПочти неслышно прорастает.Все трепеты и все влеченьяУже проходят сквозь меня,И жар небесного огня,И лед подземного теченья.Деревья густо оплелиМеня пушистыми корнями, —Так длится день, и дни за днями,Так длится музыка земли.И в мире этом, в этом сне,И непробудном и глубоком,Где стала мысль зеленым соком,Живая вечность снится мне.

1939

* * *

Моих разомкнутых ресницДалекий полдень не тревожитИ разбудить меня не можетГортанный говор горных птиц.Меж пальцев скупо прорастаетПучками жесткими трава,Лавина снежная едваМеня касается и тает.Ни образов, ни сновиденийМоей пустыне не дано,Все чуждо мне, и все равноНе возбуждает сожалений.Когда ко мне слетаешь тыС раскаяньем и со слезами,Гляжу незрячими глазамиЯ на забытые черты.Моей Тамары легкокрылой,Моей княжны, не узнаю, —Лишь смутно слышу голос милыйИ клятву робкую твою.Я скован каменной громадой,Я сплю, – и горные ручьиЗабвеньем дышат и прохладойВ уста безмолвные мои.

1940

* * *

Покрыта лужица ледком,Но каплет с крыши понемногу – —Готовясь в дальнюю дорогуДуша не плачет ни о ком.Земли былые искушеньяКак утренний ледок дробя,Я весь во власти отрешеньяИ от земли, и от себя.Гляжу как бы прозревшим окомНа скудный городской рассветИ знаю: в холоде высокомНи мести, ни прощенья нет.Лишь тучу ветер в небе гонит,Мерцает поздняя лунаИ, как неверная жена,Лик помутневший долу клонит.

1940

* * *

На дымный луг, на дол холмистый,На дальние разливы рек,На облако в лазури чистойГляжу из-под тяжелых век.И душу подозренье гложет,С холодным борется умом – —За этой рощею, быть может?За этим, может быть, холмом? —Там, там, где ельник синеватыйВозник зубчатою стеной,Занес впервые страж крылатыйСвой грозный пламень надо мной…С тех пор изгнаннику не надоНи райских, ни иных цепей,Душа на все теперь скупейИ даже мудрости не рада.Давно довольствуясь судьбою,Свободно жребий мой влачуИ больше спорить не хочуНи с ангелами, ни с собою.Пусть светит день, растет трава,Я ни о чем не сожалею, —Я знаю, – райские праваЗемных бесправий тяжелее.Но всюду, где, как в оны дни,Земля цветет красой, тревожно, —Я ставлю ногу осторожно,Боясь лукавой западни.Я ничего не забываю,Но тяжбы с прошлым не веду,Я равнодушно, на ходу,Мое бессмертье изживаю.

1940

* * *

Какой свободы ты хотела,Когда, страдая вновь и вновь,Ты трепетала и летелаИ падала, моя любовь?Забудь сердечные преданья,Смотри, как льется млечный свет, —Там в колыбели мирозданьяНи смерти, ни бессмертья нет.Все связано и подчиненно,И та звезда, и солнце тоВ высоком рабстве неуклонноБегут в начальное ничто.Именованье до рожденья, —И чье бы имя ни взошло —Ни выбора, ни принужденья,Но неизбежность. Но число.Все домыслы и все гаданьяК одной разгадке приведут:Свободы нет ни там, ни тут,Моя любовь, мои страданья – —

1943

* * *

Струится солнце вдоль ствола,Шумит в лазурь листва густая,А у корней кольцом легла,Свернула крылья, замерлаЗмея пурпурно-золотая.Ей снятся чахлые сады,Колючий снег в пустыне горной,И в пропасти туманно-чернойГлухие выкрики беды.Все, чем земля заражена,Что тяжело наружу рвется,Во тьме пророческого сна,Как сердце, судорожно бьется.Клокочущая пена злаВсползает, как по трубам тесным,По узким скважинам древесным,По жилам вздувшимся ствола.И, округляясь в море света,Таинственный огромный плодПодрагивает и вот-вот,Как яблоко или планета,К змеиным крыльям упадет.Он упадет и разобьется, —Скорей же рви его, сорви, —Пусть боль болит, и смех смеется,Пусть горла тонкого коснетсяНеотвратимый нож любви.

1944

Трубочист

На крыше острой, за трубойО чем-то трубочист болтает,Над ним небесный шар взлетаетЛегчайшей птицей голубой,Щебечет ласточкой веселойИль жаворонком в высоте, —И запад синевой тяжелойДрожит на радужном хвосте,А из трубы, как бы с разгону,Прямая пальма вознеслаСвою ветвистую коронуНа дымном золоте ствола.Под ней все тени золотисты,Ручей прозрачен и глубок,И щедро греет трубочистаЛадонью пламенный восток.Пусть так, пусть так. ДомохозяинДавно сомненьями объят, —Его преследует набатКрикливых, городских окраин.Зачем безумец наверхуМешает миру голубомуКак звонкогривому стиху,Гулять по розовому дому?От малой спички восковойДуша могла б воспламенитьсяИ так же тяжело, как птица,Лететь за радугой кривой.

1944

* * *

Решеткой сдавлено окно(Так душат жертву ночью черной),В стене угрюмой и упорнойПолупрозрачное пятно.Там жмется мир белесоватый,Одетый в сумерки и мглуВ нем солнце желто-бурой ватойПрилипло к мутному стеклу.Деревья, облака и поле,Все, что шумит в свободном сне,Обезъязычено в неволеВ замазанном моем окне.Но, рабством длительным наскуча,Я углем на стене тайкомРисую море, лес и тучу,Ладью на берегу морском.Я долго дую в парус белый,И вот – бежит моя ладья, —Счастливый путь, кораблик смелый,За счастьем отправляюсь я.И снова мир прозрачный дышитВ текучих водах и песках,И ветер радугу колышетВ живых, гремучих облаках.Морской лазурью воздух тронут,Кипит веселая корма,И в белой пене тонут, тонутОкно, решетка и тюрьма.

1944

Тюрьма Френ

* * *

В тюрьме моей, во мраке черном,Лежу и не смыкаю глаз,А время молотом упорнымДробит мой умывальный таз.Я тяжких капель не считаю,Двойного ритма не ловлю, —Я в полночи иной мечтаю,Я в вечности иной люблю.Непроницаемой стеноюМир от меня отъединен,Но в крупных звездах надо мноюТворится новый небосклон.И бестелесной плотью чистойЯ рею в голубом луче,И солнце розой золотистойСверкает на моем плече.

1944

Тюрьма Френ

* * *

По ветра прихоти случайнойВкруг оголенного стволаКружись, душа, в погоне тайнойЗа тем, чего не обрела.И в диком шуме непогодыСквозь эти сучья и кусты,Быть может, вдруг услышишь тыВнезапный вопль такой свободы,Такой жестокой чистоты…

1945

* * *

Предвестник осени туманной,В дырявой шляпе всех мастей,Он покоряет речью страннойСердца торговок и детей.Словечки, выходки пустые,Вся жизнь зачахла в пустяках, —Две розы, синью налитые,Мерцают на его щеках.Он ловко щелкает мелкамиИ к удивлению зевакНа тротуаре (натощак)Выводит даму с завитками,Гербы, оленей и собак.Глазеет улица беспечно,Оценивает мастерство, —Но, как творец, недолговечноЗемное творчество его.Цветистой радугой сверкая,Рожденное из ничего,Оно влечет, не увлекая,И, в мертвом мире возникая,Согласно с миром – и мертво.

1945

* * *

Жестокой верности не надо, —Оглохший от сердечных гроз,Я в белый пламень водопадаБросаю клочья красных роз.Они летят со звоном странным,С воздушным шорохом туда,Где брызжет облаком туманным,Вскипает горная вода – —Как этот шум, полна тревогиМоя невнятная любовь, —Для горной встречи без дорогиПалатки мирной не готовь.Мы разойдемся молчаливоНа срыве каменной тропы,И первый ветер торопливоСметет и розы и шипы.Мы станем вновь, чем прежде были, —Ты – слабым лепетом ручья,Столбом гремучим брызг и пылиВ пустом ущелье стану я.

1946

* * *

В раю холмистом, меж сиреней,Печаль, томленье и лазурь,Земля во власти испаренийЕще полудремотных бурь.И я, травы не приминая,Спешу к негромкому ручью, —Мое крыло – волна льняная,Я ношу легкую моюСо вздохом ветру отдаю.Лечу бесплотный, невесомый,Вновь звездоокий, и скорблю, —Зачем я здесь, зачем я дома?Зачем я рая не люблю?Зачем в душе одно виденье,Один лишь сон, из года в год, —В листве зеленой жаркий плодГотовит тяжкое паденье – —Под эхо гор, под грохот водМое свершится пробужденье.

1946

* * *

Я вам признался, против правил,Что молодость не снится мне,Что я в любви порой лукавил,Любил и жил как бы вчерне – —Не грустно ль вам, моя забота,От слова, сказанного зря?Где чувств начальных позолота,Любви высокая заря?Без умысла иль шутки радиВы нежно тронули рукойВолос седеющие прядиНад увядающей щекой.И от невольного движенья(Как будто пронесли свечу)Припавши к вашему плечуЯ тишины не замечаю,Пусть, каждый про себя хранит, —Вы наливаете мне чаю,И ложечка звенит, звенит – —

* * *

Упала чашка с тонким звоном,Хрустят осколки на полу.(Ах, в нашем мире все с наклоном.)Стекает жидкость по столу.День разрушенья. Пылью серойВсе наши чувства полегли, —Но если мерить полной мерой,Но если на краю земли,На самом полюсе, быть может,В гиперборейской простоте,Где даже верность не тревожит,Где все не то, и мы не те,Где музыка дугой огромнойНебесный подпирает свод, —Могли бы мы? Хотя бы скромной,Привычной, нежной, – круглый год,До старости, до смерти самой,До полной седины земли, —Могли бы мы? Простой, упрямой, —Как любят все, как все могли – —

Вальс

А, вальс Шопена – – Нотный листВ слезах чернильных и чахотке – —Высок Париж, и воздух чист, —Повисла роза на решетке.Печаль на Люксембургский садГлядит поломанной игрушкой,И сторож развлекаться радПровинциальной погремушкой.По-польски в нежной синевеФонтан вполголоса болтает,Ребенок ласковый в травеПокашливает и мечтает.Седой старик следит за нимС лицом неумолимой славы,И борода его как дымРазбитой пушками Варшавы.Проснулась музыка в окне,Слетает в мир рояль крылатый,Час сумеречный в тишинеСклоняет профиль виноватый,А, вальс Шопена – – Я молчу, —Но ты запела, ты припалаК его любви, к его плечу – —Ты от любви моей устала.

1955

* * *

С плащом и палкой кое-какПовесил сердце я в прихожей,И вот вхожу, на всех похожий,Зевака праздный средь зевак.Сижу в гостях за чашкой чая,Платочек даме подаю.И вдруг со страхом замечаюПод дверью темную струю.За дверью горничная бродит,След затирает на полу —Не сердце ль кровью там исходитВ затоптанном чужом углу?О, как ты мог? Уйди отсюда,Стул по дороге отшвырни,Беги, мечтательный Иуда,Пока не поняли они.На улице столбом тяжелымГуляет дождь, колотит град, —Деревья на бульваре голомБушуют с бурей невпопад – —Дыши, – вбирай в себя глоткамиШирокий ветер всех дорог,Живи громами иль веками, —О, как ты мог! О, как ты мог!

1952

* * *

Мой вечер тих. Невидимых ветвейНевнятный шорох следует за мною,Воспоминанья робкий соловейВполголоса томится за спиною.Я не вздохну. Неосторожный жестНарушит, может быть, очарованье, —Офелия, как много в мире мест,Где назначают призраку свиданье.Меж двух домов беззвездная река,В ней грозный факел отражен тревожно,А ты плывешь, как облако легка,Как водоросль слаба и невозможна.О, ты плывешь, в бессмертье заперта,За четырьмя замками иль веками, —Лишь с фонарей венчальная фатаЛетит в лицо туманными клоками.Поет тростник на темном берегу,Дает сигнал к отплытию, и скороЯ дымную звезду мою зажгуНад рухнувшей твердыней Эльсинора – —И вот сосед, мечтательно жуя,Проветриться выходит после чаю, —– Да, это ночь, – он говорит, и я– Да, это ночь, – как эхо отвечаю.

1953