Поздний гость: Стихотворения и поэмы

Владимир Корвин-Пиотровский

Поздний гость

Стихотворения и поэмы

Редакционная коллегия серии:

Р. Берд (США),

Н. А. Богомолов (Россия),

И. Е. Будницкий (Россия),

Е. В. Витковский (Россия, председатель),

С. Гардзонио (Италия),

Г. Г. Глинка (США),

Т. М. Горяева (Россия),

A. Гришин (США),

О. А. Лекманов (Россия),

B. П. Нечаев (Россия),

В. А. Резвый (Россия),

А. Л. Соболев (Россия),

Р. Д. Тименчик (Израиль),

Л. М. Турчинский (Россия),

А. Б. Устинов (США),

Л. С. Флейшман (США)

Издательство искренне благодарит

Юрия Сергеевича Коржа и Алексея Геннадьевича Малофеева

за поддержку настоящего издания

Составление, подготовка текста, послесловие, примечания:

Т. Венцлова

I. Лирика

Стихотворения

Осенняя мелодия

Ночь длинней, утро в тучи одето…В небе меркнущем стаи гусейПроводили увядшее летоЗвонкотрубною песней своей.Уж осыпались бледные клены,Лес развенчанный дремлет во мгле;Все задумчивей тихие звоныРаздаются на ближнем селе.Отсыревшие за ночь овиныМолчаливо грустят на заре…Пожелтевшая ветка рябиныЗамерла в голубом серебре.Тянет взор в помутневшие далиНа простор обнаженных полей,И забытые сердцем печалиВновь проснулись, но только больней.

Зачарованные мгновения

Когда осенними ночами,Устав от тщетной жажды сна,Я воспаленными очамиГляжу, как бьет в окно сосна;Когда в неясном ожиданьиСлух робко ловит листьев шум,А грудь в предчувствии страданьяТеснит наплыв повторных дум;Когда мгновенья застывают,Как длинный ряд жемчужных слез,И сердце больно цепь сжимаетБылых надежд и смятых грез, —Тогда в мозгу моем усталомВстают иные вечера,И ранят грудь змеиным жаломСледы ушедшего вчера…Я помню: осенью глухоюМы разошлись без слез, без слов,И я не высказал с тоскоюТого, что выплакать готов.И вот в молчаньи ожиданьяИ в безысходности тоскиЯ знаю, как родны страданьяО тех, кто страшно далеки.Но все ж зачем такой прекрасной,Такой возвышенной мечтеДаны в удел лишь плач безгласныйИ скорбь в житейской суете?

Одиночество

Ветер тучи нагоняет,Мелкий дождик без конца…Гнется чахлая березкаУ поросшего крыльца.Мокрый пес дрожит от стужи,Цепь тяжелая визжит;Желтый лист с дерев слетаетИ по воздуху кружит.Я в аллее почерневшейЦелый день брожу один;Вид уныл: забор подгнившийДа заброшенный овин.Скучно, скучно в день осеннийСлушать ветра тихий стонДа соседней деревенькиКолокольный перезвон.Дома пусто, неуютно,Затуманено окноИ дымит камин осевший,Не топившийся давно.Зябнут руки, ноги стынут,Книга валится из рук…Писк мышей в подполье слышенДа намокшей ставни стук.Целый вечер ждешь тревожноЗвука ржавого петельИ ложишься без желаньяСпать в холодную постель.Но не спится; чутким ухомЛовишь жалобу дождяИ дрожишь при вое ветра,Как пугливое дитя.Никого… Быть может, завтраДруг проведает меня…И тревожно засыпаешьДо тоскующего дня.

Русская песня

По долам, по холмам, по дремучим лесамЛьется русская песня широкая,То, как смех, прозвенит разливным серебром,То заплачет, как вьюга далекая.Не в богатых чертогах родилась она,В вихре пламенном шумного пира,И не пелась она ни в роскошных дворцах,Ни средь пышного блеска турнира.Трубадур молодой в благовонных кудряхНе знавал этой песни могучей,Этой песни, что буйным весельем кипитЧто тоскует тяжелою тучей.В этой песне поется про вольный простор,Про любовь да про горькую долю;Ветер песню подслушал и в поле унесИ развеял по чистому полю.А слагалась она среди темных дубрав,Среди нив золотых бесконечных,Среди снежных степей, под небесным шатром,Да у рек голубых быстротечных.Этой песней баюкала ночью дитя,Наклонившись над пряжей, родная;Буря жалобно выла в осенней ночи,Монотонно напев повторяя.С этой песней стучали в лесах топоры,Серпы искрились, косы звенели;Эту песню, сражаясь с могучим врагом,В час последний бестрепетно пели.Умирали певцы; под травой-ковылемОтдыхают их кости от боя,Но жива наша песня и крепнет онаСредь могил и степного покоя…Да и было что петь нашей песне родной!Степь без края от моря до моря,Где орлам лишь летать, буйным ветрам шуметь,Звонким вьюгам гулять на просторе!Небеса голубые, поля да леса,Многоводные реки да нивы, —А у рек над водой тихо вербы шумятИ тоскуют плакучие ивы…Оттого-то тоска в нашей песне роднойБесконечна, как синее море,Оттого-то и смех в ней и радость звенитИ печалится горькое горе.Оттого-то могучи так звуки ееИ задумчивей ночи осенней;Льются плачем они, серебром разливным,Соловьиною трелью весенней.

К Родине

Никогда не увижу родных я полей,Не увижу, как нива под ветром бежит,Не увижу свободных раздольных степей,Не услышу, как песня звенитНад рекою уснувшей, как волны шумят,Как рыдает певец соловей…Не увижу я больше отчизны своей,Не вернусь никогда я назад.Опустеет мой дом, и плющом зарастет,Развалившись, осыпавшись, свод.Будет ждать меня долго на ржавой цепиВерный пес, мой покинутый друг;Ветерок пронесет по безбрежной степиВздох последний затаенных мук,Что из губ побелевших средь пасмурных грезПри прощанье последнем нежданно слетел…Да, я помню, о счастьи когда-то здесь пелСоловей, задыхаясь от слез.А теперь так все пусто, уныло кругом,Всюду холод, забвение, сон.Но довольно! Вперед, на чужой стороне,Под покровом печальных полей,Суждено навсегда успокоиться мне,Отдохнуть от кручины своей.Надо мною холодное небо шатерБесконечный свой бросит, туманная дальОбоймет все кругом, холодна, как печаль,И закроет вершины далекие гор.Облака, что на родину быстро плывут,Будут знать, где нашел я приют.

Из Окна

Сквозь жемчужные узорыМерзлого окнаСтепь широкая, как море,Далеко видна.Между белыми буграмиВ голубой далиСветло-синими коврамиТени залегли.И, серебряной волноюВыткав неба свод,Месяц яркий над землеюМедленно плывет.

Полынь и звезды

Елизавете Борисовне Маковской

I

* * *

Я променял уют надежной кровлиИ молодой, облитый цветом садНа невода бесплодной звездной ловли,На синий дым, кадящий в звездопад.Пути мои неслышны и незримы,Полынь и терн их густо оплели.И шествуют немые серафимыВослед за мной туманами земли.Быть может, там, за дальнею горою,Еще цветут безветренные дниИ белый дом, овеянный зарею,Струит в закат прощальные огни.Я все отдал за звездную пустыню,За тень крыла, за отзвуки шагов;Я пью вино, пронзенное полынью,И горький мед безводных берегов.

Святой Георгий

Святой Георгий! Лунный щит,Молочно-белый конь из вьюги…Мороза радужные дугиЦветут на лилиях ланит.Святой Георгий! Реют хлопья,Трепещут крыльями у плеч…Звенящий ветер точит мечО среброкованые копья.Святой Георгий сходит с гор;В долине яблонь веет медом,И белый год летит за годомВ холодно-радужный простор.Дымятся вынутые соты,Пылают свечи дольных дней…Чтоб стало пламя холодней —Я трону воск копьем заботы.Когда же в зреющем садуНальются яблоки тоскою —Я вновь к нагорному покою,К вершинам снежным отойду.

* * *

Я сжег себя на медленных кострах,Отдал себя всем ветрам и дорогамИ по полю развеял серый прахДуши моей, взыскующей о многом.Уста мои сдружились с немотой,И насмерть слух молчаньем черным ранен;Луна взойдет над древней пустотой —Мне зов ее понятен и желанен.В дыхании размеренных ЧасовОдин закон, заложенный судьбою:– Ни чисел нет, ни меры, ни весов,И все дела – развеются с тобою.

* * *

Сушит губы соленая мгла;Я тебя провожу до порога;Знаю – будет, как смерть, тяжелаПредстоящая утром дорога.Ты нескоро вернешься домой;Твой корабль осужден на скитанья, —Посмотри, кто стоит за кормой,Чье над парусом веет дыханье.Посмотри, чье струится крылоНад разорванной пеной прибоя,Как темно и недвижно челоУ того, кто идет за тобою.

* * *

Ты живешь в омраченной долинеУ широкой и темной реки;Я покорно пришел к тебе нынеВ неживые немые пески.Я пришел отдаленной дорогой —Через степи, моря и костры,Чтоб склониться на берег отлогийИ принять огневые дары.Я молчанья морей не нарушу,Проглочу исступленный свой крик…О, зажги мою слабую душу,Мой бессильный и робкий язык!

* * *

Вновь в мою неприбранную кельюТы вошел, суровый серафим;Из гранита высечена челюсть,Меж бровей клубится серый дым.Веет ветр от неподвижных крылий,Меч времен в опущенной руке,Мертвый нимб из раскаленной пылиИ печать пространств на языке.Погоди. В развернутый свой свитокВ скорбный час меня не заноси;Дай допить отравленный напиток,Дай мне ржавой горечи вкусить.Пусть заката пламенные змеиМне изгложут сердце до конца;В этот час коснуться я не смеюТвоего гранитного лица.

* * *

Дышу сухим песком пустыни,Бреду за тяжкою арбойВослед неведомых мне скинийПутем, указанным Тобой.Лижу запекшиеся губыКонцом кровавым языкаИ слышу скрип, и окрик грубый,И шаг медлительный быка.Я изнемог, но не отстану,Жестокий полдень претерплю,Или посыплю солью рануИ жажду кровью утолю.

* * *

Через пропасти – к горным вершинам,К снеговой непорочной заре!На вознесшейся в небо гореОбвенчайся с Женою и Сыном.Если слабое сердце боитсяЛедяных осиянных мечей, —Окуни его в холод криницы,В звонкоплещущий горный ручей.И, одевшись в нетленные ткани,Позабудь о тернистой земле,Где неведомый путник по мглеПростирает пронзенные длани.

* * *

Ты хотел. Я лишь вызрел на нивеОброненных тобою семян;Лишь стрела на звенящей тетиве —Я твоими хотеньями рьян.Не суди, не меняй же уклонаПредрешенных в начале путей, —Я в ряду твоих бедных детей —Всех послушней веленью закона.

* * *

Я не знаю любви, я любви не хочу;Я один на вершине, средь мрака,Подставляю чело ледяному мечуНадо мной запылавшего Знака.Что мне в женских устах и приветной руке,В дальних радостях звонкой долины?Я во льдах причащаюсь Великой Тоске,Вознесенный, Забытый, Единый.Мое сердце, как чаша, до края полно;Не пронзайте ж мне сердца любовью, —Иль оттает оно, или дрогнет оноИ зальет вас дымящейся кровью.

* * *

Как-то свеж, но по-новому горекЭтот ветер, развеявший день,Будто горечь любовную пролилВ золотую октябрьскую тлень.Будто брызнул мучительным ядомВ затуманенный лик тишины, —Иль то плачет растерзанный дьявол,Оседлавший обрывок луны?Этот ветер! Душа моя стынет, —Я, быть может, лишь призрак давно…Я отравлен напитком полынным,Что любовь подмешала в вино.

* * *

На тебе снеговую парчуИзукрасили лунные тени;Как-нибудь доплыву, долечу,Как-нибудь доползу на коленях.Ты меня не кляни, не гони,Огляди мою тяжкую ношу, —Все безмолвно к ногам твоим сброшу —Ночи, утра и пьяные дни.

* * *

Вижу в блеске далекой зарницыДовершенного странствия цель;Обожженное тело томится —Жестока огневая купель.Скоро ризы багровые скинуИ, разжав облегченно ладонь,Свое дымное сердце закинуНавсегда в твой холодный огонь.

* * *

Есть такая Голубая долина,Ласковая, как слово – мама;Это в ней Господь нашел глинуДля сотворенья Адама.Я не знаю, как она зовется —Может быть, любовью или смертью,Только нигде так сердце не бьется,Как под ее голубой твердью.И когда мне приснятся рябины,Что видел я дома когда-то,То значит – брат из Голубой долиныПожалел своего земного брата.И если сон подарит меня словом,Что слышал я в колыбели,То значит – под светлым кровомВ той долине его пропели.

* * *

И вновь приду к тебе небитыми путямиСтепей раскиданных, нерубленных лесовИ вновь подслушаю вещанье голосовВетров, играющих с отцовскими костями.Пойду в углы твои. Растению и зверю,И камню каждому снесу печаль свою,И вновь, о, Родина! в твой дальний скит поверю,И в ключ живой воды, и в мертвую струю.

* * *

На запад солнца иду в пустыне,Закатной ризой мой путь одет;Благословен ты всегда и ныне,Благословен ты, Вечерний свет.К тебе я жертвой иду вечерней,Душа молитвой опалена, —Даруй мне розы кровавых терний,Дозволь печали испить до дна.На месте казни еще так многоНе освященных страданьем мест, —О, если б рядом с распятым БогомСобой заполнить вселенский крест!Но в час последний, но в час заката,Когда полнеба сгорит в огне,Пронзи мне сердце мечом возвратаИ дай на землю вернуться мне.Чтоб с новой скорбью в пески пустыниНа опустевшей твоей землеЯ мог смиренно, всегда, как ныне,За тихим светом идти во мгле.

* * *

Быть может, мне завещаны печали,Быть может, мне завещаны грехи, —Зарю мою так горестно встречалиПод окнами чужие петухи.Быть может, мне завещаны деянья, —Я помню ночь в грохочущем огне,И странное жестокое сиянье,И всадника на облачном коне.Быть может, я – лишь вестник чьей-то воли,Лишь отзвуком рожденный перезвон,Лишь пыль в луче, лишь терпкие мозолиНа длани, сеющей Его закон.Не знаю я. Но, может быть, недаромПути мои запутались в дыму,И жизнь моя отмечена пожаром,И мысль моя возносится к Нему.

* * *

Тебя я видел, но не помню,Быть может, ты – мой первый сон, —Но я в твою каменоломнюПринес ославленный мой звон.Быть может, горные громадыОтветят эхом на слова,И к новым песням водопадаТвоя склонится синева.И станет правдой сон долины, —Восстанешь молнией в горахИ жизнь вдохнешь в сосуд из глиныИль сокрушишь его во прах.

* * *

Я не верю, не верю, не верю!Ты не хочешь, не можешь помочь, —Ты смеешься за огненной дверьюНад ушедшими в снежную ночь.Ты изверился в собственной властиУправлять мировым кораблем, —Ветры рвут оголенные снасти,Правят бездны разбитым рулем.И зачем ты слепишь мои очиЛедяными мечами зарниц?Есть в пространствах дороги короче,Чем дороги твоих колесниц.Я не верю, не верю, не верю!Пусть я в бездне седой потону,Но пылающим сердцем измерюЛедяную ее глубину.

* * *

Ты летишь к неживому созвездью,Где клубится предельная мгла, —И взывает архангельской медьюКаждый взмах ледяного крыла.И повсюду, где вздетые рукиПризывают покой на миры,Ты роняешь холодные звукиРавнодушной последней игры…Труби, труби! Ответные звучаньяМой черный плащ взметнули и сожгли…Труби, труби! Я плачу от молчаньяМоей глухонемой земли.

Святой Георгий

Вьюжной ночью, в вихре оргий,Сердце выкупав в вине,Взметом ввысь святой Георгий —Я – взвиваюсь на коне.Вольным летом конь крылатыйБудит волны Бытия,А метель мне режет латыБлеском лунного копья.Словно искрой, кровью алойОпален мой путь во мгле,И от крови цветик малыйПрорастает на земле.И из звезд, что вылетаютПод ударом конских ног,Чьи-то руки мне сплетают,Как из терния, венок.Я спешу к вечерне звездной,Догоняю горний звон, —А за мною путь морозныйЖаркой кровью окроплен.

II

Лунное моление

В небе заиграли лунные гусли,Засветилась, как новая колокольная вышка;Вышел послушать луну суслик,Выбежала посмотреть на свет мышка.Смотрят и молчат. Молятся, как умеют —Богу ль, луне или темной норке,Или тем уголькам, что тлеютНе то в небе, не то на пригорке.Стали пусты совсем закрома и клети,Только ночью, вверху, рассыпаются зерна, —Не подашь ли ты их, Тихий Свете,Тем, кто смотрит и ждет так покорно?А если чем они и согрешили —Прости их, неразумных и малых,За то, что нашли тебя в звездной пыли,И в луне, и в угольках алых.

У врат

Гряди. Закончено. Прими Голгофу снова.Невеста скорбная восстала ото сна.Дорога в терниях, – но нет пути иного,В сосуде кровь твоя – испей ее до дна.Вино отпенилось. Пшеница перезрела.Последний гвоздь забит прилежною рукой.Багровы облака. В полях царит покой.Кресты позорные ждут мук твоих и тела.Готово. В утренних туманах до рассветаПерекликаются протяжно петухи.Цветут шиповники. Свершается. И где-тоУже предчувствием объяты пастухи.

Струги закатные

Вздыхают коровы, думают думу коровью,В светлой печали молят о Божьем чуде, —А в небе солнце истекает кровью,Как отрубленная голова на голубом блюде.Словно ласковые цветы, столпились овечкиПод мягкой грудью придорожной кручи,А в вечернем небе тонкие свечкиПодпалили края у белоснежной тучи.Ах ты, край мой родной, родина моя Россия,Юродивая странница на стародревнем погосте,Уж придет он к тебе, хоть во сне, твой Мессия,Приголубит твои наболевшие кости.Поклонится он живой твоей ране,И расцветут просинью и багрянцем степи,Изойдут колокольным звоном, а в туманеЗадрожат звезд золотые цепи.Истомили тебя перелетные вьюги,Иссекли твое сердце до крови снегами,А теперь из закатов Господние стругиВыплывают, плывут облаком над лугами.Все ярче у небесных петухов позолота,Все шире разлегается звездная дорога, —То, раскрываясь настежь, солнечные воротаВыпускают к тебе на землю Бога.А когда б и погасли над лесом сполохиНедорезанной предзакатной птицы, —На тех стругах доплывут до Христа твои вздохи,И самому Христу Русь приснится.Тогда сойдет Иисус с престола заревого,Тихонько придет на стародавнее кладбищеИ, чтоб не лишить тебя последнего крова,Станет таким же, как и ты, нищим.Рядом с тобою, в темном притвореКладбищенской церкви будет долго молиться,И простится тебе многое за твое горе,А за грехи твои – и все простится.

Криница светлая

Есть там, на перекрестке, светлая криница,Полная до сруба ключевой воды;Я пойду к ней ночью, когда не спится,Когда куются помыслы из лунной руды.Сяду там под ветлами, что склонились низко,Припадают головами до самой земли,А над ними широкая синяя миска,А в ней плавают звезды, как золотые корабли.Я не знаю, говорил мне когда-то кто-то,Что у такой же криницы ты явился вдове, —Буду ждать, пока в небе не взойдет позолотаИ роса не рассыплется бисером по траве.Буду ждать, пока белые предутренние гусиНе выбегут облаком на небесный луг;Ты придешь ли ко мне, кроткий мой Иисусе,На заре напиться из моих рук?Ты приди ко мне странником, пастухом убогим,С порванной котомкой на согнутой спине, —Я омою слезами твои изрезанные ноги,Буду охранять тебя в твоем светлом сне.Заготовлю лучшие, самые душистые соты,Выпрошу у соседей сладкого вина,Приму, как утешение, тяготы и заботы —Вся душа моя, Кроткий, тебе видна.Я сижу на перекрестке у светлой криницы,Меж ключей купается луна на дне,По краям плещутся звездные плетеницы,А там Иисус плывет в голубом челне.На голове у него белые ромашки,Ласковый привет цветет на розах губ, —Да не дотянусь до его лунной рубашкиЧерез осклизлый криничный сруб.

Моление о чуде

Знаю, мой Кроткий, в глубинах сосудаКровь твоя зреет в венок алый,Но земля истомленная просит чудаИ в твою тайну верить устала.Устала падать в черные пустоты,Внимать одиноко звездному безмолвьюИ бросать свои зовы извечные: «Кто ты,Напоивший меня вместо вина кровью?»Ты прости меня, Светлый, но это уж было,Это чудом давно уже быть перестало —Бег планеты, и погибших миров могилы,И ожерелья из солнечного коралла.И звездные кресты на синем своде,Символы твоего распятья земного, —Разве ты не видишь, что радость на исходе,Что твои дети ждут иного?Ждут ясного конца и простого начала,Предугаданных дорог, видного кругозора,Верного челна, испытанного причалаИ чтоб обещанное свершилось скоро.И чтоб не было загадок во всем твоем чертоге,И ни намека, что где-то, за небом,Плачет Бессмертье об ушедшем БогеИ о голубой тайне, что стала хлебом.

Голгофа малых

Как же мне не скорбеть, Господи, как же не плакать,Что это деется на белом свете?На дворе такой холод и такая сырая слякоть,А там, на перекрестках, умирают дети.Ты посмотри на них, на этих белоголовых,С раскрытым взглядом и оцелованными волосами, —Не ими ль ты тешился в земных своих ловах,Не их ли усмешками и голосами?На горнем небе такие чистые сполохи —А тут, по канавам и полевым ухабам,Алыми каплями расцветают чертополохиИ кланяются в ноги простоволосым бабам.А те, безголосые, слушают, как большой оводЗвенит где-то над ухом про какое-то дело,И глядят, как облупленный мокрой глиной ободПерекатывается через маленькое неживое тело.И добро б еще были они мученики или пророки,Или какие разбойники – а то просто пташки,Ласковые цветики, говорливые сороки,Приодетые в материнские заплатанные рубашки.Даже и не знают, что навсегда уходятОт журавлей и свистулек и грачиного крика;В предсмертных сумерках все еще котята бродятИ выглядывает заяц из-за смертного лика.Как же мне не скорбеть, Господи, как же не плакать?Распинают малых сих на сухой ржаной корке,А они отдавали всю хлебную мякотьВоробьиным стаям и мышиной норке.Или это голгофа, каких еще не бывало,Или ты создал все эти мукиОттого, что своей уже недоставало,Чтоб оправдать твои пригвожденные руки?Иль, умирая с каждой этой смертью,Ты и воскреснешь уже по-иномуИ не закроешься больше звездной твердьюОт цветов, расцветивших земную солому?

Крест срединный

Я распял твое покорное детское телоНа высоком и не по росту большом крестеИ не видел снизу, как роза зрелаНа пронзенном моим копьем животе.И не расслышал я, что́ перед смертью шепталиТвои искривленные от боли уста;А по бокам, в темноте, как цветы трепеталиДва пригвожденных кем-то Христа.Я не видел, как опускались и подымались ресницыНе по-детски прощающих твоих глаз, —Только помню, в тучах грозовые зарницыРасписали кровью небесный иконостас.И один пригвожденный говорил другому:«Тоскует дух мой, я изнемог»…Расплясавшийся ветер подбирал солому,Разворачивал одинокий далекий стог.По земле пробирались густые тени,Пугливо прижимались к высоким крестам,Целовали перебитые бессильные колениИ отбегали к черным кустам.И другой пригвожденный говорил с верой:«В день твоей славы нас не забудь,Не отмеривай тою же мерой,Ты, не познавшая молока грудь!»И когда я дождался лунного диска,Сквозь поредевший расплесканный мракНа два мертвых тела, обвисших низко,С высоты глядел остеклевший зрак.

Поводырь всех скорбящих

Пречистая Матерь выходит встречать Сына;Синие тропы расцветают золотым песком;Тихоокий серафим из небесного кувшинаЗаливает вечерние зори звездным молоком.Над самой головою в измарагдовой чашкеЗаулыбались, затрепетали голубые васильки,Облака приоделись в чистые рубашки,Набросали на пригорок розовые венки.Я пойду к пресвятой Деве по звездному раздорожью,Туда, где проглянул серебряный двурог,Вызову тихонько светлую Матерь БожьюИз райского терема к себе, за порог.Выйдет ко мне радостная и загадает вначале:«Что ты здесь печалишься, грешная душа?Выпей из моей чаши Утоления Печали», —А я стану на колени и не приму ковша.Посмотрит Владычица на меня с укором,Засмутнеют жемчуги на вышивках ее риз;Заплачу тихонько перед благостным взором,Заплачу и укажу ей на землю, вниз.Упрошу ее выглянуть за облачные подушки,Покажу каменистый, поросший тернием край, —А там, по бездорожью, бродит, шарит старушка,Ищет ощупью двери в заповедный рай.Для слепой не засветит Господнее солнце,Не порадует старую Христова заря,Так все и ходит от оконца к оконцуОдна, без провожатого, без поводыря.«Пресвятая Богородица, – проговорю я с плачем: —Ты дозволь мне запреты Господние сломать,Ты дозволь мне сбегать за кем-нибудь зрячим,Чтоб проводил на небо мою убогую мать».Затоскует тут Печальница и побежит шибко,Повстречает, проводит странницу Москву…А в небесных лугах заиграет лунная скрипка,И серафим тихоокий преклонит главу.

* * *

Скучно смотреть, как дождьМоет заржавленные крыши;Хмурится в клетке дрозд,За печкой скребутся мыши…Забралась с куклой в угол;Заплетает ей косичку,Рассказывает про огородных пугал,Про волка и про лисичку.Заснула. У куклы глаза открыты, —Не кукла, а такой ребенок…Осенний дождик сеет, как сквозь сито,Под желтым листом мокнет опенок.Спит маленькая Божья МатерьС розовой девочкой – Иисусом…Вылез таракан на скатерть,Подумал – и перекрестился усом.

* * *

Быть может, есть заветные границы,Где скорби тень – чем гуще, тем светлей,Где плевелы становятся пшеницей,Где вал морской не топит кораблей.Быть может, есть бездонные глубины,Где радостью страданье расцветет,Где все, что здесь, – лишь крылья голубиныДля тех, кто в ночь зовущую идет.

III

* * *

В поле водном месячный серпЖнет и топит созвездий злаки;В этот час печалится зверьВ недобитой душе собаки.Мне не жаль крылатых потерь,Я крылом не взмахну отныне —Не орел, а раненый вепрь,Я хочу умереть в долине.

Пути волчьи

Раздирает шаги гололедица;Словно вымерла пушная тварь…Помоги мне, святая Медведица,Одолеть крутозубый январь.Семь ночей моя серая молитсяБогородице звездных полей, —Допусти нас небесной околицейК берегам, где шумит Водолей.Волчьим ранам, скитаньям и голодуНа земле не наступит конца;Пожалеешь ли алчущим смолодуЗлаторунного мяса Тельца?По степному уделу – обычаю,Чтя великий закон вожака,Мы попотчуем свежей добычеюИ тебя, и святого щенка.А натешившись вволю вечерею,Соберем окровавленный мехИ распустим в метелицу серуюДля волчих, для волчат и для всех.Чтобы видели все бездорожныеВ дымном трепете утренних зорь,Как идет на пути зарубежныеИскалеченный вьюгами вор.