Полное собрание стихотворений

Он прав. Смири, смири, титан могучий,Свой гордый дух и богу покорись!Послушайся советов добрых: стыдноУпорствовать в ошибке мудрецу.

Прометей

Все, что молвил Гермес, я предвидел давно!Но врагу от врага не позорноПасть в открытой борьбе. Пусть же мечет в меняБог снопами огней смертоносных,Пусть Эфир поколеблет раскатом громов,Пусть такой ураган он подымет,Чтоб земля содрогнулась на вечных корнях,Пусть, безумствуя, в буре смешаетВолны моря с огнями небесных светил,Увлечет в глубину мое тело,В преисподнюю сбросит, – убить до концаОн не может меня: я бессмертен!

Гермес

Это дикий бред безумца!Разве мог бы муж разумныйНе смирить в таких страданьяхБурной гордости своей.Девы, полные участьемИ любовью, удалитесь,Отойдите, чтобы сердцаНе потряс вам грохот тяжкийОглушительных громов!

Хор

Неужель совет коварныйМы исполним? Слушать больно...Сестры, сестры, не покинемОдинокого страдальца,Будем горе с ним делитьИ покажем, что изменуНенавидим всей душой!

Гермес

Если так, не забывайтеВы предсказанного мною,Не корите Олимпийца:Вы избрали добровольно,Вы предвидели беду.Не внезапно, не коварноСкоро будете, о, нимфы,Вы уловлены сетямиНеминуемой судьбы.

Прометей

Исполняется слово Зевеса: земляПодо мною трепещет.Загудело раскатами эхо громов,И блеснули перуны,Закружилася вихрями черная пыль,Налетели и сшиблисьВсе противные ветры. Смешались в борьбеВолны моря и воздух...Узнаю тебя, Зевс! Чтоб меня ужаснуть,Ты воздвиг эту бурю.О, Земля, моя мать! о, небесный Эфир,Свет единый, всеобщий,Посмотрите, какие страданья терплюЯ от бога – невинный!

(Скала вместе с Прометеем обрушивается в бездну.)

1890

Ворон

Поэма Эдгара Поэ

Погруженный в скорбь немую и усталый, в ночь глухую,Раз, когда поник в дремоте я над книгой одногоИз забытых миром знаний, книгой, полной обаяний, —Стук донесся, стук нежданный в двери дома моего:«Это путник постучался в двери дома моегоТолько путник – больше ничего».В декабре – я помню – было это полночью унылой.В очаге под пеплом угли разгорались иногда.Груды книг не утоляли ни на миг моей печали —Об утраченной Леноре, той, чье имя навсегда —В сонме ангелов – Ленора, той, чье имя навсегдаВ этом мире стерлось – без следа.От дыханья ночи бурной занавески шелк пурпурныйШелестел, и непонятный страх рождался от всего.Думал, сердце успокою, все еще твердил порою:«Это гость стучится робко в двери дома моего,Запоздалый гость стучится в двери дома моего,Только гость – и больше ничего!»И когда преодолело сердце страх, я молвил смело:«Вы простите мне, обидеть не хотел я никого;Я на миг уснул тревожно: слишком тихо, осторожно, —Слишком тихо вы стучались в двери дома моего...»И открыл тогда я настежь двери дома моего —Мрак ночной, – и больше ничего.Все, что дух мой волновало, все, что снилось и смущало,До сих пор не посещало в этом мире никого.И ни голоса, ни знака – из таинственного мрака...Вдруг «Ленора!» – прозвучало близ жилища моего...Сам шепнул я это имя, и проснулось от негоТолько эхо – больше ничего.Но душа моя горела, притворил я дверь несмело.Стук опять раздался громче; я подумал: «Ничего,Это стук в окне случайный, никакой здесь нету тайны:Посмотрю и успокою трепет сердца моего,Успокою на мгновенье трепет сердца моего.Это ветер, – больше ничего».Я открыл окно, и странный гость полночный,гость нежданный,Ворон царственный влетает; я привета от негоНе дождался. Но отважно, – как хозяин, гордо, важноПолетел он прямо к двери, к двери дома моего,И вспорхнул на бюст Паллады, сел так тихо на него,Тихо сел – и больше ничего.Как ни грустно, как ни больно, – улыбнулся я невольноИ сказал: «Твое коварство победим мы без труда,Но тебя, мой гость зловещий, Ворон древний, Воронвещий,К нам с пределов вечной Ночи прилетающий сюда,Как зовут в стране, откуда прилетаешь ты сюда?»И ответил Ворон: «Никогда».Говорит так ясно птица, не могу я надивиться,Но казалось, что надежда ей навек была чужда.Тот не жди себе отрады, в чьем дому на бюст ПалладыСядет Ворон над дверями; от несчастья никуда, —Тот, кто Ворона увидел, – не спасется никуда,Ворона, чье имя: «Никогда».Говорил он это слово так печально, так сурово,Что, казалось, в нем всю душу изливал; и вот, когда,Недвижим, на изваянье он сидел в немом молчанье,Я шепнул: «Как счастье, дружба улетели навсегда,Улетит и эта птица завтра утром навсегда».И ответил Ворон: «Никогда».И сказал я, вздрогнув снова: «Верно, молвить это словоНаучил его хозяин в дни тяжелые, когдаОн преследуем был Роком, и в несчастье одиноком,Вместо песни лебединой, в эти долгие годаДля него был стон единый в эти грустные года —Никогда, – уж больше никогда!»Так я думал и невольно улыбнулся, как ни больно.Повернул тихонько кресло к бюсту бледному, туда,Где был Ворон, погрузился в бархат кресел и забылся.«Страшный Ворон, мой ужасный гость, – подумаля тогда, —Страшный древний Ворон, горе возвещающий всегда,Что же значит крик твой: «Никогда»?»Угадать стараюсь тщетно; смотрит Ворон безответно.Свой горящий взор мне в сердце заронил он навсегда.И в раздумье над загадкой, я поник в дремоте сладкойГоловой на бархат, лампой озаренный. НикогдаНа лиловый бархат кресел, как в счастливые года,Ей уж не склоняться – никогда!И казалось мне: струило дым незримое кадило,Прилетели Серафимы, шелестели иногдаИх шаги, как дуновенье: «Это Бог мне шлет забвенье!Пей же сладкое забвенье, пей, чтоб в сердце навсегдаОб утраченной Леноре стерлась память – навсегда!..»И сказал мне Ворон: «Никогда».«Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий,Злой ли Дух тебя из Ночи или вихрь занес сюдаИз пустыни мертвой, вечной, безнадежной,бесконечной, —Будет ли, молю, скажи мне, будет ли хоть там, кудаСнизойдем мы после смерти, – сердцу отдыхнавсегда?»И ответил Ворон: «Никогда».«Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий,Заклинаю небом, Богом, отвечай, в тот день, когдаЯ Эдем увижу дальной, обниму ль душой печальнойДушу светлую Леноры, той, чье имя навсегдаВ сонме ангелов – Ленора, лучезарной навсегда?»И ответил Ворон: «Никогда».«Прочь! – воскликнул я, вставая, – демон ты ильптица злая.Прочь! – вернись в пределы Ночи, чтобы большеникогдаНи одно из перьев черных не напомнило позорных,Лживых слов твоих! Оставь же бюст Паллады навсегда,Из души моей твой образ я исторгну навсегда!»И ответил Ворон: «Никогда».И сидит, сидит с тех пор он там, над дверью, черныйВорон,С бюста бледного Паллады не исчезнет никуда.У него такие очи, как у злого Духа Ночи,Сном объятого; и лампа тень бросает. НавсегдаК этой тени черной птицы пригвожденный навсегда, —Не воспрянет дух мой – никогда!

1890

Моrituri[21]

Мы бесконечно одиноки,Богов покинутых жрецы.Грядите, новые пророки!Грядите, вещие певцы,Еще неведомые миру!И отдадим мы нашу лируТебе, божественный поэт...На глас твой первые ответим,Улыбкой первой твой рассвет,О, Солнце, будущего, встретим,И в блеске утреннем твоем,Тебя приветствуя, умрем!«Salutant, Сaesar Imperator,Те morituri»[22]. Весь наш род,Как на арене гладиатор,Пред новым веком смерти ждет.Мы гибнем жертвой искупленья,Придут иные поколенья.Но в оный день, пред их судом,Да не падут на нас проклятья:Вы только вспомните о том,Как много мы страдали, братья!Грядущей веры новый свет,Тебе от гибнущих привет!

Новые стихотворения 1891 – 1895

Посвящается С. Н. Р.

Венеция

Прощай, Венеция! Твой Ангел блещет яркоНа башне городской, и отдаленный звонКолоколов Святого МаркаНесется по воде, как чей-то тихий стон.Люблю твой золотой, твой мраморный собор,На сон, на волшебство, на вымысел похожий,Народной площади величье и просторИ сумрак галерей в палаццо древних Дожей,Каналы узкие под арками мостовИ ночью в улице порою звук несмелыйУскоренных шагов;Люблю я мрамор почернелыйТвоих покинутых дворцов,Мадонны образок с лампадой одинокойНад сваями, в немых лагунах Маломокко,Где легче воздуха прозрачная вода:Она живет, горит, и дышит, и синеет,И, словно птица, в ней гондола, без следа,Без звука, – черная, таинственная реет.

1891

Расслабленный

Легенда

Схоластик некий, именем Евлогий,Подвинутый любовью, мир презрелИ в монастырь ушел, раздав именье,Но, ремесла не ведая, меж братийВ бездействии невольном пребывал.Однажды он расслабленного встретил,Лежавшего на улице, без рук,Без ног; молил он гласом лишь и взоромО помощи. Евлогий же сказал:«Возьму к себе расслабленного, будуЛюбить его, покоить до конца,И так спасусь. Терпенья дай, о, Боже,Мне, грешному, чтоб брату послужить!»Он, приступив к расслабленному, молвил:«Не хочешь ли, возьму тебя к себеИ скоро твой недуг и старость упокою?»«Ей, Господи!» – расслабленный в ответ,Тогда Евлогий: «Приведу осла,Чтоб отвезти тебя в мою обитель».И с радостью великой ожидалЕго бедняк. Привел осла Евлогий,Больного взял, отвез к себе домойИ стал о нем заботиться, и пробылПятнадцать лет расслабленный в домуЕвлогия, и тот его покоил,Служил ему, как дряхлому отцу,Кормил его, как малого ребенка,На собственных руках его носил.Но дьявол стал завидовать обоим:Хотел он мзды Евлогия лишить.И, развратив расслабленного, яростьВдохнул в него, и начал тот во гневеЕвлогия хулить: «Ты – беглый раб,Похитивший именье господина!Ты чрез меня спасаешься, ты принялКалеку в дом, чтоб назвали тебяИ праведным, и милосердным люди!..»Но с кротостью ответствовал Евлогий:«Не будь ко мне несправедливым, брат,И лучше ты скажи, какое злоЯ сотворил тебе, – и я покаюсь».Но возопил калека: «Не хочуЛюбви твоей! Неси меня из дома,На улице повергни! Не хочуНи ласк твоих, ни твоего покоя!»Евлогий же: «Молю тебя, утешься!»Но в ярости расслабленный кричал:«Мне скучно здесь, противна эта жизнь!И не терплю я твоего лукавства...Дай мяса мне!.. Я мясо есть хочу!..»Тогда принес ему Евлогий мяса.«Один с тобою быть я не могу:Хочу живых людей, хочу народа!» —«Я много братий приведу тебе...» —«О, горе мне, – больной ему в ответ, —О, горе, окаянному! ПротивноИ на твое лицо смотреть: ужельЕще толпу таких же праздноядцевТы приведешь ко мне?..» И разъярился,И голосом он диким возопил:«Нет, не хочу я, не хочу! ПовергниОпять меня туда, откуда взял:На улицу хочу я, на распутье!Там – пыль и солнце, пролетают птицы,И по камням грохочут колесницы,Там ветер пахнет морем, и вдалиКрылатые белеют корабли...Мне скучно здесь, где лишь лампады, тлея,Коптят немые лики образов,Где – ладана лишь запах да елея,И душный мрак, и звон колоколов...О, если б были руки, – удавилсяИль заколол бы я себя ножом!..»В смятении пошел Евлогий к братьям.«Что делать мне?» – он старцев вопросил.Они его к Антонию послали.И на корабль он посадил больного,И выехал, и прибыл к той земле,Где жил Антоний, схимник, и с калекойПришел к нему Евлогий и сказал:«Пятнадцать лет больному я служил, —Он за любовь меня возненавидел.И я спросить пришел к твоей святыне,Что сотворю я с ним?» Тогда в ответПроговорил Антоний гласом тяжкимИ яростным: «Евлогий, если тыОтвергнешь брата, – помни, что СпасительБездомного вовеки не отвергнет:Его в раю высоко над тобойОн вознесет». Евлогий ужаснулся;Антоний же – расслабленному: «Раб,Земли и неба недостойный, ты лиДерзнул хулу на Господа изречь?..Так помни же, что Сам тебе СпасительВо образе Евлогия служил!»Потом он стал учить обоих: «Дети,Не разлучайтесь друг от друга, – нет:От сатаны пришло вам искушенье.Идите с миром, отложив печаль.Я ведаю, что при конце вы оба,Что близко смерть: вы у Христа венцовЗаслужите, ты – им, и он – тобою.Но если б Ангел Смерти прилетелИ на земле вас не нашел бы вместе, —То лишены вы были бы венцов.Так те, кто любят – мученики оба,Прикованы друг к другу навсегда:И большего нет подвига пред Богом,Нет в мире большей казни, чем любовь!»Потом, когда они вернулись в кельюИ в мире прожили двенадцать дней,Исполнены любовью совершенной, —Евлогий умер, и на третий деньРасслабленный за братом в лоно БогаДля вечного покоя отошел.

1891

Молчание

Как часто выразить любовь мою хочу,Но ничего сказать я не умею,Я только радуюсь, страдаю и молчу:Как будто стыдно мне – я говорить не смею.И в близости ко мне живой души твоейТак все таинственно, так все необычайно, —Что слишком страшною божественною тайнойМне кажется любовь, чтоб говорить о ней.В нас чувства лучшие стыдливы и безмолвны,И все священное объемлет тишина:Пока шумят вверху сверкающие волны,Безмолвствует морская глубина.

1892

Любовь-вражда

Мы любим и любви не ценим,И жаждем оба новизны,Но мы друг другу не изменим,Мгновенной прихотью полны.Порой, стремясь к свободе прежней,Мы думаем, что цепь порвем,Но каждый раз все безнадежнейМы наше рабство сознаем.И не хотим конца предвидеть,И не умеем вместе жить, —Ни всей душой возненавидеть,Ни беспредельно полюбить.О, эти вечные упреки!О, эта хитрая вражда!Тоскуя – оба одиноки,Враждуя – близки навсегда.В борьбе с тобой изнемогаяИ все ж мучительно любя,Я только чувствую, родная,Что жизни нет, где нет тебя.С каким коварством и обманомВсю жизнь друг с другом спор ведем,И каждый хочет быть тираном,Никто не хочет быть рабом.Меж тем, забыться не давая,Она растет всегда, везде,Как смерть, могучая, слепаяЛюбовь, подобная вражде.Когда другой сойдет в могилу,Тогда поймет один из насЛюбви божественную силу —В тот страшный час, последний час!

<1892>

Обыкновенный человек

Он твердо шел прямой дорогой,Ни перед кем не лицемерил,И, безупречен в жизни строгой,В богов толпы он свято верил.И вдруг с улыбкою безумнойТы все разрушила, смеясь;Грозой блистательной и шумнойНад тихой жизнью пронеслась.То верит он слепой надежде,То вновь боязнь его тревожит,И он не хочет жить как преждеИ за тобой идти не может.Ты для него непостижимаВ твоей загадочной красе.А он весь век непогрешимоЖивет и думает как все.Его душа – без вдохновенья:С благоразумьем неразлучен,Он чужд борьбы и разрушенья,Он добродетелен и скучен.Кто обвинит тебя сурово?Ты плод запретный сорвалаИ край священного покроваПред недостойным подняла.Так этот мир был лучезарен,Так были сладки эти звуки,Что, может быть, за смерть и мукиОн будет вечно благодарен.

1892

Одиночество в любви

Темнеет. В городе чужомДруг против друга мы сидим,В холодном сумраке ночном,Страдаем оба и молчим.И оба поняли давно,Как речь бессильна и мертва:Чем сердце бедное полно,Того не выразят слова.Не виноват никто ни в чем:Кто гордость победить не мог,Тот будет вечно одинок,Кто любит, должен быть рабом.Стремясь к блаженству и добру,Влача томительные дни,Мы все – одни, всегда – одни:Я жил один, один умру.На стеклах бледного окнаПотух вечерний полусвет.Любить научит смерть однаВсе то, к чему возврата нет.Умолкнет гордость и вражда,Забуду все, что я терплю,И безнадежно полюблю,Тебя утратив навсегда.Темнеет. Скоро будет ночь.Друг против друга мы сидим,Никто не может нам помочь, —Страдаем оба и молчим.

1892, Киев

DE PROFUNDIS

Из дневника

...В те дни будет такая скорбь, какой не было

от начала творения, которое сотворил Бог,

даже доныне и не будет. И если бы Господь не

сократил тех дней, то не спаслась бы никакая плоть.

(Ев. Марка, гл. XIII. 19, 20)

I Усталость

Мне самого себя не жаль.Я принимаю все дары Твои, о Боже,Но кажется порой, что радость и печаль,И жизнь, и смерть – одно и то же.Спокойно жить, спокойно умереть —Моя последняя отрада.Не стоит ни о чем жалеть,И ни на что надеяться не надо.Ни мук, ни наслаждений нет.Обман – свобода и любовь, и жалость.В душе – бесцельной жизни след —Одна тяжелая усталость.

II De Profundis[23]

Из преисподней вопиюЯ, жалом смерти уязвленный:Росу небесную ТвоюПошли в мой дух ожесточенный.Люблю я смрад земных утех,Когда в устах к Тебе моленья —Люблю я зло, люблю я грех,Люблю я дерзость преступленья.Мой Враг глумится надо мной:«Нет Бога: жар молитв бесплоден».Паду ли ниц перед Тобой,Он молвит: «Встань и будь свободен».Бегу ли вновь к Твоей любви, —Он искушает, горд и злобен:«Дерзай, познанья плод сорви,Ты будешь силой мне подобен».Спаси, спаси меня! Я жду,Я верю, видишь, верю чуду,Не замолчу, не отойдуИ в дверь Твою стучаться буду.Во мне горит желаньем кровь,Во мне таится семя тленья.О, дай мне чистую любовь,О, дай мне слезы умиленья.И окаянного прости,Очисти душу мне страданьем —И разум темный просветиТы немерцающим сияньем.

1892

Сеятель

Над холмами полосоюПобелел восток вдали,Дышат сыростью ночноюГлыбы вспаханной земли.Видишь, мерными шагамиХодит сеятель в полях.Тишина, как в Божьем храме,На земле и в небесах.Все кругом священным страхом,Как пред таинством, полно,И руки спокойным взмахомРассевает он зерно.И для труженика сноваГрудь земли родить должна,Жатву хлеба золотогоИз погибшего зерна,Созидая жизнь из смерти,Пред лицом святых небес,О, молитесь же и верьте:Это – чудо из чудес!

12 августа 1892

Вечерняя песня

Следы забот, как иглы терний,Оставил в сердце скорбный день.Гори же, тихий свет вечерний,Привет тебе, ночная тень!Я жду с улыбкою блаженной,Я рад тому, что жизнь пройдет,Что все прекрасное – мгновенно,Что все великое умрет.Покой печальный и бесстрастье —Удел того, кто мир постиг:На миг – любовь, на миг и счастье,Но сердцу – вечность этот миг.Без упованья, без тревогиОт капли нектара вкушай,И прежде, чем отнимут боги,Ты кубок жизни покидай.Любовь умрет, как луч заката.Но память прошлое хранит,И все, к чему уж нет возврата,Душе навек принадлежит.Да будет легким расставанье:Ты мне, о солнце, подариЕще последнее лобзанье,Еще последний луч зари.Я слышу в листьях слабый лепет,Я слышу в море шепот струй:Вот он – последний жизни трепет,Любви последний поцелуй, —И ты зашло, мое светило.Тебя увижу ли я вновь?Прости же все, что сердцу мило,Прости, о солнце и любовь!

16 августа 1892

Нива

На солнце выхожу из тени молчаливой,По влажной колее неведомой тропы,Туда, где в полдень серп звенит над желтой нивойИ золотом блестят тяжелые снопы.Благослови, Господь, святое дело жизни,Их жатву мирную, – тебе угодный труд!Жнецы родных полей когда-нибудь поймут,Что не чужой и ты, певец, в своей отчизне.Не праздна жизнь твоя, не лгут твои уста:Как жатва Господом дарованного хлеба,Святое на земле благословенье НебаИ вечных слов твоих живая красота.Как в полдень свежести отрадной дуновеньеНа лик согбенного, усталого жнеца —За бескорыстный труд и на главу певцаПошли, о Господи, Твое благословенье!

16 августа 1892

Ночь

И непорочна, и незлобна,Небес таинственная дочь,Нисходит на меня, амброзии подобна,Благоухающая ночьИ несказанной грустью дышит.Миры блестят, как пыль, как след ее ноги,И сердце трепетное слышитВоздушно-легкие шаги.И обнажились бездны ночи,Покров лучей дневных исчез,Как золотая ткань отдернутых завес...Да узрят Бога все, имеющие очи.

16 августа 1892

Тишина

Бури лишь в юности сердце пленяют,Но пролетают:Сила ничтожна их дикая,И после них остается однаПравда великая,Ненарушимая —В сердце – покой, в небесах – тишина,Ибо лазурьВечно – безмолвная,Недостижимая,Так же, как истина, полная,Выше всех бурь.Бог – не в словах, не в молитвах,Не в смертоносном огне,Не в разрушенье и битвах,Бог – в тишине.Небо и сердце полны тишиной:Глубже, чем все мимолетные звуки,Глубже, чем радость и муки,В сердце безбурном,В небе лазурном —Вечный покой.

3 сентября 1892

Осенние листья

Падайте, падайте, листья осенние,Некогда в теплых лучах зеленевшие,Легкие дети весенние,Сладко шумевшие!..В утреннем воздухе дым, —Пахнет пожаром лесным,Гарью осеннею.Молча любуюсь на вашу красу,Поздним лучом позлащенные!Падайте, падайте, листья осенние...Песни поет похоронныеВетер в лесу.Тихих небес побледневшая твердьДышит бессмертною радостью,Сердце чарует мне смертьНеизреченною сладостью.

Сентябрь 1892

Парки[24]

Будь что будет – все равно.Парки дряхлые, прядитеЖизни спутанные нити,Ты шуми, веретено.Все наскучило давноТрем богиням, вещим пряхам:Было прахом, будет прахом, —Ты шуми, веретено.Нити вечные судьбыТянут Парки из кудели,Без начала и без цели.Не склоняют их мольбы,Не пленяет красота:Головой они качают,Правду горькую вещаютИх поблеклые уста.Мы же лгать обречены:Роковым узлом от векаВ слабом сердце человекаПравда с ложью сплетены.Лишь уста открою, – лгу,Я рассечь узлов не смею,А распутать не умею,Покориться не могу.Лгу, чтоб верить, чтобы жить,И во лжи моей тоскую.Пусть же петлю роковую,Жизни спутанную нить,Цепи рабства и любви,Все, пред чем я полон страхом,Рассекут единым взмахом,Парка, ножницы твои!

1892

Микеланджело

Тебе навеки сердце благодарно,С тех пор, как я, раздумием томим,Бродил у волн мутно-зеленых Арно,По галереям сумрачным твоим,Флоренция! И статуи немыеЗа мной следили: подходил я к нимБлагоговейно. Стены вековыеТвоих дворцов объяты были сном,А мраморные люди, как живые,Стояли в нишах каменных кругом:Здесь был Челлини, полный жаждой славы,Боккачио с приветливым лицом,Макиавелли, друг царей лукавый,И нежная Петрарки голова,И выходец из Ада величавый,И тот, кого прославила молва,Не разгадав, – да Винчи, дивной тайнойИсполненный, на древнего волхваПохожий и во всем необычайный.Как счастлив был, храня смущенный вид,Я – гость меж ними, робкий и случайный.И, попирая пыль священных плит,Как юноша, исполненный тревоги,На мудрого наставника глядит, —Так я глядел на них: и были строгиИх лица бледные, и предо мной,Великие, бесстрастные, как боги,Они сияли вечной красотой.Но больше всех меж древними мужамиЯ возлюбил того, кто головойПоник на грудь, подавленный мечтами,И опытный в добре, как и во зле,Взирал на мир усталыми очами:Напечатлела дума на челеТакую скорбь и отвращенье к жизни,Каких с тех пор не видел на землеЯ никогда, и к собственной отчизнеПрезренье было горькое в устах,Подобное печальной укоризне.И я заметил в жилистых руках,В уродливых морщинах, в поворотеШироких плеч, в нахмуренных бровях —Твое упорство вечное в работе,Твой гнев, создатель Страшного Суда,Твой беспощадный дух, Буонарроти.И скукою бесцельного труда,И глупостью людскою возмущенный,Ты не вкушал покоя никогда.Усильем тяжким воли напряженнойЗа миром мир ты создавал, как Бог,Мучительными снами удрученный,Нетерпелив, угрюм и одинок.Но в исполинских глыбах изваяний,Подобных бреду, ты всю жизнь не могОсуществить чудовищных мечтанийИ, красоту безмерную любя,Порой не успевал кончать созданий.Упорный камень молотом дробя,Испытывал лишь ярость, утоленьяНе знал вовек, – и были у тебяОтчаянью подобны вдохновенья:Ты вечно невозможного хотел.Являют нам могучие твореньяСтраданий человеческих предел.Одной судьбы ты понял неизбежностьДля злых и добрых: плод великих дел —Ты чувствовал покой и безнадежностьИ проклял, падая к ногам Христа,Земной любви обманчивую нежность,Искусство проклял, но пока уста,Без веры, Бога в муках призывали, —Душа была угрюма и пуста.И Бог не утолил твоей печали,И от людей спасенья ты не ждал:Уста навек с презреньем замолчали.Ты больше не молился, не роптал,Ожесточен в страданье одиноком,Ты, ни во что не веря, погибал.И вот стоишь, не побежденный роком,Ты предо мной, склоняя гордый лик,В отчаянье спокойном и глубоком,Как демон, – безобразен и велик.

1892, Флоренция

Простое сердце

Блажен, в чьем сердце мир глубокий,Кто верит в Бога и людей,Кто никогда, от зла далекий,Ни лгал пред совестью своей.Он не один под небесами:На каждый дружеский приветПрирода всеми голосамиС любовью шлет ему ответ...Но Божьих звезд любовный взор,Улыбка неба голубогоДля сердца темного и злого —Живой, мучительный укор.

<1892>

Волны

Я бы людям не мог рассказать, почемуВы для сердца, о волны, родные.Только знаю, что чем непонятней уму,Тем я глубже душою поймуВаши речи живые.Я люблю вас, не знаю, зачем и за что,Только знаю, что здесь, перед вами,Наши песни ничтожны: вы скажете то,Что вовеки не может никтоРассказать никакими словами.

1892, Неаполитанский залив

Мать

С еще бессильными крыламиЯ видел птенчика во ржи,Меж голубыми васильками,У непротоптанной межи.Над ним и надо мной витала,Боялась мать не за себя,И от него не улетала,Тоскуя, плача и любя.Пред этим маленьким твореньемЯ понял благость Вышних Сил,И в сердце, с тихим умиленьем,Тебя, Любовь, благословил.

1892

Гриндельвальд

Букет альпийских роз мне по пути срывая,В скалах меня ведет мой мальчик-проводник,И, радуясь тому, что бездна – мне родная,Я с трепетом над ней и с жадностью поник.О, бледный Зильбергорн на бледном небосклоне,О, сладкогласная мелодия, звонков —Там где-то далеко чуть видимых на склонеПо злачной мураве пасущихся коров!Уже в долинах зной, уже повсюду лето,А здесь еще апрель, сады еще стоятКак будто бы в снегу, от яблонного цвета,И вишни только что надели свой наряд.Здесь одиночеству душа безумно рада,А в воздухе кругом такая тишина,Такая тишина, и вечная прохлада,И мед пахучих трав, и горная весна!О, если б от людей уйти сюда навекиИ, смерти не боясь, лететь вперед, вперед,Как эти вольные, бушующие реки,Как эти травы жить, блестеть как этот лед.Но мы не созданы для радости беспечной,Как туча в небесах, как ветер и вода:Душа должна любить и покоряться вечно, —Она свободною не будет никогда!

<1892>