В глубине осени. Сборник рассказов

И раньше-то деревня выпивала, а теперь стали гнать самогон чуть не в каждом доме. Пили не только мужики, но и бабы и даже малые ребятишки. А тут ещё новая напасть: молодёжь стала курить коноплю. Юнцов совращали возвращавшиеся с зон уголовники. Блатные почувствовали вольницу, стали собираться в стаи, прижимать только-только нарождающихся фермеров и предпринимателей, обкладывать их данью, а самые умные из них сами становились «бизнесменами».

Тяжина по дороге развезло на старые дрожжи, но, пока доехали до границы с Белоруссией, он малость оклемался.

Очередь. Литовские пограничники проверяли документы и груз. Сказали, что Филе нужно пройти медосмотр. Тяжин пошёл к ветеринарам – их вагончик стоял тут же, неподалёку от поста. Филя остался в кабине. Сергей показал собачий паспорт и отметки о прививках. Заплатил за осмотр десять долларов и уже собирался пойти за собакой, но ветеринар сказал, что он сам пойдёт и посмотрит. Подошли к машине. Ветеринар открыл дверцу. Филя сидел на своём месте. Увидев незнакомого мужчину в белом халате, пёс злобно зарычал и рявкнул так, что ветврач тут же резко захлопнул дверцу. На этом осмотр закончился.

– Хорошая собака, – испуганно прокомментировал врач и сказал, что всё в порядке и можно ехать дальше.

Пограничники хотели осмотреть груз, но микроавтобус был набит вещами так плотно, что хрен руку просунешь. Да и кому охота торчать на морозе! Проверив документы и увидев, что Сергей выезжает в Россию на ПМЖ, придираться не стали. На прощание задали дежурный вопрос: «Оружие, наркотики везёте?» – и открыли шлагбаум.

На белорусской стороне очереди не было, никого не задерживали. Проверяли документы, ставили штамп о пересечении границы и пропускали через кордон. Всё. Теперь до Москвы можно ехать спокойно.

Тяжин впал в тяжёлую задумчивость. Всё последнее время перед отъездом он был слишком занят. Теперь же, глядя на дорогу, заснеженные обочины и придорожный лес, убегающие куда-то назад в прошлое, он мысленно тянулся вслед за ними. В воспоминаниях его не было строгой последовательности, он двигался, как будто шёл по топкому месту, перескакивая с кочки на кочку, пытался устоять, задержаться, но терял равновесие и вынужденно перепрыгивал дальше.

Когда-то, когда Тяжину было столько же лет, сколько сейчас его дочери, у Серёжи возникла странная идея: пешком пересечь весь город по прямой линии, нигде не сворачивая – необычная фантазия для одиннадцатилетнего мальчика. Идея возникла внезапно. В кино. Что это был за фильм – он не помнил. Детские билеты были дёшевы, и Сергей часто бегал на дневные сеансы один.

Были последние дни октября или начало ноября. Дни становились всё короче, и темнело рано. Когда Сергей вышел из дверей кинозала, дневной свет ещё освещал улицу, но в нём уже что-то дрогнуло, и он начал медленно гаснуть, как перед сеансом фильма, когда выключают свет и темнеет не сразу, а постепенно. Только на улице это происходило ещё медленнее. Тяжин не помнил, почему ему пришла в голову именно эта мысль, но появилась она внезапно, как, впрочем, и решимость её исполнить. Он двинулся по улице, минуя перекрёсток, и углубился в район Старого города, на условной границе которого находился кинотеатр.

Школа имени Соломеи Нерис. Букинистический антикварный магазин.

Тут же в эти воспоминания вклинивались и более поздние. Вот он уже стоит в тесном уютном помещении магазина под низкими монастырскими сводами у полок со старыми книгами. Перебирает открытки с изображениями улиц Старого города, какими они были в конце ХIХ и в начале ХХ века. Тихо переговаривается со своим другом Мирославом. Листает замшелые книжки. Вдыхает неповторимый запах старинных переплётов, потёртых корешков, пожелтевших листов.

Вдруг открылись монастырские высокие резные двери морга, и Мирослава вывезли на каталке. Он был одет в тёмно-серый костюм, который был ему велик. Один глаз был чуть приоткрыт, и в щёлке виднелся голубоватый радужный ободок. Когда перекладывали Мирослава в гроб, Тяжин взялся за ноги покойного друга, перевязанные тесёмкой, на которой болталась бирка с фамилией, и с удивлением почувствовал неожиданную лёгкость: болезнь съела и высушила тело Мирека – так звали его близкие и друзья.

Мгновение… и опять та же улица. Доминиканский собор. Дорога постепенно спускалась к улице Горького со стоящей на углу высокой колокольней костёла святых Иоаннов. Дальше узкими переулками вышел к Саду молодёжи. Мимо тира, аттракционов и павильонов по центральной аллее дошёл до узкого мостика через быструю неширокую речку Вильняле. За речкой резко взлетали вверх холмы Нагорного парка. Стал взбираться по извилистой тропинке. Накрапывал дождик. Быстро темнело, и холмы покрылись туманной сыростью.

Он не чувствовал времени и усталости. На особенно крутых подъёмах хватался за ветки густо растущих деревьев и кустарников. Ноги скользили по размокшей глинистой земле. Часов у него не было, и он не знал, сколько времени бродил по холмам. Дорожки были пустынны. Никого не встретил. Наконец, на вершине холма открылась поляна со стоящими в отдалении друг от друга дубами. Во влажном сумраке он почти уже не различал дороги. Неожиданно споткнулся обо что-то твёрдое, смутно белеющее под ногами. Приглядевшись, стал различать белые прямоугольные плиты, разбросанные по всему плато, на гладкой поверхности которых были выбиты буквы неизвестного ему языка. Шестиконечные звёзды. Некоторые плиты были в трещинах, несколько – вовсе разбиты на куски. Он нагнулся и поднял маленький обломок белого искрящегося камня. Положил его в карман намокшей куртки и долго держал обломок в руке, пока камень не согрелся и не стал тёплым.

Память Тяжина опять скакнула – и вот он сидит дома на кухне и вырезает столовым ножом из каменного огрызка голову коня, вгрызается в мрамор. Крошки и белая мучная пыль, как в замедленной съёмке, падают на пол.

Тут же он продолжил путь и, как ему казалось, шёл прямо. Но в неясных очертаниях холмов и тропинок происходило нечто странное. Стало мерещиться, что он недавно уже проходил здесь, хотя этого не могло быть, ведь Серёжа двигался всё время прямо. Впереди сквозь заросли увидел свет. Спустился с холма и вышел на асфальтированную дорогу, освещённую редкими фонарями. И каково же было его изумление, когда он оказался у того же мостика через речку, который переходил несколько часов назад!..

Тяжин время от времени открывал глаза. В свете фар мимо лобового стекла под косым углом крутилась и падала под колёса на вечернее шоссе редкая белая пыль и превращалась в подобие волн. Резкий ветер подхватывал и смахивал лёгкую крупу в кювет. Сергей то дремал, то вновь просыпался. Водитель – худощавый молодой парень – всё так же молча сидел за рулём и смотрел вперёд, как будто застыл или замёрз. Филька спал, положив большую голову на передние лапы, и судя по тому, как конвульсивно дрожали его брови и передние лапы, видел свои собачьи сны. В тяжёлом похмельном мозгу Тяжина кружилась одна и та же строфа: «Татьяна русскою душою, сама не зная почему, любила русскую зиму…»

Тяжин почти всё время спал. Лишь изредка они останавливались, чтобы вывести Филю для оправки. Не заезжая в Тамбов, повернули направо на Волгоград. Несколько раз водитель путался, сворачивал раньше времени и заезжал не туда. Сверялись с картой. Вязли в снегу. Сергей выходил, толкал автобус, потел и матерился.

Вот, наконец, и райцентр. Железнодорожный переезд, станция, теперь уже и до Безукладовки рукой подать – вдоль железки, мимо бензозаправки и свеклопункта. Слава богу, что Центральная расчищена – видно, с утра трактор прошёл. А так бы хрен проехали! Свежие высокие сугробы по обочинам – снегу в этом году пропасть. Не доезжая шести—семи домов до конца улицы изба Тяжина – засыпанный снегом пятистенок. Сергей, разминая затёкшее от долгой езды тело, кое-как протопал по сугробам, поднялся по ступеням крыльца и с трудом открыл заиндевевшие двери. Через веранду прошёл в кухню, потом в комнату, оглядел пустые выстывшие стены и пол, сиротливые оконца, льющие в промёрзшие внутренности дома серенький дребезжащий свет. Филя неотступно следовал за Тяжиным, обнюхивал углы и недоумённо поглядывал на хозяина.

Надо было разгружаться. Сергей пробежался по соседям, позвал мужиков на помощь. Теперь торопиться некуда. Приехали.

Пока занесли весь скарб, начало темнеть. Водитель решил отдохнуть до утра в Безукладовке – обратный путь неблизкий. Лида – соседка из дома напротив – пригласила переночевать у неё: пока в доме у Серёги не поспишь – холодно. Накрыла немудрёный стол, налила свойского самогона. Расспросы: «как да что?», «да что почём?», «а у вас?», «а у нас-то». Муж Лиды недавно умер от диабета. Старшая дочь с мужем в райцентре – новый дом построили, живут не тужат. Дочка у них, внучка, стало быть, Лидина. Младший сын, Димка, отслужил в армии. Работает на грузовике в кооперативе. Бегает где-то. Женихается. Закусили, выпили, побалакали. Путешественников после долгого пути и разгрузки разморило. Лида уложила их спать. Завтра у Тяжина много дел. Он заснул мгновенно, как только прислонился щекой к подушке.

Деревня Безукладовка стоит на чернозёме. Прёт всё дуро́м – и, если не засеять чем-нибудь культурным, мигом зарастает сорняком: борщевиком, сурепкой, лебедой, крапивой и чертополохом. Дома и огороды по улице Центральной лепятся тесно вплотную друг к другу, разделённые где хлипкими заборчиками, где плодовыми деревьями, а где и вовсе просто непаханой полоской земли. За эти полоски, межи и границы между соседями идёт многолетняя упорная, а иногда и кровопролитная война. Война эта стала частью деревенского существования и даже некой извращённой формой развлечения или жестокой, грубой забавы. Соседи неусыпно подстерегали друг друга: как кто прозевает или расслабится, так сосед непременно отхватит клочок, а то и полоску чужой драгоценной земли.

Межевые «войны» иногда заканчивались быстро и мирно: соседи как-то договаривались, и потерпевшая сторона восстанавливала утраченные границы – но порой прийти к мирному соглашению никак не удавалось, и распря затягивалась и могла длиться долгие годы.

Тяжину всё это казалось странным. Ведь стоило отойти от деревни несколько десятков шагов – и глазам открывалось такое раздолье, что не было конца и краю полям, тянувшимся во все стороны до самого горизонта. Простор и воля, куда не взгляни! А тут народ с остервенением бьётся за сантиметры земли, на которой и посадить-то ничего нельзя – так её мало! В этой скученности изб и подворий на малом пятачке земли – при том что вокруг её навалом – заключалась для Тяжина неразрешимая загадка, которую он пытался отгадать. Он думал: какая неведомая сила и чья злая воля заставила народ тесниться и грызть друг друга?

Сия доля не миновала и Тяжина. Он только недавно купил дом, как начались наезды Василия Крыгина – соседа по огороду.

Крыгин – невысокого роста, коренастый мужик, одетый зимой и летом в ватник, кирзовые сапоги и серую потёртую кепку. Глядя в его мутные, цвета линялых выцветших кальсон глаза, никогда нельзя было понять, трезвый он или пьяный. Речь Крыгина была такой же невнятной и односложной.

Тяжин жил тогда ещё в Прибалтике и бывал в Безукладовке нечасто. Без него тут хозяйствовал отец – Алексей Иванович. Приехав в очередной раз и подойдя к дому, он с удивлением увидел, что Крыгин со своей стороны у дороги поставил металлический гараж. Но удивило Сергея не это, а то, что сосед почему-то на полтора метра въехал своим гаражом на его участок.

– А ты куда смотрел? – раздражённо пенял Тяжин отцу.

Алексей Иванович вяло оправдывался:

– А что я-то? Говорил ему, Крыгину, да он меня разве слушает? Я тут не хозяин.

Выяснилось, что это ещё не всё. Крыгин, оказывается, поставил сруб – то ли банька, то ли сарайчик – метрах в тридцати за колодцем в глубине огорода, но и тут отхватил около метра Серёгиной земли. Цель этих поползновений Крыгина Тяжину стала ясна сразу. Если теперь мысленно провести прямую линию от баньки до гаража, то колодец Тяжина оказывался уже на стороне Крыгина. Остаться совсем без воды – этого Сергей допустить никак не мог и закусил удила.

Банька стояла на кирпичах и ещё никак не была закреплена. Тяжин с отцом подошли к хлипкой ограде. В том месте, где стоял сруб, она была разобрана, к тому же Крыгин, чтобы поглубже залезть на Серёгин участок, спилил старую толстую вишню.

– Это уже наглость! – возмутился Тяжин, обращаясь к высшей справедливости.

– Ну что теперь поделаешь, – обречённо ответил отец.

– Что? А вот что, – и Сергей быстро нашёл первое, что попалось под руку – длинную толстую слегу, подсунул её под нижнее бревно сруба и одним резким движением перевернул баньку на сторону Крыгина.

Алексей Иванович удивлённо расширил глаза:

– Как это?

– А вот так! Очень просто! – зло и удовлетворённо заключил Тяжин.

С гаражом, однако, дело обстояло сложнее. Вася Крыгин для надёжности завалил его полуметровым слоем щебёнки, так что сдвинуть гараж с места вручную было невозможно.

Тут как раз показался на улице сам Крыгин.

– Поди-ка сюда! – крикнул ему Тяжин и поманил рукой – Крыгин неспешной походкой подошёл к нему. – Ты что ж это, гад, вытворяешь?!

Крыгин смотрел на Сергея своими кальсонными глазами и делал вид, что не понимает, о чём идёт речь.

– Ты дураком не прикидывайся! Ты на хера на мою землю залез? – Тяжин кивнул головой на гараж.

– А чаво? – недоуменно протянул Крыгин.

– Знаю я, что ты задумал! – всё больше сатанея, кричал Серёга. – Хочешь спрямлять и колодец у меня оттяпать?

– Ага, буду… спрямлять, – нагло улыбаясь, заявил Крыгин.

– Посмотрим! Ты, козёл, будешь двигать свой гараж!

– Не буду!

– Будешь, как миленький!

Было ясно, что Крыгин по доброй воле сдвигать гараж не собирается, и Тяжину ничего не оставалось, как действовать по закону. На следующий день он пошёл в сельсовет и написал заявление. Женщина, работница сельсовета, приняла его заявление спокойно: было видно, что подобные дела для неё не в диковинку. Сказала, что недельки через две они соберут комиссию и приедут разбираться на месте; если жалоба Тяжина подтвердится, то будет принято решение, и оно в письменном виде будет передано обеим сторонам. В случае, если Крыгин добровольно не исполнит предписания, то дело будет рассмотрено в судебном порядке.

– Но думаю, что до этого не дойдёт, – добавила она.

Тяжин предупредил, что ему, вероятно, придётся уехать, но дома останется его отец, и он в курсе всех дел.

Алексей Иванович потом, смакуя подробности, рассказывал сыну, как приезжала комиссия из сельсовета, как рулеткой обмеряли участки, сверялись с чертежами и составляли протокол, как некоторое время спустя принесли решение и отдали одно ему, другое – Крыгину. Особенно понравилось отцу, как пыхтели Крыгин с сыном, когда выгружали из гаража щебёнку и кантовали его восвояси.

Зима уходила. Как-то незаметно промелькнул февраль с Масленой неделей, блинцами и колядками, когда по дворам ходили ряженые размалёванные детишки, пели, плясали, получая за свои выступления конфеты, пряники и мелкую денежку. В марте ещё стояли холода, сушил землю ночной мороз и студёный ветер.

Тяжины готовились к весне. Сергей набирал в огороде холодную землю, заносил в дом, наполнял ею деревянные ящики, высеивал овощную рассаду. Угля и дров не было, но от холода спасали электрические обогреватели, которые Тяжин купил загодя перед отъездом. Подъедали отцовы осенние запасы. Анютка пошла в школу. Филя пока жил в доме.

Дел по хозяйству впереди невпроворот. Необходимо перестраивать ветхие сараюшки для домашней живности, которую ещё надо было купить. Пахать, боронить и засаживать огород. Ставить насос в колодец и проводить воду в дом. Ездить в район и заполнять газовые баллоны. Да мало ли их, неотложных каждодневных забот! Здесь не город. В деревне всякое, даже, казалось бы, самое мелкое дело вырастало в проблему. Мартовские дороги развезло. Всюду чернозёмная грязь. Из транспорта у Тяжина – один велосипед. Мокрая жирная земля налипает на резину и обода колёс так, что не провернуть педали. Приходится тащить на горбу не только мешок или баллон, но и сам велосипед. Эх, мама ро́дная!

Тут жизнь грубая, тяжёлая, рабочая – и чего удивляться, что и люди здесь такие же. Что они видят, кроме пахоты в колхозе и на своём подворье? А без своего хозяйства не прожить! Нет. Никак. Кооператив денег не даёт. Только и надежда, что на свою коровёнку, да бычка или свинку откормить и продать, да птичку – курочку-уточку развести или опять же кролика, да сад-огород. А всю эту живность где-то надо поместить, корм найти, привезти да складировать, чтоб не сгнил и не сопрел. Скотина желает каждый день кушать – она праздников и выходных не признаёт. В помощниках у Тяжина «кум, сват, да зацеп и ухват» – дочь малолетка и жена Клавдия – инвалид на одной ноге, вторая не ходит почти – врождённый вывих в бедре. Эх ты, доля крестьянская!

Тяжин влезал в шкуру крестьянина. Он решил, что надо завести коровку. Рассудил: корова – это основа домашнего хозяйства. С ней с голоду не помрёшь и по миру не пойдёшь.

Покупать взрослую бурёнку – слишком дорого. Лучше взять маленькую тёлочку. Тут как раз в соседнем колхозе продавали «некондицию и выбраковку», то есть бесперспективный слабый молодняк, который колхозу приносил одни убытки. Тяжин поехал посмотреть. Зрелище, конечно, жалкое. Остались две тёлки и бычок, но такие уж квёлые, грязные, в навозе и в лишаях – в чём душа держится? Но Сергей всё же решил рискнуть и купил тёлочку: деньги небольшие, если и сдохнет, то не велики расходы, а вдруг и выживет. Погрузили «одра» (так в деревне называют скотину, которая вот-вот сдохнет) в кузовок: приятель помог, у него москвич «пирожок» – и привезли домой. По дороге Тяжин решил назвать телушку без изысков – Зорькой. Жена Клавдия, как глянула, охнула:

– На кой ты её, доходягу, притащил? Она и недели не протянет.

К тому ж Зорька по дороге весь кузов «пирожка» навозом изгваздала, а Клаве пришлось за ней замывать.

Не права оказалась Клавдия насчёт Зорьки. Серёга проявил упорство. Ходил за телкой, как за малым дитём, от лишая вылечил не столько мазью, сколько солнышком и ласкою. Через полгода доходягу уже никто не узнавал. В тело вошла, шёрстка залоснилась, бока округлились, весёленькая такая сделалась – любо-дорого смотреть. Серёга на неё не нарадуется, планы строит, мечтает: «На следующий год в стадо пущу, а там и приплод пойдёт. Будем с молоком».

Только не так вышло. Пока он Зорьку во дворе держал, всё было нормально. А тут, как на грех, решил он её на травку пустить. В конце огорода за ручьём уж больно хорошая трава выросла – высокая, сочная. Одно плохо: густые кусты ивняка заслоняют – и не видно тёлку от дома. Вывел Тяжин её на цепи, колышек вбил на полянке и ходил, поил её раза два-три за день. На следующее утро смотрит – что такое: бока у Зорьки раздулись, и не ест она ничего! Ну, думает, может, вчера объелась травы, а у самого на сердце что-то тревожно. «Через часок надо будет пойти посмотреть».

Часом позже Тяжин прошёл через весь огород, перепрыгнул ручей и в ужасе остановился. Зорька еле стояла на ногах, бока ещё больше раздулись. Она тоскливо промычала и вдруг начала падать, высунула длинный розовый язык – задыхалась. Серёга схватился и побежал за помощью. Через три дома от него жил сосед – Николай Григорьевич Дерябин. Он частенько помогал Тяжину по хозяйству, держал скотину и был опытным крестьянином. Николай Григорьевич, к счастью, оказался дома. Тяжин, как мог, быстро объяснил, в чём дело, и они бросились к Зорьке. Когда подбежали, она едва дышала и уже не мычала, а тихо хрипела. Дерябин склонился над умирающим животным.

– Кранты. Нож, острый, быстро! – коротко скомандовал он.

Тяжин, что есть духу, побежал к дому. Через несколько минут выбежал с ножом в руке. Времени рассуждать не было. Дерябин схватил нож и несколькими резкими ударами распорол горло несчастной Зорьки. Из разреза толчками полилась тёмно-алая струя.

– Отчего это? – Тяжин, бледный и растерянный, ничего не мог понять.

– Вскрытие покажет, – невесело пошутил Дерябин. – Слава богу, что успели, а то бы пришлось выбрасывать. В ней уж килограмм девяносто, минимум. Ты вот что, тащи сюда корыто или таз большой и топор.

Труп Зорьки освежевали и расчленили. Весь желудок был забит цельными зёрнами ячменя. Тяжин божился, что не давал Зорьке зерна и в хлеву он зерно не держит. Кормил только дроблёнкой.

– Значит, кто-то посодействовал, – заключил Дерябин.

Тяжёлые думы навалились на Серёгу. Если кто и отравил тёлку, так только соседи. И дали ей зерно вчера, когда она стояла тут весь день за кустами. Но кто? Кому он мог так насолить? Можно было бы подумать на Крыгина, но он к этому времени уже умер.

Тяжин примерно догадывался, кто это мог сделать. Семейства Баландиных, Васькина или Наташкина это работа! Скорее всего Наташкина. Они раньше приехали, а ничего у них нет. Пьют без просыпу. Только и смотрят, как бы у соседей что стянуть. Это не месть, это зависть, но доказать-то ничего нельзя. Да и что толку! Зорьку всё равно уже не вернёшь. Если бы за руку поймать вражину! Мясо теперь есть. Только горькое оно для Тяжина и в горло не полезет.

Погоревав немного, Сергей дал себе слово, что корова у него всё равно будет.

Соседей удивляло, как Сергей, сугубо городской человек, смог так быстро завести хозяйство, научиться ходить за скотиной и птицей, разводить кроликов, доить корову, скакать на лошади, косить и огородничать.

Доходило до смешного. Уже несколько лет до приезда Тяжина ни у кого из соседей не получалось вырастить помидоры, а у него они родились каждый год, и столько, что он не знал, куда их девать. Вернее, знал – их у него покупали эти же соседи. Казалось бы, всё они делали так же, как и он. Такая же земля, так же и в то же время высаживали рассаду, одновременно завязывались плоды, но потом у него они краснели и зрели, а у них гнили прямо на ветках.

– Опять неурожай! – сокрушённо говорили односельчане и недоумённо смотрели на Серёгины томатные кусты, на лежащие толстые ветки, усеянные зрелыми мясистыми плодами.

– Ты, верно, какое слово знаешь? – допытывались они. – Ведь всё так же делаем, как наши деды и бабки, а который год помидора нет. А у тебя что ни год, то урожай. Отчего так? Ты часом не колдун?

– Никакой я не колдун и слова никакого такого нет, – объяснял Тяжин односельчанам. – Я по книжке всё делаю.

– Не может этого быть, чтоб по книжке, – пренебрежительно морщились соседи и продолжали делать по-своему.

Серёга объяснял Клавдии это так: «Всё дело – в их мозгах. Просто за последние десятилетия климат изменился. Почему раньше помидоры росли, а сейчас – нет? Потому что в те времена лето было сухое, жаркое и дождей выпадало крайне мало. Всегда боялись засухи, и она часто случалась. А теперь? Дождь льёт неделями, а они как поливали помидоры каждый день наравне с огурцами, так и поливают. Чернозём-то жирный, слой метра полтора, а местами и толще – влагу не пропускает, поэтому корни у помидора всё время в воде. В любой книжке по огородному делу чёрным по белому сказано, что томат не переносит переувлажнённую почву. А соседи поливают их, несмотря на дожди. Вот помидоры бедные болеют и гниют. Они водой их сами губят!»

Тяжин ведь как сажал: рассаду высаживал пошире – земли не жалел, под каждый кустик лунку копал глубоко, рыхлил хорошо, чтоб корешкам было свободно, да ещё перепревшего навоза или птичьего помёта в каждую лунку добавлял. Вот они и растут! А соседи что? Насажают впритык, как будто земли мало! Копнут еле-еле, так что корешки рассады чуть не наружу торчат, и давай водой заливать. Тяжин, если дожди, то совсем не поливал. А если дождя долго нет, тогда один раз в неделю. Вечером польёт обильно, а утром Клавдия тяпочкой вокруг корня землю взрыхлит – и порядок. Корни дышат, и влага сохраняется.

– Я их просто не поливаю! – объяснял Сергей соседям.

– Как это? Не может такого быть, чтобы помидоры не поливать! – не верили односельчане и продолжали надрываться, таскать воду и… покупать у него помидоры. Так он их и не убедил.

С картошкой та же история. Из поколения в поколение сажают её на одном и том же участке земли. Из того же урожая оставляют семена на другой год. Земля, хоть и чернозём, да за десятилетия истощилась, картошка выродилась. Оттого она у них с каждым годом всё мельче. А он, если в этом году одну половину огорода отводил под картошку, то на другой год – другую, и семена менял. Поэтому картошка у него каждый год крупная. И убедить их невозможно. Книжек они не читают, даже агрономических. Это у аборигенов считается западло!

Да разве только помидоры и картошка! Он что ни сажал, всё у него дуло, как на дрожжах.

Хозяйство Тяжиных постепенно расширялось. Подросла и пошла в стадо новая тёлка Милка – палевого окраса, высокая, рога длинные, прямые, в стороны торчат, словно вилы. Характера строгого – кроме Тяжина никого к себе не подпускала. Что ни год, то приносит бычка. Даёт по два ведра молока в день. Во дворе полно птицы: куры, петушки, гуси, утки. Серёга развёл ещё и кроликов. Одна забота: чем всю эту ораву кормить? Пришлось Тяжину идти работать в кооператив скотником. Работа тяжёлая, грязная.