Оправа для бездны

– Уф, – выдохнул у плеча Насьта, а сам Марик смахнул рукавом пот со лба. Хоть и не давал ему Лируд сладко спать зимними вечерами, а все-таки одно дело слова на коре или доске вощеной сплетать, другое – на язык их друг за другом выкладывать.

– Поэтому вы сами определяйтесь. Еще раз говорю: от меча отказаться готов, вот только откажется ли Уска от того, что пообещал? Мне теперь уж по-всякому меч добывать в другой стороне придется, так и вы уж сложите все так, чтобы Уска жив остался и урона не потерпел.

Замолчал Марик, снова пот со лба смахнул да поверх головы окаменевшего Уски на север уставился. Туда ему придется теперь идти, хотя что толку сговорчивого ремини искать? А не сговориться ли с Вегом да не двинуться в Ройту? Прицениться к мечу у какого-нибудь рептского кузнеца да найти ремесло или работу какую, чтобы не ратным трудом, а мозольным напрягом нужную сумму составить. Вот так и сделать, а там уж как сложится, так и пойдет. Эх, жаль, с ножом по лихим дорожкам долго не прогуляешь, копье-то вовсе рассыпалось, осталась одна жердина!

Замолчали все, вот только Кессаа словно глаз на него скосила. Показалось или нет?

– Сложить-то можно, – озадаченно распустил между кривыми пальцами бороденку дед. – Только подождем-ка мы пока складывать. Мыслю я, что надо все кости на стол бросить, потом уж за склад браться. Вот ты, Рич, скажи так, чтобы все услышали: с чего это пакость разная к нам зачастила? Когда хозяин вместе с дочерью своей привел тебя сюда, пообещал он, что беспокойства от гостей его долине нашей не будет. Пятый год ты здесь, Ора полтора года как с весточкой от дочери хозяина явилась, и вот уж с полгода, как покоя нам нет. Двух ребят мы уже потеряли, а если еще юррг придет, так, боюсь, и десятью не обойдемся. А ведь ты уже говорила как-то, когда риссы с колдуном вокруг рыскали, что отведешь беду от долины. Что скажешь? Говорила?

– Говорила, – почти безучастно произнесла Кессаа.

– Ну? – скорчил обиженную рожу дед, отчаявшись услышать продолжение. – Спору нет, умение твое лекарское, Рич, достойно той славы, что о тебе идет среди ремини, но нам-то как быть?

– Как были, так и будете, – произнесла Кессаа и выложила на стол короткую палку. – Видишь это, Анхель?

«Анхель!» – Марик чуть не подпрыгнул на чурбаке, когда имя деда услышал. Так вот кто Лируду второй долг крыть должен! Вот так дед Ан…

– Вижу, – раздраженно бросил мудрейший.

– Это жезл, как ты говоришь, дочери хозяина. Его принесла Ора. Здесь и здесь, – приподняла Кессаа палку над столом, и Марик заметил искры на торцах жезла, – метки Золотого города. Именно их искал тот жрец с воинами, которому мне удалось отвести глаза. Но теперь Риссус ищет что-то еще, потому что жезла этого я не выпускала из рук, а в моих руках его найти невозможно.

– Что толку мне от твоих слов? – взвился дед. – Какая мне разница, что они ищут? Отчего я опять тебе верить должен? Разве ты забыла, как появилась здесь, и мертвецы, не пережившие зиму, поднимались на ноги и стояли у ступеней каменного дома? К тебе они рвались, к тебе! Что тогда говорил твой гостеприимный хозяин? Забудь о маленькой боли, Анхель, потому как большая боль накатывает на нас, как сель с Сеторских гор! Так с Сеторских или с Молочных пиков Скира? А может быть, от золотых куполов Суррары? Или еще ближе? Уж не выглядывает ли она из окон каменного дома? А?!

В тишине старческий крик повис. Замолчал старик, вглядываясь в спокойное лицо Кессаа. Замер, дух переводя. Только жилка продолжала подрагивать у него на виске да средний палец на левой руке дробь о столешницу выстукивать начал.

– Понятно, – усмехнулась после долгой паузы Кессаа. Такой долгой, что Марику уже начало казаться, что им вовсе не будут заниматься сегодня – забудут и уйдут, оставив непутевого баль сидеть на гладком чурбаке. И то, что за дело – какой-то заказ на меч, когда такая пакость осаждает зеленую долину! – Понятно, – повторила Кессаа. – Как же у тебя все гладко складывается, Анхель, хотя ты и склада еще никакого не объявлял! Думаешь, вытравишь иноземную заразу из каменного дома – и долину спасешь? Только ведь отсидеться здесь все равно ни тебе, ни племени твоему не удастся. Победят хенны – прокатятся до гор, топи их не остановят. Победит Скир – не успокоится скирский конг, пока последнего баль не порешит, опять же сюда тропу проложит. Победят риссы – сам знаешь. У магов из Суррары много целей, но главная, пусть они и не кричат об этом, – вывести под корень всякое колдовство, что не от золотых куполов исходит. И ты в этом списке одним из первых будешь.

– Может быть, – кивнул Анхель, отставив в сторону и недавний гнев, и чмоканье старческими губами, и всегдашнюю дурашливость. – Только мнится мне, что в этом списке ты повыше меня стоишь.

– О том и речь, – неуверенно кивнула Кессаа и снова взяла в руки жезл неведомой Марику дочери столь же неведомого хозяина дома. – Уж не знаю, велика ли беда, что подкрадываться начала к долине, но решить ее можно. И я решу ее, если ты выполнишь мое условие.

– Условия начала ставить? – побагровел Анхель.

– А ты как думал? – повела подбородком Кессаа. – Ты, что ли, мне условия ставить будешь? Или забыл, что сказал хозяин дома, когда уходил с дочерью? «Она в моем доме, как я!»

– Вот в доме и распоряжайся! – прошипел дед.

– Так ли? – вдруг улыбнулась Кессаа, и от тона ее голоса Марик понял, почему дед поставил девушку выше себя. Она и стояла выше и сильнее, хотя и сам Анхель уже не напоминал придурковатого болтливого дедка, что торчал вечерами под навесом на берегу реки.

– А может, и вправду в доме запереться да посмотреть, как ты гостей моих разгребать станешь?

– Чего хочешь? – через силу произнес дед.

– Малости, – спокойно сказала Кессаа. – Сущей малости. Мне в каменном доме схорониться труда не составит, вот только мерзость, что ко мне или к Оре движется, через долину хлынет. Кому будет хуже? А я за ту малость, что ты сделаешь, отведу беду от долины. И уйду отсюда. Хотя бы до тех пор, пока Оветта не уляжется.

– В землю она уляжется! – зло бросил дед и, оглядев почти окаменевших Уску, Насьту и Марика, снова выдавил: – Чего хочешь-то?

– Ору спрячь в долине, – попросила Кессаа. – На полгода, на год, как получится. Ты же видел, она в тягость не будет. Переступи через замшелый обычай. Спаси и ее, и долину свою.

– Нет, – коротко бросил дед.

– Мне ее не вытащить, – продолжила Кессаа. – В пекло придется лезть, чтобы дорожку к долине отжечь, – не выдержит она там.

– Нет, – повторил дед. – Только ремини могут засыпать под кронами одров. Насьта хижину для Марика и то на гребне сплел, хоть баль и в беспамятстве был.

– Не получится, Анхель, – улыбнулась Кессаа, и от улыбки ее словно что-то оторвалось в животе у Марика, холодом спину и грудь обдало. – Только кроны одров могут укрыть Ору от магов Суррары, когда она будет засыпать. Во сне маги Суррары зовут своих жертв, и те откликаются… во сне. Будь я здесь – не просила бы, сама бы справилась, а мне уйти придется, хотя дочь хозяина просила меня за Орой присмотреть. Да и не пойдет Ора никуда: поклялась она дождаться здесь хозяйку – значит, дождется, только мертвой ее можно отсюда вынести! Подожди говорить «нет» в третий раз! Подожди на мост ступать – рухнуть может!

Замер дед. Стиснул кулаки, но слова «нет» не сказал, хотя бурлило оно у него в горле.

– Вот и хорошо, – постаралась опять улыбнуться Кессаа. – Дай договорить, не спеши. Ты у себя дома, я в гостях – что ты теряешь? А сказать мне есть что. Хорошую компанию ты собрал за столом! Уска здесь, кроме него, ведь некому тебя сменить? Не теперь, так после. Только он сможет мудрейшим стать, он уже мудр, а был бы еще мудрее, если бы не обычаи ваши. Для чего Насьта здесь, не сразу я догадалась, но сообразила, когда глупость эту с мечом поняла. И вправду мудрейший ты, Анхель. Нашел выход, что и говорить. Затем и баль здесь. Так чего ты с меча не начал – ведь хотел поразить меня?

– Всему время свое, – скупо разомкнул губы дед.

– Ну конечно, – кивнула Кессаа. – Но когда мудрость в хитрости нуждаться начинает, тут ли задумываться о незыблемости обычаев? Не сам ли себя ты пытаешься обмануть?

– Что ты можешь знать? – воскликнул дед.

– Ничего больше того, что вижу и о чем догадываюсь, – медленно проговорила Кессаа. – Я о ножичке у тебя за поясом. О маленьком ножичке, которым ремини надрезают священную кору одров, чтобы набрать чудесного сока. Теперь-то о другом речь идет? Сбереги этот ход для Оры, а с Мариком я подскажу выход, чтобы твоего гордого кузнеца сберечь. Что скажешь?

Поднялся дед Ан на ноги. С усмешкой на Кессаа глянул, спесиво помотал головой, наслаждаясь тенью, набежавшей на ее лицо, гордо вытянул из-за пояса и положил на стол нож, рот уже открыл, чтобы отказ молвить, да вот только Марик не выдержал. Голос подал, хотя и помнил наказ Насьты:

– Мудрейший! Слово Лируда прилагаю к просьбе Рич – укрой Ору!

Замер дед Ан. Согнулся, словно и спесь, и гордость, если это она спесью прикинулась, ветром из него выдуло. Медленно опустился на прежнее место, вытянул перед собой руки, пальцы сплел, голову опустил. Долго так сидел, Марик уже успел дыхание успокоить да с прищуром попытался на лице Насьты что-нибудь, кроме недоумения, разглядеть, да если что и разглядел, так только искры веселые, что все жарче и жарче разгорались. Наконец поднял Анхель голову, ткнул кулаком в направлении безучастного кузнеца, выговорил зло:

– Что же это за честь такая, если она против собственной воли идти вынуждает? Говорил я тебе, Уска, когда тот колдун приходил насчет мглянской поймы, что не нужно было плату за бросовые земли брать. Тогда бы и помощь его еще в тот расчет пошла!

– Нужно – не нужно, – неожиданно подал голос Уска и ответил Анхелю, вовсе не поворачивая головы: – Одры засыхать начали. Ты бы мошку вывел?

– Так, может, он сам ее и подослал! – прошипел дед.

– Тогда ты другое молвил, – равнодушно пожал плечами Уска. – Сам же сырое лето клял, ветер северный поминал да баль этому кланялся. Не ты ли сказывал, что не можешь магию на одры повернуть, потому как вся наша магия от одров и появляется? Он ведь не просто деревья вылечил – еще и состав тебе для лечения оставил. Ни одно дерево у нас не погибло, а в других поселках в тот год до трети корней засохло. Я уж о прибытке за тот состав не говорю. Сколько старост к нам за ним приходили?

– Ну что ж, – поджал губу дед. – О магии ни к чему болтать было, а в остальном… Честь есть честь. На том и решим. Зови, Рич, Ору. Побратаем ее с Насьтой. Дочерью будет Уске. Только так под крышу сможет ее Уска принять. Возьмешь ее, кузнец?

– Возьму, – кивнул Уска. – Отчего ж не взять. Жене и в радость, и в помощь. Опять же, меня не будет, Насьта умчится глаза куда не следует пялить – жена одна не останется.

– Не спеши, Уска, – проговорила Кессаа. – Будешь ты. И теперь, и после. И долго будешь. Мое слово не слабее реминьского. Вот.

Она сунула руку в вырез платья и достала черную прядь.

– Вот локон Оры.

– Подготовилась! – покачал головой Анхель. – Сирота она?

– Сирота, – кивнула Кессаа. – Отца юррг убил. Мать и сестер хенны порубили, когда перерезали переправу через Лемегу. На глазах Оры порубили. Одна она.

– Насьта! – гаркнул дед. – Живо сюда!

Мгновение ремини со столбняком боролся, затем подбежал к Анхелю и тут же и сам лишился пряди волос со лба. Вздохнул дед, сложил два локона, ладонями смял и бросил на стол. Только не долетели локоны до стола. В воздухе жарким пламенем вспыхнули, а на красные доски только пепел просыпался, и ни запаха, ни дыма едкого – ничего от этого пламени не приключилось.

– С сестрой тебя, пень сосновый! – ехидно посмотрел на Насьту дед и перевел взгляд на Кессаа: – Ну? Давай выкладывай теперь, как ты мне кузнеца сохранишь и меч выковать его заставишь. Не может ремини третьего ребенка в семью взять, иначе как выносив его. А ведь мог Уска меч выковать Марику, мог! Как сыну приемному он бы его выковал! Что теперь делать? Да и про то, как пакость эту от долины отгонять будешь, расскажи!

Замер Марик. Понял, что теперь и его судьба к разрешению подошла. Хотя к какому разрешению? Купит он себе меч. Неужели не сможет тяжким трудом карман монетой пополнить?

– Ты о другом думай, Анхель, – бесстрастно ответила Кессаа. – Парень ведь мог слово Лируда и на себя обратить. Да и плохо ты баль знаешь. Почтение от них всякий старик получить может, а вот в отцы-матери вряд ли кого баль возьмут.

Ни слова не сказал Марик деду, но поймал его взгляд Анхель и зубы стиснул.

– Лучший выход – самый простой, – повернулась к кузнецу Кессаа. – Берись за меч, Уска. Сделай для этого парня бальский меч. Так, как умеешь только ты. Но не отдавай его Марику. Пока война, что работе твоей мешает, идет, не отдавай. Дай прикоснуться к рукояти, дай прижаться щекой к клинку и оставь на хранение у себя. Подтверди клинком, что стал он воином, ему это слово для нутра нужно – не для обороны. А придет сеча и смута к концу, тут меч и отдашь. Что скажешь, Марик?

– Я согласен, – прошептал баль и поймал взгляд кузнеца. И хоть стальным цветом заволокло глаза его, все одно разглядел Марик облегчение в зрачках.

– Вот такушки, – неожиданно брякнул Насьта, и Кессаа позволила себе улыбнуться.

– Вот ведь! – сгреб со стола ножичек Анхель. – Тебе, девка, прямо свары купеческие на дештском рынке разводить доверить можно! О пакости что мне скажешь? Придумала что?

– Не будет пакости, – поднялась Кессаа. – Через неделю не будет. Уведу я ее. Унесу след из долины. И след Оры, что лихо из Суррары сюда гнало, и собственный след, который мертвечину приманивал. А куда унесу – неважно, сюда не вернется. А вернется – не от меня и не за мной придет, а на всю Сетору мерзостью накатит. Но это вряд ли скоро случиться может… Не думай об этом. Вот только Оре тихо сидеть придется. Реминьское платье носить. На берег в светлое время не выскакивать. Если и врачевать кого – так только своих, в долине. Ну это я ей сама расскажу.

– А как хозяин дома вернется? – сдвинул брови дед.

Долго молчала Кессаа, Анхель уже ерзать на чурбаке начал, когда открыла рот сайдка:

– Не вернется. Оттого и насторожи и отводы его таять начали. Оттого и пакость дорогу разнюхала. Нет больше хозяина. Что и как случилось с ним – не знаю, но уверена – мертв он.

– А дочь его? – нахмурился Анхель.

– Нет, – мотнула головой Кессаа. – Не чувствую я ее, но, чтобы ее убить, постараться нужно. Не так-то это просто. Да и чего тебе волноваться, Анхель? Дом еще крепок, за разор с тебя никто не спросит, замки на дверях тяжелые.

– Что они искали? – прищурился дед. – Ведь не за сайдским же жезлом ученическим четверть Оветты до Сеторы мерили?

– Если вернусь – расскажу, – усмехнулась Кессаа и к Насьте обернулась: – Ты вот что, стрелок. По тому берегу лазутчики какие-то бродят. Постарайся, чтобы их дозорные твои не спугнули. Мне нужно, чтобы увидели они, что ушли мы из долины. Понял?

– Понял! – расплылся в улыбке Насьта.

– Пока все, – шагнула Кессаа в сторону, но Анхель остановил ее:

– Подожди, красавица. Не решили мы еще, как Марик за меч отрабатывать будет. Или тоже после войны отработает?

– Мне работник не нужен, – поднялся Уска.

– Что ж ты хочешь – чтобы я на заработки его отпустил? – возмутился дед. – Нет уж. Я обет с него возьму.

– Какой еще обед? – заинтересовался Насьта.

– Цыц, лучник, – отмахнулся от толстяка дед. – Слышишь меня, Марик?

– Да, – замер между чурбаком и столом баль.

– С Рич пойдешь. Проследишь, чтобы она пакость от долины отвела. Проследишь и расскажешь мне или Уске, а если не отведет – считай, что провалил ты свой обет. Смотри, парень, чтобы волос у нее на голове не посекся, пока она дело не свершит! Понял?

– Понял, – кивнул Марик и добавил, разом забыв и красноречие, Лирудом вдолбленное, и слова через одно: – Принимаю… я… как его… обет этот!

– Ох, Анхель! – рассмеялась Кессаа. – Он и так бы со мной пошел!

– Это почему же? – подбоченился старик.

– Судьба у него такая, – бросила Кессаа через плечо.

Скрылась сайдка в зарослях, тяжело поднялся Уска и молча зашагал в сторону кузни. Поплелся за ним Анхель, разом обратившись в маленького и дряхлого деда Ана.

– Что ж за судьба это такая? – тревожно уставился на Марика Насьта.

– Брось ты, – отмахнулся Марик и плюхнулся обратно на чурбак. – Разве это судьба? Это работа. Судьба – это когда работа за спиной и ты можешь обернуться и рассмотреть ее.

– Да, парень, – усмехнулся ремини. – Что ж за наставник у тебя был? Говоришь редко, но как скажешь – заучить хочется!

– Ох уж и помучил он меня в свое время, а сейчас кажется мне, что я и еще бы помучился с ним, – вздохнул Марик и вдруг улыбнулся: – А ведь будет у меня меч, Насьта, будет!

– Меч-то у тебя будет, а вот ухи нам вряд ли хватит, – пожаловался Насьта. – Этот хромой репт ужас сколько ест! И ведь не толстеет!

– Не расстраивайся, – пожалел ремини Марик. – Ора нас голодными не оставит. И не пинай собственную полноту. Она ж тебе ловкости не убавляет?

– А ведь ты мог бы стать моим братом! – вздохнул Насьта. – Ничего. Если Единый тебя раньше времени к своему трону не призовет, станешь мне зятем.

– Кем-кем? – не понял Марик.

– Мужем моей новой сестры! – отчеканил Насьта. – Веришь? Только сегодня о ней узнал! Вот такушки! Красавица! Да и глаз с тебя не спускает! Хочешь, познакомлю?

Глава 9

Сборы

Переночевал Марик вновь в травяной хижине на гребне, на ноги поднялся вместе с Аилле, умылся из деревянного ведра, которое сам же принес с вечера из родника, и, спускаясь под кроны одров, опять нырнул в сумрак, потому что утренний свет не успел наполнить долину. У озерца баль встретил с дюжину ремини, которые, судя по тонким дротикам и плоским корзинам, уходили в лес. Марик поклонился охотникам, но ответные поклоны показались ему злыми. Из-за стен дома Уски уже поднимался дымок, но кустам молчальника ни к чему было глушить удары молота: за железо кузнец еще не взялся. Затем Марик миновал двоих дозорных, которые теперь коротали службу и на склоне над каменным домом. Они сидели на нижних ветвях раскидистой сосны вместе со столь огромной зеленой белкой, что баль невольно передернул плечами. Худощавый ремини почесывал зверя за ухом, белка блаженно жмурилась и выпускала из вытянутых лап длиннющие когти. Баль из таких когтей ладили мотыги, а в ближней деревне, куда Марик ходил к тамошнему кузнецу, он видел слепца, которого изувечил зверь, пожалуй, в три раза меньше этого.

На берегу Вег растирал худую белую ногу каким-то вонючим снадобьем и на поклон Марика неожиданно расплылся в улыбке. Ни Оры, ни Кессаа видно не было, но Насьта, сидевший за горячим котлом на вытащенном из воды черном обломке дубового бревна, и радостные крики за прибрежными кустами не оставляли сомнений – девушки поблизости. Ремини теребил в руках трубку с дырочками и время от времени выдувал из нее удивительно чистые звуки.

– Играешь или придуриваешься? – удивился баль, который до сего дня видел только свистульки да бальские пищалки.

– Это как посмотреть, – бросил ремини и пробежался пальцами по отверстиям, неожиданно выпустив над речной гладью светлую мелодию.

– Мастер! – восхитился Марик, но Насьта только вздохнул и спрятал дудочку за пазуху.

Баль присел рядом, толкнул ремини в плечо, но тот мотнул головой, не переставая вглядываться в сторону прикрытого утренней дымкой дальнего берега.

– Вернул бы я тебе, Насьта, твои же слова насчет подглядывания за купальщицами, но больно кустарник густ. Ни демона не разглядишь через него. Тут не приглядываться, а прислушиваться надо. А уж прислушиваться лучше к твоей дудочке!

– Четверо их там, – прошептал ремини, не переставая жмуриться.

– Да ты что? – не понял Марик. – Никак ваши неприступные девушки из долины соизволили в реке омыться?

– На том берегу четверо, – разомкнул губы Насьта.

– Подожди! – Марик сузил глаза, но, кроме темной полосы кустов и серой дымки, не разглядел ничего. Только шальная рыба плеснула на середине, а дальше… демон его разберет. Аилле почти в глаза светил, да и Ласка разбежалась на изгибе в ширину, – все не уже трех сотен локтей.

– Сиди, – придержал Насьта баль за плечо. – Сиди и головой не верти. Мы их не видим.

– Но ты-то видишь? – дернулся Марик.

– Я их не только вижу, но и одного из четырех мог бы стрелой снять! – прошипел Насьта. – Рич… Кессаа велела, чтобы мы виду не подавали. Она их уводить от долины собирается, хотя и неизвестно еще, кто это – сайды или риссы! Тем более что с того берега дома не видно, только навес этот да котел! Можно их заморочить, можно! И магии особой не потребуется! Впрочем, это Кессаа решать.

– Стой! – Марик похолодел. – Если уж ты можешь снять одного стрелой, так и они тоже? Ора знает?

– Нет. – Насьта почесал кончик носа. – Да сиди ты! Кессаа смотрит за ней. Сейчас уж купальщицы выбираться будут. Гляди, чтобы при хромом – ни слова!

– Да прибереги ты свои советы знаешь для кого? – обозлился Марик.

– И то дело, – кивнул Насьта. – Подскажи уж, кому советовать? Кессаа? Она сама и тебя, и меня советами засыплет, если только нужным посчитает. Вегу? Ему только один совет можно дать: чтобы на дучку не засматривался – не по его зубам ягода. Оре? Ей не советы нужны, а кое-что другое.

– Что – другое? – нахмурился Марик.

– Вот ты у нее и спроси, – вскочил Насьта на ноги, потому что от реки, отдергивая платья от влажных тел, уже поднимались Ора и Кессаа. Девушки громко смеялись, но, приблизившись к бревну, возле которого Марик при виде Оры замер, как тотемный столб, Кессаа тихо и отрывисто бросила:

– Насьта, разожги костер ярче. Ора с тобой. У котла будет возиться. Вегу ни слова. Марик, выжди пару десятков ударов сердца и неторопливо… иди к дому. Не спеша!

Марик, который с трудом оторвал взгляд от облепившего грудь Оры платья, едва не захлебнулся от тепла, что хлынуло на него из глаз дучки. Растерявшись, баль зачем-то поднял жердину с огрызком наконечника, снова положил ее в траву, опять поднял, схватился за грудь и, отчаявшись разобрать отдельные удары в суматошном громыхании под ребрами, махнул рукой и пошел к дому. Чужие взгляды жгли затылок, и поэтому все вокруг: и зеленая долина, и изгиб реки, и желтые сосны – показалось Марику островом в бушующем море, точно так же, как казалась островом родная деревня, когда с запада потянулись израненные воины и редкие беженцы. Вот только моря никогда еще Марик не видел и представлял его в виде громадной реки, которая складывалась вдоль берега плещущими слоями и заполняла ими весь мир до горизонта.

Узкие, сбитые за сотни лет ступени приняли Марика безразлично. Снова в глаза бросились древние камни, и странная весть о хозяине дома, который построил его в незапамятные времена, но умер так недавно, заерзала в голове. Марик потянул на себя тяжелую дверь – и из утренней прохлады неожиданно попал в тепло. В закопченной печи источали жар угли, холодные стены были завешены пусть ветхими, но яркими тканями, в узких окнах-бойницах сияли неровными кусками прозрачного минерала почерневшие от времени и сырости деревянные рамы, а на полу лежали шкуры. Одна из них, что занимала дальний угол, выделялась размером и поблескивала иглами.

«Юррг!» – с тревогой подумал Марик, но Кессаа словно разгадала его мысли:

– Это не твой трофей.

Она сидела на одном из сундуков и разглядывала округлую пластину, выточенную из дерева:

– Ну-ка взгляни!

Пластина оказалась зеркалом в деревянной раме. Вот только выполнено оно было из стекла, а не из бронзы, в темной глубине которой юные бальки из родной Марику деревни частенько пытались разглядеть собственную красоту. Лируд рассказывал про стеклянные зеркала, которые умельцы в городах изготавливают с помощью серебра, но до сего дня все стекло, которое Марик видел, помещалось на толстой шее старостиной жены, да и то в виде грубых бус.

– Что там?

В зеркале отразилось обветренное лицо молодого парня с широко посаженными глазами, крепкими скулами и узким подбородком. Оно показалось Марику нелепым и уродливым. Он неуклюже дотянулся рукой до лба, подергал себя за кончик носа, поскоблил пушок под ноздрями и нижней губой и даже открыл рот, чтобы разглядеть собственные язык и зубы, но тут же покраснел и торопливо протянул зеркало обратно.

– Непохож ты на баль, – задумчиво проговорила Кессаа.

– Моя мать – сайдка, – объяснил Марик. – Из Дешты она… была.

– Спросить хочешь о чем?

Кессаа пристально посмотрела ему в глаза, и Марику захотелось спрятаться, согнуться, забиться в угол, зажмуриться, чтобы только не видеть этого пронзающего взгляда. Он отвернулся в угол и пробормотал:

– Чей это трофей?

– Мой, – спокойно ответила Кессаа. – Я взяла этого юррга в тот же день, что и ты. И второго не пропустила бы, который на тебя вышел, но зацепил меня первый. Еле успела забраться на дерево. Второй шел в сотне шагов.