Белоручка

– Хорошо, – сказал Капризов, не зная, как подступиться. – Давайте сперва познакомимся. Меня зовут Дмитрий Кириллович Капризов, я…

– Мы осведомлены, кто вы, – ворчливо перебил пенсионер, который говорил с лёгочным присвистом. – Не будем тратить время на долгие прелюдии. Меня зовут Григорий Брагин. По батюшке – Семёнович. А его, – он указал на соседа на стуле, – Берёза. Это фамилия, но и её будет достаточно. Вас, я вижу, что-то смущает?

– В некотором роде, – вежливо ответил Капризов.

– Наш внешний вид?

– Н-да, – неохотно признался Капризов.

– Почему это вас беспокоит?

Господин Капризов задумался. Облик этих двух отставных сотрудников никак не состыковывался в голове с тем образом, который он нарисовал себе ранее и который позаимствовал из книг и фильмов, в том числе исторических и документальных. В его наивном представлении сотрудники силовых структур почему-то всегда выглядели молодыми, ну или хотя бы среднего возраста, высокими и подтянутыми, аккуратными и ухоженными. Тут же выходило всё с точностью до наоборот.

Пенсионер, который представился Брагиным, хоть по возрасту и не походил на среднестатистического пенсионера, был толстым мужчиной годам к пятидесяти, с лохматой головой, лохматыми бровями и кустистой бородой цвета пыльного мешка из-под картошки. Рубашка с коротким рукавом еле стягивалась на животе, а пуговицы, казалось, держались на последнем издыхании. Под мышками явственно проступили тёмные пятна пота. Его же коллега, что сидел рядом, был, напротив, тощим и испитым человеком, с немытыми, зачёсанными назад волосами и красным, с синими прожилками носом. Глаза его беспрестанно слезились, а рот с большими губами неприятно причмокивал. Он был моложе Брагина, но определить возраст точнее не позволяло его, очевидно, давнее и болезненное пристрастие к алкоголю.

– Ну, как сказать… – начал было Капризов.

– Как есть, так и говорите, – перебил Брагин.

– Его, наверно, беспокоит, – вдруг вкрадчивым голосом пояснил Берёза, повернувшись к коллеге и говоря как бы в пол, – что мы в таком виде не сможем выполнить его поручение.

Сказав это, испитый человек поджал под стул ноги, обутые в совершенно новые белые кроссовки.

– А вам вид или работа нужна? – грубо осведомился Брагин. – А может быть, вы надеялись, что вам пришлют людей в парадной форме с красными лампасами? И чтобы грудь колесом?

– Нет, собственно, к виду я претензий не имею, – смущённо ответил Капризов.

– Это хорошо, – тупо смотря в пол, саркастически проговорил Берёза. Он, кажется, что-то соображал.

– Меня даже это не касается, – продолжал оправдываться советник, а сам с отвращением посмотрел на пыльные и стоптанные чёрные ботинки Брагина. – Это всё ваше дело.

– Именно, что наше, – подтвердил Брагин и огромной пятернёй зачесал назад спадающие на лоб вьющиеся тёмно-русые, без блеска волосы. – Поэтому давайте, как я просил, без прелюдий. Что вам нужно?

– Если хотите знать, – подняв голову, вдруг встрепенулся Берёза, который как будто бы до этого что-то не понимал, а теперь ему всё стало ясно и потому обидно, – мы не абы кто! Если хотите знать…

– Ладно, успокойся, – положив огромную руку на узенькое плечо своего коллеги, сказал Брагин.

– Погоди ты! – огрызнулся Берёза, высвобождая своё плечо. – Ну и что, что вид такой?! Да! Такой вид. Да! Нас жизнь побила. Очень била! А между прочим… Между прочим, если хотите знать, Гришка был лучшим в своём деле долгое время. Но на пенсию его отправили не поэтому! Вернее, по другой причине. По инвалидности. А меня вообще из-за ранения. И что теперь? Мы перед вами отчитываться должны?

Берёза встал со стула, упёрся руками в бока и демонстративно затопал ногой, обутой в свежую кроссовку. Всё это начало походить на театральное представление.

– Поживите с наше, – продолжал он, дёргая руками, – и посмотрим, каким вы станете! Вы ещё не знаете, молодой человек, что вас самих ждёт в будущем. А будущее – это вещь никому не известная! Это вы сейчас сидите тут в чистом пиджачке, а завтра вас, как вот нас, жизнь прожуёт и выплюнет! Завтра же к нам и придёте! Приползёте, может быть… А мы работу свою делали на «отлично». Меня наверх, туда, приглашали! Можете не верить и смеяться.

Но господин Капризов и не думал смеяться, а лишь пытался отвести глаза и не смотреть на этот постыдный спектакль.

– Но это я вам правду говорю, – продолжал доказывать Берёза. – А я не пошёл. И он не пошёл. А знаете почему? А потому, что нам не нужна вот эта ваша кабинетная работа!

Берёза сделал шаг к столу и принялся поочерёдно поднимать бумаги, лежащие перед господином Капризовым, и зачем-то демонстрировать их ему.

Но тут наконец не выдержал и сам советник и тоже приподнялся навстречу, желая прекратить балаган, извиниться и сказать, что он вовсе никого не хотел обидеть. И что он предлагает отставному оперативнику сесть обратно. Господин Капризов даже открыл рот, чтобы вставить свою реплику, но, приглядевшись к выступающему Берёзе, сел обратно молча. А ещё он почувствовал в своём кабинете устойчивый запах перегара.

– Потому что мы привыкли на земле работать! – будто трагик, стуча себя кулаком в грудь, меж тем не унимался оратор. – Мы там, где ни одна ищейка проползти не сможет. Мы все улицы знаем, нам каждый мерзавец известен! За то нас и ценили, и почитали! А вы? А вы, значит, нас презрением решили обложить… Как вам не стыдно?! К совести вашей взываю, к чести! Ваш же покой берегли! А вы как будто и за руку с нами здороваться не хотите!

Вся та наигранность, всё то показное паясничество, которое демонстрировал в кабинете господина Капризова Берёза, с прискорбием сообщало лишь об одном: он был пьян. И судя по тому, как раздражённо реагировала его нервная система на любое, даже лишь предполагаемое замечание в его адрес, выпивал он по утрам уже не первый день.

Стыдливо осознавая свой жалкий вид, свои слезящиеся глаза, своё красное лицо и даже свои новые кроссовки, которые купила ему жена, чтобы он выглядел хоть сколько-нибудь пристойно на собеседовании, ибо ботинки носить он не мог из-за ранения, – всё это признавая, Берёза не знал, как ему вести себя, чтобы не позориться. Вернее, не то чтобы не знал, а забыл. Словно бы разучился достоинству. Ему параноидально казалось, что все на него как будто бы изучающе смотрят и непременно потешаются. Словно бы помнят о том, каким он был раньше, а теперь, видя, до чего он докатился, исподтишка довольно посмеиваются и бесцеремонно указывают пальцем. А при этом ещё и думают чёрт знает что! Правда, что именно думают, несчастный Берёза не смог бы даже предположить, но обязательно что-нибудь ужасное, а от этой мысли становилось ещё обиднее и страшнее. А сам страх быть осмеянным, презираемым, справедливо попрекаемым в никчёмности и, что самое жуткое, честное определение «алкаш» душили Берёзу и заставляли его лоб покрываться испариной. В такие моменты, якобы защищаясь, даже тогда, когда на него никто и не думал нападать, он вдруг превращался в отъявленного фигляра и оратора. Он, точно рассуждая, что если уж так превратно о нём думают, что держат его за ничтожество, то пусть так и будет, и он сейчас всем покажет… Впрочем, следует напомнить: никто так не думал. И Берёза принимался кривляться и натужно лицедействовать, говорить глупые речи, зачем-то врать и иногда специально указывать на те свои недостатки, над которыми, как ему казалось, зубоскалит публика.

Берёза стоял перед господином Капризовым и специально дышал на него перегаром. Специально топал свежей кроссовкой, чтобы Дмитрий Кириллович видел, как это всё глупо и что Берёза не боится показаться глупым. Что он такой и есть на самом деле и другим становиться не желает. А то, что жена специально купила ему новую обувь, чтобы он смог получить работу, похожую на ту, которую он действительно любил и которой отдал часть своего здоровья, Берёзу не волновало. Пусть смотрит этот молодой щегол. Пусть насмехается. Да, так и надо. Так и есть.

– Сядь, прошу тебя! – наконец прервал поток бессмысленной речи своего коллеги Брагин.

Для этого ему даже пришлось привстать и почти насильно усадить Берёзу на место.

– Или, если тебе не интересно, – добавил Брагин, – выметайся отсюда сам. А не устраивай тут цирк.

Берёза сел и гордо отвернулся от Капризова.

– Когда все высказались, – подытожил Брагин, – прошу вас, Дмитрий Кириллович, изложите свои пожелания.

Господин Капризов в смущении потёр руки, зачем-то нацепил очки и начал:

– Товарищи, мне нужна от вас некоторая услуга. Уверен, что вы уже сталкивались с подобного рода работой, но если ранее она носила общественно полезный характер, то теперь это необходимо мне – можно сказать, частному лицу.

– Короче, – тяжело вздохнул Брагин и полез в карман, доставая сигареты.

– Здесь курить нельзя, – робко заметил Капризов, переводя глаза с пачки сигарет на лицо Брагина и обратно.

– А что вы мне сделаете? – ответил вопросом Брагин и закурил.

Сизый дымок поплыл по воздуху, и господин Капризов почуял острый и сухой запах дешёвого табака.

– Вы рассказывайте, рассказывайте, – подбодрил Брагин Капризова, со снисходительной усмешкой смотря на него из-под густых бровей.

– Хорошо, – зло ответил Капризов и, поднявшись из-за стола, открыл гремящее стёклами в рамах окно. – В общем-то, мне ничего особенного не нужно…

– Ко-ро-че! – рявкнул вдруг Брагин.

Господин Капризов опасливо сел обратно за стол и, набрав воздуха в лёгкие, выпалил:

– Я дам вам список людей, мне нужно знать о них по возможности всё. Куда ходят, чем живут, с кем спят, с кем просыпаются…

– Компромат? – опять перебил Брагин.

– Да, и не только.

– Дайте посмотреть список, – вдруг неожиданно серьёзно подал голос Берёза.

Капризов протянул ему листок с подготовленными фамилиями.

Берёза с любопытством начал изучать список.

– Что ещё? – спросил Брагин, выпуская струйку дыма и ничуть не интересуясь листком.

– А? – не понял Капризов.

– Что ещё, кроме компромата? Вы говорите, не стесняйтесь. Теряем время.

– Ещё мне надо… Чёрт, даже как-то неловко об этом говорить. Вы, может быть, и не согласитесь.

– Ну-ну! – вновь подбодрил Капризова Брагин, внимательно рассматривая сигарету и стряхивая пепел на пол.

– А мы по ним работали, – толкнув локтём своего коллегу, пробормотал Берёза, всё ещё рассматривая фамилии. – Не по всем, но почти.

– Погоди, – отмахнулся Брагин. – Так что нужно-то? Говорите яснее!

Капризов поднял руки кверху, словно сдаваясь, и сказал:

– Наркотики, может быть, или ещё что-нибудь в этом роде у них сможете найти? Я не знаю, как это делается… Мне это неприятно, если честно…

– Какой должен быть результат? – не поведя и глазом, прямо спросил Брагин. – Вы хотите, чтобы мы собрали на них компромат, – это я понял. А зачем вам, чтобы мы у них что-нибудь находили? Вы желаете, чтобы их отправили в тюрьму?

– Не-е-ет! – протянул Капризов. – Как бы сказать… Ну, чтобы нашли тогда, когда нужно будет.

– Это грязная работёнка, – заметил Брагин, почесал голову и забрал у Берёзы лист. Пробежал глазами по фамилиям.

– Я знаю, – согласился Капризов. – Скажу прямее, если вы всё время на этом настаиваете: мне нужна настолько грязная работа, насколько это только возможно. Допускается, чтобы было даже то, чего на самом деле и не было.

– Боюсь, мы вам тут не поможем, – заключил Брагин и вернул листок Капризову.

– Почему? – удивился советник.

– Это не наш профиль.

– Зато, если хотите, – удивительным образом перейдя на деловой тон, вмешался Берёза, – я, за отдельную плату разумеется, смогу порекомендовать вам пару-тройку человек, которые за любую пакость возьмутся. Но и им нужно будет хорошо заплатить.

Господин Капризов был обескуражен. Он не знал, как ему поступить в данной ситуации. Прежде всего его напрягало, что пришлось раскрыть некоторые свои планы двум совершенно посторонним людям, которые отказываются с ним дальше работать, а значит, свободно могут передать информацию третьим лицам. Впрочем, это было ещё не так страшно, ибо он всегда предусмотрительно допускал такой пассаж. Больше его тревожил другой факт – что теперь, скорее всего, ему придётся иметь дело не с бывшими кадровыми сотрудниками правоохранительных органов, а с обычными подонками, то есть с людьми такого рода, с которыми он никогда дела не имел и не знал, как себя с ними держать.

– Но подождите, товарищи, – решил сделать ещё одну попытку Капризов. – Может быть, вы сможете стать, скажем, посредниками между мной и теми господами… Ну вот которые смогли бы мне помочь в моём деле.

– Исключено, – отрезал Брагин и отвернулся. Ему стал неинтересен разговор.

– Понимаете, в чём дело, Дмитрий Кириллович, – заговорил Берёза, – если мы окажем вам услугу такого рода, то мы, как люди, ещё недавно служившие и у которых, несмотря ни на что, остались некоторые обязательства, просто должны будем сообщить куда следует.

– На меня? – испугался Капризов.

– При чём тут вы? – недовольно буркнул Брагин. – Вы понимаете, о чём вы нас просите? Хорошо, допустим, мы что-нибудь найдём у этих ваших – и что?

– Кстати, помнишь, мы же, кажется, в телефоне тогда кое-что накопали, – с усмешкой добавил Берёза. – Кажется, у этого.

Он вновь взял лист и ткнул в него красным опухшем пальцем.

– Да, было дело, – подтвердил Брагин. – Короче говоря, это не наш профиль. Нужно будет кого-нибудь защитить, изловить… Найти или проследить – пожалуйста, обращайтесь.

– Постойте-постойте, у кого вы, говорите, нашли в телефоне? – оживился Капризов, схватив лист и ручку. – Я запишу.

Брагин в ответ пристально посмотрел на него.

– Это не важно, Дмитрий Кириллович, – сказал он и, поднявшись, выбросил окурок в окно.

Капризов со злостью взглянул на Брагина.

Вслед за коллегой поднялся Берёза.

– Так что всего вам хорошего! – сказал он и, опять начав кривляться, раскланялся.

Господин Капризов задумался. Его лицо вдруг исказилось в неприятной, почти что страшной гримасе, и он провёл руками, словно умываясь, по тонкой гладкой коже щёк.

– Господа! – крикнул он, словно бы решившись на что-то.

Берёза и Брагин были уже в дверях, но оба обернулись.

– Признаюсь честно, – продолжал Капризов, доставая из-под стола свой портфель и начиная вынимать из него пачки денег, – я не умею вести переговоры таким образом. Что называется, на словах. Да и не знаю здешних порядков. Зато я хорошо усвоил, что всегда отлично работает в твою пользу, – он указал на две пачки банкнот своими тонкими холёными пальцами. – Уверен, вы и так рассчитывали, что я, нанимая вас, оплачу ваши услуги. Но я также уверен, что вы не догадывались, в каком размере. Мне крайне необходимы профессионалы. Кроме того, мне необходимы молчаливые профессионалы. А я вижу, что вам можно доверять. Поэтому я предлагаю вам ещё раз подумать над моим предложением с учётом вновь появившихся факторов.

Брагин и Берёза внимательно смотрели на пачки банкнот. И если первому, казалось, всё это действо было по-прежнему не интересно, то у второго глаза стали загораться.

– Это лишь начало, – пояснил Капризов, стоя за столом как фокусник, который устраивает представление для публики. – Я намереваюсь продлить наше сотрудничество на весь срок моего пребывания тут. А это, верьте мне, срок немалый. Поэтому ещё раз предлагаю подумать, прежде чем вы решите уйти. Что же касается затрат непосредственно на выполнение того или иного поручения, то они также будут компенсированы, можете быть уверены. Вам предоставляется полная свобода действий. Желаете нанять какую-нибудь шпану – пожалуйста, ваше право. Но, разумеется, не посвящая её в детали. Так что скажете, господа?

Брагин, тяжело сопя, подошёл к столу, взял две пачки денег, лист со списком и вернулся к двери. Одну пачку он отдал Берёзе, и тот быстро затолкал её в карман брюк.

– Значит, эти? Ну что же. В общем, конечно, они те ещё мерзавцы. Попробуем. Когда вам нужна информация?

– Через неделю. Самое большее – через две. Возьмите визитную карточку.

За карточкой подошёл Берёза.

– Хорошо, – сказал Брагин, и оба бывших сотрудника силовых структур вышли из кабинета.

Оставшись в одиночестве, господин Капризов сел на своё место, откинулся на спинку кресла и закинул ноги в начищенных ботинках с пряжками на стол.

Его начинало точить сомнение. С одной стороны, он наконец бесповоротно вступил на тот путь, который должен был привести его к триумфу. А вместе с тем сразу же возникли трудности, связанные с зависимостью от людей ему посторонних. Впрочем, близких людей он и так не имел – ни друзей, ни семьи у него не было. Но теперь, когда приходилось разворачивать и усложнять своё предприятие, господин Капризов осознал, как тягостна ему та связь, которая только что здесь зародилась и которую ему придётся поддерживать до самого завершения своего плана. Нельзя сказать, что он этого не предвидел, не был к этому готов, и всё-таки теперь ему было несколько тревожно, неприятное чувство тяготило Дмитрия Кирилловича.

Господин Капризов был педантичным и рассудительным человеком. И так как эти качества он в себе ценил и развивал, то первое, о чём он подумал, когда двое сыщиков покинули кабинет: как ему будет лучше порвать с ними в самом конце? Раньше у него не получалось разработать подобный сценарий, ибо он просто не представлял, с кем будет иметь дело. Но теперь, когда первые игроки определились и вышли на свет, уже можно было потихоньку продумывать план прекращения обременительных отношений.

– Их самих надо будет каким-то образом сдать властям, – сказал сам себе господин Капризов, ещё не подозревая, что сделать это ему не удастся.

Глава 3. Герои

Александр Ильич Швед шёл вниз по улице по сползающему к центру от каждогоднего наложения слоёв асфальта тротуару и, задумавшись, смотрел себе под ноги. Из-за этой своей привычки идти сцепив руки за спиной и уткнувшись взглядом в землю долговязый и сутулый Швед никогда не примечал, да и не желал примечать, ничего, что происходит вокруг. А день, между прочим, был солнечным. Правда, осенний ветерок уже свободно гулял по городу, но пока только гулял, вовсе ещё не собираясь никому докучать, а лишь в качестве шалости иногда налетал на прохожих и, чуть касаясь прохладой их щёк и носа, спешил дальше по своим ветреным делам. Швед же не обращал внимания и на него. С недавних пор он вообще полагал, что обращать внимание на что-либо – бессмысленная трата времени и сил. И что обращай или не обращай на что-либо внимание, как своё, так и общественное, – всё одно выйдет так, что объект, к которому ты только что проявил свой искренний интерес, вдруг превратится в субъект. А превратившись в него, тут же и объявит – впрочем, не всегда гласно, – что он-де как-нибудь сам всё решит, без тебя и особенно без твоего участия.

Такие странные и, кажется, носящие сугубо личный характер принципы, которые установил для себя Швед, несмотря на некоторую невнятность, были вполне оправданны. Александр Ильич с недавних пор находился в глубокой депрессии. Началось это, наверное, года два назад, когда он вдруг понял, что в свои тогдашние сорок три года ровным счётом ничего не добился и не достиг. Что состояния у него нет, семьи тоже, а если что и есть в его распоряжении, то всё это имеет вид какой-то временный и смехотворный. И словно бы он всегда ждал чего-то и на что-то надеялся. На что-то такое, что обязательно придёт и непременно исправит, изменит, улучшит и его самого, и его положение. А главное, основательно, чтобы уже для подлинной и окончательной настоящей и полнокровной жизни. Чтобы насовсем и крепко. Но это «что-то» не приходило. А оглянувшись назад, на свою жизнь, Швед с горечью признавал, что ждал этого неизвестного непростительно долго. И что даже если призрачное счастливое будущее и наступит, то произойдёт это крайне поздно. Да и, сказать по правде, таких чудес, чтобы в его возрасте начать всё сызнова, так, как описывают в книжках, в реальности на своём веку он не видывал ни разу. А, значит, и не бывает их, этих выдуманных чудес. А посему всё, что остаётся Александру Ильичу, – хандрить и злиться. И ещё признаваться самому себе, что жизнь прожита зазря и впустую. Ставку он сделал не на то, и банк на этот раз забрал последнее.

Так, или приблизительно так, вкратце можно было бы охарактеризовать внутреннее состояние Александра Ильича. В самом деле, последние два года его можно было встретить на улицах города именно в таком вот задумчивом и понуром состоянии. Длинное чёрное пальто зимой и чёрный «похоронный» костюм летом придавали его и без того высокой сутулой фигуре какую-то фантастическую худобу и угловатость. Растрёпанная рыжая борода, нечёсаные волнистые волосы цвета жжёной сиены издали походили на затухающий язычок пламени, который предсмертно мигал на головке уже обугленной и искривлённой спички. Глаза же, напротив, имея какой-то болотный цвет, были ясны, колки и живы, хоть сами ничего и не отражали, как у мертвеца. Чёрные брови, по обыкновению, были сведены и изгибались книзу, к острому и ноздреватому, но, впрочем, красивой формы носу.

О чём ещё думал Швед, когда бессмысленно блуждал по улицам города, угадать было невозможно. Да и думал ли он вообще о чём-то определённом? Скорее всего, все мысли его сводились к желчно-брезгливому отношению ко всему окружающему и окружающим. Обида на весь мир, презрение к глупым радостям общества, пустота в сердце, но главное, ненависть к самому себе за наивную веру в прекрасное будущее, которая его обманула, – по-видимому, именно такой спектр чувств преобладал в этом человеке в последнее время. Точно так же было и в тот день, когда произошла судьбоносная для него встреча.

Не доходя до конца улицы, выходящей на площадь Победы, – главную площадь Рошинска, которую, к слову сказать, Швед не любил из-за многолюдности и излишка воздуха, – он бессознательно свернул в первый подвернувшийся переулок. На углу четырёхэтажного дома, где из-под обвалившейся штукатурки на свет выглядывал щербатый кирпич, на него вдруг налетел толстый и низенький человек. Столкновение было настолько сильным и настолько неожиданным, что оба чуть не разлетелись по разные стороны тротуара. Швед даже ухватился за гремящую жестянкой водосточную трубу, чтобы не рухнуть.

– Саша! – восторженно воскликнул вдруг толстяк, приложив пухлую руку к груди. – Как замечательно, что я тебя встретил!

Швед в ответ долго всматривался в случайного встречного и наконец с неудовольствием констатировал:

– Леонид Престольский.

– Саша, – надув свои жирные губы, укорил толстяк, – ну зачем так официально? Что же ты начинаешь, в самом деле? Оставим прошлое, Саша!

Швед смотрел на Престольского с плохо скрываемой брезгливостью. А толстяк между тем оправился и, ловко подскочив, взял Александра Ильича под руку.

– Саша, тут такое дело, – заговорщически запел он, – я тебе звонил-звонил, искал тебя везде, но никак не мог найти. Где ты пропадал?

– Всё там же, – грубо ответил Швед, пытаясь высвободить руку.

– Неправда! Саша, это неправда! – голос у Престольского был сладким и мелодичным. – Искал тебя, искал… Ну пойдём!

– Куда? – удивился Швед.

– Как это куда? В «Адам». Там нас уже ждут.

– Кто?

– Один хороший человек, – Престольский тянул Шведа обратно вверх по улице. – Ты с ним лично не знаком. Даже странно, что ты с ним не знаком! Но главное, Саша, не в этом! Главное, мы кое-чего добились в своём деле, представляешь?

– В каком?! – выходя из себя, рявкнул Швед.

Престольский отпустил его руку и отошёл с нарочито испуганным взглядом.

– Нет, извини, но мы так не договоримся, – расстроенно отводя глаза, произнёс Престольский. – Я тебя честно приглашаю на заседание, а ты что же? Ругаться решил? Нет, Саша, так дела не делаются.

Швед несколько смягчился. Он давно и хорошо знал Престольского. Этого человека тридцати семи лет, на коротеньких толстых ножках, с чёрными стрижеными волосами и небритыми жирными щеками. Этого человека с уродливым, кривым ртом, крючковатым носом, в вечно поношенных джинсах и старом растянутом свитере. Этого человека, знавшего всё и обо всех в городе. Этого человека… Словом, этого мерзавца.

Престольский был, что называется, местным сплетником и склочником. Также он с лёгкостью мог вжиться в роль агитатора или, скажем, дельца. Любой образ был для него почти что родным, если это касалось организации каких-нибудь мелких пакостей или провокаций. На большее он никогда не замахивался, ибо был в меру труслив и осторожен.

Страшно любящий деньги и за лишнюю копейку готовый, кажется, заложить родную мать, которая, по слухам, жила где-то в Смоленске, Престольский был до необыкновенности беден. Его часто можно было увидеть в домах у друзей и знакомых, где он унизительно клянчил денег, заверяя при этом, что скоро их непременно вернёт, и, разумеется, никогда не возвращал. Многие, завидев его лишь издали, старались тут же перейти на другую сторону улицы, чтобы только не встречаться с этим господином. Неожиданная встреча с Престольским каждому всегда обещала неприятные траты. А меж тем сам Лёня Ангельский, так звали его за глаза, пренебрежительно понижая фамилию в чине, встретив любого известного ему по имени человека, тут же бросался на свою жертву, как щука на требуху. И вскоре его и его нерасторопную жертву можно было увидеть сидящими в кафе за весьма нескромным столом, где уже хмельной Престольский не только уминал самые дорогие блюда, но и убеждал, что заплатить за него – обязанность приглашённой стороны, ибо он в скором будущем обязательно окажется полезен, а благосостояние угостившего его неизбежно возрастёт до астрономических размеров.