Омега

Мне этот бой не забыть нипочем.Кровью пропитан воздух.

Вчерашний дождь чуть все не сорвал: продлись он еще пару часов, горная дорога, на которую был весь расчет, благополучно бы накрылась. Да и сейчас «джипы», даром что заморские и вседорожные, ревели вовсю, демонстрируя явную обиду. Ничего, скоро шоссе!

А с небосвода бесшумным дождемПадали звезды.

Песня привязалась с вечера и теперь катила вместе со мной, подпрыгивая на ухабах. Высоцкий, конечно, не совсем прав. Бои забываются, как дни на раскопе – один, второй, двадцатый. Может помниться эпизод – выкопанная в помещении № 60 бронзовая статуэтка, расстрелянный в упор британский генерал, похожий на киноактера Оливье. Весь бой – едва ли. К тому же, что значит «весь»? «Весь» не увидит никто, разве что спутник. У каждого солдата и командира перед глазами не бой, лишь маленький кровавый обрывок.

Впрочем, песня – и есть песня.

Нам говорили – нужна высота,И не жалеть патронов…

Песня вспомнилась случайно, когда Аргонец и Суббота в очередной раз принялись язвить друг друга. Занятие из самых любимых, но на этот раз очень уж не вовремя. Пора было грузиться, невидимые шестеренки задуманного нами завертелись, а господа офицеры изволили спорить из-за названия операции. Суббота, не иначе с жестокого похмелья, предложил назвать ее «Пронусименто». Аргонец, которому предстояло писать боевое донесение (он их ваяет от руки, презирая компьютер), взвыл, заявив, что столько букв выводить не собирается. Зловредный Суббота посочувствовал: так много непонятного запомнить и вправду трудно. Аргонец вскипел и… И я, вспомнив песню, предложил назвать операцию просто – «Вторая звезда».

Вот покатилась вторая звезда –Вам на погоны…

Не спорили, но поглядели хмуро. Не дозволил доругаться, отец командир!

И вот теперь ночь, мокрая дорога, пересекающая седловину, горы, заросшие молчаливым лесом, притушенные огни фар. Я на первой машине вместе с Аргонцем, на второй, как обычно, Казачок, Суббота замыкающий, а впереди самое опасное – въезд на шоссе. Если пронюхали, если узнали – там и встретят.

Боевые донесения – чистой воды нелепость. Раньше мы писали их для Ильи Григорьевича и, отчасти, для памяти, уж не знаю, чьей. Потом – по просьбе друзей из Киева, но туда отсылались не все, а только самые важные – как, например, про британского генерала, похожего на актера Оливье.

«Вторая звезда» – еще и дезинформация на всякий пожарный. Перехватят донесение – пусть ищут первую!

Насчет же реальных звезд (не на небе – на погонах) никакой ясности не было. Чернорог объявил себя сразу генералом, Шевченко ввел воинские звания времен Украинской Директории, остальные потянулись за ними, порой выдумывая нечто несусветное. Я сразу же решил подобной глупостью не заниматься, звания оставил реальные, соответственно записям в военных билетах. Если требовалось, на офицерских должностях прекрасно чувствовали себя и сержанты, и рядовые.

Вот покатилась вторая звезда…

…Выезд на шоссе уже близко, водитель, из недавних симферопольских новобранцев, сбавил ход, а я нетерпеливо ждал, когда, наконец, пискнет рация. Разведка должна быть уже на месте, если путь свободен, сообщат.

Опасаться нам почти что нечего – кроме глупой случайности и откровенной измены. С последним хуже, народ мы проверяем и фильтруем (первый раз на пункте вербовки, второй – в отряде), но мало ли какая сволочь может польститься на доллары или евро? Пока Бог миловал.

Илья Григорьевич рассказывал, что в войну, давнюю, настоящую, засылать в партизанский отряд агента не имело смысла. По самой простой причине – из-за связи, точнее, ее крайней затрудненности. Это учитываем и мы, мобильные телефоны можно иметь только с моего разрешения, но на дворе уже XXI век. Незачем отстукивать морзянкой «Юстас – Алексу», достаточно вовремя выстрелить из ракетницы или посветить фонариком.

…Пискнуло! Кажется… Да, вперед. Вперед! Слишком рано нас похоронили, слишком рано отпели. Мы – гаитянские зомби, мы придем из тьмы, из ночного мрака, могильной черноты. Вы напрасно успокоились, майн герр, май сэр и мон пер! Потому и вспомнил похмельный капитан пронусименто – шумно, громко, с пальбой из всех стволов, чтобы августовская ночь превратилась в бразильский карнавал.

А с небосвода бесшумным дождемПадали звезды…

Мокрая лента шоссе, резкие тени деревьев… Сюда бы художника, графика, такого, как Василий Мироненко, его работы очень любила бабушка. Правда, он рисовал не Крым, а юг Украины, как раз те места, где воевал отряд Шевченко.

Вперед!

* * *

Илья Григорьевич Старинов никак не мог понять бардака (так и писал – «бардака», ничуть не стесняясь), воцарившегося в диверсионном деле за последние годы. Старый полковник звонил, ходил по «инстанциям», волновался, глотал валидол. В страшные дни, когда в Первомайском гибли дети, а пьяный Ельцин бредил о двадцати девяти снайперах, Илья Григорьевич составил подробный план операции по освобождению заложников, кричал по телефону, уговаривал. Потом, говорят, плакал…

Мы слушались старика, как бога. И ни разу не ошиблись.

Именно он объяснил нам, что страшившие всех блокпосты – ерунда, глупость, «блок-могилы». Ему резонно возражали: не глупость, а кормушка для сволочей в погонах, собирающих лепту вдовицы с каждой проезжающей машины. Илья Григорьевич не хотел верить, спорил.

После пятого уничтоженного блокпоста UkrFOR стали оттягивать свои подразделения в населенные пункты. Оставшиеся мы быстро научились обходить – как этот, что исчез за поворотом. Следующий будет уже на въезде в Старый Крым, его не объехать, но… Тем, кто там скучает в ожидании рассвета, скоро предстоит повеселиться. От души!

Мне этот бой не забыть нипочем.Кровью пропитан воздух…

На карту уже можно не смотреть, места знакомые, даже ночью узнать легко. По этой дороге я ездил в музей к Александру Грину. Его старый ветхий дом мы сегодня обойдем стороной, чтобы не дай бог не задеть, а, если, не дай господь, если пэры и сэры устроили там казино!..

Гель-Гью, Лисс, Зурбаган, мы идем!К бою!

ФАЙЛЫ ИЗ НОУТБУКА

24.

Правила ведения боевых действий (Б.Д.) на территории Крыма и южных областей Украины. Приняты на общем собрании командиров 14 октября 1994 года.

1. Территория Б.Д. ограничивается исключительно районом расположения UkrFOR. Любые акции, включая террористические, на других территориях запрещены.

2. Б.Д. ведутся только против комбатантов. Таковыми признаются лица в форме войск UkrFOR, а также лица, имеющие в руках оружие. Акции против мирного населения исключаются.

3. Запрещено использование противопехотных мин.

4. Запрещена практика заложничества в любых ее формах. С пленными надлежит поступать согласно законам военного времени.

5. UkrFOR будет признана воюющей стороной со всеми последствиями (включая применение Гаагской и Женевской конвенций) только в случае подобного признания, осуществленного на официальном уровне руководством Украины.

6. Военные не вмешиваются в политическую жизнь и не пытаются навязывать политикам свои решения кроме основной задачи: освобождения территории страны от оккупации.

7. Командованию UkrFOR предлагается рассмотреть и принять пункты 1-5 настоящих Правил. В этом случае они будут соблюдаться обеими сторонами.

АД

9 августа 2004 г., Крым, окрестности города Старый Крым.

Исчезнувший мир вернулся внезапно, толчком, но разум еще молчал, бесстрастно фиксируя происходящее. Где-то там, вдали, за плотно сомкнутыми веками, короткими очередями били «Никоновы», резкий голос Субботы требовал немедленно, сию же минуту, врача…

…Нет нашего врача, капитан, три недели, как нет, забыл ты по горячке!

А под головой что-то жесткое. Нет, не так!.. Меня пытаются приподнять… приподнимают, голову держат на весу.

Я жив, ночь еще не кончилась…

Ночь?! Какая по счету?! Неужели бой длится так долго?

– У кого аптечка? Аптечка!

Аргонец? Почему здесь, он должен быть у бензосклада, на нем весь фейерверк, салют нашему пронусименто «Вторая звезда»!

– Суббота, твою дивизию, принимай командование!..

О чем это Аргонец? Командование? Какое командование? Меня, что, похоронили?

Чего я, собственно, лежу?

* * *

– Какое там, не контуженный! Свалился носом вперед, не мявкнул даже. Из-за тебя я ни одного пленного не взял, всех их тут, пидарасов, положили…

– Погоди, Суббота! Значит, сейчас 2.03, девятое августа, мы в Старом Крыму. Я был без сознания… Десять минут? Десять? Всего десять?!

– Говоришь, не контуженный? А ну, в тыл, к своей девке, живо! Навоевался!..

Ночь исчезла, скрывшись в рыжем горячем пламени. Фиеста в разгаре, я жив, прошло всего десять минут. Это главное, все остальное – потом.

Гори, «Вторая звезда»!

Я бы звезду эту сыну отдал –Просто, на память…

Жаль, у меня нет сына.

ФАЙЛЫ ИЗ НОУТБУКА

25.

Истинная физика та, которая когда-либо сумеет включить всестороннего человека в цельное представление о мире.

Я думаю, вряд ли у мыслящего существа бывает более великая минута, чем та, когда с глаз его спадает пелена и открывается, что он не затерянная в космическом безмолвии частица, а пункт сосредоточения и гоминизации универсального стремления к жизни.

Человек – не статический центр мира, как он долго полагал, а ось и вершина эволюции, что много прекраснее.

ПАПКА II. ЧИСТИЛИЩЕ.

1-9 августа 2004 г

Файлы 26-50.

ФАЙЛЫ ИЗ НОУТБУКА

26.

Группа шотландских учёных из университета в Абердине (University of Aberdeen) под руководством Роджера Пертви (Roger Pertwee) обучила лабораторных крыс различать короткие и длинные звуковые сигналы.

Всё было нормально, пока крысам не ввели синтетический каннабиноид – один из активных компонентов марихуаны. Под его действием животные наделали большее количество ошибок. Учёные приписывают погрешности в работе крыс как к общему недостатку концентрации под действием каннабиноида, так и к неспособности судить о Времени вообще: «Под действием препарата Время длиннее, чем на часах, – сообщил Пертви. – Минута может походить на час».

27.

Особую известность получили миражи когда-то прошедших на земле сражений и битв: в 1642, летом 1686, 23 июня 1744, 8 октября 1881 года. На всем протяжении XVII-XVIII веков в Англии и Шотландии неоднократно наблюдали на небе «кинопленку» с записью давно отгремевших боев. В 1785 неизвестные солдаты-призраки дважды маршировали над Уйестом (Силезия).

28.

Все попытки переместить тела во Времени не приведут ни к чему. Сразу после перемещения тело перестает существовать как в точке А, так и в точке В. Точка А со своим состоянием Вселенной перестает существовать – следовательно перестает существовать тело.

Уничтожив точку А, человек уничтожит одну из точек Времени. То есть, Время во Вселенной после перемещения будет выглядеть как отрезок, где начало в точке, когда появилась Вселенная, а конец в точке А. Такое изменение строения Времени приведет к его разрушению и, следовательно, к разрушению Вселенной, так как Пространство и Время связаны.

ЧИСТИЛИЩЕ

1 августа 2004 г. – 16 июня 1978 г., город Харьков.

Наверно, так и придется умереть – в кресле возле стола. Слева под рукой – чашка с водой, три таблетки на блюдце. Когда-нибудь мозг не выдержит, значит, последним, что я увижу, будет циферблат часов, стилизованный под старинную карту. Черные стрелки застыли, часовая указывает на еще не открытую Антарктиду, минутная лежит вдоль Северной Америки. 18.03, белый день на дворе, но шторы плотно задернуты. Полумрак, полуночь…

Смертность среди тех, кто прочно увяз в DP, несколько ниже, чем у принимающих тяжелые наркотики. В среднем. Это несколько успокаивает.

Беленькая, желтенькая, черненькая… Три таблетки, три банана – как в старом мультфильме. «Я дракон – Бойся-Бой!». Ну, бойся-бой! Запить водой… Аминь!

Теперь – прикрыть глаза. Самый страшный момент, начало Погружения, начало очередной маленькой смерти, ведь можно здорово не угадать… Ничего, вернусь, проснусь, сон – такая же временная смерть, как и погружение. Точнее «Погружение», ведь «DP» – тоже со строчной.

DP – Dream of the Past. Или – Dearth in the Past. Для пессимистов. Во сне порой умирают…

Стоп! Это не сон, не сон, не сон! Первая заповедь DP: ты не спишь! Тем более, Погружения в сон не бывает. Проверено.

Часы… Тик-так, тик-так. DP-DC… DP-DC… DC – Death Certificate… Стоп, хватит, лучше еще раз посмотреть на время. 18.04, потом запишу, порядок есть порядок. Посмотреть на Время… Очень точно сказано, сейчас и приступим. Еще минута, совсем скоро, вот-вот… Ударит по затылку, как после глотка хорошего коньяка – и все. Эх, где его взять, хорошего? До сих пор спорят – помогает ли алкоголь при Погружении. Я, конечно, считаю, что…

* * *

– …Состоялся в Москве в июне 1930 года в самой разгар так называемого Великого Перелома. Основной вопрос – контрольные цифры Первой пятилетки…

И кто ж такую чушь морозит? Это я такое морозю. Или морожу?

Открыть глаза!

Если я могу соображать насчет мороженой чуши, то… Управляемость за пятьдесят, даже больше, что само по себе почти чудо.

Солнце!

– …Рассматривался также вопрос о борьбе с правым уклоном в ВКП(б)…

Зажмурился всего на миг, привыкая к ярким лучам, а, главное, к самому себе – новому, старому. Первые секунды Погружения почти так же опасны, как и прием таблеток. Тогда может не выдержать мозг, сейчас – я сам. Мало ли куда закинет? А если посреди моря, в шторм? Любил я в те годы понырять среди волн!

Почему я молчу? Я должен продолжать белибердень про правый уклон…

Глаза!

…Огромное окно, солнце над желтым зданием Академии, далеко внизу – зелень сквера, а над всем этим – бледное горячее небо. Родной университет, этаж этак пятый… Лето? Лето!

Аудитория 5-51. Точно!

– Продолжайте, продолжайте…

– Сейчас!

Это уже мне, и это уже я. Все ясно – почти все. Экзамен, билет на столе, там же – листок в клеточку с моими каракулями. А передо мной профессор Вайнштейн Аркадий Исаакович, значит, история СССР. Третий курс, летняя сессия? Ну, конечно!

На экзамен еще не заносило. Так мне и надо! Ладно, чего там дальше про правый уклон? Самое время брать управление на себя, я-прежний, меньший братец, поскучай пока!

– Дело, конечно, не правом уклоне, Аркадий Исаакович. Да и уклона-то никакого не было.

Хулиганить и безобразничать при Погружении не принято – даже у тех, кто окончательно впал в «сонный уклон» (уж точно уклон, куда там Коле Бухарину!). В любом случае получать за экзамене «хор.» вместо заслуженного «отл.» ни к чему. Но и повторять чушь из старого учебника не хочется. Профессор меня за попку-дурака не почитал, так что вполне можно высказаться.

Аркадий Исаакович до сих пор жив и здоров, что во всех отношениях приятно. Трудно разговаривать с покойниками. Но и он хорош – нагружал нас, бедных доверчивых студентов, чушью про любовь народа к партии.

– «Военная тревога» 1927 года показала, что РККА практически небоеспособна. Отсюда все подобные, извините, Аркадий Исаакович, телодвижения. Обвинять лично Сталина не имеет смысла, ведь даже Чаянов, на что либерал и мужиколюб, предлагал самые решительные меры. Этим объясняется и форсирование темпов индустриализации. Иное дело не рассчитали – слегка. Товарищу Кржижановскому песни бы писать, а не планированием заниматься!

И вдруг я понимаю, что уже не сижу – красуюсь возле окна в привычной стойке лектора, в левой руке – несуществующие очки, которыми (есть грех!) злоупотребляю в качестве реквизита. Тон и голос – соответствующие. Коллеги-студенты за партами уже поднимают головы… Эге! Осторожнее надо, не то брякну привычное: «Да-с, молодые люди, учебник читать надо! А вы, на последней парте, э-э-э, Хвостиков, не списывайте!»

…Юра Хвостиков, хороший парень со смешной фамилией. Этот уж точно покойник, умер лет восемь назад. Кажется, печень.

– А что касаемо, хе-хе, правого уклона, то история вышла вообще смешная. Перед съездом Сталин и Бухарин помирились, Горький поспособствовал…

Ах, черт! «Хе-хе» – совсем ни к чему. А вообще-то лихо! 1978 год, Погружение на… двадцать шесть лет! Личный рекорд. И почти полный контроль, что тоже невероятно.

– …Вот Коба и отправил друга Колю в горы – альпинизм поднимать. А бедняга Рыков отдувался на съезде за двоих. Били сильно.

Хвостиков, рядом – Лена Токаренко, чуть дальше… Не помню, mea culpa!

…Борисова, Яковлев, Таня Крутицкая.

Молодец, я-прежний, братец мой меньшой, подсказывай и дальше!

– Ну-ну!

Аркадий Исаакович, кажется, не удивился, если и да, то не слишком сильно. Меня всегда почитали на факультете несколько экстравагантным. На семинарах всегда именовал Троцкого исключительно по имени-отчеству, приносил из дому старые издания «ВКП(б) в резолюциях», Грушевского с Винниченко поминал. Либеральные стояли времена, а еще говорят: «застой, застой!».

А вот на работу после пятого курса не взяли. И правильно, нечего умничать!

– Что там был за вопрос с «милитаристским уклоном» в ВКП(б)?

Это мне за наглость. В «сером» учебнике Пономарева про «уклон» – ни слова, даже в справочниках он лишь упоминается.

Значит, «ну-ну», Аркадий Исаакович? Ну-ну – два раза!

– Письмо Тухачевского к Сталину с программой модернизации РККА. К тому времени стало ясно, что прежняя программа Уборевича, хоть и немцами составленная, неудачна. Тухачевский попытался перехватить инициативу…

А если спросит, откуда сие ведомо? Оттуда! Скажу – статья маршала Бирюзова в «Вестнике военной истории» за 1964-й. Не побежит ведь Аркадий Исаакович в библиотеку!

– …Сталин вначале возмутился, отсюда и «милитаристский уклон» на съезде. Но уже через два дня написал Тухачевскому письмо с извинениями. Программа была, конечно, еще та. Пятьдесят тысяч танков за пятилетку, когда реально выпустили еле-еле пятьсот. И те, извините, калеки вроде «МС»…

Кажется, «отл.» мне уже обеспечен – как и было в реальности. Если, конечно, профессор в Первый отдел не помчится. Едва ли, истфак все-таки!

А что было – будет – дальше? Именно в такие минуты понимаешь, что память – штука абсолютно ненадежная.

* * *

Хельги ждала в коридоре, листая общую тетрадь в красной клеенчатой обложке. Конспект? Но ведь она уже, кажется, получила свой «отл.»?

– Привет!

– Привет, Эликен!

Близоруко сощурилась (очки она наденет через пару лет), улыбнулась.

– Пятерка, конечно? Ну, пойдем!

ФАЙЛЫ ИЗ НОУТБУКА

29.

10 августа 1901 года молодые девушки Энни Моберли и Элинор Джордан (Журден) во время посещения садов Малого Трианона (Версаль, Франция) неожиданно для себя заметили необычную перемену в окружающей обстановке и принялись с удивлением разглядывать людей и ландшафт явно из другой исторической эпохи. Путешественницы обратили внимание на то, что все окружающие одеты в костюмы времен Марии-Антуанетты. Позже, после столь же чудесного и непонятного их возвращения в родной XX век, историки по описаниям уточнили наблюдаемое девушками время – период с 1770 по 1774 годы.

30.

Согласно теории струн, все микрочастицы образованы замкнутыми в петли крохотными струнами и находятся под чудовищным натяжением в сотни миллионов тонн. Их толщина гораздо меньше размеров атома, однако колоссальная гравитационная сила, с которой они воздействуют на объекты, попадающие в зону их влияния, разгоняет их до колоссальной скорости. Совмещение струн или соположение струны и чёрной дыры способно создать закрытый коридор с искривлённым пространственно-временным континуумом, который и мог бы использоваться для путешествия во Времени.

Теоретическую возможность подобных путешествий обосновывают в своих работах известные специалисты по квантовой физике Эдвард Уокер, Джек Саргати, Юджин Уингер и Чарльз Мьюзес.

ЧИСТИЛИЩЕ

16 июня 1978 г., город Харьков.

– Что скажешь, Эликен?

– Подумаю.

– На тебя не похоже.

Солнце, солнце, солнце… При Погружениях ясно чувствуешь, что в прежние времена оно и вправду светило ярче. И небо было выше, и воздух слаще. Все привычное, все родное! Резная листва на знакомых деревьях, ровные чистые аллеи, полузабытые киоски с газированной водой (чистая – копейка, с сиропом – четыре). Парк имени Шевченко… Вот и дуб-ветеран, ему за триста, пока еще зеленеет, бедняга, но крона уже мертва.

– Все думаешь?

– Думаю и думаю.

Но труднее всего привыкать к себе самому. Лишнего веса за эти годы не набрал, но двигаться теперь куда легче. Не идешь – летишь. На зубах – ни одной коронки, непривычно. И чуб на голове пока еще проблема, девать некуда, а лицо странно голое, ни бороды, ни усов. Какая борода на военной кафедре?

Часы на руке… Привет, пластмасска, молотком деланная! И я такое носил? Стоп, Время! Не засек, забыл. Сейчас 11.23, экзамен шел минут десять, не дольше…

– Двадцать шесть лет и полтора месяца, контроль и управление – процентов восемьдесят, даже больше, опыт длится около получаса.

– Звучит серьезно.

С Хельги во время Погружений мы не встречались. И не могли. Той – этой! – осенью, далекой осенью 1978-го, она уедет в Москву, потом – за границу. Двадцать шесть лет! Шура прав, новые таблетки того стоят. Главное, остаешься самим собой, не чувствуешь себя космонавтом в чужом теле-скафандре.

На Сумской, как и всегда, людно. Улица почти не изменилась, разве что иномарок нет, и витрины забыто-советские, как в старых кинофильмах. Но такое я уже видел и еще увижу, Погружение, скажем, лет на пятнадцать – не проблема. А вот Хельги могу больше не встретить – двадцатилетнюю, еще не носившую нелепые очки в золотой оправе, легкую, почти невесомую в своих белых туфельках на высоком каблуке. Сейчас я провожу ее домой, мы зайдем в подъезд знакомого дома на Донец-Захаржевского…

Стоп! Не подсказывай мне, брат мой меньший, и так помню. Только…

– Эликен!

Оказывается, мы остановились – как раз возле глухого забора. Долгострой Оперного театра, откроют только через девять лет. Остановились, стоим, Хельги держит меня за руку.

– Эликен, что случилось? Это… Это ты?

Да, во время Погружений можно делать почти все. Почти – слишком резкие движения не рекомендуются, с чем не спорят даже «сонные» уклонисты. И во сне откровенные глупости ни к чему, твой ведь сон, не чужой. Но это не сон, не сон, не сон! Вокруг все настоящее, даже слишком. Абсолютная реальность… Если задуматься – страшно. И соблазн, соблазн! Иногда так и тянет поиграть в пророка, а то и хуже – исправить саму Историю. Позвонить, скажем, Брежневу, чтобы не посылал войска в Афганистан…

В первые годы увлечения DP почти все так и поступали. Потом опомнились, поутихли. Не только потому, что ничего не исправлялось. Поняли – нельзя, даже не поняли, почувствовали. Если DP – не сон, не привычная Реальность, не просто фармацевтическая Машина Времени, значит – нечто иное? Иное – что?

Лицо Хельги совсем близко, близорукие глаза смотрят настороженно, странно. Все время (все Время!) забываю: при Погружении не одни лишь деревья и улицы, но и люди настоящие. И ты для них – настоящий. Только играть в себя прежнего, в наивного двадцатилетнего студента, нет никакой охоты. Даже иначе – не получится. Ни у кого не получалось.

– Ты так никогда не улыбался, Эликен.

– Ага. Там, кажется, скамейка.

«Там» – возле забора, рядом с огромным экраном, на котором вечерами крутят рекламные ролики. То есть, конечно, не ролики – отрывки из новых кинофильмов. «Ленфильм» с Медным Всадником, «Мосфильм» с Рабочим-Колхозницей… Как выразился один мой язвительный однокурсник: «Кино для нищих».

А если посоветоваться? Просто посоветоваться?

– Сейчас… Я, кажется, сигареты не купил.

– Сигареты?! Ты же не куришь.

Ну, конечно! Какие в те годы сигареты? Спорт, спорт – и только спорт. Велосипед, плавание, лыжи… И курить не очень тянет, нет привычки.

– Н-да, перезанимался. Давай присядем.

* * *

– Попробую, Эликен. Во сне человек почти всегда знает, что спит. Сон когда-нибудь кончается. Можно проснуться – если очень постараться.

– Например, закричать.

– Да. Кроме того, во сне очень трудно читать, больше страницы не осилишь. Наверно, мозгу трудно придумывать текст. Ну и… Все.

– Не все, Хельги. А если я уверен, что все вокруг – нереальное? Не сон, не бред даже, а какое-то… состояние. Скажем, полная иллюзия перенесения в иное время.

– На двадцать шесть лет и полтора месяца? Назад? Значит, сейчас у тебя две тысячи…

– 2004-й, август. Я в отпуске, Шура продал мне новые таблетки, я сижу в кресле возле компьютера, на стене часы с циферблатом в виде старинной карты.

– Фу ты, а я уже испугалась! Хорошая идея, особенно насчет карты. А меня ты придумал? В своем 2004-м?

– Ты в Гарварде. Преподаешь. Кафедра истории России XIX века.