Сводные. Поиграем в кошки-мышки?

– Какая симпатичная мигрень, ― с нескрываемым интересом поглядывает на Кирилла ещё одна девчонка, Даша: блондиночка с идеально небрежным пучком на макушке.

Да и не она одна. У нас в группе одиннадцать девчонок, не считая меня, и всего три пацана. Из этих четырнадцати человек догадайтесь, скольким по боку появление постороннего?

Правильно, троим. Пацанам.

– Забирай. Дарю, ― снисходительно киваю на Крестовского, хозяйски бродящего по аудитории и сующего любопытный нос везде, где придётся. Вплоть до работ других студентов.

– Вау. Да у вас тут девочки голенькие, ― одобрительно присвистывают, кивая Юрцу, не очень довольному вторжением. ― Не на то я учился, не на то. У меня вместо девочек были транспортиры и циркули.

А, да. Точно. Он же тоже "художник". Правда более инженерного склада ума.

– Тебе мало своих голых девочек, озабоченный? Не насмотрелся ещё? ― не могу удержаться от колкости.

– На твоих "девочек" точно не насмотрелся, ― парируют ехидно. ― С удовольствием продолжу медитацию этим вечером, если позволишь.

Вот скотобаза.

– Не позволю.

– Слыхали? Единоличница! Нет, чтобы для народа стараться, во имя искусства. А ещё творческая личность.

Боже, что он несёт? Ну натурально дебил.

– Вита! Я тебе по шапке настучу! ― влетает в мастерскую рассерженный колобочек в черепашьих очках и чёлкой-пони. ― Дозвонилась я твоей подружке. Улетела она!

– Как улетела? ― не поняла та.

– Как, как. На самолёте. На Бали, чтоб её! Мужика какого-то подцепила и укатила с ним загорать.

– А договор? Она же договор подписывала.

– А что договор? Закорючка для вида. Она так и сказала: извините, но от такой возможности не оказываются.

– Охренеть, ― вырывается из меня.

Три недели коту под хвост, потому что продолжать без натурщицы дальше бессмысленно.

– Ещё какое охренеть! ― Алевтина Михайловна только что не подпрыгивает на месте от досады. ― Вот сразу чувствовала, что она не надёжная! И где теперь искать новую натурщицу?

Новую? Блииин, это ж теперь всё с самого начала. И сегодня только зря приехала. Уже понятно, что лавочку можно сворач…

– А вам именно натурщица нужна? Натурщик не покатит? ― раздаётся звонкий беспечный голос, окатывающий меня ледяным ушатом плохого предчувствия.

Преподша и вовсе впервые замечает левого чела в мастерской.

– А вы, молодой человек, собственно, кто? ― приспустив на нос очки, деловито разглядывают его с ног до головы.

Особенно её заинтересовывают татухи и скулы. Причём последние та, не стесняясь, осматривает, взяв Крестовского за подбородок и повернув лицо так, чтобы на него упал свет потолочных ламп. Единственное освещение в аудитории, так как окна плотно занавешены. Чтобы не накидывать на натурщицу лишних теней.

Поправка: на не приехавшую натурщицу.

– Я с ней, ― коряво кивают в мою сторону, так как сложно шевелиться, если находишься в цепких руках маэстро.

– То, что с ней ― это просто прекрасно, но нас уже одна такая знакомая знакомой подвела. Повторного фиаско не хочется.

– Не сцыте, не подведу. Мужика подцеплять я вроде как не собираюсь. И на Бали не планировал. До осени так точно.

– Это не разовое мероприятие, молодой человек. Минимум пару недель придётся позировать в усиленном режиме, так как у ребят горят сроки сдачи. Три раза в неделю, по несколько часов в одной позе. Это сложно.

– Фигня. Сделаем.

– Не надо нам его! ― возмущённо восклицаю. Фигня ему, видите ли. Всё по фану. А нам потом что, опять с нуля начинать?! ― Он ненадёжный. Либо забухает, либо свалит в свой Амстердам.

– Хорошего же ты обо мне мнения. Не рассчитывай, я решил подзадержаться. Могу загранку в залог оставить, если успокоит, ― ухмыляется Крестовский, которого перестали изучать как подопытного кролика. Зато теперь ничто не мешает ему неотрывно таращиться на меня, наслаждаясь реакцией от новости.

Зашибись. Подзадержаться он решил. А я так надеялась, что к концу следующей недели его уже и след простынет.

– Загранка мне ваша не нужна, ― Алевтина Михайловна не то, чтобы в восторге, но понимает, что искать кого-то ― дело муторное и неблагодарное. Не всякий согласится. Мы Ренату-то только в марте нашли, хотя клич бросали ещё с зимы. А тут нате, возможность сама в руки плывёт. ― Будет достаточно подписанного договора. Академические часы оплачиваются, если что. За час в одежде ― семьдесят три, за час обнажёнки – девяносто восемь.

– Девяносто восемь? Это в долларах или евро?

– В рублях, конечно. Мы вам кто, олигархи?

– Рублей? Шутите? Пфф, оставьте мелочевку ребятам на кофе. Я и за бесплатно разденусь. Карина же тоже будет меня рисовать?

– Естественно.

– Тогда я в деле. Трусы снимать прямо сейчас?

Охренеть. Да он издевается!

Следующие пару недель терпеть его мало того, что дома, так ещё и здесь?! Моей спальни ему что, недостаточно? Гаденыш решил захватить ещё и мой универ?

Глава пятая. Стритрейсеры

POV КРЕСТОВСКИЙ

Облом.

Боксеры велели оставить. Сказали: там нет ничего настолько интересного, чтобы с технической точки зрения тратить на это лишнее время.

Ауч.

Вот это прозвучало реально оскорбительно, хотя с другой стороны ― оно и к лучшему. Девочки-то ладно, пускай наслаждаются, но чтоб ещё и парни палили в открытую мой член… Ну такое себе это достижение в копилку, так что норм. Мне и в трусах неплохо.

Короче: раздели меня, усадили на стул в дальней части аудитории, поставили позади завешенную белой тканью ширму, присобачили к стремянке настольную лампу, направив свет, включили таймер и велели не шевелиться.

Чего уж. Не шевелюсь.

Сижу, оседлав стул спинкой вперёд, сложив на спинке руки, и с трудом сдерживаю порыв почесать нос.

Как часто бывает: когда нельзя ― начинает зудеть буквально всё. Но терпим, раз подвязался на кипиш. Не скулить же как баба. Так что отвлекаю себя тем, что без зазрения совести таращусь на Скворцову.

Специально выбрал такой ракурс, чтоб сосредоточить фокус внимания точно на ней.

Я ― на неё, она ― на меня.

Понятно, что помимо этого меня пристально разглядывают ещё дохрена кого, но вся эта затея ведь ради чего устроена? Позлить её. Правда коварный план почти сразу даёт сбой.

Да, первые минут десять Карина не разочаровывала, покрывая меня мысленно, судя по испепеляющему взору, отборнейшим матом, но её недовольство удивительно быстро перетекло в не менее занимательную одухотворённость.

По разглаживающимся складкам на лбу буквально можно проследить всю степень затягивания в творческий процесс. И, надо сказать, это весьма залипательно.

До мурашек, которыми покрывается моя кожа от каждого брошенного ею на меня взгляда. Сосредоточенного, внимательного, плавно скользящего по моему телу и впитывающему… Каждую мелочь, каждый изгиб, каждую чёрточку.

В альтернативной реальности, в мире, где не существует тактильности, это могли бы быть просто охеренные предварительные ласки. Несмотря на наличие посторонних, момент прямо-таки сугубо интимный. Находись мы сейчас в спальне, за закрытыми дверями, отвечаю, я бы не выдержал…

Но в данных обстоятельствах приходится. Выбора нет, потому что установившуюся между нами невидимую связующую ниточку так и норовят оборвать.

Ребята частенько подходят, чтобы сделать центровку глаз, рассмотреть поближе какие-то только им важные нюансы или же просто для того, чтобы убрать волосы, закрывающие моё ухо.

Охренеть. Меня трогают, разглядывают как экспонат, обходя кругом и с холодным отстранённым безразличием изучают… Причём, не как объект сексуального влечения, даже не как человека, имеющего хоть какую-то половую принадлежность.

Просто материал, который нужно оформить. Очень странное, необычное, но прикольное ощущение. Будто я участник какого-то чудаковатого перфоманса. А суетливая, вечно недовольная всем преподша, только добавляет всей ситуации сюра: ходит от одного студента к другому, подмечает ошибки и бубнит, бубнит, бубнит.

– Данилин, ты видишь, как падает свет на фигуру? Сверху. Вот и рисуй только то, что видишь сейчас. И не выдумывай лишнего.

– Не забывайте прорисовывать тени и блики.

– В древнем Египте во время занятий мимо учеников ходил человек с бамбуковым стволом и бил по спине за кривой рисунок. И заметьте, спустя столько веков мы до сих пор восхищаемся теми работами. Улавливаете, к чему я веду?

– Вы посмотрите, какие работы висят в коридоре, и что малюете вы, бестолочи мои. Застрелиться не хочется?

– Скворцова, что за скелет? Он здоровый парень в отличной физической форме. Зачем ты делаешь из него узника Освенцима?

– Ничего не знаю. Я художник, я так вижу, ― обиженно бурчат. Кажется, кто-то не любит, когда его отчитывают.

– Видь по-другому! Подойди ближе, если зрение шалит, ― назидательно муштруют её, заставляя смущённо рдеть, от чего меня распирает на улыбку. Едва удаётся ту удержать. Шевелиться же нельзя. И мимики это тоже касается.

А тело-то тем временем начинает сдавать позиции. Задеревеневшая спина ругается, отяжелевшие свисающие кисти сводит, а по нервным окончаниям растекается покалывающее онемение.

Когда писк таймера оповещает, что начинается перерыв и тело снова ненадолго принадлежит мне, с трудом удаётся для начала хотя бы просто встать.

Воу. Как же приятно просто двигаться!

Приятнее этого только до хруста костей хорошенько размять мышцы и, без предупреждения сделав упор лёжа, отжаться пару десятков раз на кулаках. Чтоб застоявшуюся кровь разогнать. Ну и взбодриться. А ведь это только первые полчаса. Лишь одна четвёртая от того, что запланировано на сегодня.

Пздц. Я хоть выживу после?

Выживу. Куда денусь. Вот кофейка бахну, который мне услужливо преподнесла симпатичная блондиночка, и можно снова отправляться на экзекуцию.

А пока остаются последние минуты, пользуюсь возможностью, чтобы, наконец, и самому рассмотреть аляпистую творческую компашку. Не всё же им одним.

Кого здесь, конечно, только нет: и обколотая недопацанка с каре, и недодевочка, который недомальчик с длинным хвостиком в зауженных джинсах, и толстушка-хохотушка с разноцветными прядями на тонких жидких волосёнках, смотрящими жутко нелепо. Мда.

Но есть и нормальные Я бы даже сказал: слишком нормальные, мало чем примечательные. Настолько, что попросту теряются на их фоне. Сразу видно: у кого всё в порядке с менталочкой, а у кого эксцентричность настолько шкалит, что последствия этого выливаются не только во внешность, но и в повадки.

Карина, меланхолично помешивающая свой кофе вынутым из пучка карандашом, одна из таких. Всё в ней: начиная с волос и яркого макияжа, вплоть до колготок в сетку и громоздких ботинок на высокой подошве ― словно один сплошной вызов. Себе, обществу и… не знаю. Всему миру, наверное.

Даётся сигнал продолжать и таймер снова включается. Блондиночка, что на протяжении последних минут всячески трётся вокруг меня, кокетничая напропалую, неохотно возвращается к мольберту, а я на "пыточный стул".

Отсчёт следующего получаса пошёл.

А затем ещё полчаса. И ещё…

Блять. Я, конечно, не рассчитал силы воли. Шило к концу второго часа отчаянно рвёт очко, требуя хоть какого-то движения. К тому же от монотонного шуршания бумаги, гудения потолочных ламп и пропитавшего мастерскую запаха масляных красок меня начинает тупо убаюкивать.

Хотя уснуть как раз-таки сложно. Студенты продолжают то и дело подходить, вырывая своей суетливостью из сонного оцепенения. Одни, как блонди, с разрешения снимают на телефон какие-то части моего тела. Другие, как Скворцова, просто присаживаются рядом на корточки, делая быстрые наброски в блокнотах.

Невольно заглядываюсь на лёгкие и точечные штрихи, стремительно появляющиеся на белом листе. Изгиб кистей, намётки пальцев, которые настолько налились свинцом, что я давно их не чувствую. Контур ногтей. Даже грязный кант мизинца и порванный заусенец на безымянном не ускользает от её зоркого взгляда.

Карандаш в женской руке порхает словно живой, играя в копирку: Ctrl C ― Ctrl V. Я бы так не смог. Чертить линии, вычислить радиус, угол наклона, разработать подробный план проекта и объёмную форму с расчётом конструкции ― это запросто, а вот оживить неоживимое за считанные минуты… Признаю свою некомпетентность.

– Кирилл, не отвлекайтесь, ― напоминает преподша, последние четверть часа лениво ковыряющаяся за своим рабочим столом. Устала раздавать ц/у.

На самом деле, все уже устали. Некоторые ребята давно наушники втыкнули в уши. Заметно, что им становится скучно, ведь обычно так долго один "сеанс" у них не длился. Это сегодня было решено сделать исключение, чтобы наверстать потраченные ранее академические часы.

Забывшись, выпрямляюсь. Пздц. По ощущениям на спину словно добрую тонну булыжников нагрузили. Завтра, наверное, не разогнусь.

– Я почти раздет. Ты передо мной на коленях… Чем не эротическая фантазия, а? ― тихо, практически одними губами шепчу, залипая на длинные ресницы и яркие перламутровые тени на веках.

Так близко и, блин, даже ничего не сделать. Ни щелбана отвесить, ни куснуть за нос, ни… поцеловать. Почему нет? Я бы поцеловал.

– Каждый думает в меру своей испорченности, ― огрызаются, не поднимая головы.

– Лучше тебе не знать, о чём я думаю, глядя на то, как ты лихо управляешься со своим инструментом. Уверен, и с моим бы не подкача… ― со свистом втягиваю воздух сквозь зубы, когда меня сердито щипают за голень. Хорошо так щипают, с прокручиванием. Вырвав часть волос. Еле удержался, чтоб не заорать. ― Хулиганка. Любишь пожестче, да?

– Люблю делать больно. Другим, ― заверяют меня, вставая с карачек и возвращаясь за место. Ненадолго. Голень ещё печёт, обещая в скорейшем времени синяк, когда пиликает очередной таймер. Последний на сегодня.

Всё! Аллилуйя! Свобода!

Следующий заход в среду, но всего на час. Больше не получится, потому что аудитория понадобится другой группе.

– Так вы, типа, встречаетесь или не встречаетесь? Если нет, то чего он вокруг тебя так вьётся? А если да, то куда девала Славика? ― запрыгивая в джинсы и затягивая ремень, слышу болтовню блондинки, крутящейся около Карины.

– Что за Славик? Был же Василий, ― подключаюсь я, с трудом влезая без "ложки" в найки.

– Какой Василий? ― удивляется куколка. ― Ещё и Василий? Скворец, ты гарем собираешь?

Ну какой же она скворец? Она… не знаю, Колибри. Маленькая, юркая и яркая. Хотя, кстати, скворцы вроде на самом деле фиолетовыми бывают.

– Да. Меня тоже это интересует. Я-то наивно верил, что у тебя единственный, ― саркастично хмыкаю, закидывая футболку на плечо и заглядывая птичке-невеличке в мольберт. ― Дай глянуть, чего ты там начирикала. А то вдруг рога мне пририсовала, ― нет. Рогов нет. Есть лишь наброски силуэта без лица, стоп и кистей, в полный рост и это… круто. Хоть и пока, конечно, самого себя распознать сложно. ― Ля, а я правда красавчик!

Карина раздражённо отпихивает меня локтем, убирая работу в папку, а ту ― в громоздкую сумку.

– Рога поищи у своей девушки, ― фыркают с досадой. ― Они у неё настолько ветвистые, что олени от зависти перегрызутся.

– Оо, так у тебя есть девушка? ― огорчается блонди.

– Нету, ― отмахиваюсь.

– Есть, ― закатывает глаза Скворцова. ― Но такая мелочь его не заботит, так что совет да любовь. Развлекайтесь, детки. Помой, будь любезен, ― суют мне пустую кружку и, попрощавшись с преподом, стремительным росчерком выскальзывают из аудитории.

Ловлю выжидательный взгляд блондинки, прожигающей всю мою правую половину лица.

Ждёт.

Чего ждёт? Приглашения на свидание? Ну да, она в целом ничего. Разок закутить можно было бы с… Ёпрст, а зовут-то её как? Называли же имя, сто процентов.

Ай, ладно. Похрен.

– Помой, а. Будь товарищем, ― играя в "горячие пирожки" передаю эстафету с грязной тарой ей и лечу следом за Скворцовой. ― Принцесса-ебаннеса, далеко собралась?

– Далеко, Кирилл-дэбилл.

Кирилл-дэбилл, как оригинально.

– Долго придумывала?

– Да не, само озарило. Пока любовалась на тебя битые два часа. Ты на кой хрен вообще подписался в эти мутки? Тебе оно зачем?

– Как зачем? Чем чаще я у тебя на виду, тем скорее ты влюбишься в меня как кошка.

Карина тормозит, разворачиваясь вполоборота.

– Изначальная ставка была вроде просто секс. Когда условия поменялись?

– Ну так приятный бонус никто не отменял. А почему нет? Мне будет приятно.

– Крестовский, ты просто конченый… ― не договаривает. Пробует на вкус, перебирая, но подобрать нужного определения не может.

– Ммм? ― насмешливо ухмыляюсь. ― Запас оскорблений иссяк? Всё, сдулась?

Издав усталое и протяжное "пфф", Карина попросту уходит. Обратно вниз, к проходной, а там к парковке. Молчит и когда я загружаюсь без спроса в машину, внутри которой стоит просто убийственная духота. Пока кондиционер набирает обороты, открываю окно. Иначе задохнёмся.

– Где тебя высадить? ― сдавая задним ходом и ловко обтекая припаркованные на обочине тачки, интересуются у меня. ― Советую выбрать место самому. Иначе скину, где сама пожелаю.

– В смысле, скину?

– В коромысле. Неужели ты думал, что я буду нянчиться с тобой весь день?

– А почему нет?

– Может, потому что у меня есть личная жизнь?

– Личная? Без меня? Это что-то новенькое.

Сарказма не оценивают.

– Повторяю вопрос: где тебя высадить?

Молчу. Вместо этого впитывая её манеру вождения. Внешне расслабленную и даже будто бы легкомысленную, но исходящая от неё концентрация затопляет салон какими-то новыми для моих рецепторов феромонами.

– Никогда бы не подумал, что девушка за рулём ― это настолько сексуально, ― чистосердечное признание как есть. Положа руку на сердце, до нашего знакомства я был непоколебимо уверен, что бабам водить нельзя. Категорически.

Карина, не отрываясь от трассы, достаёт из бардачка пачку влажных салфеток, кидая ту на мои колени.

– Слюни подотри, ― виртуозно уходят вправо, не снижая скорости. Потенциальный занос переходит в полноценный мини-дрифт, в рамках допустимых на дороге правил. Точечный и выверенный. Ювелирная работа. Вот уж точно от чего впору слюни пустить.

Вообще, то, как она улавливает вибрации авто и чувствует габариты даже незнакомой тачки, я оценил ещё в прошлый раз. И уже тогда, будем откровенны, знатно запал на это, потому что не каждый мужик-то справится с механикой с той грациозностью, с которой управлялась она с моим Мустангом.

Запал тогда и, кажись, сейчас история повторяется.

Догадывается ли Карина об этом или нет, но у нас с ней гораздо больше общего, чем она думает. Потому что я каждой клеткой чувствую её нетерпение и безошибочно замечаю подрагивающее женское колено. Кое-кто страстно желает надавить на педаль и прибавить газку, но держится, чтобы не нарушать пдд.

– Ты никогда не гоняла? По-взрослому? ― спрашиваю я, озарённый шальной идейкой.

– По-взрослому, это как?

– Хочешь, покажу? Только для этого тебе придётся освободить для меня всю ночь вторника.

POV СКВОРЦОВА

С брошенными ма напоследок словами: "Я хз, куда меня везёт этот маньяк, но, если что: где искать труп ― спрашивайте с него", гордо выходим в ночь. Хотя одиннадцать вечера не просто так зовётся "вечером", так что вроде как и не ночь. Ладно, не столь важно.

Важнее, другое.

– Рискнёшь? ― болтают протянутым мне ключом от машины, висящим в колечке на пальце.

Рискну ли я снова сесть за руль его Мустанга?

– Как два пальца об асфальт.

Ну, ладно. Не два пальца, погорячилась, хотя опыт уже есть. А вот в прошлый раз я немного себя переоценила, так как на механике ездила исключительно в автошколе, но ничего. Вроде быстро сообразила: что к чему, обвыклась и не опозорилась. Согласитесь, было бы крайне неловко заглохнуть посреди дороги, слишком быстро отпустив сцепление.

Сейчас меня накатывает примерно тоже состояние: закипающий адреналин вперемешку с ссыкливым волнением накосячить. Сложно с щелчка переключиться, когда несколько лет водишь исключительно на автомате, поэтому первые минуты чувствую себя бараном на выпасе и жду насмешек от Крестовского.

Которых, вот же удивительно, нет. Молчит. Однако при этом внимательно следит за каждым моим движением, меланхолично играя зажатой в уголке губ зубочисткой. Что ещё больше нервирует.

Блин.

Зря я, наверное, согласилась ехать с ним в одной тачке.

Зря вообще согласилась куда-либо ехать, но любопытство пересилило. А эта хитрюга ещё и условия обозначила: чтоб колёса были общие. Это он так, как понимаю, предусмотрительно лишил меня возможности свалить, привязав к себе.

– Я на экзамене? ― включая поворотник, сворачиваю к выезду из коттеджного комплекса, который, как и все элитные жилые районы, заканчивается кпп. Чтоб не шастали посторонние с пустыми вёдрами и завистливо не плевали на наши газоны.

– Нет.

– Тогда чего таращимся?

– Я не таращусь, а наблюдаю. Где училась водить?

– Где и все. Инструктор толковый попался.

А ещё безумно симпатичный и вообще клёвый парень, ставший моим первым. Во всех смыслах: первым в сексе, первой любовью, да и вообще первым парнем, с которым я захотела построить отношения.

Не вышло.

Разница в возрасте и на тот момент моя сильная неуверенность в самой себе на фоне брекетов и лишнего веса, всё испортила, но расстались мы мирно. Без скандала.

Наверное, по-другому и не могло сложиться, ведь на тот момент мне было всего шестнадцать, а ему… хм, около двадцати вроде как. Может, чуть больше.

– Что ж, неплохо, ― признает Кирилл. ― Очень неплохо. Особенно для девчонки.

Вот спасибо, Ваше Величество. Одарил благословением. И как я без него раньше жила?

– Попахивает дискриминацией, не чувствуешь?

– Не. Я чувствую только свой одеколон.

О, да. В "Dior Sauvage" утопает весь салон. А заодно и я. Но аромат так-то реально клёвый, хоть и знать ему об этом не обязательно.

– Не ты один. Можно было и поменьше на себя лить. Иначе девушки помрут от передоза раньше, чем успеешь их склеить.

– Ты это о себе?

– А я тут причём? Меня ты не клеишь. Меня ты просто бесишь навязчивостью.

– Не соглашусь. Смотри: ты сейчас со мной, по доброй воле, сидишь в моей тачке и едешь туда, куда я велю. Хочешь ты того или нет, но кое-кто всё-таки склеился. Пусть и чисто из интереса.

Чёрт. А ведь он дело говорит.

– Как склеилась, так и расклеюсь обратно. Если мне не понравится то, что увижу. И только попробуй начать домогаться.

– Не планировал, но вот ты сказала и резко захотелось.

– Не советую.

– А иначе, что? Снова будешь кусаться?

– Зачем мне твои микробы? У меня и своих достаточно, Просто получишь коленкой по бубенчикам и на ближайшее время забудешь в о том, что их можно пускать в ход.

– Кощунство. Давай обойдёмся без этого? Я своими бубенчиками очень дорожу.

– Тогда за что так нещадно их эксплуатируешь? Где милосердие? Даже портовые шлюхи, услышав количество твоих беспорядочных половых связей, выпали бы в осадок, посоветовав убавить прыть.

– А, ты аж такого обо мне мнения? Лестно. Ну… Я не отрицаю, у меня было достаточно девушек, но всё же не переоценивай мою аморальность. Всё подряд я тоже не трахаю.

Какой избирательный. Ну да, нам же только моделей подавай.

– Он ещё и привереда, вы гляньте.

– Я бы предпочёл определение: избирательный.

– Да нет, всего лишь охреневший. Зато дурнушки могут быть в безопасности. Твоя брезгливость спасёт их.

– А кто сказал, что дурнушек я не беру? Знаешь, какие порой они оказываются страстные и благодарные? Особенно если где-нибудь в клубе выбираешь её, а не стоящую рядом хорошенькую, но пустоголовую подружку. Но что важно: в отличие от пустышек они понимают, что к чему и не тешат иллюзий, кидая нелепые обидки.

Нормально так. Всем выделил нишу в своей пищевой цепочке, никого вниманием не оставил. Миссионер с великим предназначением, блин.

– И к какой категории у тебя отношусь я? Я вроде не уродка, но и иллюзий не тешу.

– Ты не уродка, ты ― чумичка. Дерзкая. Горячая. Сексуальная.

– Ммм, мягко стелишь. Смотри аккуратнее, а то сейчас ещё растаю. Потом обивку не отмоешь.

Ничего на это не отвечает. Только смотрит с кривой ухмылкой. И задаёт вопрос совсем из другой оперы.

– Слышишь?

– Что?

– Что-то кряхтит в движке. Тормозни. Глянем, что там.

Не выдерживаю, разразившись хохотом.

– Ха, ну уж нет. Второй раз такой номер не прокатит.

Не он один помнит ночную безлюдную улицу Амстердама, его дебильнейший "предлог" и меня… Оказавшейся верхом на нём.

– Жаль. Вдруг бы сработало, ― Крестовский с усмешкой перекидывает зубочистку на другую сторону рта. ― А знаешь, что мне ещё в тебе нравится? Ты не идёшь в руки без боя. Поэтому заполучить тебя будет втройне приятно.