Сводные. Поиграем в кошки-мышки?

Постоянными отношениями, блин.

Чтоб их черти драли! Это ж надо было так вляпаться. А теперь мне подсовывают ещё одного индивида, которому точно так же плевать: куда и что втыкивать.

Ну уж нет, дудки!

Эх. Хотела я эту ночку посвятить совсем другому, но, видимо, не судьба…

– Жалко у пчёлки, ― подтягиваюсь ближе, понижая голос до страстного полушёпота. ― А у меня есть кое-что другое. Никогда не угадаешь…

– Ммм… ― Крестовский аж привстаёт на локтях заинтересованно, залипая на то, как я кусаю губы.

– Маленькая такая штучка. Но сколько удовольствия она может нам доставить…

– И что же это за штучка?

– Даже не попытаешься угадать?

Какой там. Ему не до этого. Человек завёлся. А я тем временем ме-е-едленно приоткрываю верхний ящик стоящей рядом тумбочки и… Чмокнув его в нос, пользуюсь заминкой.

Выскальзываю из ослабшей хватки, скатываюсь на пол, сигаю к двери и вылетаю в коридор. Запасной ключ, выцыганенный у его отца, успевает сделать второй оборот, когда ручка с обратной стороны требовательно трясётся, но…

– Ты же не думал, что один такой догадливый? ― с довольным видом целую своё сокровище. ― Я тоже подготовилась.

– Скворцова. Это война, ― доносится из моей комнаты.

– Непременно. Но не сегодня. Сладких снов, пупсик. Утром, быть может, выпущу. Захочешь пописать, там где-то бутылка из-под воды валялась.

Смех? Я что, реально слышу смех? Во больной.

______

[1] Мастихин – специальный инструмент, использующийся в масляной живописи для смешивания или удаления не засохших остатков красок, очистки палитры или нанесения густой краски на холст

[2] Белые ходоки – вымышленные персонажи, человекоподобные существа из телесериала HBO «Игра престолов», снятом по мотивам цикла книг Джорджа Р. Р. Мартина, романа «Песнь льда и пламени»

Глава четвёртая. Могу и попозировать, мне несложно

POV КРЕСТОВСКИЙ

Не отрицаю, я частенько просыпался в чужих женских спальнях. И практически всегда голый. И да, не всегда девушка прилагалась в комплект, так как успевала проснуться и бежала прихорашиваться. Однако запирают меня впервые.

Хотя "запирают" ― это, конечно, громко сказано. Дверной замок ― не сейф в банке, достаточно одного удара, чтобы выломать его с корнем. Но зачем?

Скворцова ведь вернётся. Да хоть за тем же телефоном, который, к сожалению, оказался запаролен.

Ну а я буду её ждать, балдёжно валяясь в залитой светом комнате и занюхивая подушку, пахнущую растворителем, смешанным с женским дезодорантом. Специфичный, но занимательный аромат.

Что и говорил.

Долго куковать не приходится. Очень скоро слышен характерный звук. Встречаю гостью во всеоружии, распластавшись поверх смятого одеяла в виде звезды, но получаю не совсем то, на что рассчитывал.

Вернее, не того…

– Лежи, лежи. Я не смотрю, ― переступая порог, мать Карины зажимает ладонью глаза, правда при этом весьма резво ориентируется по территории, обтекая потенциально опасные углы.

– А дочурка где?

Я почти что разочарован.

– Попросила сходить за… ― в верхнем ящике комода находят знакомую кислотную одёжку для пробежки. ― А, вот.

– Что, самой подняться застремалась?

– Спроси у неё сам. Ты, кстати, свободен. Разрешили тебя выпустить.

– Да мне и тут хорошо, ― для наглядности запрокидываю руки за голову, а ногу на ногу. Самое ценное, так сказать, прикрыл, чтоб утренний стояк не отсвечивал.

– Заметно. Ты, Кирюш, только не заигрывайся. Дело молодое, горячее, сама была такой, но соблюдай рамки, ладно? Чтоб потом не пришлось писать заявлений о домогательствах. Это занятие не самое приятное.

– Знаете не понаслышке? ― колкость вырывается прежде, чем мозг даёт установку "стоп".

Зря Карина вчера пошутила. Или не пошутила. Меня ж теперь съедает любопытство: что там с её батей было на самом деле.

Комедию перестают ломать, отнимая ладонь от лица и по прямой траектории оборачиваясь ко мне.

– Можно на ты. Я не такая старая.

Это факт. Если бы не знал её реальный возраст, спокойно подумал бы, что Скворцовы ― не мать с дочерью, а сёстры. Пусть не ровесницы, но с очень небольшой разницей в возрасте.

– А мамулей звать можно?

– Вряд ли ты этого хочешь.

– Не хочу.

– Так не называй. Можешь просто по имени. Я прекрасно понимаю твоё ко мне отношение, и не стремлюсь занять место в твоём сердце. Но давай не будем скатываться до оскорблений. Я всё же тебе не враг.

– А кто? Друг?

– Друг. Пока мою дочь устраивает ваш невинный флирт. Но если что-то пойдёт не так… разговор будет другим. Ферштейн?

– Яволь, ― согласно салютую покачивающейся пяткой.

– Вот и чудесно. Неплохие ягодицы, кстати. В модельный бизнес податься не пробовал? Средство от геморроя раскупалось бы на ура, ― усмехаются, кивая на мою позу и выходят, оставляя дверь открытой.

Однако ключ предусмотрительно прихватывают. Правильно. Зачем мне два? Мне и одного достаточно.

Чтобы я не говорил, а перспектива свободы всё же радует, природа так-то зовёт. Подзастреваю в сортире, а выйдя понимаю, что дом опустел: барышни полным составом снова пустились в бега. Замечаю в окно мелькнувший попец в ярких леггинсах.

Отец же… Отец укатывает по очередным делам. Как и всегда, собственно. Сколько себя помню, его дома вечно не бывало. А если и был, то на меня времени ему никогда не хватало.

Отсюда, наверное, и пропасть в нашем общении. Сложно сблизиться, если единственная тема, что нас объединяет ― разбор полётов за мои очередные косяки.

Вот и сейчас курю на балконе, наблюдая за тем, как его джип выкатывает из гаража, направляясь к автоматически открывающимся воротам.

Что ж, хата в моём полном распоряжении. Ненадолго, конечно, девы скоро вернутся, так что, полагаю, надо одеться. Я уже и так смутил своим нудизмом какую-то даму бальзаковского возраста, мелькнувшую в окне соседнего коттеджа.

Не уверен, что она рассмотрела все детали с такого расстояния, но голый мужик точно привлёк внимание. Та свою крысёнышную собаку на руках чуть не задушила от потрясения.

Докуриваю, отвешиваю ей "привет" двумя пальцами от виска и иду в ванную, отмывать поплывшую после трения об простыни наскальную живопись.

Честно говоря, лев реально зачётный вышел. Так-то таланта ей реально не занимать. Я оценил наброски в скетчбуках. Ночь-то долгая, а занять себя надо было…

Вот теперь думаю, попросить что ль Карину нарисовать эскиз? На бумаге. Пускай с него перебивают.

Долго торчу под тропическим душем, замучив мочалку и вылив на себя добрую половину женского геля для душа. Растёр кожу до красноты, но карикатурные записульки на торсе стёр.

Коза-егоза.

Тю-тю ей, видите ли. Ничего, ничего. Потом на собственной шкурке прочувствует всю степень этого "тю-тю". Не кричать, орать будет. От оргазма.

Стряхивая с волос влагу, неторопливо вылезаю, намочив коврик. Чёрт, полотенце-то я оставил в Каринкиной комнате…

Ну да ладно, воспользуюсь её. По иронии, эта ванная теперь негласно закреплена за нами двоими, так что грешно отказываться от возможности лишний раз позлить чумичку.

Обтираюсь и, шлёпая босыми ногами по ламинату, чешу к себе, слыша голоса внизу. Уже вернулись? Быстро. Или же я долго ковырялся, спешить то в кой-то веки некуда. Отпуск. Свобода. Лафа.

Нахожу оставленный со вчера на столе айфон, пухнущий от переизбытка непрочитанных сообщений и звонков. Один от Борзого, всё остальное от Эльки.

Мда.

Понимая, что так проще, нежели клацать пальцами по сенсорной клавиатуре, делаю последней прозвон.

– Почему не отвечал? ― тут же шарахает по барабанным перепонкам мелодичный голосок. Вроде миленький, но такой бесящий. ― Я полночи до тебя дозвониться пыталась!

– Эм. Ну так я как бы спал.

– Один, надеюсь, ― уточняют с нажимом.

Такая интересная, я прям не могу. Прекрасно понимаю её подозрительность, но чего Эля ждёт с такими вопросами? Что я тут же каяться начну? Типа, сознаешься ― скидка выйдет, истерику не закатят?

Закатят. Ещё какую. Проверено.

– Не, с плюшевой игрушкой.

Самая прелесть в том, что в этот раз даже не соврал.

– Прикалываешься?

– Да не, правду говорю. Погодь, ща фотку скину, ― чешу обратно к Каринке, устраивать фотосессию гусю. ― Отправил.

Ответ не заставляет себя ждать.

– Какой миленький. Откуда такой?

– Достался в наследство вместе с новыми родственничками.

– И как они тебе? Всё очень плохо?

– Ну, как тебе сказать… ― нахожу на кровати то, чего тут точно не лежало всего каких-то полчаса назад: подготовленной женской одежды. Среди которой обнаруживается женский лифчик. ― В целом, терпимо, ― подцепляю за лямку, разглядывая чёрную шнуровку на салатовых чашках. А Скворцова шалунья. Буйные расцветки для буйной особы. ― Точно лучше, чем я ожид…

– Крестовский, да ты задрал! ― оглушает меня злобный ор за спиной. ― Ещё не всё обтёр своим задом?

Опачки. Хозяйка притопала.

– Кир, кто это? ― раздаётся напрягшееся в трубке.

Блять, точно. Элька ж ещё на проводе.

– Навязанная сестрица, ― прикрывая динамик, шикаю Скворцовой. ― Ччч, не верещи. Не видишь, я разговариваю?

Та едва не задыхается от возмущения. Ловит открытым ртом воздух как рыбка, почти закашливаясь.

– ТЫ. СОВСЕМ. ОБОРЗЕЛ?! ― вырывают у меня свой лифчик, активно принимаясь им же меня и лупить в промежутках между словами. ― Нашёл, где трепаться! А ну свалил из моей комнаты, фетишист придурошный! ― выпинывают меня, хохочущего, в коридор, раздражённо захлопывая перед носом дверь.

С чувством так. Странно, что стены не посыпались.

Злюка. Чертовски горячая, но злюка.

– Кир, что происходит?!

Блять. Элька. Всю малину портит.

– Я тебе перезвоню, окей?

– Кирилл!

– Позже. Всё позже, малыш. У меня тут по второй линии прорываются.

И снова не брешу. Борзый звонит.

Переключаюсь.

– Мне вот интересно: кому это больше надо?

Ещё один недовольный.

– Чего хотел?

– Я что хотел? Это ты вроде просил маякнуть.

А, да. Точно.

– Просил.

– Тогда вторник. Ты в деле?

– Само собой.

– Как участник или как зритель?

– А это как карта ляжет.

– Значит, приготовь наличку. Адрес скину.

– Добро.

Огонь. Становится всё интересней и интересней. Может задержаться здесь? Я планировал свалить сразу после свадьбы, но теперь начинаю сомневаться. В Амстере ревнивая Элька, контролирующая каждый мой шаг, а тут…

А тут Карина. Снова появляется на горизонте. Снова хлопает дверью и, одарив меня волчьим прищуром, утопывает в ванную с охапкой шмоток.

– Волосы свои из слива вытаскивать не забывай. Линяешь, как попугайчик, ― бросаю ей вслед.

– Пошёл в задницу.

– Твою?

– Свою.

– Спинку потереть?

– Себе язык наждачкой потри, ― очередной хлопок, клацанье автоматической защёлки и шум воды. Правда тут же слышу новый сердитый вопль: кое-кто обнаружил мокрое полотенце.

Сбегаю, пока в затылок не прилетело что-нибудь тяжёлое. Ну и попутно Эльке снова перезваниваю, чтоб мозги не компостировала.

Хотя она всё равно найдёт повод: по делу и без. Её постоянно что-то не устраивает. Коронное: я слишком мало уделяю ей времени, занятый магистратурой и практикой.

Ну а по другому никак. Все лекции и занятия проводятся исключительно вечером, а до этого стандартная подработка четыре раза в неделю, будь любезен.

Не столько ради денег, сколько ради опыта, чтобы после завершении академии сразу получить "титул" Архитектора. Иначе потом ещё, минимум, пару лет понадобится работать по специальности и сдавать допэкзамены.

Вот и получается: с утра до пяти ― батрачишь, с семи до десяти ― торчишь на лекциях. Многие, конечно, не выдерживают такого ритма, перегорая и сливаясь.

У меня самого неоднократно возникало желание послать всё к чёрту. Тормозит только то, что половина пути уже пройдена. Осталось всего два года, не сворачивать же лавочку за пару шагов до финишной черты?

Логично предположить, что, живя в таком режиме, организм требует разрядки. А что расслабляет лучше скорости и бурного секса без обязательств?

Точно не постоянный бубнёж Эльки о том, что я недостаточно часто вожу её по ресторанам, не гуляю за ручку вдоль каналов и не рассыпаюсь в признаниях в любви.

Блять! Да какие нахер признания? Я вообще собирался тихо слиться после первого-второго секса, да только не получилось.

Случайно-нежданно вскрылось, что от её папули напрямую зависит не только получение моего аттестата, но и карьерная перспектива. Тот мне самолично дал это понять, вызвав в деканат.

Поэтому пока терплю, кое-как успокаивая готовую сорваться на очередную истерику Эльку. Пока слушал её вопли даже жрать захотелось.

К тому моменту когда одеваюсь и спускаюсь на кухню, Карина уже тоже там. Собранная: сидит, листает ленту новостную ленту и что-то с аппетитом жуёт.

– Это что? ― заглядываю ей через плечо, всматриваясь в мешанину в глубокой прозрачной пиале.

– Слепошарый? ― огрызаются, не оборачиваясь. ― Овощной салат.

– С селёдкой?

– Девочке нужен фосфор.

Принюхиваюсь.

– И уксус?

– Беспроигрышный рецепт: помидоры, огурцы, лук, селёдка, рюмка укуса, две рюмки воды, сахар и специи по вкусу. Перфекто.

– Мда, ― забираю стоящий рядом с ней кофе, отпивая. ― Селёдка на завтрак. Говорю ж, ты чумная.

На меня сподобляются-таки обратить внимание, ощерившись.

– Моя кровать, моя комната, мой кофе. У тебя пунктик такой ― таскать всё чужое?

– Не жадничай, ― делаю ещё пару глотков и ныряю в холодильник: проводить ревизию. ― Ты мне, конечно, свинью подложила, ― останавливаюсь на палке сырокопченой колбасы. Резать её западло, поэтому просто снимаю шкурку и отгрызаю так. ― Еле оправдался. Чего орать-то как потерпевшая?

– Что такое? Ревнивая девушка?

– Мягко сказано.

– А, ― вилка с нанизанным ломтиком селёдины замирает у рта Карины. ― То есть, у тебя есть девушка?

– Номинально, ― всухомятку плохо идёт. Снова ворую её кофе.

– Класс. Ты ещё больший мудак, чем я думала.

– Обзываться обязательно?

– А быть мудаком обязательно?

– Если только "мудак" ― это синоним к слову "очаровательный".

– Не льсти себе.

– Не льщу. Это объективная оценка. А что по поводу тебя? Парень есть? Настоящий, не плюшевый.

– А чем тебе Василий не угодил?

– Значит, нет. Отлично. Я тут подумал и решил, что буду твоим парнем.

– А девушка-то твоя одобрит?

– А мы ей не скажем.

В пиалу насмешливо чихают.

– Ты неподражаем, Крестовский. Правда, ― усмехаются, вставая и относя тару к мойке. ― Но вынуждена отказаться. Эмоционально нестабильные мальчики с ограниченным кругозором ― не моя тема.

Эвана как приласкала. Прям леща отвесила.

– Эй, кофе-то оставь, ― торможу её, а то кружка уже занеслась над мойкой. ― Там ещё добрая половина.

– Я после тебя допивать не собираюсь.

– Ну а я не брезгливый. Давай сюда.

– Да пожалуйста, ― замешкавшись, оборачиваются, послушно протягивая кружку.

Чего это она такая добрая?

Ясно.

– Тьфу, ― отплёвываюсь, счищая с языка мерзкий привкус. ― Что за дерьмо? ― нюхаю содержимое, от которого уже тянет не кофеином, а другим знакомым запашком. Специй и уксуса. Жижу от салата мне туда залила, зараза. Испоганить капучино, души у неё нет! ― Ты маленький вредитель.

– Хлебай на здоровье, солнышко. И, кстати ― в трусиках с маечками моими можешь копаться сколько твоей извращённой душеньке угодно, но только просьба ― делай это, когда меня нет поблизости, окей?

– А когда тебя нет поблизости?

– Сегодня точно не будет до вечера. Так что наслаждайся и получай удовольствие.

– А чего это тебя не будет? Далеко собралась? ― ревниво уточняю.

– Тебе какое дело?

– Ты ― моё дело. И не дело, если ты будешь шлындать где-то, докучая другому. То исключительно моя привилегия на ближайшее время.

– Это что ж получается, я теперь ещё и отпрашиваться у тебя должна?

– Желательно.

– А как же свобода выбора и равноправие полов?

– Фигня. Эта мода на демократию скоро пройдёт.

– Ну-ну, ― награждают меня скептично и отчаливают, виляя бёдрами.

Не, ну она норм вообще? Кто такие короткие юбки одевает? Это ж как красная тряпка для мужика. И вообще, что за прикол? То есть, я должен тут тухнуть в гордом одиночестве, пока она будет непонятно чем заниматься?

Не, не пойдёт так.

Прямо вместе с палкой колбасы спешу сначала обратно наверх, чтобы прихватить бумажник с телефоном, а затем на улицу. К фиолетовой бэхе.

– Суетолог вошёл в чат. Погнали, ― ныряя на пассажирское, подмигиваю слегка опешившей Карине, только тянущейся к замку зажигания.

– Куда?

– Куда тебе надо, туда и погнали. Маршрут мне не принципиален.

POV СКВОРЦОВА

Торможу возле длинного белого паровозика с наростами в виде башен, украшенных голубой черепицей. Несмотря на то, что набережная расположена на расстоянии, это здание всё равно ассоциируется у меня не с учебным заведением, а с подобием гостиничного комплекса. Слишком уж светлое и праздное. Но за это я как раз его и люблю. Сюда приходишь не на каторгу, а для души.

– Да ладно? ― скептично кривится Крестовский. ― Универ? В воскресенье? Это так ты развлекаешься в выходные?

– Смотря, что ты имеешь в виду под развлечением. Тусовки в пьяном угаре?

– Да хоть бы и так.

– Я из них выросла. И тебе советую.

Выросла или же попросту насытилась ими. Ма меня никогда не ограничивала, поэтому лет с четырнадцати я спокойно могла отпроситься на любую вечеринку.

Конечно, с условием: отзвон раз в пару часов, чтобы она знала, что я жива и в сознании, но по сути ― полная вседозволенность.

Даже когда по первой приползала домой в щи, не рассчитав меру, та никогда не ругала, лишь заботливо подставляла тазик и с утра рассольчик подгоняла для опохмела.

Наверное, это и сыграло роль. Имея на руках карт-бланш слишком быстро стало скучно. Одно дело, если ты тайком выбираешься из квартиры, подгоняемая бунтарским духом, и совсем другое, когда родительница выбирает вместе с тобой прикид для свидания, предусмотрительно снабжая доченьку презервативами и подробно объясняя: как, что, куда и для чего. Да ещё потом требуя подробный отчёт за завтраком. Ей же интересно.

Может, из-за доверительного отношения, а может, потому что я оказалась более-менее вменяемым подростком, но презервативы в большинстве случаев так и не пригождались.

Да и целом есть чем похвастаться: к двадцати годам я не курю, не принимаю запрещёнку, редко когда ужираюсь до состояния овоща и ещё не делала ни одного аборта. Достижение двадцать первого века, ёптыть.

А, ну ладно. Есть грешок: матюкаться люблю, но кто идеален, верно?

Точно не тело, сидящее рядом со мной с раздутыми как у хомяка щеками. Не, вы видели? Сгрыз целую палку в одно рыло и даже не подумал поделиться. Эгоист хренов.

– Ты думаешь, я от них балдею? ― облизывая жирные пальцы, с трудом дожёвывает остатки колбасы Крестовский. ― Это лишь отличная возможность склеить легкодоступную дурочку, минуя стадию тупых свиданий с не менее тупым анкетированием. Встретились, сделали дело, разошлись. На кой хер мне знать: какой у неё любимый цвет, если завтра я её в лицо не вспомню?

Мда. На самом деле я ужасаюсь и восхищаюсь одновременно его… Эм, вот прям даже не знаю, как это называть. Только мат и вертится на языке.

– Позволь уточнить: ты давно у дяденек в белых халатах был? Проверься, а то мало ли.

– На этот счёт можешь не переживать. Здоров как бык, хоть сейчас иди в космонавты. Но если для тебя это принципиально, могу справочку принести. Тогда дашь?

Я с него худею. И буквально, и фигурально.

– Крестовский, знаешь, что я хочу тебе сказать?

– Ммм?

– Ты просто эпический долбоёб.

– Но хоть красивый?

Хрюкаю от смеха.

– Красивый, красивый. Жалко только, что идиот.

– Что ж ты всё время обзываешься. Я ведь могу и рёмнем по попцу твоему очаровательному за это всыпать.

– Уже очаровательному? Был же жирный совсем недавно.

– Где жирный? Кто чушь такую сказал?

– Ты.

– Когда? А… Ооо… ― до него доходит. Правда почти сразу непонимание сменяется коронной усмешкой. ― Ля, а тебя задело. Ещё скажи, что из-за меня по утрам круги наворачиваешь?

– Естественно. Надо ведь быть в форме, когда придётся убегать с места преступления. Потому что если не заткнёшься, обещаю, я тебя прирежу, ― с досадой отмахиваюсь, жалея, что за каким-то чёртом вообще заикнулась об этом. Ехидства ж теперь не оберёшься.

Пресекая тему, вылезаю из своей малышки, чтобы достать из багажника большую тканевую сумку-чехол. Не столько тяжелую, сколько громоздкую из-за объёмной папки для черчения, лежащей внутри.

– Скворцова, ― Крестовский тут как тут. Маячит рядом, подпирая бедром мой "Баклажанчик". Машину, в смысле. ― Я просто обязан уточнить, во избежание необоснованных претензий: зад у тебя бомбический. Мне нравится.

– Только зад? ― накидывая лямку на плечо, хмыкаю.

– Да не, у тебя в целом всё как надо.

– Но узнать мой любимый цвет желания всё равно не возникает?

– А чего его узнавать? Это и так очевидно, ― кивают на расцветку тачки.

Укоряюще прицыкиваю, закрывая багажник и ставя авто на сигнализацию.

– Мимо, красавчик. Не угадал.

– Серьёзно? Тогда розовый.

– Нет, ― направляюсь к главному входу универа.

– Цвет лифчика, который на тебе надет сейчас? ― семенят следом, гадая на ромашке.

– С учётом существующей цветовой палитры тыкать пальцем в небо будешь дооолго, ― торможу его, выставляя вперёд руку и не давая зайти внутрь. ― Ну и куда ты?

– В смысле, куда? За тобой.

– Свободен. Дальше я сама.

– Не сомневаюсь в твоей самостоятельности, но не на улице же мне торчать. Я там расплавлюсь под солнцем.

– Могу в салоне оставить. Открою, так и быть, окошко, чтоб не задохнулся.

– Я тебе кто, собака?

– Ты приставучий репейник.

– Очень приставучий. Поэтому смирись: мне скучно, и я иду с тобой.

– Тебя не пустят.

– Спорим, пустят?

Даже спорить не буду. Молча пересекаю обдуваемую кондиционером проходную, приветственно махнув нашему охраннику зажатым между пальцев пропуском. Проскальзываю через вечно неработающий турникет, прямиком сворачивая к лестнице, но опешивше замираю, слыша насмешливый окрик.

Да ладно?

Пропустили! Блин! Его реально пропустили! А я ведь была уверена, что отвязалась от настырного гада.

– Всего один вопрос: КАК?

Наш охранник из тех хмурных дядек, которые наслаждаются доставшейся им властью и очень любят "не пущать". Порой студентов даже при наличии пропуска тормозит, веля показать зачётку и доказать свою причастность к "цитадели искусств", а уж тех, кого в первый раз видит…

– Секрет фирмы. Но могу намекнуть: врождённое обаяние.

Ну-ну. Скорее бумажные, шуршащие.

– Думаю, всё куда проще. Ты просто как та глиста, что в любую щель пролезет, ― разочарованно вздыхаю.

– Очень занимательно. Проводила научный эксперимент? Точно знаешь, что в любую?

Игнорирую тупой вопрос, поднимаясь на второй этаж. А там до конца по пустынному коридору, увешанному картинами выпускников. Все двери закрыты, кроме нашей мастерской. Ещё на подходе слышу голоса, народ уже собирается.

Да, согласна, со стороны это странно ― тащиться в универ в выходной, но в данном случае это не добровольное начало, а официальная рокировка ― перенос пар со среды на воскресенье, чтобы состыковаться с графиком натурщицы. Принято единогласно всей группой, поэтому третью неделю… вот так.

В целом, никто не против. У нас тут на постоянке царит анархия и ненормированный график: я сама частенько подзадерживаюсь, доделывая проекты.

А на заднем дворе у нас есть просто обалденная цветущая аллея, пропитанная творческой эстетикой. Сидеть там на лавочке, рисовать, попивать Мокко и наслаждаться видом ― отдельная форма прекрасного. Но сегодня занимаемся строго в мастерской.

Да здравствует духота и полумрак.

– Скворец пришла, ― первой примечает меня Вита: коротко стриженная брюнетка, с туннелями, пирсингом в самых неожиданных местах и забитая с ног до головы. Наша староста. Клёвая девчонка. ― И не одна… ― добавляет, замечая выглядывающую из-за моего плеча любопытную моську Крестовского. ― Это кто?

– Моя мигрень, ― бурчу, занимая место. Достаю из сумки сперва футляр с сепией и сангиной [1], затем папку. На мольберт ставится пока ещё набросок обнажённой девушки. Рядом ложится блокнот для черновиков. ― Рената появлялась?

– Нету ещё.

– Задерживается.

При том, что я сама опоздала чуток, встав в пробку на выезде, и была уверена, что получу втык. Но Алевтины Михайловны, нашего препода, тоже ещё нет.