Сказания Умирающей Земли: Волшебник Мазериан; Пройдоха Кугель

В центре площади собралась многочисленная группа – не меньше сотни – безутешных, унылых девиц. По мнению Гайяла, они не прилагали никаких усилий для того, чтобы выглядеть как можно лучше. Напротив, вопреки его ожиданиям местные девушки напялили какое-то бесформенное тряпье, нарочно растрепали волосы, заляпали лица грязью и мрачно хмурились.

Гайял удивленно повернулся к проводнику:

– Насколько я понимаю, эти девушки вовсе не стремятся победить на конкурсе.

Кастелян иронически кивнул:

– Как вы совершенно справедливо заметили, они прилежно стараются скрывать свою привлекательность – сапонидам всегда были свойственны скромность и умеренность.

Гайял неуверенно спросил:

– Какова в таком случае процедура арбитража? Не хотел бы, чтобы мое невежество привело к нарушению еще какого-нибудь невразумительного апокрифического правила.

Кастелян ответил с ничего не выражающим видом:

– Никаких формальностей нет. Мы проводим такие конкурсы в самые сжатые сроки и без лишних церемоний. От вас требуется всего лишь пройти мимо девушек, рассмотреть их и указать на ту, которую вы сочтете наиболее привлекательной.

Гайял приступил к выполнению этой задачи, чувствуя себя полнейшим дураком. Поразмыслив, однако, он решил, что нелепость наказания соответствовала нелепости прегрешения – ему надлежало отправить древний обряд с максимально возможной эффективностью, и чем скорее он это сделает, тем скорее избавится от бремени навязанных ему обязательств.

Он стоял перед сотней девиц, недоброжелательно и тревожно поглядывавших на незнакомого арбитра. Теперь Гайял осознал, что порученная ему задача не так уж проста: в общем и в целом девушки отличались миловидностью, которую не могли скрыть ни пятна грязи, ни гримасы, ни рваное тряпье.

– Будьте добры, постройтесь в ряд, – попросил их Гайял. – Таким образом никто из вас не будет иметь никаких преимуществ, связанных с местонахождением.

Девушки угрюмо выстроились в ряд.

Гайял рассмотрел их. Многих можно было исключить сразу – приземистых и коренастых, толстых и тощих, рябых и слишком головастых: примерно четверть кандидаток. Гайял произнес самым любезным тоном:

– Никогда еще мне не приходилось видеть подобное однообразие привлекательности! Каждая из вас могла бы с полным правом претендовать на высшую награду. Мне предстоит трудный выбор; придется взвешивать и сравнивать качества, не поддающиеся точному определению, и, несомненно, мое решение будет основано на субъективных представлениях – в связи с чем вполне возможно, что самые очаровательные из вас будут исключены из числа претенденток в первую очередь. – Он сделал шаг вперед. – Те, на кого я укажу, могут уходить.

Проходя вдоль строя девушек, он указывал на самых непривлекательных, и те, с очевидным выражением огромного облегчения, поспешили удалиться.

Гайял снова прошелся вдоль строя и теперь, познакомившись поближе с субъектами арбитража, сумел освободить тех, кто, не будучи уродливыми, не отличался особой красотой.

Осталась примерно треть первоначальной группы. Эти пристально следили за Гайялом, пока он ходил туда-сюда, разглядывая каждую по очереди. Физиономии девушек выражали, в различной степени, боязливую тревогу и дерзкий вызов. Наконец Гайял принял решение и сделал окончательный выбор. Каким-то образом девушки почувствовали перемену его настроения – теперь даже участницы, пытавшиеся насмешливо гримасничать, явно не на шутку встревожились и напряглись.

Гайял прошелся вдоль строя еще один, последний раз. Нет, сомнений не было: он сделал правильный выбор. Перед ним стояли девушки, настолько привлекательные, насколько мог пожелать любой ценитель женской красоты, девушки с глазами, мерцавшими, как опалы, девушки нежные и хрупкие, как лепестки цветов, девушки стройные, как стебли тростника, с шелковистыми тонкими волосами, блестевшими несмотря на то, что они постарались присыпать их пылью.

Та, которую выбрал Гайял, была грациознее остальных и отличалась не сразу заметной, неочевидной красотой. У нее были большие печальные глаза, небольшое, сужавшееся к подбородку лицо и густые черные волосы, небрежно подстриженные над ушами. Ее прозрачно-бледная кожа напоминала тщательно отполированную слоновую кость, ее изящная стройность инстинктивно влекла к себе, побуждая к близости. Она, казалось, догадалась о его решении – ее глаза испуганно раскрылись.

Гайял взял ее за руку, вывел из строя и повернулся к воеводе – старцу, неподвижно сидевшему в массивном кресле.

– Я считаю, что эта девушка – самая привлекательная в вашем городе!

На площади наступило мертвое молчание. Затем послышался возглас, полный неизбывной скорби – возглас кастеляна. Его лицо осунулось, он приблизился шаткими шагами – ноги едва держали его:

– Увы, Гайял Сфирский! Ты жестоко отомстил мне за обман! Это моя любимая дочь, Ширль, и ты обрек ее на смерть!

Гайял с изумлением переводил взгляд с кастеляна на Ширль и обратно; в глазах девушки он заметил теперь замутнение безнадежности – она словно смотрела в бездонную пропасть.

Повернувшись к кастеляну, Гайял, запинаясь, пробормотал:

– Я хотел быть полностью беспристрастным. Ваша дочь – Ширль – показалась мне самым прекрасным созданием из всех, какие мне встречались, и я ее выбрал. В чем я провинился?

– Ни в чем, Гайял! – ответил кастелян. – Твой выбор справедлив. Я тоже считаю, что моя дочь – первая красавица в Сапонсе.

– Тогда объясните, в чем состоит моя третья повинность, чтобы я мог покончить с этим фарсом и продолжить свой путь, – потребовал Гайял.

– В пяти километрах к северу находятся развалины, – сказал кастелян. – Легенда гласит, что это развалины Музея Человека.

– А! – отозвался Гайял. – Продолжайте, я слушаю.

– В качестве третьего наказания ты обязан отвести мою дочь, Ширль, в Музей Человека. У входа ты ударишь в медный гонг и объявишь тому, кто ответит: «Мы призваны из Сапонса!»

Гайял вздрогнул и нахмурился:

– Как это так? Почему «мы»?

– Такова твоя повинность! – громовым голосом произнес кастелян.

Гайял взглянул налево, направо, назад и вперед. Он стоял посреди площади, окруженный толпой решительных и закаленных тундрой жителей Сапонса.

– Когда должна быть выполнена эта обязанность? – стараясь сдерживать волнение, спросил Гайял.

С горечью, заставившей Гайяла моргнуть и поморщиться, кастелян ответил:

– Ширль уже облекается в желтое. Через час она выйдет – через час она пойдет с тобой к Музею Человека.

– И что потом?

– К добру или не к добру – что будет потом, никто не знает. Твоя судьба известна только тринадцати тысячам тех, кто не вернулся.

Плотно сжав губы, возмущенный Гайял спускался с площади по осененным листвой улицам Сапонса, внешне всеми силами сохраняя хладнокровие, хотя тошнотворный страх волнами поднимался откуда-то из глубины его тела. Ритуал сапонидов отвратительно напоминал шествие на казнь или человеческое жертвоприношение. Гайял запнулся.

Его подхватила под локоть жесткая рука кастеляна:

– Давай, давай, иди!

Казнь, жертвоприношение… Лица сапонидов, выстроившихся вдоль дороги, подергивались от нездорового любопытства, от внутреннего возбуждения; они пожирали его глазами, стараясь уловить признаки внутреннего ужаса и отчаяния, их рты полуоткрылись и почти улыбались от наслаждения тем, что не им, а ему приходилось идти под тенистыми деревьями к Музею Человека.

Холм, покрытый высокими деревьями и строениями из темного резного дерева, остался за спиной. Теперь они направлялись в тундру, озаренную винно-красным солнечным светом. Здесь их ожидали восемьдесят женщин в белых хламидах, с церемониальными корзинами из плетеной соломы на головах; женщины выстроились кольцом вокруг желтого шелкового шатра.

Кастелян задержал Гайяла и подал знак распорядительнице ритуала. Та раздвинула завесы входа в шатер, и девушка – Ширль – медленно выступила наружу с широко открытыми от страха глазами.

На ней было длинное плотное облачение из желтой парчи – ее хрупкое тело казалось сжатым, полузадушенным тяжелым покровом. Воротник облачения прилегал к подбородку девушки, но ее руки остались обнаженными; над затылком возвышался жесткой луковицей капюшон с копьеобразным навершием. Девушка дрожала от страха – так дрожит маленький зверек, попавший в ловушку; она смотрела то на Гайяла, то на отца с каким-то удивлением, словно никогда не видела их раньше.

Осторожно обняв ее за талию, распорядительница ритуала подтолкнула девушку вперед. Ширль сделала шаг, другой – и робко остановилась. Кастелян подвел к ней Гайяла и поставил его бок о бок со своей дочерью. Теперь два ребенка, мальчик и девочка, подбежали к ним с двумя пиалами и протянули их Гайялу и Ширли. Девушка послушно взяла чашку. Гайял тоже взял пиалу, с подозрением взглянул на ее мутное содержимое и встретился глазами с кастеляном:

– Каким зельем вы решили меня напоить?

– Пей! – приказал кастелян. – Путь покажется тебе приятной прогулкой, ты избавишься от страха и придешь к Музею Человека с легкой душой.

– Нет, – отказался Гайял. – Я не стану это пить. Я хочу все видеть, все слышать и все понимать, когда встречусь с Куратором. Я проделал долгий путь, чтобы получить такую возможность, и все мои труды окажутся бесполезными, если я буду запинаться и заикаться, оболваненный этой отравой.

Он вернул зелье мальчику.

Ширль тупо смотрела в пиалу. Гайял сказал ей:

– Советую тебе тоже не одурманиваться. Мы войдем в Музей Человека, не теряя достоинства.

Девушка неуверенно вернула чашку девочке. Кастелян нахмурился, но возражать не стал.

Старик в черном костюме вынес атласную подушку, на которой лежал кнут с рукояткой из резной стали. Кастелян взял этот кнут, подошел к обреченной паре и нанес три символических удара по спинам Гайяла и Ширли.

– Отныне и на веки веков я изгоняю вас из Сапонса. Отныне вы – отверженные, беспризорные бродяги вне закона. Ищите спасения в Музее Человека. Повелеваю вам никогда не помышлять о возвращении. Забудьте все воспоминания и оставьте все надежды на будущее здесь, в Северном Саду. Отныне и навеки вы освобождены от любых обязанностей и претензий, отныне у вас нет никакого родства и вы не можете претендовать на дружбу, любовь, товарищество или братство среди сапонидов Сапонса. Посему говорю я вам: идите! Приказываю: идите! Ступайте прочь!

Ширль закусила нижнюю губу; слезы ручьями текли по ее щекам, но она не произнесла ни слова. Понурив голову, она побрела по лишайникам тундры – и Гайял догнал ее быстрым шагом.

Возвращения не было. Некоторое время сзади доносились какие-то звуки, какое-то бормотание голосов, но в конце концов они оказались одни на равнине. Бескрайний север простирался до горизонта и за горизонт – вблизи и вдали была только тундра: унылая, тусклая, почти безжизненная. Монотонность ландшафта нарушали только руины – некогда Музей Человека, – белевшие уже не более чем в получасе ходьбы, и туда они молча шли по едва заметной тропинке.

Гайял осторожно нарушил тишину:

– Я хотел бы многое понять.

– Спрашивай! – тихо, но спокойно отозвалась Ширль.

– Почему нас изгнали и заставили идти в Музей?

– Потому что сапониды всегда так делали. Разве этой причины недостаточно?

– Может быть, достаточно для тебя, – возразил Гайял. – Но я не вижу в этом никакой причинно-следственной связи. Должен признаться: у меня в уме зияет пустота, настойчиво требующая заполнения знаниями, – я жажду удовлетворения любопытства, как бабник жаждет удовлетворения похоти. Поэтому умоляю тебя не рассматривать мои расспросы как нечто оскорбительное или чрезмерное.

Она удивленно покосилась на спутника:

– У вас на Юге все домогаются знаний с такой страстью?

– Ни в коей мере! – чуть не рассмеялся Гайял. – Всюду наблюдается заурядная нормальность умов. Люди сноровисто повторяют действия, позволявшие им прокормиться вчера, на прошлой неделе и в прошлом году. Мне неоднократно, без обиняков и во всех подробностях объясняли, что я – выродок, страдающий психическим расстройством. Меня спрашивали: «Зачем забивать голову никому не нужными сведениями? Зачем вечно к чему-то стремиться, что-то искать? Земля остывает, недалек тот час, когда каждый из нас вздохнет в последний раз. Зачем отказываться от веселья и музыки, от пиров и праздников ради каких-то маловразумительных абстракций?»

– Они правы! – одобрила Ширль. – Тебе следовало прислушаться к их советам. В Сапонсе тоже так считают.

Гайял пожал плечами:

– Ходят слухи, что демон лишил меня здравого смысла. Вполне может быть. Так или иначе, я такой, каким уродился, и мне не дает покоя одержимость новыми знаниями.

Ширль выразила понимание его смирения с судьбой:

– Тогда спрашивай! Я попробую утолить твою жажду настолько, насколько смогу.

Гайял украдкой косился на спутницу, изучая очаровательный профиль, густые черные волосы, большие блестящие глаза, темно-голубые, как сапфиры из страны Ю:

– В более подходящих обстоятельствах ты вызывала бы у меня и другие побуждения, которые я умолял бы тебя удовлетворить.

– Спрашивай, не умоляй! – повторила девушка. – Музей Человека близок, нам не осталось ничего, кроме слов.

– Почему же нас обрекли на изгнание и смерть? Почему твои соплеменники и родственники безропотно смирились с твоей судьбой?

– Причиной стал призрак, который ты видел в горах. Когда появляется этот призрак, в Сапонсе знают, что в Музей необходимо отправить самую красивую девушку и самого красивого юношу города. Происхождение этого обычая мне неизвестно. Так делается; так делали всегда; так будут делать до тех пор, пока Солнце не померкнет, как уголек, тлеющий под дождем, – а тогда Земля погрузится во тьму и ветры занесут Сапонс вечными снегами.

– Но что тебе известно о том, что нас ждет? Кто нас встретит, какова наша судьба?

– Такие подробности мне неведомы.

Гайял размышлял вслух:

– Маловероятно, что нас ожидает приятный сюрприз… Но во всей этой истории есть множество вопиющих несоответствий. Несомненно, ты – самая очаровательная обитательница Сапонса, и не только Сапонса, но, пожалуй, всей планеты. Но я? Я – случайный странник-чужеземец и вряд ли красавец из красавцев.

Девушка слабо улыбнулась:

– Ты выглядишь неплохо.

Гайял серьезно возразил:

– Меня, судя по всему, принесли в жертву главным образом потому, что я – пришлый незнакомец и горожане Сапонса ничего не потеряют, если я исчезну с лица Земли.

– Конечно, это соображение приняли во внимание, – согласилась Ширль.

Гайял вглядывался в горизонт:

– В таком случае давай обойдем стороной Музей Человека, избежим таким образом неизвестной судьбы, поднимемся в горы и как-нибудь доберемся до Асколаиса. Моей жажде просвещения придется уступить перед лицом очевидной неизбежности уничтожения.

Девушка покачала головой:

– Чего мы, по-твоему, добьемся благодаря такой уловке? Глаза сотни бойцов следят за нами – и будут следить, пока мы не пройдем в Музей. Если мы попробуем не выполнить свой долг, нас привяжут к столбам и заживо сдерут с нас кожу, вершок за вершком, а затем засунут в мешки и вывалят нам на головы сотни скорпионов. Таково традиционное наказание – на всем протяжении истории сапонидов к нему уже прибегали двенадцать раз.

Гайял расправил плечи и раздраженно произнес:

– Ну что ж! Я много лет хотел взглянуть на Музей Человека. По этой причине я уехал из Сфира, так что теперь я наконец найду Куратора и моя одержимость заполнением умственной пустоты найдет удовлетворение.

– Значит, тебе сопутствует невероятная удача, – заключила Ширль. – Потому что твоя заветная мечта сбывается.

На это Гайял не смог ничего ответить, и некоторое время они шагали молча. Наконец он повернулся к девушке:

– Ширль!

– Да, Гайял Сфирский?

– Нас разлучат перед тем, как нас убьют?

– Не знаю.

– Ширль!

– Да?

– Если бы мы встретились под счастливой звездой…

Он прервался.

Девушка продолжала молча идти.

Он бросил на нее недовольный взгляд:

– Ты ничего не сказала.

– Ты ни о чем не спросил! – удивленно откликнулась она.

Гайял отвернулся, глядя на Музей Человека.

Вскоре девушка прикоснулась к его руке:

– Гайял, я ужасно боюсь.

Гайял пристально смотрел на землю под ногами – у него в уме словно распустился огненный цветок:

– Видишь след на лишайнике?

– Вижу. И что же?

– Это тропа.

Ширль не понимала:

– Да, здесь прошли тысячи людей, принесенных в жертву. Значит, это тропа.

Гайял с трудом сдерживал бурную радость:

– Значит, мы в безопасности – если я не позволю заманить себя в сторону. Но ты… А! Мне придется тебя охранять. Не отходи от меня, ты должна оставаться в круге действия магического благословения. Может быть, в таком случае мы выживем.

– Не предавайся заблуждениям, Гайял Сфирский! – печально сказала девушка.

Но по мере того как они шли дальше, тропа становилась все более заметной, и настроение Гайяла соответственно улучшалось. Тем временем все ближе были развалины, отмечавшие местонахождение Музея Человека – и наконец они остановились прямо перед ними.

Почти ничто не свидетельствовало о том, что здесь когда-либо существовало хранилище всех познаний человечества. Обширный плоский участок был выложен белокаменными плитами, треснувшими и частично искрошившимися, как мел; в трещинах проросли сорняки, раздвигавшие остатки плит. Вокруг этого участка торчали несколько монолитов, источенных дождями и ветром, покрытых вмятинами и в той или иной степени обвалившихся. Когда-то они служили опорами величественному своду, но теперь ни от свода, ни от стен ничего не осталось – можно было только гадать, какими они были в древности.

Гайял и Ширль шли по ломаным белым плитам посреди напоминавших пни обломков каменных пилонов, открытых ветрам бесконечного времени и прохладным красным солнечным лучам. Мрамор тысячи раз заносило пылью с гор, и тысячи раз эту пыль смывали дожди: от тех, кто строил Музей, не осталось ни пылинки – их забыли так давно, что даже предания ничего о них не помнили.

– Подумать только! – говорил Гайял. – Какой невероятный объем знаний был когда-то сосредоточен на этом месте – и вся эта мудрость смешалась с прахом… В том случае, конечно, если не удалось спасти и сохранить Куратора.

Ширль тревожно посматривала по сторонам:

– Я все время думаю о входе в Музей и о том, что́ нас ожидает… – Помолчав, она прошептала: – Гайял! Я боюсь. Я холодею от страха… Что, если нас разлучат? Что, если нас будут пытать и убьют? Меня будут насиловать, мучить – я цепенею от ужаса…

У Гайяла пересохло в горле – он тоже боялся. Но он заставил себя не поддаваться панике:

– Пока я дышу, пока я могу драться, нас никто не тронет.

Ширль слабо простонала:

– О Гайял! Гайял Сфирский! Зачем ты меня выбрал?

– Я выбрал тебя потому, что глаза мои впились в тебя, как бабочка впивается в цветок гиацинта, полный нектара, потому что ты прекраснее всех твоих подруг – и потому что я верил, что тебя, победительницу конкурса красоты, ожидали только торжества и поздравления.

Судорожно вздохнув, Ширль сказала:

– Нужно набраться храбрости. В конце концов, если бы выбрали не меня, на моем месте стояла бы другая девушка – и так же дрожала бы от страха… А вот и вход.

Гайял глубоко вздохнул, набычился, шагнул вперед:

– Что ж, посмотрим, что нас ждет…

Входом в Музей служила плоская дверь из черного металла, вделанная в ближайший монолит. Не сворачивая с тропы, Гайял подошел к этой двери и решительно постучал костяшками пальцев по висевшему рядом небольшому медному гонгу.

Дверь со стоном повернулась на петлях и распахнулась – из прохода дохнуло прохладным сырым воздухом подземелья. В черном проеме ничего не было видно.

– Эй там, внутри! – громко позвал Гайял.

Послышался тихий голос, слегка потрескивающий и срывающийся, словно задыхающийся после рыданий:

– Заходите, заходите! Вас ждали, вас ждут.

Гайял наклонился, погрузив голову в дверной проем и пытаясь что-нибудь разглядеть.

– Нам нужен свет, чтобы мы не сбились с пути и не упали куда-нибудь.

Едва слышный голос ответил:

– Вам не нужен свет. Везде, где бы ни ступали ваши ноги, – там и лежит ваш путь. Так завещал Путепроходец.

– О нет! – возразил Гайял. – Мы хотели бы видеть того, кто нас принимает. Мы пришли по его приглашению. Общепринятые правила гостеприимства требуют по меньшей мере какого-то освещения. Прежде чем мы спустимся в подземелье, оно должно быть освещено. Мы пришли в поиске знаний, и нас следует принимать как почетных гостей.

– А, знания, знания! – послышался полушепот. – Знания вы получите в изобилии – любые сведения о самых странных вещах, – вы утонете в океане знаний…

Гайял прервал бормотание скорбного, вздыхающего голоса:

– Кто ты? Куратор? Я проделал путь длиной в сотни лиг, чтобы встретить Куратора и задать ему вопросы. Ты – Куратор?

– Ни в коем случае. Я проклял имя Куратора – ничтожества и предателя.

– Так кто же ты?

– Никто, никто. Я – не более чем абстракция, эмоция, скользкое поползновение страха, выделение страха, сотрясение воздуха, остающееся после того, как умолкнет вопль…

– Ты говоришь человеческим голосом.

– А почему нет? То, о чем я говорю, скрывается в глубочайшем драгоценном средоточии человеческого мозга.

Гайял огорченно сказал:

– Твое приглашение больше не кажется многообещающим.

– Не важно, не важно! Вы должны войти… не бойтесь темноты, входите сейчас же… Повелитель – то есть я сам – устал, его одолевает дремота…

– Если будет светло, мы войдем.

– Свет запрещен! В Музее нет и никогда не будет наглого, бесстыдного света!

– В таком случае придется установить новый порядок приема гостей, – заявил Гайял, вынимая из-за пояса Сверкающий Кинжал. – Да будет свет!

Из шара на конце рукоятки вырвалась ослепительная струя света. Стоявший во мраке долговязый призрак завизжал и распался на блестящие обрывки, как изрезанная ножницами фольга. Облачко искр покрутилось в воздухе и пропало; призрака больше не было.

Ширль, до сих пор наблюдавшая за происходившим в полном оцепенении, словно завороженная, тихо ахнула и прижалась к Гайялу:

– Как ты осмелился бросить вызов скорбному призраку?

Гайял почти смеялся, но голос его дрожал:

– По правде говоря, не знаю… Пожалуй, я просто не могу поверить в то, что норны привели меня с мирных цветущих холмов Сфира через леса и горы сюда, в северную пустыню, только для того, чтобы я послушно позволил себя сожрать. Недоверие к непоследовательности и бессмысленности судьбы придает мне смелости.

Поводя рукояткой кинжала налево и направо, он увидел, что они находились на площадке перед провалом, вырезанным в плавленом камне. Внизу зияла темная пустота. Быстро подступив к провалу, Гайял опустился на колено и прислушался.

Ни звука. За спиной Гайяла Ширль смотрела вниз глазами, такими же темными и бездонными, как открывшийся перед ней проход. Гайял обернулся, и на мгновение у него возникло необъяснимое чувство: ему показалось, что девушка превратилась в фею старинных легенд – небольшое деликатное существо, бледное, чистое, нежное, полное волшебного очарования.

Пригнувшись, чтобы осветить провал рукояткой кинжала, Гайял заметил лестницу, спускавшуюся во мрак пролетами сумасшедшей крутизны – при свете кинжала силуэты и тени пролетов создавали настолько головоломную картину, что Гайял моргнул и слегка отпрянул.

– Чего ты испугался? – спросила Ширль.

Гайял выпрямился, повернулся к ней:

– На какое-то время здесь, на пороге Музея Человека, нас оставили в покое. Но и тебя, и меня заставляют идти вперед различные побуждения: тебя – воля твоего народа, меня – любопытство, снедавшее меня с тех пор, как я родился… Если мы не решимся идти вперед, враждебные силы снова найдут возможность ополчиться против нас. Если мы смело двинемся вперед, мы можем оказаться в ситуации, дающей нам стратегическое преимущество. Так что я предлагаю набраться храбрости, спуститься по этой лестнице и найти Куратора.

– Существует ли Куратор на самом деле?

– Призрак отзывался о нем с ненавистью – надо полагать, существует.

– Тогда давай спустимся, – сказала Ширль. – Что еще остается?

Гайял серьезно предупредил ее:

– Мы должны быть готовы к опасным приключениям, к решительным, целеустремленным действиям. Забудем о страхе – и призраки превратятся в бессильные порождения воображения! Только воодушевление первопроходцев позволит справиться с ужасом подземелий.

– Хорошо, пойдем.

Они начали спускаться по лестнице.

То вправо, то влево спускались под разными углами пролеты различной длины и различной ширины – каждый шаг требовал напряженного сосредоточения внимания. Направо, налево, направо, налево и вниз – вниз – вниз… Решетчатые черные тени причудливо ползали и прыгали на стенах.