Ниже приведено другое интервью, которое у четырнадцатилетней девочки по имени Дениз взял психолингвист Ричард Кромер. Интервью было расшифровано и проанализировано коллегой Кромера Сигрид Липкой:

Я люблю доставать из писем открытки. Я получила сегодня кучу всего по почте, но ни одной рождественской открытки. Зато пришла выписка из банка!

[Выписка из банка? Надеюсь, там были хорошие новости.]

Нет, ничего хорошего.

[Да, у меня всегда так же.]

Ненавижу это… Моя мама работает наверху, в отделении, и она говорит: «Только не еще одно письмо из банка». Я ответила: «Это уже второе письмо за два дня». А она: «Хочешь, чтобы я сходила в банк во время обеда?», но я сказала: «В этот раз я пойду сама и разберусь». Я говорю вам, мой банк ужасный. Они потеряли мою банковскую книжку, понимаете, и я нигде не могу ее найти. У меня счет в банке TSB, но я думаю сменить банк, потому что он ужасный.

Они постоянно, постоянно теряют… [кто-то принес чай] Как мило.

[Да, прекрасно.]

У них это привычка. Они теряют, они потеряли мою банковскую книжку уже дважды в этом месяце. Думаю, я буду кричать. Моя мама вчера ходила в банк за меня. Она сказала: «Они снова потеряли твою банковскую книжку». Я спросила: «Можно я закричу?» – и я начала, а мама сказала: «Да, давай». Так что я орала. Раздражает, когда банк так поступает. TSB – не лучший вариант для сотрудничества. Они безнадежны.

Я видел запись интервью с Дениз – она производит впечатление разговорчивого, эрудированного собеседника, тем более для американского уха, поскольку говорит с изящным британским акцентом (фраза My bank are awful 'мой банк ужасен' совершенно правильна в британском английском, но не в американском). Я был очень удивлен, когда узнал, что все события, о которых она так ревностно рассказывает, – на самом деле плод ее воображения. У Дениз нет банковского счета, так что она не могла получить выписку по почте, а банк не мог потерять ее книжку. Хотя она периодически говорила о том, что у них с молодым человеком есть совместный банковский счет, у нее не было молодого человека и, очевидно, было весьма поверхностное представление о том, что такое совместный банковский счет, так как она постоянно жаловалась, что ее парень снимает деньги с ее части счета. Во время других разговоров Дениз занимала своих слушателей оживленными рассказами о свадьбе сестры, о каникулах в Шотландии с парнем по имени Дэнни и о счастливой встрече с отцом в аэропорту после долгой разлуки. Однако сестра Дениз не замужем, Дениз никогда не была в Шотландии, у нее нет знакомых по имени Дэнни, и они с отцом никогда не расставались надолго. В действительности у Дениз очень сильная задержка в развитии. Она не умеет ни читать, ни писать и не может иметь дело с деньгами или другими вещами, необходимыми для повседневной жизни.

Дениз родилась с расщеплением позвоночника (spina bifida), патологией позвоночного каркаса, при которой позвонки не прикрывают спинной мозг. Этот диагноз часто приводит к гидроцефалии, избыточному давлению спинномозговой жидкости в желудочках (крупных полостях) головного мозга, в результате чего мозг изнутри как будто «растягивается». По никому не понятным причинам дети с гидроцефалией в большинстве своем пребывают в состоянии, похожем на случай Дениз: они значительно отстают в развитии, но их речевая способность остается совершенно невредимой и даже в высшей степени развитой. Вероятно, раздувающиеся желудочки головного мозга давят на участки, необходимые для повседневной мыслительной деятельности, но не задевают те области, которые ответственны за развитие нейронных связей, участвующих в речевых механизмах. Это состояние имеет разные названия: например, «светская болтовня» (cocktail party conversation), «синдром говоруна» (chatterbox syndrome) и «болтология» (blathering).

Свободная, грамматически правильная речь может встречаться у многих людей с серьезными умственными расстройствами, в частности у шизофреников, у страдающих болезнью Альцгеймера, у детей-аутистов, у афатиков. Особенно интересный синдром был обнаружен, когда родители девочки с отклонением в развитии и «синдромом говоруна» из Сан-Диего прочитали статью Хомского в научно-популярном журнале и позвонили ему в Массачусетский технологический институт, предполагая, что их дочь может быть интересна с научной точки зрения. Хомский относится к категории «книжных» теоретиков, которые вряд ли отличат Джаббу Хатта от Коржика из «Улицы Сезам», так что он предложил им обратиться в лабораторию психолингвиста Урсулы Беллуджи в Ла-Хойе в Калифорнии.

Беллуджи совместно со своими коллегами, специалистами по молекулярной биологии, нейрологии и радиологии, обнаружила, что у девочки (которой они дали имя Кристал) и у ряда других детей, которых они обследовали позже, особая форма отклонения в развитии под названием синдром Уильямса. Причиной этого синдрома считается наличие дефектного гена в 11-й хромосоме, которая отвечает за регуляцию уровня кальция в организме и, таким образом, влияет на развитие мозга, черепа и внутренних органов. Хотя никто не знает, почему наличие дефектного гена в этой хромосоме вызывает именно такие последствия. Дети с синдромом Уильямса имеют необычную внешность: они худые, низкого роста, с узким лицом, широким лбом, плоской переносицей, острым подбородком, звездчатыми радужными оболочками глаза и пухлыми губами. Такое лицо иногда называют «эльфийским», а их самих – «пикси», хотя мне кажется, что они больше похожи на Мика Джаггера. Они имеют значительные умственные отклонения, их IQ примерно 50, и они не способны выполнять такие простые задания, как завязать шнурки, найти дорогу, достать необходимые предметы из шкафа, определить, где право, а где лево, сложить два числа, нарисовать велосипед или подавить свой природный инстинкт обнимать незнакомцев. Однако, как и Дениз, они хорошие собеседники и свободно говорят, хотя их речь довольно чопорна и неестественна. Ниже приведены две расшифровки речи Кристал, записанные, когда ей было 18 лет:

Что касается того, кто такой слон, это животное. Что касается того, где слон живет, он живет в зоопарке. Я тоже могу жить в зоопарке. Что касается того, что у него есть, у него есть длинные серые уши, уши веером, уши, которые могут надуваться от ветра. У него длинный хобот, который может собирать траву или сено… Когда они в плохом настроении, это может быть ужасно. Если слон разозлится, он может вас затоптать, он может на вас наброситься. Иногда слоны бросаются так, как будто это быки. У них большие, длинные бивни. Они могут поломать машину… Это может быть опасно. Если им очень надо, если у них плохое настроение, может случиться ужасное. Никто не хотел бы держать слона в своем доме. Все хотят кота, или собаку, или птичку.

Эта история про шоколадки. Когда-то давным-давно в Шоколадном мире жила Шоколадная принцесса. Она была очень вкусной принцессой. Она сидела на Шоколадном троне, и как-то раз к ней приехал Шоколадный мужчина. Он ей поклонился и сказал такие слова. Он сказал ей: «Принцесса, пожалуйста. Я бы хотел, чтобы вы посмотрели, как я работаю. За пределами Шоколадного мира очень жарко, и вы можете растаять и растечься по земле будто топленое масло. Но если солнце изменит свой цвет, тогда Шоколадный мир и вы вместе с ним не растаете. Вы можете быть спасены, если солнце поменяет свой цвет. А если солнце не поменяет свой цвет, то вы и Шоколадный мир обречены».

Лабораторные испытания подтверждают наше впечатление о том, что дети с этим синдромом владеют грамматикой языка; они понимают сложные предложения и могут исправить неграмматичные предложения так же, как это делают здоровые дети. У детей с синдромом Уильямса есть очаровательная особенность: им очень нравятся необычные слова. Если вы попросите нормального ребенка перечислить несколько животных, вы получите стандартный набор из зоомагазина или с фермы: собака, кошка, лошадь, корова, свинья. Если попросить сделать то же самое ребенка с синдромом Уильямса, вы получите куда более интересный зверинец: единорога, птеранодона, яка, козерога, водяного буйвола, морского льва, саблезубого тигра, ястреба, коалу, дракона и бронтозавра рекса, который особенно будет интересен палеонтологам. Такой ребенок одиннадцати лет вылил стакан молока в раковину и сказал: «Надо это эвакуировать». Другой, передавая Беллуджи свой рисунок, объявил: «Вот, доктор, это воспоминание о вас».

Такие люди, как Кирупано, Ларри, плантатор, рожденный на Гавайях, Майела, Саймон, Тетушка Мэй, Сара, мистер Форд, семья К, Дениз и Кристал, составляют путеводитель по носителям языка. Они показывают, что сложная грамматика присуща языку независимо от среды обитания человека. Для этого не нужно покидать каменный век, не нужно относиться к среднему классу, не нужно хорошо учиться в школе, да и вовсе не нужно достигать школьного возраста. Родители не должны окружать вас языком со всех сторон или даже хорошо им владеть. Чтобы жить в обществе, не нужно обладать необходимыми интеллектуальными способностями, содержать дом в чистоте и порядке или иметь четкое понимание окружающей действительности. На самом деле можно даже иметь все эти преимущества, но все равно не владеть языком на должном уровне, если отсутствуют необходимые гены или не работают определенные участки головного мозга.

Глава 3

Ментальный язык

Наступивший и прошедший 1984 год постепенно перестает ассоциироваться с ужасом тоталитаризма, описанным Джорджем Оруэллом в романе 1949 года. Однако вздыхать с облегчением еще рано. В приложении к роману Оруэлл написал о еще более зловещем времени. В 1984 году противник власти Уинстон Смит меняет свои убеждения после тюремного заключения, унижений, воздействия лекарств и пыток. К 2050 году не будет даже Уинстонов Смитов, так как к этому году будет разработана совершенная технология контроля над разумом – язык под названием «новояз».

Новояз должен был не только обеспечить знаковыми средствами[16] мировоззрение и мыслительную деятельность приверженцев ангсоца, но и сделать невозможными любые иные течения мысли. Предполагалось, что, когда новояз утвердится навеки, а старояз будет забыт, неортодоксальная, то есть чуждая ангсоцу, мысль, постольку поскольку она выражается в словах, станет буквально немыслимой. Лексика была сконструирована так, чтобы точно, а зачастую и весьма тонко выразить любое дозволенное значение, нужное члену партии, а кроме того, отсечь все остальные значения, равно как и возможности прийти к ним окольными путями. Это достигалось изобретением новых слов, но в основном исключением слов нежелательных и очищением оставшихся от неортодоксальных значений – по возможности от всех побочных значений. Приведем только один пример. Слово «свободный» в новоязе осталось, но его можно было использовать лишь в таких высказываниях, как «свободные сапоги», «туалет свободен». Оно не употреблялось в старом значении «политически свободный», «интеллектуально свободный», поскольку свобода мысли и политическая свобода не существовали даже как понятия, а следовательно, не требовали обозначений.

…Человеку, с рождения не знавшему другого языка, кроме новояза, в голову не могло прийти, что «равенство» когда-то имело второй смысл – «гражданское равенство», а свобода когда-то означала «свободу мысли», точно так же, как человек, в жизни своей не слыхавший о шахматах, не подозревал бы о другом значении слов «слон» и «конь». Он был бы не в силах совершить многие преступления и ошибки – просто потому, что они безымянны, а следовательно, немыслимы.

Однако еще не все потеряно для человеческой свободы: Оруэлл добавляет, что отсутствие слов делает мысли невозможными только в том случае, если мысли зависят от наличия слов. Обратите внимание на этот порочный круг: в конце первого абзаца сказано, что понятия не существует, а следовательно, оно не имеет названия, а в конце второго – у некоторых понятий нет названия, а значит, о них нельзя и подумать. Действительно ли мысли зависят от наличия слов? Действительно ли люди думают на английском, языках чероки и вунджо, а к 2050 году будут думать на новоязе? Или же наши мысли формируются с помощью какого-то бессловесного посредника – языка мыслей, или ментального языка, – и облекаются в слова только тогда, когда нужно передать наши мысли тому, кто слушает? Нет более ключевого вопроса для понимания языкового инстинкта.

В социальном и политическом дискурсе люди часто принимают за данность то, что слова определяют наше мышление. Под влиянием эссе Оруэлла «Политика и английский язык» эксперты начали обвинять правительство в манипуляции нашим сознанием с помощью эвфемизмов вроде «миротворчество» (бомбардировка), «увеличение государственного дохода» (налоги), «непродление контракта» (увольнение). Философы утверждают, что животные лишены языка, а значит, лишены и способности думать. Людвиг Витгенштейн писал: «У собаки не может появиться мысль "возможно, завтра будет дождь"», а значит, собаки не могут считаться существами, обладающими сознанием. Некоторые феминистки считают, что причиной существования сексизма является наличие в языке сексистской лексики, например использование местоимения he 'он', отсылающего к человеку любого пола. Как следствие, сразу же возникли реформаторские движения. На протяжении ряда лет предлагались многие способы заменить местоимение he на гендерно нейтральное, например E, hesh, po, tey, co, jhe, ve, xe, he'er, thon и na. Наиболее радикальное из этих движений называлось «Общая семантика». Оно было основано в 1933 году инженером графом Альфредом Коржибским и стало популярным благодаря книгам Стюарта Чейза и Сэмюэла Хаякавы, которые долгое время оставались бестселлерами (это тот самый Хаякава, который впоследствии прославился тем, что, будучи президентом колледжа в Сан-Франциско, не придавал значения протестам студентов, а также тем, что часто засыпал во время заседаний сената США). «Общая семантика» считает, что причиной человеческой глупости могут быть допускаемые языком и не видимые глазу «повреждения смысла». Держать в тюрьме сорокалетнего человека за кражу, которую он совершил в возрасте 18 лет, значит полагать, что сорокалетний Джон и восемнадцатилетний Джон – это один и тот же человек; грубая логическая ошибка, которой можно было бы избежать, если бы мы не называли их обоих Джоном, а Джоном1972 и Джоном1994 соответственно. Глагол to be 'быть' – особый источник возникновения логических ошибок, поскольку соотносит частное с общим, как в предложении Mary is a woman 'Мэри – женщина', а также позволяет уйти от ответственности, как в знаменитом «непризнании» Рональда Рейгана: «Были допущены ошибки». Некоторые сторонники «Общей семантики» желают полностью убрать этот глагол из языка.

Казалось бы, у таких идей есть основания: знаменитая концепция лингвистического детерминизма Сепира – Уорфа, согласно которой мышление людей зависит от наличия в языке тех или иных категорий, и более мягкая версия этой концепции – гипотеза лингвистической относительности, согласной которой различия между языками могут влиять на наличие различий в мышлении. Люди, которые за время обучения в университете, кроме этого, ничего не запомнили, сразу выпалят следующие сомнительные факты: в разных языках слова, обозначающие цвета, соответствуют разным областям цветового спектра; народ хопи совершенно по-другому понимает время; в эскимосском языке существуют десятки слов для обозначения снега. Если концепция верна, то ее следствия очень существенны, это значит, что основополагающие категории действительности не существуют в мире изначально, а предписываются конкретной культурой (а следовательно, их можно подвергать сомнению, что, видимо, объясняет извечную симпатию чувствительных студентов к этой концепции).

Но все это неверно. Идея о том, что мысль и язык суть одно и то же, – это пример того, что можно было бы считать общепринятым парадоксом – утверждением, которое противоречит здравому смыслу и которое при этом все считают истинным, поскольку смутно припоминают, что где-то его слышали, и поскольку из него много чего следует. Общепринятым заблуждением являются, например, такие «факты»: мы используем только 5 % возможностей нашего мозга, лемминги совершают массовые самоубийства, каждый год «Учебник бойскаута» по продажам опережает все другие книги, а реклама подсознательно может влиять на наши покупки. Подумайте об этом. Каждому из нас приходилось произносить или записывать предложение, а затем останавливаться и осознавать, что это не совсем то, что мы намеревались выразить. Чтобы возникло подобное чувство, наше высказывание должно отличаться от того, что мы имели в виду. Бывает и так, что совсем непросто подобрать слова для выражения какой-то мысли. Когда мы слушаем или читаем, мы обычно запоминаем только основной смысл, а значит, смысл должен существовать сам по себе без привязки к определенному набору слов. И если бы мысли зависели от слов, то как бы могли появляться новые слова? Как бы ребенок мог выучить свое первое слово? Как бы удавалось переводить с одного языка на другой?

Дискуссии, предполагающие, что язык определяет мышление, продолжаются только потому, что в обществе недоверие к этой идее подавляется. Бертран Рассел замечает: «Пусть собака и не может сказать, что ее родители были честными, но бедными, – но можно ли сделать из этого вывод, что собака не обладает сознанием?» (Она разве в отключке? Или она зомби?) Одна аспирантка однажды поспорила со мной, применяя очаровательно вывернутую наизнанку логику: язык должен влиять на наше мышление, поскольку если бы он не влиял, то у нас не было бы причин бороться с сексизмом в речи (очевидно, тот факт, что сексизм может быть оскорбителен, не является достаточной причиной). Что касается правительственных эвфемизмов, то их использование заслуживает презрения не потому, что они помогают контролировать наше сознание, а потому, что они позволяют лгать. Оруэлл довольно точно описал это в своем бессмертном эссе. Формулировка «увеличение государственного дохода» гораздо шире, чем понятие «налоги», и слушатели, естественно, полагают, что если бы политик говорил о налогах, то он бы так и сказал. Как только эвфемизм становится очевидным, люди уже не настолько запутаны, чтобы поддаться на этот обман. «Национальный совет преподавателей английского языка» ежегодно выпускает пресс-релиз, в котором высмеивает правительственные обороты речи, которые могут вводить нас в заблуждение, а намеренное акцентирование внимания на эвфемизмах – это популярный юмористический жанр. Обратите внимание, например, на речь разгневанного посетителя зоомагазина в «Летающем цирке Монти Пайтона»:

Как мы увидим в этой главе, нет никаких научных доказательств того, что языки существенным образом влияют на мышление их носителей. Однако мне бы хотелось сделать больше, чем просто поведать комичную историю попыток, доказывающих эту гипотезу. Идея о том, что язык формирует мышление, считалась убедительной в эпоху, когда ученые смутно представляли себе, как осуществляется мышление и каким образом его исследовать. Сейчас, когда ученые-когнитивисты знают, что такое мышление, соблазна приравнять его к языку уже намного меньше просто потому, что слова гораздо более осязаемы, чем мысли. Понимая, почему концепция лингвистического детерминизма несостоятельна, мы лучше поймем и как устроен сам язык, чему более подробно будут посвящены следующие главы.

Концепция лингвистического детерминизма тесно связана с именами Эдварда Сепира и Бенджамина Уорфа. Сепир, выдающийся лингвист, был учеником антрополога Франца Боаса. Боас и его студенты (в число которых входили Бенедикт Рут и Маргарет Мид) – ключевые фигуры в науке XX века, поскольку именно они выразили идею о том, что доиндустриальные народы не являются примитивными дикарями, но имеют язык, культуру и знания не менее сложные и значимые в их мире, чем наши кажутся нам. Изучая языки коренных народов Америки, Сепир отметил, что носители различных языков должны принимать во внимание множество аспектов окружающего мира просто для того, чтобы слова, стоящие рядом, составляли грамматичное предложение. Например, когда носители английского языка определяют, нужно ли к глаголу прибавлять суффикс -ed, они учитывают грамматическое время глагола, то есть то, как соотносятся время события, о котором они говорят, и момент речи. Носителям языка винту, когда они решают, какой глагольный суффикс употребить, не нужно учитывать грамматическое время, однако они должны обращать внимание на то, каким путем они узнали то, о чем собираются сказать: видели ли это сами или передают чужие слова.

Интересные наблюдения Сепира вскоре зашли еще дальше. Уорф работал инспектором в страховой компании Hartford Fire Insurance Company, а также в качестве хобби занимался исследованиями языков коренных народов Америки, что привело его на курс Сепира в Йельском университете. В своей широко цитируемой статье Уорф пишет:

Мы расчленяем природу в направлении, заложенном нашим родным языком. Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы совсем не потому, что они (эти категории и типы) самоочевидны; напротив, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит в основном – языковой системой, хранящейся в нашем сознании. Мы расчленяем мир, организуем его в понятия и распределяем значения так, а не иначе главным образом потому, что мы – участники соглашения, предписывающего подобную систематизацию. Это соглашение имеет силу для определенного речевого коллектива и закреплено в системе моделей нашего языка. Это соглашение, разумеется, никак и никем не сформулировано и лишь подразумевается, и тем не менее мы – участники этого соглашения; мы вообще не сможем говорить, если только не подпишемся под систематизацией и классификацией материала, обусловленными указанным соглашением[17].

Что привело Уорфа к такой радикальной позиции? Он писал, что впервые задумался об этом, когда работал специалистом противопожарной безопасности. Он был поражен, насколько язык может вызвать у работников непонимание опасной ситуации. К примеру, один работник спровоцировал серьезный взрыв, бросив сигарету в «пустую» бочку, которая на самом деле была наполнена парами бензина. Другой разжег паяльную лампу рядом с «емкостью с водой», которая содержала отходы кожевенного завода. Мало того что это не была вода, эта жидкость выделяла воспламеняющиеся газы. Исследование языков Америки только укрепило убежденность Уорфа. Например, на языке апачей предложение «Это водопад» должно передаваться следующим образом: «Как вода или источник, белизна движется вниз». «Как это непохоже на наш образ мысли», – писал Уорф.

Однако чем больше изучаешь аргументы этого ученого, тем менее надежными они кажутся. Возьмем историю про рабочего и «пустую» бочку. Причина катастрофы якобы кроется в семантике слова «пустой», которое может значить и 'не наполненный привычным содержимым', и 'не заполненный ничем, абсолютно пустой'. Незадачливый рабочий, пострадавший оттого, что его восприятие окружающего мира вызвано языковыми факторами, не заметил различия между значениями «опустошенный» и «пустой», и, как следствие, взрыв… Но подождите. Пары бензина невидимы. Бочка, наполненная только парами бензина, выглядит так, будто в ней нет ничего. Очевидно, что с этим несчастным злую шутку сыграло собственное зрение, а не английский язык.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

Имеются в виду варианты образования форм множественного числа слова walkman 'плеер': walkmans, как у большинства существительных в английском языке, или walkmen, по аналогии с man 'мужчина' – men 'мужчины', fireman 'пожарный' – firemen 'пожарные'. – Прим. пер.

Ср. также названия других групп животных: a parliament of owls – букв. 'парламент сов', a convocation of eagles – букв. 'заседание орлов', a pride of lions, прайд, – букв. 'гордость львов'. – Прим. пер.

Ребенок образовал форму прошедшего времени от глагола hold по модели с добавлением суффикса -ed, свойственной большинству глаголов в английском языке. Однако hold – неправильный глагол, формой прошедшего времени которого является held. – Прим. пер.

Standard Social Science Model.

<1...3 4 5 6 >

На страницу:

Перейти

5 из 6