Ниенна. Берендеево проклятие

Ингвар мечтательно вздохнул. Решено, поговорит сегодня же с обеими, постарается убедить их задержаться на пару-тройку дней. Потом спросит у сотника Еремея, куда им лучше податься, он наверняка знает приличных селян, готовых за звонкую монету поселить к себе гостей из столицы.

Оставалось только дождаться покупателя, который ещё вчера передал через Бажена, что явится ближе к закату, но отчего-то задерживался.

На старом месте Ингвара приняли благополучно, почитай, вся слобода сбежалась. Баюн и вовсе кинулся обниматься, вереща от радости. И тут же сообщил, что дядька Сабур выздоровел окончательно и всё у него хорошо. Жаль только, уехал он с обеда, едва прознал, что в слободу едут знакомые адептки. Подался к родителям жены, у которых та гостила с дочкой уже почти седмицу.

«Сабур-то умнее всех нас оказался, – хмыкнул раздосадованный Ингвар. – Зря Герду только перебаламутили и заставили Ниенну с ней поехать. Явились бы все сюда – и не переживала бы так моя красавица. Бабы-сплетницы – невелика трагедия. Можно подумать, в Ахенбурге их мало».

Помощь Бажену оказалась пустяковой – конечно, для молодого чародея с огненным даром, коим его и считали здешние мастера. На то, как он будет гнуть полыхающими пальцами стальные пластинки, явились посмотреть не меньше десятка кузнецов, молодых и старых. Глазели, открыв рты, с одинаковым любопытством, трогали получившиеся скрутки и удивленно ойкали – совсем не горячие!

– Я научился раскалять и остужать металл в один миг, – деланно похвалился Ингвар якобы новым умением. Чем быстрее здешний люд поверит в его легенду, тем лучше. – Правда, наставники всю душу вынули, пока что-то стоящее получаться начало.

И перевел взгляд на открытую дверь:

– Одного понять не могу, покупатель-то где?

– Леший его знает, – отмахнулся один из кузнецов. – До заката в любом случае явится. Давай, покажи ещё чего-нибудь!

И вот закат уже близок, работа окончена, кузнецы убирают инструмент, а человека, жаждущего купить избу Услады, и не видать. Ингвар специально вышел на пригорок, чтобы глянуть на дорогу. Пусто, только старый Иван из соседних Колотушек как раз выехал из леса – привёз в слободу на продажу молоко со сметаной да чью-то разделанную тушу, накрытую холстиной.

Ингвар поморщился и подумал, что деньги те невелики, не стоило ради них и ехать. Может, отдать избу Бажену просто так? Пусть поселит кого-нибудь из молодых кузнецов, кто недавно оженился. Домишко почти новый, деток в таком растить хорошо, сам для этих целей и ставил… А Усладе он со своего счёта снимет и отдаст ровно такую же сумму. Давно желаемую свадьбу это не отсрочит: цены в столице такие, что стоимость его бывшей избы аккурат сравняется с суммой, которую придётся отдать за ткань для платья Ниенны. И леший бы с ними, зарабатывает же и потихоньку копит. Потерянного времени, которое можно было потратить на отдых с любимой женщиной, жалко намного больше.

Глубоко погружённый в собственные мысли о делах и хозяйстве, Ингвар брёл по улочке к бывшему дому и едва не столкнулся у колодца с бабой. Еще и подумал досадливо: ну куда пошла с коромыслом и в пышной юбке, шитой золотыми цветами? Водяника охмурять собралась? Здешние хозяйки так в будни не наряжались, незачем им. В одёже да украшениях они недостатка не знали, но не летом же прихорашиваться, когда работы полно.

Дошло до него, с кем он встретился, спустя лишь миг, и кузнец едва зубами не заскрипел от злости. Да что ж за день такой бестолковый! Не хотел ведь со двора Бажена выходить, зачем на ту дорогу смотреть понесло?

– Здравствуй, Ингварушка, – шёлковым голоском окликнула его Радмила. – Вот и свиделись наконец.

«Ещё бы век тебя не видеть, гадюку», – подумал Ингвар, а вслух сказал:

– Чего тебе?

– Всё такой же злой и неласковый, – вздохнула Радмила, надув пухлые губы, старательно подведённые краской. Кузнец скривился – до того мерзко было на подобные выкрутасы глядеть.

«А ведь она и раньше размалевывалась, даже в храм и на санные покатушки, – вспомнил он вдруг, разглядывая бывшую полюбовницу. – Словно расписная баба на чайнике. Эти брови, чернёные сажей, эти полыхающие щёки, как у чахотошной барышни…»

Перед глазами тут же встал облик Ниенны – беленькой, как голубиное пёрышко, с нежными щёчками, что после любовных утех едва окрашивались нежно-розовыми мазками, подобно заре в морозное утро. Вот уж у кого ни разу не было ядрёного свекольного румянца!

Ингвар брезгливо поморщился. И не удержался, спросил с издёвкой:

– Может, ещё в ножки тебе поклониться с благодарностью, за то что нас тогда по твоему наущению толпа едва не растерзала?

– Но не растерзала же, – пожала плечами Радмила. – Обидел ты меня, вот и помстить пришлось. Ну да ничего, всё в итоге же гладко у тебя сложилось. Ты, люди бают, в столице осел и золотом жалованье получаешь. Только вот не женился до сих пор… Не по нраву ведьма белобрысая пришлась? В постели так же холодна, как личиком бела?

– Выбирай выражения! – вскипел Ингвар. – Ниенна – невеста моя и чародейка на службе его величества! Будешь гадости про неё болтать – жандармы тебе живо язык на железный поменяют! Я лично для таких целей скую, как и обещал той осенью!

За спиной раздался хруст гравия, которым посыпали дорожку к постоялому двору.

– Ты чего здесь мелешь, поганка? – раздался недовольный голос Бажена. Староста слободы встал с кузнецом рядом, плечом к плечу, как верный товарищ, и у Ингвара немного отлегло от сердца. – Ингвара на чарку браги не сманишь, поди. Он теперь справный чародей, не чета тебе, курице ощипанной. Нечего за ним бегать, у него невеста в крепости неподалёку.

Радмила в ответ лишь брови вздёрнула изумлённо:

– А что это невеста делает среди толпы мужиков? Разве приличным женщинам положено в крепости ошиваться?

– Ну ты же ошиваешься, – ухмыльнулся Бажен. – Госпоже Ниенне там как раз есть, чем заняться. У них трое лихорадочных, плюс Евграшка с кухни руку позавчера обжёг, помочь чародейская кстати будет. Некромансер всяко лучше полечит, чем деревенская бабка, у него хотя бы зелья с собой имеются заживляющие да от застуды. И вообще, про них с подругой вояки ещё вчера вспоминали: мол, девки умом да отвагой иных бойцов в королевской армии за пояс заткнут. А что они про тебя да твои умения рассказывают, я даже в кузне при толпе мужиков повторить застыжусь.

Радмила вмиг раскраснелась от злости:

– А тебе завидно? Жёнка, поди, в постели и рубахи никогда не снимает, потому что Всеблагой Левий похоть запрещает! Так приходи, и тебе достанется. Брату твоему нравилось дюже…

– Тьфу, жаба! – Бажен плюнул ей под ноги. – Ингвар, пойдём, ну её к лешему!

– Куда ты его? – всплеснула руками Радмила, забыв про вёдра, что пустыми валялись поодаль вместе с коромыслом.

«Ну точно не за водой пошла, а меня из окна избы увидела и решила прицепиться», – недовольно подумал Ингвар.

– Мы ещё не договорили, – затараторила баба и потянулась, чтобы ухватить его за рукав: – Ингварушка, зашёл бы в гости, а? Хоть поговорим, тётка-приживалка моя нам живо самовар поставит. Посидим, былое вспомним…

Нет бы промолчать ему, плюнуть, как Бажену, обернуться да уйти, не попрощавшись. Но вредность характера, успешно подавляемая в столице среди приличных людей, вылезла-таки наружу одним махом.

– Зачем? – язвительно спросил Ингвар. – Болтать мне с тобой не о чем. В твоей голове разума примерно столько же, сколько воды в том ведре, что валяется у колодца. Скучная ты и злая. Для утех постельных у меня любимая невеста имеется, а вскорости и жена. И даже если бы её не было…

Подумал – и припечатал со злорадным удовольствием:

– Я объедки за сворой не подбираю. И чай из одних и тех же кружек с тобой пить не буду, брезгую. Мало ли, что ты этими же губами час назад делала. Еще болезнь срамную подхвачу.

Развернулся, не глядя перед собой, и пошёл прочь, следом за старостой слободы. Радмила еще что-то кричала обоим вслед, но Ингвар заставил себя прислушиваться к чему угодно – к хрустящему гравию под ногами, к шуму полноводной реки за пригорком, к лающей в соседнем дворе собаке. Лишь бы не слушать визгливую женскую ругань. Радмиле-то дальше падать в собственном позоре уже некуда, а вот им с Баженом… Нет уж, лучше делать вид, что оба ни при чём, и даже не останавливаться.

– Поганая она баба, – качал головой Бажен, бредя к постоялому двору. – И все наши плевки ей – как водица наговорённая: утёрлась да дальше пошла. Ничем не брезгует. Даже покупатель твой у неё останавливался, когда заезжал, не у меня. Понятно, с какими целями…

– Чего ж ты раньше не сказал? – замер Ингвар.

– Что, пойдешь её выспрашивать? – насмешливо посмотрел Бажен. – Беги, догоняй, она от радости рубаху исподнюю, поди, обмочит. Поможешь ей коромысло с вёдрами до дому донести на виду у соседушек-сплетниц. А дальше тётка-приживалка тебя чаем угостит, а Радмила – кое-чем другим…

– Да что ты заладил! – с досадой отмахнулся Ингвар. – Мне и глядеть на неё противно. Я о покупателе думаю. Радмила-то ему, видать, наплела ночью гадости всякой про меня да про дом. Он в итоге и ляпнул тебе, что вернётся, а сам с концами уехал. Потому как передумал, но признаться не захотел. Не буду я его ждать. Давай сговоримся? Отпишу избу тебе за просто так, а сам со счёта в дворфовском банке деньги сниму и отдам тётке Усладе, будто от покупателя. Ты найдешь, кого в её дом пустить, может, кузнец какой рукастый согласится приехать с бабой да дитями.

– Ты погоди золотишком раскидываться, – смутился Бажен. – Идея здравая, но я так не могу, совестно. Давай хоть половину суммы отдам!

– Давай, – согласился Ингвар. На душе враз стало легко. – Сейчас бумаги тогда с тобой подпишем, и я поеду. Только в баньку бы заскочить хоть на половину часа, ополоснуться, а то употел за день. Меня Ниенна на порог спальни не пустит, отправит мыться, а в крепости у них баня вечно занята, я хорошо это помню.

– Экие вы переборчивые стали, при житье-то столичном, – Бажен прищурился. – Слыхал, денежные господа в Ахенбурге моются каждый день, воду греют, да ещё и к цирюльникам ходят не токмо бороды брить, но и то, что пониже находится.

– Есть такое, – уклончиво ответил Ингвар, про себя молясь всем богам, чтобы староста не принялся выспрашивать подробности. Вот уж будет тема для обсуждения здешним мужикам! – Так что, пустишь ополоснуться по-быстрому?

– Добро. Я пока в кузнице приберусь. Послать кого-то с тобой, чтобы скучно не было?

– Мне скучно не будет, – помотал головой Ингвар. – С банником твоим надо повидаться, ему ласточка моя гостинцев столичных передала. Он у тебя, как оказалось, дюже сладкое любит.

Бажен замер посреди улицы, взглянул настороженно на собеседника и размашисто осенил знаком Всеблагого Левия сначала себя, потом – его.

– Не боись, я не упырь, – Ингвар показал язык, как проказливый мальчишка. – Как будто не знал, что у тебя банник обитает.

– Отец Матвей говорит, что это всё происки рогатых из Бездны, – осторожно отметил Бажен. – И нечего их привечать.

– Зря ты так. Этот нечистик Ниенне с Гердой про Лихо остроухое подсказал. И про лешего тоже…

Бажен снова остановился – оба как раз подошли к воротам постоялого двора. Задумчиво провёл пальцем по петлям, проверяя, не скрипят ли, хватает ли масла. Прищурился, глядя на баньку, чья крыша торчала из-за угла двухэтажных деревянных хором.

– Ты лучше про это не болтай, – негромко сказал он. – Я-то понимаю, что с такой невестой, как твоя, всю нечисть Острижского государства назубок выучишь. И что не вся она плохая, тоже догадываюсь. Но мужикам в кузне про это лучше не знать. Они Хеленку за помощь волкодлаку утопить рвались, хотя она ни в чём не виновата была. Мало ли, что сейчас им в головы взбредёт.

А затем подумал ещё немного и добавил:

– Но раз банник наш – любитель пожрать, да послаще, скажу Катерине, чтобы и его как едока теперь всегда считала, когда тесто на пироги с ягодой ладит. Надобно с ним дружить.

На том и порешили. Ингвар поднялся по скрипучей лестнице наверх в комнату, где оставил вещи, взял из сумок свежую рубаху, исподнее, кусок мыла, колюче пахнущий лавандой и мятой, мочалку из конского волоса и небольшую картонную коробку из лавки Беззубого Ганса, набитую доверху печёными орехами с шоколадом и марципановыми медальками. Испросив у кухонного мальчишки чистое полотенце и кувшин с квасом, кузнец вышел из дома и направился за угол.

Закат догорал в небе, и последние солнечные лучи застревали в облаках, сияя сквозь прорехи сусальным золотом. Ингвар зевнул и снова выдохнул с облегчением: как же здесь хорошо! И славно, что дело с продажей избы решилось без участия подозрительного покупателя. Еще пара часов – и он будет в крепости. Надо бы, пожалуй, прикупить у здешних молодушек лукошко свежей земляники, за которой детвора бегала днём в лесок, угостить Ниенну с Гердой. Они точно захотят остаться на пару дней, распробовав здешнюю ягоду, ведь такой дивной и сладкой в окрестностях Ахенбурга не растёт.

В баньке пахло можжевеловыми ветками и прелыми берёзовыми листьями. Трещали дрова в печке-каменке, пляшущий по поленьям огонь задорно подмигивал из-за плотно прикрытой дверцы. Видать, мальчишки Бажена и Гостяты только-только воды натаскали и нагрели.

Ингвар плотно прикрыл за собой дверь предбанника, положил принесённую одёжу на стол, взял в руки коробку с лакомствами и тихонько позвал:

– Суседушка, приди поздороваться! Приветы я тебе привёз от невесты своей, некромансерки Ниенны. Вкусные, вдвоём выбирали. Сделай милость, не побрезгуй!

Тут же где-то внутри баньки зазвенела упавшая шайка и раздались глухие оханья, наверняка напугавшие бы до колик любого местного жителя. Но ему, жениху адептки Особого факультета, бояться и впрямь было нечего. Банники с домовыми, хоть и считались нечистиками, пользы людям приносили гораздо больше, нежели вреда. А пакости делали только лентяям, брехунам да подлецам, что вдобавок занимались поганой ворожбой, приваживая совсем уж страшенных чудищ с Той Стороны.

– Явилси, не запылилси! – раздался наконец из-под лавки сварливый голосок, и на середину предбанника вылез крохотный, чуть больше кошки, лохматый старичок с длинной бородёнкой и круглыми, почти совиными глазами, чуть мерцающими в полумраке. Голое тело было сплошь облеплено берёзовыми и дубовыми листьями, что нападали с веников.

Банник, кряхтя, забрался на лавку, затем на стол. Сел на покрытую дерюжкой столешницу, сложил под себя ноги и выжидающе уставился на кузнеца.

– Давай, чего стоишь? И кваску плесни, кружки вон там стоять, – когтистый палец ткнул в угол, где на низеньком ящике и впрямь поблёскивали свежевымытыми бочками перевёрнутые на просушку глиняные чашки. – Сказывай, чернокнижницы столичные живы-здоровы? Не пожрали их ишшо упыри-то?

– Не пожрали, – кивнул Ингвар, едва сдерживая смех: до того забавно выглядел банный дед, пытавшийся казаться грозным хозяином, у которого люди состоят на побегушках, и никак иначе. – Живы-здоровы, в следующем году дипломы уже получат.

– Значить, вышел с них какой-никакой толк, – довольно кивнул банник. – С грамоткой-то, поди, бабе и устроиться в людях легше, чай, не пшеницу с репой в чистом поле сеять да собирать.

Кузнец лишь головой покачал. Не объяснишь же духу, живущему на белом свете сотни лет, но практически не выходящему за пределы собственного двора, что мир постоянно меняется и выбор у людей теперь намного шире, нежели пахота на полях и получение «какого-никакого» образования.

Банник сунул нос в коробку, блаженно хрюкнул, а потом закинул в рот сразу горсть печёных орехов и задвигал челюстями, прикрыв глаза. Ингвар понял, что в единении нечистика с коробкой столичных лакомств свидетели будут лишними, и занялся мытьём. Время терять не хотелось, поэтому париться не стал, лишь дважды намылился и ополоснулся нагретой водой из огромной кадушки. Затем натянул свежую рубаху и портки, подвязал мокрые волосы шнурком, чтобы не лезли в глаза, сел за стол, налил себе квасу и вновь призадумался. Покупатель всё не выходил из головы. Что за странный человек? Перебаламутил всех, вплоть до старосты слободы, а сам без предупреждения пошёл в отказ. Нет бы сказать сразу: мол, передумал. Не пришлось бы тащиться зазря в такую даль.

С другой стороны, тогда не получилось бы выпросить две седмицы отдыха. Это девчонкам хорошо, у них хоть и короткие, но всё же каникулы. А он студиозусом был ещё при жизни приёмных родителей. А потом наступила взрослая жизнь с её заботами и хлопотами, с работой едва ли не от рассвета до заката, с необходимостью содержать двух малых детей, пусть не своих, но всё равно ведь родных… Отдыхал за эти годы он пару раз – в постели под тремя одеялами, с застудой или отравлением. Болел Ингвар реже, чем обычный человек, но простывать или съедать что-то не то периодически умудрялся. Спасибо снадобьям из королевской лечебницы и спиртовым настойкам Магни Брамоса, которые ставили его на ноги в считанные дни!

Банник наконец выгреб остатки сладостей из коробки, облизал пальцы, довольно погладил живот – и взглянул на кузнеца в упор глазками-угольками.

– А теперь рассказывай, добрый молодец, – строго нахмурил он брови, – до каких пор ты девку, что деревушки окрестные от эльфовского колдуна избавила, срамить перед честным людом намерен?

– Чего?! – Ингвар подумал, что ослышался. – Ты до принесенных гостинцев белены объелся, что ли?

– Ничо я не объелся, – запыхтел недовольно дедок. – А токмо порядок должон во всём быть. Ты, паразит, как чернокнижницу свою кличешь? Невестой! А сколько времени прошло с тех пор, как вы вместе уехали, а до этого обдериху из бани ночью погнали за-ради утех срамных? Не прячь глаза свои бесстыжие, охальник, всё я знаю!

Кривоватый палец пребольно ткнул кузнеца в грудь как раз в момент, когда он делал из кружки ещё один глоток.

– Невеста она тебе до сих пор, не жена! Сталбыть, девицу невинную растлил и во грехе с ней сожительствуешь! А ну, отвечай, негодник, как на духу: когда чародейку Ниенну в жёны брать думаешь, и думаешь ли вообще?! А то я тебе кипятка живо плесну на всяко-разные места, которыми ты, значится, к ней…

– Да чтоб ты провалился! – прохрипел Ингвар, натужно кашляя – всё-таки подавился квасом. – Сначала в цехе мужики ум выедали, теперь ты ещё! Тебе-то какая разница, ты ж нечистая сила! Тебе, наоборот, людей во грех вводить надобно!

– А говоришь, что я белены обожрамшись, – банник поглядел на него, как на дурака. – Еще и обзываешься силой нечистою. На себя бы после дня работы в кузне посмотрел! А заодно и подумал репой, что на плечах заместо головы поселилась, на кой мне жизням сломанным радоваться? Порядок должон быть во всём! Баня – чисто выметена, вода в кадушках – свежая, печка натоплена, двор убран, баба – замужем и с дитями. А супружник ейный пусть работу работает, а не на печи валяется без дела. Ты мастер справный, я слышал, и труда никакого не боишься. А невесту маринуешь третий год. Нехорошо это. Ниенка твоя, конечно, баба дюже вредная, как все ведьмы на свете, но сердце у ней золотое, отзывчивое. Вона как помогла всему краю: и Лихо с подругой изничтожили, и волкодлака… Мне до сих пор совестно, что младшой брат хозяина с валькирией так обошёлся по-свински. Но ты-то нормальный, честный мужик! Так чего замуж её не берёшь?

– Волкодлака я изничтожил, между прочим, – скривился задетый за живое Ингвар. Однако обижаться на банника не было смысла – похоже, дед и впрямь переживал за судьбу столичных адепток. – И насчет свадьбы ты зря, женюсь я обязательно. Хочешь, верь мне, хочешь, нет, а только я о ней, вот такой, всю жизнь мечтал. Думаешь, упущу теперь?

Он глотнул кваса, помолчал с минутку, унимая вспыхнувший гнев, а затем продолжил:

– Ты же сам говоришь, что должен быть дом, чистый двор и прочее. А я только недавно жильём достойным обзавёлся. В столице так просто избу не поставишь на свободном месте, деньги нужны и бумаг целая куча. Ты вообще знаешь, сколько я за новый дом отдал, чтобы было куда жену после свадьбы привести, а потом и детей растить в достатке? Или на головах друг у друга ютиться, зато по-людски, как отцы-благодетели велят? Все деньги, что были, потратил. А сейчас на свадьбу коплю потихоньку, чтобы перед другими адептами в грязь не ударить.

От озвученной суммы у банника полезли на лоб глаза.

– Однако, – крякнул он, почёсывая реденькую бородку. – Да уж, жизнь в этих ваших столицах не каждому по карману, тут и душу заложишь – всё равно не хватит. И про чернокнижников молодых я как-то не подумал, а их там, небось, прорва учится и всем только волю дай на чужой свадьбе погулять да пожрать сытно! А не пригласишь – обидятся, на весь Ахенбург осрамят… Ладно, извиняй, погорячился я чегой-то.

И тут же вновь сердито насупился:

– Всё равно береги девку, она у тебя хорошая. Не допускай насмешек в её сторону. А то пойдут слухи, как про здешнюю нашу бесстыдницу, которую Радмилой кличут. Ох и поганая бабища, скажу я тебе! Супружника родного угробила, чужих мужей за пару серебрушек привечает, не срамясь нисколечко, еще и намедни чернокнижие творила, да такое злое, что трава вокруг избы её повяла в одну ночь!

Хорошо, что Ингвар не успел снова отпить из кружки, иначе непременно подавился бы во второй раз.

– Ты уверен? – с тревогой уточнил он. – Я в ней дара чародейского никогда не чуял, а ведь умею.

– Так помогала, небось, а самой ворожбой мужик занимался. Приезжал тут седмицу назад, лощёный такой, белобрысый. Хозяин Бажен его в баньку мою пустил, так он и на пол плюнул, и в угол, куда вода после мытья стекает, по малой нужде сходил, – банник запыхтел от обиды. – До чего ж мразотный гость попался, три века живу, ни разу таких не видывал! Правила вежества ему не писаны. Ну да ничо, я ему кипятка-то на задницу от души плеснул, как паром баньку заволокло! Ох и визжал он, ну точно роженица в схватках! Разобиделся в итоге, сумки забрал и ушёл с постоялого двора – к Радмилке поганой ночевать. А сам, хозяева баяли, дом какой-то купить намеревался. Уж не твою ли избу бывшую? Ты это, не вздумай продавать, нам таких стервецов в слободе и с прибытком не надо!

Ингвар молчал, переваривая услышанное. Нехорошее предчувствие кольнуло в висок тупой иглой.

– Чернокнижник, говоришь? Подозрительно это всё, – он встал и начал торопливо одеваться. – Пойду-ка я с Баженом парой слов перемолвлюсь. Сдается мне, затевается в этих краях что-то похлеще Лиха с волкодлаком. Может, снова остроухие появились?

– Навряд ли, – задумчиво поскрёб в затылке банный дед, лупая жёлтыми глазами. – Сказывают, в крепости амулетов немеряно, и в каждой деревушке по штуке точно имеется. Да чего далеко ходить: у хозяина Бажена такой в шкапчике с бумагами лежит. Попроси одолжить да сходи около дома поганой бабы прогуляйся. Уж явно ту висюльку не дармоеды заговаривали, иначе бы их королёк ваш погнал из дворца взашей.

– Погнал бы, – рассеянно подтвердил Ингвар. Тревога мешала нормально думать, заставляя сердце биться быстрее, а кровь – стучать изнутри в виски с удвоенной силой. – Ничего, выясним, что здесь затевается, и никакое зло сюда не пустим. Я теперь тоже не лыком шит, не зря диплом чародейского ремесленного училища имею.

***

Иногда бывает такое состояние, словно вожжа под хвост попала. Остановиться бы, подумать спокойно, выбрать из нескольких вариантов решения проблемы самый верный и при этом безопасный для всех. Но нет, кипит кровь внутри, раздирают противоречия, от которых не можешь нормально усидеть на месте.

Ошибиться в эту минуту – раз плюнуть.

Хотя, казалось бы, что плохого может случиться? В слободе одна улочка, всё как на ладони, соседи подноготную друг друга назубок знают.

Однако Бажен, услышав тихий и сбивчивый рассказ Ингвара про злую ворожбу, аж с лица сбледнул. Живо погнал крутившуюся в лавке детвору наверх в комнаты, а парня-подавальщика – на кухню. Сам же нацедил в три чашки горячего сбитня и позвал Катерину – держать совет.

– Плохая идея, – твёрдо сказала она, едва дослушав. – Ты уверен, что наш суседко банный не привирает за-ради пакости? Может, как раз тебя смутить дурным поступком намерен, перед невестой опозорить?

– Исключено, – заявил Ингвар. – Он беспокоится обо всех, переживает до сих пор, что Лихо вернуться может.. И зло ему не по душе – если она у него есть, конечно.

– Ладно, допустим, он на нашей стороне, – Бажен отпил из чашки сбитень, пахнущий мёдом, перцем и давленой ягодой. – Но в таком случае надобно госпожу Ниенну из Смежской крепости вызывать, пусть самолично глянет на эту траву повядшую. Мало ли, может, плеснула тетка-приживалка помоев каких, не захотела до канавы ведро нести. Какова хозяйка, таковы и слуги…

– Нет, Бажен, я могу сказанное банником подтвердить, – Катерина задумчиво побарабанила пальцами по столу и приспустила с головы платок, ослабив узел на горле. Видать, заволновалась тоже. – Я ещё вчера днём заметила, что яблоня старая возле дома Радмилкиного листья сбросила разом и голая стоит, скрипит, будто жизнь из неё до капли выпили. И переживала, что заразу могло ветром нанести иль, может, личинок-плодожорок каких. А тут похлеще дрянь нанесло – чернокнижника поганого! Ингварушка, давай невесте весточку отправим, пущай к нам поторопится! Она чародейка образованная, почти с дипломом, одним шагом может через телепорт волшебный к нам попасть. Ей-то Радмилку паскудную скрутить ничего не стоит, хоть там трижды злая ворожба!