Тень, закрывшая край солнца

– Я вас не поняла, – сказала солидная дама. Она так была увлечена своей речью, что не была готова услышать такое от приятного молодого мужчины. – Экономика не консервный нож дилетантов, которые внутри опустошенной банки пытаются найти государственное процветание. Я уверена…

– Извините, вы не могли бы сказать, вот тот господин Холмов?

Получив утвердительный ответ, Вышегорский приблизился к Холмову, стоявшему в кружке мужчин средних лет, которые увлеченно не спорили, но важно говорили о самых банальных вещах: котировках акций, стабилизации экономики, пределах падения рубля по отношению ко всему: к доллару, к авторитету государства, правительства, влиянию оппозиции. Фуршет был в разгаре, поэтому члены спонтанно образовавшегося кружка периодически отходили для деловых разговоров, а чаще для того, чтобы положить на фирменную тарелочку очередную порцию деликатесов. Вышегорский подошел к Холмову как раз в тот момент, когда тот направился, чтобы добавить себе порцию шашлыка из осетра.

– Извините за беспокойство, моя фамилия, вероятно, вам ни о чем не скажет. Но я из института мировой экономики, – сказал Вышегорский, опасаясь, что с господином из менее престижного учреждения Холмов говорить не захочет.

– Очень приятно, но я занят, – сказал Холмов в то время, как с ловкостью опытного циркача подцеплял на вилку очередную порцию так любимого им осетрового шашлыка.

– Безусловно, я не буду вам мешать, но у меня разговор только на одну минуту.

– Хорошо говорите, но только быстро.

Холмов крайне не любил несанкционированные разговоры, а к таким он относил разговоры не через секретаршу, или без проверенной рекомендации, или без руководящей санкции. За долгие годы делания денег он убедился, что всякого рода посредники, мудрствующие советчики ровным счетом ничего хорошего не приносили, а только отнимали время. Экономить время, не разбрасывать его на мелочи приучила его работа в министерстве в должности руководителя ведущего департамента. Он ценил эту должность, как ценит свою жизнь любой уважающий себя здравомыслящий человек. Работа заставляла его придерживаться строгих принципов, от которых он не хотел отступать даже на этом фуршете.

– Я представляю интересы некоторых кругов, которые хотели бы отложить продажу государственного пакета акций компании “Нефтегазиндустрия”, – сказал Вышегорский, внимательно глядя на Холмова и пытаясь угадать его реакцию, чтобы тактически правильно сделать очередной ход.

– А я представляю интересы правительства. Ну и что из этого вытекает? – совершенно невозмутимо сказал Холмов, который уже начал себя ругать, что дал согласие на разговор. “Черт его знает, что он может наговорить за эту минуту”, – подумал он и добавил: – Я даже могу определить, кто вы и кто вас прислал.

– Любопытно?

– Вы опытный адвокат, а прислал вас банк “Миринвестбанк”, поэтому передайте Болдину, что если он недоволен условиями проведения конкурса, то пусть обращается в суд, а не ведет частные разговоры. Предлагаю уважать верховенство права. Или, по меньшей мере, пусть обращается в правительство. Извините, – сказал Холмов, намереваясь отойти от назойливого собеседника.

– Вы совершенно правы, я настоятельно порекомендую обратиться, но не в суд, в Кремль или на Большую Дмитровку, чтобы там показать материалы, касающиеся ваших договоренностей с “Мегабанком”.

– Я ни с кем и ни о чем не договаривался, – все также спокойно и подчеркнуто гордо сказал Холмов, аппетитно пережевывая лоснящийся кусок рыбы, вкус которого он почему-то начинал терять.

Холмов не мог да и не хотел устраивать сцену в присутствии влиятельных гостей. Еще меньше у него было возможностей прервать этот не только неприятный, но и в чем-то даже опасный разговор. Перед Холмовым стоял человек, которого он не мог оттолкнуть, поэтому он смирился с потерей времени и лишь ждал, когда к ним кто-нибудь подойдет и естественным образом, так что получится наилучшим образом сохранить лицо, прервет их разговор.

– Безусловно, я не имею в виду именно вас. Вы лишь выполняли отведенную вам роль, хотя и весьма важную. Но я не имею возможности добиться приема у вашего шефа, и секретарша не соединит нас для телефонного разговора, поэтому я продиктую вам сейчас наши условия.

– Государственный пакет акций должен быть продан в соответствии с правилами проведения торгов.

– И что же произойдет, если все останется на своих местах, – тут Холмов начал терять равновесие, что выразилось в некотором подрагивании тарелочки в его руках и общей суетливости.

– У нас есть документы по поводу вашей совместной сделки с “Восток–сервис” в позапрошлом году. Бюджетные деньги ушли, а по контракту государство ничего не получило. Однако в одной гостеприимной стране, на одной тихой респектабельной улице под номером 1259 обнаружено отнюдь не бедное строение, записанное на ваше имя. При удобном стечении обстоятельств я обязательно покажу вам эти документы и покажу еще ряд, где вы также активно боретесь над улучшением благосостояния российских граждан, т.е. членов вашей семьи. Но уж больно узок круг этих страстных борцов, слишком далеки они от сограждан. А по телевидению постоянно крутят фильмы о славных советских чекистах. К чему бы это?

– Бросьте, только не надо про этих чекистов! Знаем мы этих жуликов, они не лучше других, – раздраженно сказал Холмов, у которого перед глазами стоял ряд цифр, которые пришлось перевести на имя одного генерала, помогавшего провернуть данную сделку.

– Ну зачем же так грустно. Честных людей там еще очень много.

– Вижу, что вы серьезный человек, – сказал Холмов, – поэтому давайте вести деловой разговор. Вы называете мне свои условия. Мы их выполняем.

– Я обозначил наши условия: все делать по правилам или оставьте пакет акций в покое.

– Приятно было с вами познакомиться. Как вы понимаете, лично я данный вопрос решить не могу, поэтому, думаю, что мы еще с вами увидимся.

Собеседники разошлись и как бы это не показалось странным, они оба остались довольны. Вышегорский понял, что противник принял условия игры и в ближайшее время или выполнит условия, или предпримет атакующие действия, на которые можно будет ответить и продиктовать остальные условия. Холмов был доволен тем, что требования звучали от имени группировки Болдина, которая для клана, к которому он себя причислял, не представляла опасность. Он прекрасно понимал, что нефтяное озеро, по поводу которого шел разговор, в следствие чего он без малейшего аппетита сжевал осетровый шашлык, не первое и не последнее, и даже после последней продажи будет тянуться бесконечная вереница судов, правительственных постановлений, решений Государственной Думы, национализаций, деприватизаций и конфискаций. И все это будет идти непрерывно до тех пор, пока не иссохнут нефтяные моря или не затянется подлинная стабилизация экономики, что только и способно, как жирный глянцевый холодец во время веселого застолья, накормить и успокоить всех страждущих.

– Не ожидала, что ты начнешь меня преследовать, – сказала Алла, с которой Вышегорский столкнулся, около одного кружка, обсуждавшего, последний московский скандал вокруг творений известного скульптора. – Только минуту, как расстались с тобой, а тут надо же ты опять здесь.

– Я тебе говорил, что хочу попасть на эту презентацию, – сказал Вышегорский, которого начинал веселить очередной штамп женского поведения, а именно: умение женщин каждую встречу с мужчиной при желании объяснить преследованием, как будто мужчина так и ходит за ней, подбирая наиболее удобный момент для обозначения своего присутствия.

– И много умного услышал?– с нотками пренебрежения сказала Алла.

Вышегорский смотрел на нее и удивлялся устойчивости человеческой психики, того прозрачного материала, из которого с ювелирным изяществом вылеплен человек. Алла в школьные годы обожала всякие украшения и даже один раз пришла в школу с золотыми серьгами, которые учительница потребовала снять. Теперь ее уши оттягивали массивные бриллианты, и весь ее вид, манера держать себя и говорить хорошо дополняли всю композицию вечера.

– Ты с мужем? – сказал Вышегорский.

– Нас всегда приглашают только вдвоем. Он разговаривает с академиком Райневским, – сказала Алла и поспешно спросила: – Надеюсь, ты не хочешь с ним познакомиться?

– Нет, с академиком не хочу. Я бы с удовольствием познакомился с заведующим лабораторией, – сказал Вышегорский и попрощался.

Алла уловила его язвительный тон, однако решительна не могла понять, хотел ли Вышегорский отпустить тонкий намек на ее мужа, не в такой степени поднявшегося в карьере, или речь шла лишь о популярном политическом образе последних лет, что ее уже совершенно не волновало. «Он всегда был такой», – подумала она и тут же переключилась на разговор с другими гостями.

Не успел Вышегорский уйти с презентации, как Холмов связался со своим шефом Рокетским и в самых панических нотах изложил суть разговора. Передавая важные нити разговора, он, безусловно, не упомянул о сделке с “Восток– сервис”, в результате которой он сократил добычу своего шефа, и эта существенная деталь, известная основному противнику, была самым опасным эпизодом для его карьеры и даже жизни. Хищение денег у государства для того круга людей, плотью которого он являлся, считалось не только нравственным, но и было барометром настоящего профессионализма, зато хищение денег у клана, наоборот, признавалось не только в высшей степени аморальным проступком, но и злодеянием, исключавшим даже упоминание о помиловании.

Рокетский предложил ему действовать по своему усмотрению, но в рамках обычной тактики. Поэтому на выходе с презентации за Вышегорским установили наблюдение, которое повело его по темной Москве. Холмов мог бы дать команду выстрелить ему в голову, но никто не мог поручиться, что завтра компрометирующие лично его материалы не окажутся у Рокетского на столе. Поэтому приходилось считаться с противником, рассчитывая на его благоразумие, т.е. желание договариваться. “Ничего не поделаешь, придется делиться, – подумал он, – другого пути нет”.

4

Как всегда без предварительного разрешения генерал Дугин вошел в кабинет Болдина и положил ему на стол папку с документами на Вышегорского. Привилегия свободного входа давала Дугину многое, например, право сообщить любую информацию, даже на членов семьи банкира. Эта же привилегия давала еще больше Болдину, когда он в редкие минуты раздражения и даже бешенства мог любыми словами изрешетить генерала, чего бы никогда не посмел сделать в отношении других своих заместителей. Но только такие отношения обозначали уровень неограниченного доверия.

– Здесь все?

– Только то, что успели за это время, – сказал Дугин, – но еще работаем.

Болдин заглянул в оглавление и его неприятно поразила толщина секретной папки, вернее сказать отсутствие толщины, т.е. материалов. Текущие материалы слежки были, но вся биография человека укладывалась на половине листа. Когда он передал свое недовольство Дугину, тот, будучи закаленным на постоянных служебных выволочках, ни чуть не смущаясь, проинформировал, что ведется активный поиск людей, знавших Вышегорского по совместной учебе в институте радиоэлектроники, а также прорабатываются подходы к сотрудникам института, в котором он работал в последние годы.

– Мы фактически ничего о нем не знаем, – раздраженно сказал Болдин, – а тут, кроме “родился” и “окончил” ничего нет.

– Подобные сведения нам может дать только агентурное проникновение в его окружение, подход к источникам информации из числа бывших сотрудников института и сокурсников по учебе.

– Я все понимаю. Я дал тебе деньги, поэтому действуй. Неужели нельзя быстро завести человека в ресторан и хорошо его напоить. Уверен, что все расскажет, – возбужденно говорил Болдин.

Последние неприятности действовали на банкира самым отрицательным образом. Он не находил себе места и бесконечное количество раз по пустякам дергал всех сотрудников банка. Ему действительно была не понятна эта медлительность в делах, вызывавшая если не подозрение, то понятное возмущение. Он рассуждал так. “Вот есть определенное количество денег. Часть денег дается людям, которые ради них должны шевелиться. И есть вторая часть денег, которых достаточно, чтобы купить любое интересующее нас лицо. Неужели трудно взять пакет с деньгами и передать потенциальному источнику информации. Да он не только все расскажет, он с себя и штаны спустит, только бы хорошо платили. А у Дугина надо чего-то ждать. Чего? Зачем? Обленились, разучились работать!” Думая так, Болдин не представлял специфики и последствий работы, но еще больше ошибался в том, что не ставил вопрос о том, а умел ли когда-нибудь Дугин работать? Не являлись ли его генеральские погоны следствием как раз неудачной работы или показателем мастерства в подковерной борьбе, в ходе которой и добывались чины и награды.

– Понимаю твое беспокойство. Но у меня нет уверенности, что этот информатор завтра не придет к Вышегорскому и не расскажет ему о нашем интересе, – передал Дугин свой основной аргумент.

– Зачем?

– Чтобы получить еще больше денег.

– Слушай, не надо мне ничего говорить. Я тоже достаточно разбираюсь в ваших делах, – Болдин настроен был яростно наступать на любого, кто был не согласен с его мнением. В такие минуты он демонстрировал весь свой жизненный опыт, весь арсенал приемов, одинаково годных как для тихого шпионажа, так и для широкого бизнеса.

– Завтра уже придут новые результаты.

– Да не надо мне завтра. Ты сегодня давай. Вот ты говоришь, что придут к Вышегорскому. А причем здесь мы? Ведь ты не придешь и не скажешь, что ведешь разведку ради меня. Легендируй свои действия. Можно сказать, что собираем сведения о нем для приема на работу в министерство финансов или экономики. Даже если ему и передадут, то пусть подозревает Рокетского и его команду.

– Дело в том, что мы сразу работаем с несколькими источниками, причем в разных формах, – сказал Дугин. Я просто уверен, что результаты будут хорошие.

– Ну вот тут, в сводке наблюдения, постоянно замечены выставки. Это хорошо, что человек обладает тонким складом души. Так поймайте Вышегорского на этом воздушном моменте. Купи у коллекционеров картину. Подбери красивую молодую женщину и пусть она, когда он будет идти по городу, поскользнётся или еще лучше упадет на него. Вот тебе лучший способ знакомства. Только найдите женщину для души, чтобы он от нее не ушел. И мы получим отличный источник информации. И это, надо заметить, будет постоянный, надежный источник любой информации.

Болдин готов был до очень дальнего предела развивать тему живописи и женщин. Он сам любил картины и не меньше их обожал женщин. Тут, он считал, ему равных не было, если исключить самих художников, искусствоведов и коллекционеров. Он не просто абстрактно рассуждал о данном способе внедрения источника информации к объекту их заинтересованности, но и в самых детальных чертах видел все чудесное полотно знакомства. Вот она грациозно падет, роняет шедевр, который в падении быстро развертывается, и открывшийся мир красоты чудесным образом соединяет Вышегорского с восхитительной, воздушно падающей незнакомкой.

Чем красочнее Болдин излагал вопрос, тем мрачнее становился генерал Дугин, которому предстояло воплотить балетные пируэты в жизнь. Работая в контрразведке и даже короткое время в разведке, он участвовал в подобных мероприятиях. Каждый раз эта любовь доставляла один неприятности. Ведь для того, чтобы мужчина обратил на женщину необходимое спецслужбам внимание, надо не только выполнить ряд чисто технических, видимых действий, но и проделать скрытую для глаз психологическую работу. Для подобных мероприятий и наши, и западные спецслужбы всегда привлекали психологов. Велось предварительное изучение объекта, в ходе которого делались важные выводы о том, какой тип женщин любит именно этот мужчина или эта женщина. Если допускалась ошибка и объект уходил, то завтра нельзя было подсовывать новую куклу, в противном случае объект догадается. И все кончалось разносами на ковре и взысканиями от начальства.

Дугин хорошо помнил, как его в очередной раз ругал начальник управления, который, как ошибочно думал Дугин, ничего не понимает в женщинах. “Ну вы, ребята, дураки. У меня, прямо, нет слов, – возмущался начальник управления. – Вы бы еще из грязного кабака бабу притащили. Какой нормальный мужик на нее отреагирует. Нужна женщина, на которую повернется вся улица. Вот тогда она станет важным агентом. Без труда можно было это предположить, а вы рассчитывали на собственный вкус. А вы поставьте бригаду наружного наблюдения и пусть подготовят вам две цифры: сколько мужчин пройдет мимо нашей женщины– кандидата и сколько на нее обернется. И если цифра будет более 75 % , то тогда можно дальше работать”. Дугин тогда от страха в буквальном смысле понял слова начальника управления, поэтому так и сделал. В течение часа наблюдали за реакцией мужчин на нашего агента– женщину на одной из оживленных улиц Москвы. Человека в конце концов подобрали, и все получилось. Но от подобных воспоминаний Дугину становилось плохо. А ту еще по предложению Болдина нужно было картину искать, в чем генерал совершенно не разбирался. И как был с репетициями падения? Тут виделись два варианта: или угробить своего человека или снискать себе вечную славу посмешища. “А Болдину все кажется просто. На уме одни картины и бабы”, – подумал Дугин, но затем произнес:

– Предложение с картиной очень хорошее, но проработка данного варианта потребует дополнительной информации.

– Я ничего не могу понять, кроме одного: время движется.

– Мы, безусловно, будем торопиться, но делать это будем не спеша, – сказал генерал, за долгие годы службы выработавший неистребимое правило, почти генетическую привычку не рисковать. – Потом, если провалимся, ты мне еще больше предъявишь претензий, если Вышегорский уйдет от нас или еще хуже…

– Ты что имеешь в виду? – Болдин откинулся на спинку кресла, не понимая, куда клонит Дугин. Ему было страшно, и фактор времени, который он так образно показал, подняв правую руку к стрелке часов, уже не казался таким стратегическим.

– Уйдет к конкурентам. Они ему больше заплатят.

– У тебя кругом одни предатели, – уже в совершенно в другом настроении сказал Болдин и уже начал смеяться.

– А куда без них, если за любым делом они есть точно также, как за коровой лепешки дерьма.

– Ну ладно, иди. Я еще поработаю с документами и твоим планом. У меня завтра кредитный комитет и важные переговоры.

Старая политическая песенка о предательстве всегда веселила Болдина, и хотя предательство и беспокоило, и даже периодически всплывало в делах, его все же было гораздо меньше. И если только на него оглядываться, то вообще не стоило бы работать. Важен результат, а предательство было издержками производства, которые следовало только учитывать. Прочитав документы, он согласился с предложениями Дугина, в которых чувствовался традиционный размах, системный подход и неподдельный энтузиазм.

5

Возвращаясь домой поздно вечером, Вышегорский заметил во дворе дома машину, в тесном чреве которой затаились два человека. Машина могла поджидать кого угодно, но странное поведение находившихся в ней черных теней его насторожило. Были заметно, как они затаились, застыли в ожидании чего-то важного и для наступившей ночи опасного.

“Вот и они. Уже ждут”, – подумал Вышегорский и дернул на себя ручку двери. Вопреки ожиданиям в подъезде горел свет и стояла привычная тишина. Лифт двигался нормально, привычно повинуясь команде кнопки. “Они его не взорвут”, – подумал Вышегорский и протянул руку к кнопке своего этажа, но в это время с шумом открылись двери подъезда и к лифту стали быстро приближаться шаги. Секунда, две и он увидел: в лифт вошла соседка с нижнего этажа. “Спасибо, что подождали”, – сказала она и нажала свою кнопку.

– Поздно возвращаетесь. Не боитесь? – сказал Вышегорский, рассматривая красивые черты молодой женщины.

– Я учусь, поэтому вынуждена иногда задерживаться, – приветливо ответила соседка.

– Где, если не секрет?

– В гуманитарном университете. Изучаю иностранные языки: английский и испанский, – сказала женщина, а когда открылись двери лифта и она стала выходить, до Вышегорского долетели ее слова: – До свидания, спокойной ночи!

Вышегорский вернул ей те же слова и подумал, как хорошо и мирно, когда рядом живущие с тобой люди дарят тебе на ночь что-то приятное, уважительное и даже, с учетом посланницы слов, интимное.

Выходя из лифта на своем этаже, Вышегорский посмотрел по сторонам. Двери квартирного холла и на запасную лестницу были закрыты. Он подошел к двери достал ключи и стал ими шуметь, как бы вставляя в замочную скважину. При этом сам он стоял лицом к запасной двери, откуда должен был выйти человек. Дверь запасного выхода еще не открылась, но Вышегорский видел малейшее ее движение. Еще секунды, и она откроется и появится человек. И он появился. Невысокого роста, плотного телосложения мужчина быстро выглянул в холл и был удивлен, увидев Вышегорского, стоящим к нему лицом. Мужчина растерялся, но, не будучи в состоянии остановить на полном ходу машину убийства, выстрелил в Вышегорского из пистолета. Пуля бесшумной машинки убийства глухо ударила в бронежилет и глубоко увязла в нем, причинив лишь острую боль. Неизвестный выстрелил еще раз на уровне груди и повалился в темную дыру запасной лестницы.

В тот момент, когда он делал повторный выстрел, чтобы затем подойти в мертвой жертве и произвести контрольный выстрел в голову, Вышегорский метким броском ножа пробил ему горло. Когда Вышегорский подошел к преступнику, кровь быстро заливала горло. Пистолет иностранного производства с глушителем лежал в стороне. Вышегорский сунул руку в карман куртки неудачливого убийцы и вынул оттуда рацию, по которой сидевшие в машине преступники дали сигнал о приближении жертвы. Теперь роли поменяли. Одна жертва лежала на лестнице. Две другие ждали его около подъезда.

У Вышегорского было две минуты на принятие окончательного решения, как поступить дальше. Можно было войти в квартиру и вызвать полицию. Но тогда те двое скроются. Они не станут ждать. Подниматься и проверять, почему так долго не выходит напарник, они тоже не захотят, испугаются неизвестности, за которой простирается смерть. Подъезд смерти был выше их сил. Они обязательно уедут и тогда их не поймать. Если спуститься и задержать, то будет шанс установить заказчика. При этом не обязательно сообщать полиции. Можно самому нанести сокрушительный ответный удар. Вышегорский не стал заходить домой. Он перетащил труп полностью на площадку запасной лестницы, чтобы никто из жильцов случайно не наткнулся на окровавленный труп. Взял в руки пистолет преступника, проверил наличие в нем патронов и спустился на лифте вниз.

Когда он вышел из подъезда и направился к страшной машине, две черные тени дернулись и опять затихли. Подойдя к машине, он постучал по стеклу. В приспущенное стекло Вышегорский просунул дуло пистолета и скомандовал, чтобы ему открыли заднюю дверь. Усевшись на заднее сидение, он увидел в салоне на месте водителя молодого парня лет двадцати, а рядом с ним мужчину средних лет с уже седеющими волосами.

– Ты чего, мужик. Какие проблемы? – злобно сказал мужчина средних лет, видимо, выполнявший роль старшего.

– Проблемы у вас, господа, – сказал Вышегорский как можно более мягким тоном. – Я сейчас буду говорить, и если кто-нибудь из вас дернется, то я застрелю обоих.

Вышегорский вдавил ствол пистолета в затылок седеющего бандита, а второй рукой достал у него из бокового кармана пистолет. Затем разоружил подручного. Он был уверен в неспособности молодого бандита напасть, пока старший сопит под прицелом; в общей обстановки оцепенения, когда кандидат в покойники вдруг запросто вышел из подъезда, уселся к ним и стал диктовать условия, активное сопротивление полностью исключалось.

– Чего хочешь? – все также уверенно сказал старший бандит.

– Ваш приятель попытался убить меня в лифтовом холле, когда я открывал дверь. Но как часто в жизни случается, я его несколько опередил. Прежде чем закрыть навсегда глаза, этот молодой стрелок рассказал мне, что вы передали ему сигнал вот по этой рации. Это означает, что вы также активно принимали участие в моем убийстве. Поэтому я имею полное право нажать спусковой крючок вот этого милого пистолета.

– Ты этого не сделаешь, потому что тебя быстро найдут менты. И ты не сможешь доказать, что защищался, – сказал старший бандит, глядя в зеркало заднего вида на Вышегорского. – Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь. Но если ты назовешь цену, то мы заплатим. И разойдемся без проблем.

– Цену я назову, хотя и очень высокую.

– Согласен. Сколько? – со скоростью выстрела пули сказал бандит.

– Для начала вы выполните мои требования, которые, надеюсь, не покажутся вам сложными, – сказал Вышегорский в полной уверенности, что преступники примут его условия. – Мы сейчас поднимемся все втроем и заберем труп вашего друга. Это прежде всего в ваших интересах. Если его завтра обнаружит полиция, то очень быстро выйдет на вас. И вы это знаете не хуже меня. Только для начала я обыщу вас и, обратно же в ваших интересах, предупреждаю, если попробуете оказать сопротивление, то окажетесь вместе с ним.