Османская империя. Шесть веков истории

Центральные и арабские провинции

На протяжении всего османского периода пространственные категории были в основном топографическими (османы говорили о себе: я из таких-то мест, из такого-то региона), тогда как административное деление довлело над представлениями о географических единицах. Привычка выделять центральные и арабские провинции возникла как у историков, проживавших на их территориях, так и у тех, кто изучал (или в настоящее время изучает) Османскую империю, находясь в ее столице[63]. Однако в османский период разграничения на центральные / арабские провинции не существовало. Оно соответствует разделению труда между специалистами: теми, кто работает с османскими архивами, составленными на арабском языке и хранящимися в арабских странах, и теми, кто изучает доступные в балканских странах и в Турции письменные источники на тюркском османском языке. Это разделение соответствует современной лингвистической ситуации. Если учесть количество диалектов, арабский язык был самым распространенным разговорным языком в странах Плодородного полумесяца и Магриба, хотя в странах первого говорили также на курдском, персидском, армянском и арамейском языках, а на территориях второго – на берберском и испанском. В центральных провинциях арабским владели лишь улемы и ученые, а литературный арабский использовали лишь некоторые чиновники и интеллектуалы. Несмотря на господствующую роль турецкого в остальной империи, в арабских провинциях на нем – за исключением некоторых военных, чиновников, студентов из центральных провинций, торговцев и суфиев – почти не говорили.

Однако не стоит превратно понимать термин «арабский». Страны, которые мы в настоящее время называем «арабскими», при османах назывались иначе. На самом деле до второй половины XIX века население этих территорий не обладало ни чувством культурного единства, ни осознанием общей идентичности. Политическая концепция «арабизма» появляется в трудах ливанского интеллектуала Бутроса аль-Бустани (ум. 1883), но это происходит под влиянием аналогичной концепции «османизма». Эта идея была направлена прежде всего на борьбу с конфессиональным разделением между христианами и мусульманами. В 1860–1880-е годы под влиянием подъема неофициальной прессы и частного издательства начинается арабский культурный ренессанс (известный с начала XX века как Нахда (Nahda)), что формирует представление о разнице между арабами и турками. В предшествующие века термин «арабский» использовался для описания групп, генеалогически соотносящих себя с племенами Аравийского полуострова. Для османов этот термин не обладает положительной коннотацией, его не используют, говоря о потомках Пророка. Арабами называют бедуинов или пастухов, а также полукочевников или даже оседлых земледельцев.

Центральные провинции империи совпадали границами с Румом, или «страной римлян» – некогда византийскими территориями. Эти территории составляли единое культурное пространство, включавшее Балканы и Анатолию, их объединяли давнее присутствие турков в регионе и общее налоговое бремя. Центральные провинции являлись давно знакомым по путешествиям краем, испещренным дорогами, усыпанным караван-сараями и почтовыми станциями. Перемещаться здесь приходилось по холмистой пересеченной местности; недоступными оставались лишь самые высокие горы в Восточной Анатолии. Все дороги – за исключением огибавших берега Эгейского, Мраморного или Черного морей морских путей – пролегали по суше. Зимы часто бывали суровыми.

Арабскими провинциями называли территории, хуже интегрированные во «владения, находящиеся под защитой султана». Исключение составлял Биляд-аш-Шам, который по административному и военному управлению оставался ближе к центральным провинциям. Жители центральных провинций воспринимали арабский мир как завоеванную позже, более далекую и плохо управляемую территорию. Войскам там грозили пустыни и зной. Страшили морские опасности, поджидающие на пути в Каир или Алжир. При этом территории не были столь необходимы для процветания империи и накопления ресурсов. Большинство элитных войск были родом из Европы и Анатолии, в то время как в арабских провинциях девширме так и не был введен, т. е. они не посылали своих детей в центр, чтобы те пополнили свиту слуг визирей. Однако к двум регионам Ближнего Востока сохранялось особое отношение.

Первым подобным регионом была Сирия (Bilad-ı Şam) – ключевой элемент османского административного аппарата. Его торговая площадка, Алеппо, была окном к азиатским провинциям, здесь проходили все сухопутные торговые пути. Генерал-губернатор, резиденция которого находилась в Дамаске, руководил караванами паломников. Лица на государственной службе пользовались в Сирии налоговыми послаблениями (тимар; timar). Паши из Алеппо создавали крупные вакфы, на базе которых возводились будущие памятники архитектуры; сирийские улемы отправлялись на обучение в Стамбул; губернаторами в Сирии, согласно данным исследования карьер вице-губернаторов XIX века, назначались выходцы из Восточной и Центральной Анатолии[64].

Второй арабской провинцией, обладавшей особым статусом, был Египет. Местные налоги играли важную роль для поддержания казны и решающую – в снабжении святых мест. Египет был османизирован частично: генерал-губернатор был визирем и одним из самых высокопоставленных лиц в государстве; провинциальное законодательство, или канун-наме (kanunname), было создано в 1525 году; закон вершил не шафиитский судья, как это было при мамлюках, а ханафитский кади (правовая школа Османского государства), в то время как судьи других мазхабов (madhhab) имели ранг заместителя (наиб, naib). Однако система тимаров в Египте так и не была введена, он пользовался большой автономией в управлении своими ресурсами. Наконец, Египет являлся самой обширной из провинций салиянели (saliyaneli), то есть выплачивающей ежегодную дань.

Управление и логистика

Управлять империей было непросто из-за ее необъятных размеров. На юге в 4164 километрах по прямой от Стамбула была расположена Джидда, при попутном ветре плыть туда по Красному морю приходилось два месяца. На востоке ближе находился Багдад – 1609 километров по прямой. Город считался краем света: от Стамбула до Алеппо не менее месяца пути по суше. Караван оттуда шел около 45 дней. Анатолийский маршрут был предпочтительнее, требовалось несколько недель пути, чтобы добраться до Ирака через Анкару и Амид[65]. Что могло быть опаснее, чем отправиться в Феццан, на юг Ливии[66]? Этот регион перешел под контроль Османской империи после падения Караманли в Триполи в 1835 году. В середине XIX века там оказались представители Порты. Пеший путь из Триполи до вице-губернаторства Гат занимал 40 дней[67].

Большие расстояния затрудняли передвижение войск. С наступлением весны Порта начинала военные кампании, войска выдвигались из Эдирне и Стамбула. Каждая кампания имела начало и конец и проходила при участии сезонных воинов – сипахи (sipahi). В отличие от воинов Чингисхана, они не умели выживать вдали от дома, постоянно находиться в пути и жить награбленным: форма вознаграждения привязывала их к земле. Военные операции в Азии являлись экспедициями продолжительностью больше одного сезона, они требовали сложной организации. В Ираке или Йемене кампании проводились в районах, удаленных от центров снабжения. Несмотря на то что они казались незаменимыми в столкновении с внешним врагом – государствами, представляющими угрозу, например, шиитским Ираном или христианскими Габсбургами, – империя предпочитала воздержаться от военных действий в случаях необходимости приструнить внезапно взбунтовавшиеся местные власти. Карательные экспедиции – например, в Египте в 1786 году – проводились лишь после того, как исчерпывались все способы воздействия. Лучшим способом договориться была минимальная уступка противоположной стороне и – даже при необходимости максимально умерить свои требования – сохранение видимости власти.

Именно такая схема взаимодействия осуществлялась в регентствах Магриба: монеты чеканили с именем правящего султана, о его власти напоминала также пятничная молитва. Затраты на удержание власти в сравнении с выгодами были невелики, пары гарнизонов в несколько тысяч человек было достаточно, чтобы в течение трех столетий сохранять контроль над алжирскими регентствами. Османы относились к Магрибу так же, как арабские географы средневекового периода, они считали его «рукавом» империи[68]. Если в начале оккупации присутствие там являлось стратегическим, то в последующие века оно стало символическим. Барбаросса в Алжире искал поддержки султанов: Селим I не соизволил ответить на его просьбу о сюзеренитете, однако Сулейман увидел в этом смысл. Что касается Туниса, эта страна стала козырем в игре против Карла V. После поражения при Лепанто в 1571 году, в силу негласного соглашения с испанцами, султан сократил стратегическое присутствие Османской империи в западном бассейне Средиземноморья. В XVI веке Порта все еще лелеяла планы в отношении Марокканского султаната, но не дала им ход: завоевание Орана было поздним (1792) и случайным. Несмотря на столь победоносный курс, начиная со второй половины XVII века империя стала сдавать свои позиции. Если испанская угроза и сохранялась в XVIII веке, она представляла бо́льшую проблему для Алжирского регентства, чем для Порты: русские грозили оттеснить ее на севере, а французы в Египте. Фактически Стамбул согласился с установлением квазинезависимости. Паша, которого империя послала в Тунис и в Алжир, был второго ранга, генерал-губернатором – бейлербеем (beylerbeyi) или вали (vali) – «с двумя хвостами».

Начиная с конца XVI века усилия султана были направлены в первую очередь на оборону европейских и азиатских владений, угрозу для которых представляли христианские державы и династия Сефевидов. Воинственные португальцы на юге, а также чуть менее агрессивные голландцы и англичане побудили Порту умерить свои аппетиты. Империя сделала все возможное для удержания Йемена, прежде чем поняла, что любая военная экспедиция для установления власти слишком затратна в долгосрочной перспективе, тогда как итог ее неясен. В 1636 году Османская империя ушла из Магриба. В других регионах pax ottomana[69] сохранился. Арабские провинции не оказывали сопротивления, поскольку осознавали, что находятся под защитой турецкой военной мощи. Объединенные чувством моральной и религиозной солидарности, они полагали, что принадлежат цивилизации, превосходящей все остальные[70]. С одной стороны, относительное административное единообразие в арабских странах, от Алжира до Ирака, способствовало сближению регионов, которые ранее развивались по-разному; политика османизации, усилившаяся с 1830-х годов, способствовала интеграции оседлого населения; на рубеже веков в Иордании возникли новые агломерации; стамбульские архитектурные стили проникли в Биляд-аш-Шам и Египет. С другой стороны, потеря арабских провинций в 1918 году нанесла империи не такой сильный удар, как потеря балканских территорий в 1912 году. В начале XIX века население арабских провинций составляло около половины всего населения империи[71]. Однако власть османских властей там была не столь сильна, местные жители скорее подчинялись собственным властям, признававшим власть султана лишь на расстоянии.

Богатые, но неполные источники

«Ранняя история Османской Анатолии скрыта в тумане начал»[72]. Османы начали излагать свою историю на письме лишь с середины XV века[73]. Наши знания о первом веке ислама получены в основном из неарабских источников, как правило христианских; похожим образом и знания о подъеме Османского государства можно добыть прежде всего из византийских источников или анатолийских эпосов. Некоторые историки считают неправильным использовать более поздние источники, жития святых и средневековые эпосы, в то время как другие, полагая, что подобная осторожность чрезмерна, пользуются хрониками анатолийских династий или даже полумифическими рассказами, пытаясь по аналогии осветить некоторые характерные черты османской власти[88].

Источники XVI века, напротив, богаты и точны. Примером тому является список инструкций для инспекторов рынков, датированный 1501 годом. В нем подробно описаны цены на обувь в зависимости от предполагаемой продолжительности ее использования. Там указано, что каждый уплаченный аспер (акче; akçe) дает гарантию на два дня, а в случае преждевременной поломки обуви покупатель должен обратиться к сапожнику или кожевнику. Этот хорошо задокументированный период истории, который называют золотым веком Османской империи, породил несколько прекрасных исследований. Безусловно, больше всего письменных свидетельств осталось о XIX и XX веках. Хорошо известна историография двадцати государств, возникших на основе османского контекста, и прежде всего Турции, которая располагает значительным числом архивов, в основном хранящихся в Стамбуле. XVII и XVIII века – более сложные для изучения. Перепись населения (tahrir defterleri) уступает место многочисленным спискам (в частности, спискам чрезвычайных налогов). Но османский турецкий язык того времени очень сложен. Это расхождение между эпохами еще более заметно, когда речь идет об османских провинциях. Археология является незаменимым инструментом для всех, кто желает изучать историю Балкан XIV–XV веков или историю Ближнего Востока в XVII–XVIII веках.

В силу богатства и при этом нехватки источников историки не могут получить полную картину османских реалий. Письменные источники свидетельствуют о глобальных процессах – например, исчезновение упомянутых выше переписных листов свидетельствует об упадке системы концессий (тимаров) в XVII веке; и наоборот, увеличение переписных листов на территории Порты, случившееся в XVIII веке и продолжившееся в XIX веке, говорит о введении политики централизации ресурсов и данных. Письменные источники – отдельная тема для международных научных дискуссий. Они проливают свет на текущие дебаты: отсутствие письменных свидетельств о массовых убийствах во время Первой мировой войны является препятствием для изучения геноцида армян. Этот дискурс финансируется турецкими властями и соответствует политике отрицания, проводимой Турецкой Республикой. Именно эти источники лежат в основе неоднозначной историографии Османской империи, о чем автор настоящей книги постоянно рефлексирует при помощи хронотематического подхода.

Карта 1. Анатолия в период бейликов и начала османского завоевания (XIII в. – 1362 г.)

1. 1299–1453. Другое Средневековье

Здесь начинается средневековая история Османского государства – славная история образования Османской империи и ее консолидации, в результате которой во власти ислама оказалась Восточная Европа. Османы для Восточной Европы XIV и XV веков были тем же, чем Омейяды – в Южной Европе IX–X веков. Бродель говорит об этом так: «Целью рискованных набегов османов была Европа»[89]. Они предприняли настоящую экспедицию, поход на земли Римской империи, идеология которой, с некоторыми поправками, походила на концепцию расширения османских земель. История Османской империи была также историей азиатской экспансии. Часто говорят, что османы продолжили путь, проложенный их предшественниками – тюркскими народами. Их успеху обычно уделяют больше внимания, чем непосредственно способу его достижения. Гениальный ход османов заключался в том, что они создали в Румелии опорную площадку для дальнейшего закрепления в Малой Азии и завоевания земель менее предприимчивых эмиратов. Захват территорий на двух континентах – трудная задача, он шел планомерно, военные амбиции на одном континенте зависели от успехов на другом. Однако для османов Европа не являлась ни континентом, ни цивилизацией – само понятие Европа (Avrupa) появилось в турецком языке только в XIX веке. В представлении завоевателей она была землей неверных. В их мифологии Европа была страной Красного яблока, краем земли, финальной целью их устремлений. Подданные султана верили в эту средневековую легенду и на ее основе обозначили границы своего вселенского господства[90].

Можно ли уподобить османское продвижение на территории земель Рума движению «дорожного катка»[91]? В локальном масштабе можно: отряды всадников за несколько месяцев опустошали сельскую местность, разрушали целые деревни и наносили территориям непоправимый ущерб. И все же не более того, поскольку осады длились долго, а войска не продвигались вперед; для завоевания Вифинии и Фракии потребовались десятилетия. Составляя хронологию османских побед, мы рискуем получить насыщенную событиями историю непрерывного успеха. Чтение немногочисленных и написанных ретроспективно летописей дает искаженную картину действительности. Зато гораздо более точным и лучше задокументированным, в частности западными источниками, является растущий интерес наблюдателей-современников к передвижениям войск бея. Как только османы впервые ступили на европейскую землю во Фракии (Херсонес) в 1354 году, папа Урбан V сразу же начал против них крестовый поход, в 1366 году Амадей VI Савойский вытеснил их из Галлиполи. Однако в 1376–1377 годах басилевс Андроник IV вернул им этот стратегический порт в Дарданеллах. Османы сделали его опорной точкой для продвижения на север, а также основным военным складом и базой для последующего проникновения к Эгейскому морю. В 1396 году они одержали победу над участниками очередного крестового похода в Никополе и продолжили наступление на Балканах. В 1453 году был взят Константинополь. В этом событии Пий II (ум. 1464) увидел радикальную перемену, страшную угрозу: «В прошлом мы терпели потери в Азии и Африке – в зарубежных странах. Но сейчас мы побеждены в Европе, на родине, у себя дома»[92]. В 1480 году, в конце своего правления, Мехмед II, казалось, решил сделать новый шаг: он высадил своего визиря Ахмеда Гедик-пашу в Отранто, к югу от Неаполитанского королевства, и предпринял несколько набегов на Сицилию. Охваченный страхом папа Сикст IV (ум. 1484) объявил новый крестовый поход и создал союз христианских государств для защиты своих владений. Османы отступили в 1481 году. Они не могли удержать Адриатику, так как Венеция по-прежнему оставалась гораздо сильнее в море. Но войско янычар, несомненно, было самой грозной армией, которую только можно было собрать. Страх и восхищение перед янычарами были настолько велики, что истый христианин король Франциск I был вынужден заключить союз с Сулейманом Великолепным.

В этой книге я хотел бы рассказать несколько иную историю Средневековья, непохожую на ее общеизвестную версию. Главные события этой истории происходили на фоне минаретов, а не соборов. Это история Востока и Европы, и она посвящена тому, какое влияние оказало византийское искусство на флорентийскую живопись или греческая литература – на дух Возрождения. Это славная и мощная история Центральной Азии и Евразии, главными действующими лицами которой были черноморские народы и воины с анатолийских равнин. Ее основные этапы выходят за рамки причудливых академических периодизаций, но в то же время подчинены общей логике всемирной истории. История Средневековья заканчивается взятием Константинополя, важнейшим политическим и символическим поворотным пунктом истории и для христиан, и для мусульман. «Мы никогда не теряли города или места под стать Константинополю», – писал тот же Пий II. Но прежде всего 1453 год навсегда закрепил за XV веком название «турецкий век»[93]. Это событие имело двойственные последствия: оно ознаменовало собой конец византийской эпохи и одновременно – усиление османской экспансии.

Завоеватели: история славных побед

Османские завоеватели сражались за ислам и постоянно находились в состоянии войны с так называемыми государствами неверных, а также с противоборствующими эмиратами. С вражескими войсками сражались легкие, быстрые и успешные армии. Османы умели извлечь пользу из своих завоеваний и приспособиться к любым трудностям. Они научились перемещаться с одного континента на другой и, если позволяли обстоятельства, выступали даже в отдаленных регионах, привлекая к военным действиям приграничное население. Османское государство очень быстро стало военно-налоговым. На полях сражений внезапные атаки чередовались с тактическими отступлениями. На войне османы использовали силу, запугивание и извлекали выгоду из политических союзов. Внутри государства основу для быстрой и продолжительной экспансии на запад от Османского бейлика обеспечивала политическая идеология, построенная на династической преемственности.

Однажды в Вифинии…

Цивилизация на территории Малой Азии начала бурно развиваться в XI веке, еще при Византийской империи – эти земли находились в составе одного из ее военных округов (фема) – и продолжила существовать, несмотря на вторжение монголов в середине XIII века. Тюркский военный олигархат управлял тюркоязычным населением, осевшим там после длительных миграций[94]. Тюркский и персидский языки постепенно пришли на смену греческому и армянскому, став своего рода lingua franca и продолжая при этом использоваться в сельской местности и на городских рынках. Однако арабский знали лишь интеллектуальные и религиозные круги. Во второй половине XIII века государство сельджуков Рум распалось на мелкие княжества. Ибн Баттута, путешествовавший по этому региону вскоре после этого, называл Рум Анатолией тюркских беев. Османам удалось захватить достаточно большой кусок данной территории, и в 1394 году четвертый османский бей Баязид I получил от аббасидского халифа Каира титул «султан Рума». Именно это событие ознаменовало начало османского правления, или второго периода истории Турции.

В начале своего существования, около 1299 года, бейлик был не более чем полукочевым вождеством, здесь обосновался кочевой скотоводческий клан огузов, осевших в восточной Вифинии, к юго-востоку от Пропонтиды (Мраморного моря). По общему мнению, случилось это в нижней долине реки Сангариос (ныне Сакарья), там, где в 1281–1282 годах по приказу византийского императора Михаила VIII по восточной границе старого христианского государства были воздвигнуты крепости[95]. Регион имел стратегическое значение, здесь проходил сухопутный путь с востока в Константинополь. Новое государство было основано по соседству с другими тюркскими племенами, вытесненными монгольскими завоевателями с Каспийского моря в 1230 году. После прибытия мигрантов из Трансоксианы и Хорасана плотность населения в местных деревнях значительно возросла. Жители Анатолийского плато теснили переселенцев из-за нехватки новых пастбищ, однако чужаки продолжали массово появляться на западной границе сельджукского государства Конья. Те из них, кто продвинулся дальше на запад, смешались с оседлыми группами, которые, спасаясь от монгольской власти Ильханидов в Иране, обосновались в предгорьях западного Анатолийского плато. В середине XIII века марокканский путешественник Ибн Саид написал, что его впечатлила численность тюркских племен в районе Денизли, Кастамону и Анкары[96]. Улемы, купцы и ремесленники селились в деревнях в окрестностях Эскишехира (Дорилеума). В письменных свидетельствах той эпохи их называли огузами.

Османское государство появилось вскоре после окончания Крестовых походов. В Малой Азии, на западе в византийских владениях, а также на востоке на тюркской территории, закончился период борьбы между христианами и мусульманами. Оказавшись под угрозой экспансии латинских государств, византийцы упорно продолжали отвергать григорианскую реформу. Начатый венецианцами в 1202 году, Четвертый крестовый поход привел к захвату и разграблению Константинополя в 1204 году. Четверть византийской территории была отдана новому латинскому императору; остальная часть разделена пополам между венецианцами и другими крестоносцами. Византийская столица переместилась в Никею, где была основана династия Ласкаридов. Византийцы поддерживали хорошие отношения с Сельджукидами, они приветствовали наличие буферного государства между их владениями и владениями франков в Константинополе. В 1261 году император Михаил VIII Палеолог снова занял византийскую столицу. Он послал свои войска на борьбу с собратьями-христианами на Балканах, чтобы вернуть потерянные ранее территории. При этом он пренебрег восточными границами, ошибочно сочтя их безопасными, в то время они находились под давлением из-за постоянного притока нового населения. После монгольского вторжения в Центральную Анатолию были сформированы христианско-исламские коалиции. В Сардах в Лидии турки и византийцы совместно использовали цитадель, разделенную стеной с воротами, через которые они взаимодействовали друг с другом: турецкие войска защищали крестьян-христиан, которым разрешалось работать за пределами города. В нескольких случаях византийцы заключали союзы с Сельджукидами и тюркскими эмиратами, последние находили способ использовать это против своих соседей[97]. В первой половине XIII века они позволили тюркским войскам пройти в Македонию, чтобы нанести удар болгарам, а также оттеснить сербов.