Кощное озеро

И ещё кое-что. У Матвея в конце кожа позеленела, а из волос рога торчали. Он сам стал чёртом. (Или был им всё время, но раздвоился.)

Странный сон.

Ниже на клетчатой странице растопырил пальцы с перепонками рогатый зверь.

12 сентября

Сегодня рылась в картотеке. Столько книг не вернули. Придётся из своих доложить. Отдавать не хочется, но мама говорила, что книги не должны пылиться без чтецов. Вот больше и не будут. Если я, конечно, найду носильщика.

У Шестнадцатого зародилось нехорошее подозрение. Ни один человек, ведущий дневник, не упустит возможность написать, что собирается переехать в другой город. И уж тем более не станет в последней записи строить отвлечённые планы.

Шестнадцатый перелистнул страницу назад.

8 сентября

Он меня запомнил! (Его зовут Игорь. Мне это имя не нравится, но он не виноват.) Мы случайно встретились у магазина, и он помог мне донести сумку. Пока шли, Игорь рассказал, что переехал сюда недавно. Ему достался в наследство дом от бабушки. На прощание он назвал меня красавицей, а потом, когда заметил, что я смутилась, снял на полароид. (Надеюсь, я не моргнула, а то очень глупо получится). Сказал, что украдёт мой румянец себе.

Другую страницу на развороте занимала прикреплённая почтовая открытка с картиной Ивана Айвазовского «Девятый вал»: солнце грело ярким пятном, освещая гребни лазурных волн, что грозились потопить еле выживших в кораблекрушении моряков. На обратной стороне мелким отрывистым почерком было послание:

У меня пропали все деньги, а сосед вчера вернулся с новым набором акварели. Я спросить не успел, как он выпалил, мол, выиграл в конкурсе. В конкурсе самого тупого вранья.

Позвоню в следующем месяце, когда дадут стипендию. Пока рисую шаржи за копейки и коплю идеи для мести. Не сходи там с ума. Этим уже занимаюсь здесь я. Кажется, архитектурный не для меня, но менять что-то поздновато.

Не знаю, когда до тебя дошла открытка, но 19 сентября будет полное лунное затмение. Начинай искать сварочные очки.

Матвей

Шестнадцатый перелистнул ещё пару страниц назад и попал на конец августа.

27 августа

Тётя Нинель опять меня отчитывала за то, что я не поехала поступать и в этом году тоже. Почему она не понимает, я не хочу бросать их! Пусть они мертвы, у меня больше никого нет. Да, она пытается помочь, но я не могу. Я ПРОСТО НЕ МОГУ! Ну почему время не повернётся вспять? Тогда бы я поехала с ними, и мы бы были вместе.

Я просто неудачница с мёртвыми родителями, которой суждено умереть одной. Я ведь и Мурлыку переживу. Даже если соберусь завтра умирать, он под машину прыгнет, чтобы обеспечить мне должный трагизм.

На последних словах виднелись круги высохших капель. Дописывая, она плакала.

31 августа

Буквально только что на улице какой-то мужчина налетел на меня. Никогда его раньше не видела. Он, конечно, довольно взрослый, но симпатичный. (У него такая шикарная накаченная шея!) Пока извинялся, он довольно нелепо флиртовал со мной. Сказал, что я очаровательная, и предложил проводить, мол, ночь, опасно. Я отказалась, и он шёл позади до самого подъезда. Когда я оборачивалась, махал мне или подмигивал. Это мило. Жаль, акция одноразовая. (Зря я ему отказала. Дура!) Я бы с ним как-нибудь ещё столкнулась. И неважно, что он старый. Просто хочу, чтобы кто-то обо мне заботился. Быть одной невыносимо. И так больно.

В других доказательствах Шестнадцатый не нуждался. Хозяйка никуда не уезжала. Кто-то передал ключи от квартиры Ильдару Антоновичу и избавился от Мурлыки, если тот жил вместе с девушкой. Кто-то расставил декорации, напустил дыму и заставил всех поверить в искусно сконструированную ложь.

Судя по датам в дневнике, хозяйка «уехала» в сентябре. Около апреля «сбежала в секту» Настя Фортакова. И сейчас, в июле, к ним присоединилась «потерявшаяся в лесу» Марина Полунина. Теперь оставалось выяснить: связаны ли три пропажи между собой, и есть ли четвёртая жертва. В первом Шестнадцатый не сомневался.

Убрав дневник к себе в чемодан, он уставился в пустоту. Кощное озеро наконец сбросило маску тихого городка для размеренной жизни и предстало в истинном обличии игровой площадки маньяков.

Внезапный стук прозвучал точно набат. По пути к двери Шестнадцатый вновь врезался в велосипед, пнул его от досады и, беззвучно ругаясь, отпер замок. На лестничной клетке стояла невысокая женщина в спортивном костюме. Худое обрамлённое тёмным ёжиком лицо в свете подъездной лампы напоминало обтянутый кожей череп. Однако стоило ей чуть приподнять голову, женщина мгновенно помолодела и стала выглядеть весьма миловидно, хоть и сохранила резкость в чертах.

– Вы Шестнадцатый? – спросила она и оценивающе прищурилась; вокруг глаз сложились гармошками тонкие морщинки. – Вам звонят.

Женщина зашла в соседнюю квартиру и вернулась уже с телефоном. Только Шестнадцатый поднёс трубку к уху, из динамика полился голос Нулевого:

– В час ночи на вокзале тебя будут ждать. Не опаздывай и проследи, чтобы встреча осталась приватной. Иван Давидович не любит чужих глаз, и чужие глаза не любят его.

– Где именно?..

«Пи-пи-пи».

Шестнадцатый с озадаченным видом положил трубку на рычаг. Он никак не мог привыкнуть к этому формату связи.

– Будьте так любезны, не шумите сегодня и не приводите гостей, – холодно произнесла женщина. – Матвей… Мой сын отсыпается. Кстати, меня зовут Нинель. Квартира, в которой вы поселились, принадлежит моей хорошей знакомой. Не сомневайтесь, если с её имуществом что-то случится, вам придётся за это ответить.

Строгость её тона не позволяла сомневаться: своё слово Нинель обязательно сдержит. Коротко кивнув в знак прощания, она одёрнула шнур телефона и скрылась за дверью десятой квартиры.

12

Пообещав маме, что отныне он «в лес ни ногой», Матвей отключился сразу, как прилёг после душа. Долгая ходьба на поисках вкупе с загадочными взглядами Эрнеса и печальными мамиными вздохами порядком его измотали, физически и морально.

Натворил я ночью дел, всё время думал Матвей, но припомнить ничего конкретного не получалось.

Вместо воспоминаний у него были синяки на ногах, царапины на руках, потерянный где-то карманный ножик, да похмельное сожаление о решении остаться на купальский костёр.

Очнулся Матвей уже вечером и ополовинил заботливо купленную мамой литровую бутылку минералки. Та хлопотала над ним и сдувала пылинки с самого приезда. Жаль, Матвей не додумался покинуть дом раньше, уехал бы учиться после девятого – избежал бы столько ссор. Он мечтательно вздохнул и закрыл форточку, приглушив барабанящий по подоконнику дождь. Тому на смену из-за стены донёсся лёгкий стук: именно такой звук издавал тапочек мамы, когда она нетерпеливо топала ногой в ожидании. Затем послышалось звонкое «дзынь» – жалобный вскрик телефона, – это мама яростно положила трубку.

В её жизнь Матвей старался не лезть, пока ситуация не обострялась, а потом без лишних слов вызывал милицию. Он выработал такое правило в тринадцать лет, когда они с мамой поругались из-за её ухажёра с комбината в последний раз. Тот мужик обворовывал их годами, и страдающая от одиночества мама до конца верила глупым увёрткам. Началось всё с украшений. «Твой мальчишка, наверно, в школу их утащил и подарил какой-нибудь симпотной девчонке», – врал ухажёр, а Матвея снова и снова ставили в угол. Закончилась же история телевизором: ухажёр вынес его вместе с дружком прямо на глазах у вернувшегося со школы Матвея. Помешать двум взрослым мужикам он, конечно же, не мог, но мать всё равно упрекнула его в бездействии. Вещи потом нашлись в ломбарде у Полуниных, и хозяева позволили выкупить их без наценки. После этого случая Матвей навсегда уяснил, что иногда благие намеренья воспринимаются в штыки, и ты или навязываешь их, невзирая на крики и ругань, или отступаешь.

На цыпочках Матвей прошмыгнул на кухню и с тарелкой слипшейся жареной картошки незаметно вернулся к себе. Незачем маме знать, что он в курсе её очередного провального романа.

Перекусив, Матвей сел за рисование. Последнюю неделю он упражнялся в штриховке. Ему до сих пор плохо удавалось контролировать нажим, и некоторые линии получались ярче.

Поставив посреди комнаты стакан с карандашами, Матвей вытащил из-за шкафа перетянутую резинкой папку. У него был ритуал: прежде чем добраться до чистых листов и нарисовать что-то новое, Матвей непременно просматривал старые работы и критиковал себя прошлого.

Сначала шли животные: спящий рыжий комочек – Мурлыка, Настина среднеазиатская черепаха, обледенелый снегирь, лежащая с распростёртыми крыльями ласточка, красноголовый дятел среди сосновых иголок. Матвея всегда завораживали мёртвые птицы, их навеки застывшая красота, которой можно неспешно любоваться, не боясь спугнуть.

Дальше был вымученный раздел с пейзажами: смоляная вода озера в пасмурный день, алый закат, разливающийся жидким огнём по черепице крыш, заброшенный ведьмин дом на фоне колючего леса. Матвей любил природу, но не умел передавать мягкость её полутонов и глубину. Да и деревья постоянно получались у него угловатыми. Учительница в художественном кружке, Аделаида Генриховна, обожала повторять, что у Матвея слишком бескомпромиссный характер, а природа по натуре уступчива, отходчива и терпелива, ведь она куда мощнее собственных детей. «Вода своё возьмёт», – в конце приговаривала Аделаида Генриховна. Именно это она и сказала Матвею на прощание, когда уроки в кружке окончились.

Раздался звук набора номера. «Вжик!» – палец довёл отверстие нужной цифры до конца; «вж-ж-ж…» – телефонный диск медленно поехал назад. Последовал топот. Мама опять кому-то звонила: «Ответь же… сволочь… мы договаривались…»

Не умеет она выбирать мужчин, покачал головой Матвей.

Он отложил пейзажи с животными в сторону и перешёл к лучшим работам – портретам. Ему особенно нравилось рисовать людей, но всё это он создал без спроса, втайне от муз, и принципы не позволяли ему никому их показывать.

При виде первого Матвей сжал зубы от накатившей тоски. В центре листа, среди акварельных пятен, в пол-оборота стояла Вилена. Большие печальные глаза густо подведены чёрным. На щёки паучьими лапками спускались чернильные дорожки слёз. Ссутулившись, Вилена обнимала рыжего Мурлыку, уткнувшись в него покрасневшим носом. Шоколадные кудри аккуратно падали на траурное платье, чей подол растворялся в каплях всех оттенков грусти: синих, серых, фиолетовых. Матвей нарисовал это после похорон Вилениных родителей.

Интересно, как Вилена поживает сейчас? Он так давно не получал от неё вестей.

За акварельной Виленой лежал штрихованный набросок фигуры отца. Вместо лица у него было растёртое пальцем серебристое пятно дыма. Не удержавшись, Матвей порвал рисунок и выкинул в ведро для бумаг.

Дальше в папке шли ещё три портрета, скрытые за калькой во избежание оттиска на соседнем листе. Два написаны восковыми мелками, один – углём. На них Матвей не задержался.

Добравшись до чистых листов, он взял карандаш и принялся делать набросок, хоть и не определился: нарисовать две Марины или космонавта. Вскоре среди густой штриховки космического вакуума, напоминающего ливень, возникло массивное пятно дождевика, книзу превращающееся в изодранные полоски; вверху же, в ореоле разложенных идеальным кругом волос, находилось пока ещё белое, лишённое объёма лицо Камиллы. Её губы кривились в скорбной гримасе, а в глазах искрились молнии.

Матвей полез в стакан за более мягким карандашом, но тут в квартире потух свет.

«Это натуральное издевательство!» – вспылила мама и грохнула трубкой.

13

Усилившийся дождь будто стремился продырявить металлическую крышу «Нивы» и набить пассажирам шишек да синяков. Музыка едва прорывалась сквозь помехи, донося обрывки песен.

Не вспоминая о славянской мистике больше часа, Эрнес наблюдал, как по расплывающимся огням города проезжает резинка дворников: те обретали чёткость, но их вновь размывали капли. И так по кругу, пока впереди всё не погасло.

– Вот мы и вернулись в Тёмные века, – пошутил Ильдар Антонович и выключил радио, которое теперь передавало одно механическое шипение. – Дочка, есть идеи, как будем купать нашу чумазую сопелку?

Развалившаяся на заднем сидении Камилла аккуратно приподнялась, стараясь не потревожить спящего головой у неё на коленях Батона. Эрнес сразу заметил упавшую на её прекрасное лицо тень недовольства.

– Ну, у меня была идея – уехать полтора часа назад. Тогда бы другие идеи не понадобились, – проворчала Камилла.

– Откуда в тебе столько равнодушия? Когда пропадает человек, вероятность найти его живым сокращается каждый час. – Ильдар Антонович стиснул руль. – Утром я подумал, что ты в шоке. Всё-таки уже вторая твоя подруга в беду угодила. Но видимо, ошибся. Понимаю, дочка, ты всю ночь бесилась, через костёр прыгала, но давай-ка ты перестанешь воспринимать произошедшую беду как какую-то докуку. Твоя бабушка, моя мама, никогда себе такого не позволяла. Когда называл тебя в её честь, я думал, ты вырастешь доброй и заботливой, как она. Увы и ах. Надо было назвать тебя Вероникой, как твоя мама хотела.

– Зря вы так, – вступился за неё Эрнес. – Камилле не всё равно. Просто мы с ней знаем Марину лучше, чем вы. И лучше, чем её семья. Нам обоим не верится, что «беда» на самом деле случилась. Наверняка Марина сбежала с костра и сейчас где-нибудь отсиживается. Да, она могла заблудиться, но ненадолго. Никто и никогда здесь не теряется. Марина точно вышла бы из леса. Вокруг повсюду заброшенные дороги… – Он перевёл дух. – Так что это не равнодушие и не усталость. Если так удобней, считайте, мы с Камиллой оба на стадии отрицания.

– Очень хорошо, что ты так рьяно защищаешь мою дочь, но сейчас это не обязательно. А насчёт Марины… – Ильдар Антонович выдержал паузу, будто взвешивая последующие слова. – Насчёт Марины, сам понимаешь, вариантов-то уйма. Она могла и утонуть, например. Или ты забыл, что она плавать не умеет? Забыл, как откачивал её в одно из ваших сборищ на озере?

Забыл?

Эрнес замер с открытым ртом и часто-часто заморгал, словно в глаза полетела видимая только ему мошкара. Его посетила идея. Бредово-суеверная, однако очень приставучая. Что, если Марину пыталась утопить русалка?

– Пап, а ты-то откуда знаешь? – перебила его мысли Камилла и согнала Батона с ног. Её голова появилась в проёме меж сидений. – Настя с Мариной об этом никому не рассказывали. Я вообще о случившемся догадалась по Настиным шуткам. Ну да. Она осенью часто говорила нечто вроде: «Марине нужно ещё камнем понырять, а то опыт преддверья смерти изменил её в худшую сторону». Что? Да, у Насти своеобразное чувство юмора.

– Не то слово. – Ильдар Антонович мельком посмотрел на Эрнеса; во взоре читалось недоверие. – Чего притих? Неужто ты, Эрнес, не вспомнил, как Марине жизнь спас? Небось сильно напился в ту ночь, да?

Мимо пронёсся дорожный знак «КОЩНОЕ ОЗЕРО», и в свете фар, за рябящей пеленой дождя, проявились первые дома.

Растерявшись, Эрнес медлил с ответом и всё тёр липкие от пота ладони.

– Хоть помнишь, чем вы там втроём занимались? Почему девочки решили не распространяться об этом?

О случившемся на озере Эрнес ничего не знал, но это не означало, что его там не было. Память субъективна и ненадёжна, – в том он убедился на собственной шкуре. Утопая в сомнениях, Эрнес замкнулся. Он не мог полностью доверять ни воспоминаниям о том августе, ни разуму, ни самому себе. Вдруг он опять перепил?..

Теперь они с Камиллой поменялись ролями. Настал её черёд защищать Эрнеса.

– Блин, пап, если бы Эрнес действительно вытащил Марину из воды, бросила бы она своего спасителя прямо в день его рождения? И ведь представь, она ни разу не извинилась. – Довод оказался веским, и Камилла продолжила наступать: – Твоя очередь, пап. Откуда ты знаешь, что Марина чуть не утонула летом?

– Тайна следствия, – с напускной важностью попробовал отшутиться Ильдар Антонович, но скоро сдался под требовательным взглядом дочери. – Ладно. Я нашёл у Насти короткие рассказы. В детали вдаваться не стану, но, если отбросить украшательства вроде магии, по некоторым сразу ясно, что не из головы придумывались.

Утопление и магия, отвлёкшись от тягостных мыслей, повторил про себя Эрнес.

В этих словах ему виделось третье паранормальное «совпадение», а три совпадения по законам являются системой. Сначала Камиллина русалка с летящими огнями и заговором, потом сонные бредни Матвея и шаровая молния, а сейчас это.

Рациональная часть Эрнеса терпела поражение за поражением. Он пытался найти лазейку, поженить своё прежнее представление о мире, где всё объяснялось наукой, и новое, где в древних поверьях скрыта забвенная истина.

В итоге Эрнес устал и скатился в отрицание. В озере они наткнулись на корягу. Потусторонние огни – это блики от фонаря. Матвею приснилась спьяну какая-то чушь. Шаровые молнии редкое, но доказанное физическое явление. Марина сдуру чуть не утонула. Настя сочинила магию для атмосферы.

Однако «совпадения» и странности походили на дыры от пуль в днище лодки, а он пытался заткнуть их пальцами. Долго плавать так не получится. Рано или поздно Эрнесу придётся нырнуть. По собственной воле или нет.

Тем временем «Нива» въехала во двор дома Знайдовских, где лазалки и качели в сумраке дождя стали грязно-серыми. Лучи фар вернули им прежний яркий цвет.

Остановившись у подъезда, Ильдар Антонович сухо сообщил, что ему ещё кое-куда нужно, и попросил Камиллу вывести Батона.

– Извини, что я так насел на тебя, – произнёс тот, когда они остались вдвоём. – Мне тоже утром казалось, что с Мариной наверняка всё хорошо. Она девочка трудная. Но… Неважно. Прости ещё раз, если обидел.

Ильдар Антонович протянул руку, и Эрнес без раздумий её пожал.

– Никаких обид.

– Славно. Но всё-таки почему ты ничего не ответил? – Крепко сжимая ладонь Эрнеса, Ильдар Антонович пристально вглядывался в его глаза, стремясь прочесть затаённые мысли. – Я спросил, не ты ли спас Марине жизнь, а ты задёргался, будто тебя в чём-то обвиняют. По моему опыту это значит, что есть в чём обвинить.

– Может и есть. Не знаю. Это не мне решать. Я… я не помню, чтобы ходил на озеро с Настей и Мариной. Мы втроём никогда не гуляли, но… – Эрнес беспомощно пожал плечами. – Не знаю.

Хмыкнув, Ильдар Антонович отпустил его руку и ненадолго задумался.

– Нет, там был не ты. В самом деле. – Он хлопнул его по плечу. – Прости за этот допрос. Я столько лет отдал милиции. Учился видеть мельчайшие косвенные связи. Сложно избавиться от старых привычек.

Эрнес кивнул. Он прекрасно всё понимал, ведь и сам целый день мучился то ли с провидческими, то ли с логическими озарениями. Целый день Эрнес замечал едва различимые ниточки, тянущиеся от одного события к другому, и концы их непременно уходили в озеро. Он не мог отделаться от чувства, что город накрыла призрачная паутина, опутавшая и мух, и паука. Когда паук дёргался – мухи тут же об этом узнавали. Вот только кто такой этот паук? И не увяз ли в тенётах более крупный хищник?

Запустив сонного Батона в квартиру, Камилла схватила первый попавшийся зонт и выскочила назад, на улицу. Эрнес как раз вылез из машины, и они, приютившись вдвоём на сухом пятачке под козырьком, проводили глазами «Ниву» до угла.

В подъезд не зашли, справедливо рассудив, что гулкое эхо, разлетающееся по лестничным маршам, предстоящему разговору ни к чему. Дождь же шумел сродни оркестру: бурлил в водостоках, стучал по крышам, журчал бегущими по асфальту ручьями; его симфония топила в себе все сторонние звуки.

Целый день Камилла избегала темы нечисти. Сперва из-за присутствия Матвея, на которого она украдкой поглядывала при любой возможности и не хотела перед ним опозориться, потом из-за твердолобости Эрнеса. Спорить Камилла не любила, ведь никогда не умела складно подбирать аргументы. Вероятно, у неё не получилось бы на пальцах доказать трёхлетке, что дважды два – четыре. Однако иного варианта, нежели ввязаться в спор, она не видела. Семечко старой веры, что посеяла в её разум прабабушка, давно укоренилось и дало росток, и теперь настало время подсадить его в голову Эрнеса. Происходило нечто плохое, – в этом Камилла не сомневалась. Пока что им чудом удавалось разминуться с нечистью, но везение не будет длиться вечно.

– Всё началось прошлым летом, – не определившись, спрашивает она или утверждает, сказала Камилла. Она стояла к Эрнесу вполоборота, чтобы не встречаться со скептическим взором, и потому смотрела на дрожащую под ливнем яблоню. – Марину тогда чуть не утопила русалка. Ты же тоже об этом подумал, да? Вид у тебя был, будто ты на ставках все деньги проиграл.

– Я не верю в русалок, но… Не понимаю, зачем купаться, если плавать не умеешь. Наверное, Марину заманили в воду. Глянуть бы на Настин рассказ. Он мог бы многое прояснить. Например, почему всё хранилось в секрете? Настя не боялась шутить, что Марина чуть не утонула. Получается, там произошло что-то ещё. Что-то похуже.

– Папа упоминал магию… – Камилла резко повернулась к нему. – Вдруг Настя с Мариной провели какой-то обряд – или влезли в чужой, – и поплатились за пробуждение Нави? Поэтому Настя в секту и вступила, чтобы её прикрыли духовным щитом. Образно, конечно.

– Ну, или они тоже надышались ядовитыми парами. – Эрнес вздохнул и потёр веки. – Хотя после «совпадений» именно эта версия кажется более нереалистичной. По логике, чтобы отравиться, нужно заплыть на глубину. Там вокруг будет одна вода, и свежий ветерок уже не спасёт. Как в нашем случае. Но, сама понимаешь, Марина бы туда не добралась.

Подождав, не скажет ли Эрнес ещё чего, Камилла приготовилась выкладывать карты на стол. Пока они ехали, в голове у неё созревала мысль о тайном спасателе, вырвавшем Марину из лап русалки. Благодаря озарению о проведённом ритуале, та обрела завершённую форму.

– Думаю, нечисть нацелится на того, кто спас Марину. Если чей-то ритуал действительно пробудил нечисть, этот человек будет третьей жертвой. Настя, Марина и спасатель. – Камилла всплеснула руками. – Да, по этой версии Настя не в секте: она мертва.

– Громкое заявление.

– Не осуждай, а слушай дальше. Мне кажется, убийца пытается сдержать Навь, и это он – загадочный спасатель. Покойником, наверное, был какой-нибудь упырь. Поэтому его кокнули. На нормальном человеке не вырезали бы тризмейник.

– Нормальный человек не вырезал бы тризмейник на трупе, – поправил её Эрнес, и она вынужденно согласилась:

– Твоя правда, но он пытается помочь. Пробудившаяся Навь опасна. Нас самих чуть на дно не утащили, и если бы не он…

– Погоди, я только сейчас понял. По-твоему, убийца эдакий охотник на нечисть? И откуда он взялся? Девочки что, призвали его вместе с этой самой нечистью? То есть им вкололи яд и тут же вручили противоядие?

Из его уст это прозвучало нелепо, и Камилла глупо заулыбалась, сгорая внутри от стыда. Такие шаткие аргументы разве что глухой не оспорит, ведь действительно, в её версии всё получалось чересчур своевременно и удобно.

– Отныне за теории отвечаешь ты, – сдавшись, предложила она. – У меня они не получаются.

– Договорились, но, – Эрнес назидательно поднял указательный палец, – если выяснится, что во всём виноваты химикаты, в психушку поедем вдвоём. Я слишком сомневаюсь в этой версии, чтобы считаться адекватным, а с тобой и так всё ясно.

– Какая психушка, ты что? Мы сбежим в Краснодар. В жаре, какая там, одним психам и место.

Они оба тихо засмеялись.

Пускай Камилла не убедила Эрнеса, но он всё же выслушал без издёвок. Хорошо иметь настоящего друга, а не того, кто высмеивает твои странности, никогда ни в чём не помогает и пользуется тобой, точно складным стулом – переставляя куда вздумается и убирая, когда помешаешь.

С криком: «Саботаж!» – Камилла вытолкнула Эрнеса под дождь с их сухого островка. Такой клич они использовали, устраивая друг дружке пакости, ещё когда ходили в детский сад. Бусины капель покатились по волосам Эрнеса, упали на лицо и, обогнув широкую улыбку, стали собираться на раздвоенном подбородке.

– Я рад, что мы снова общаемся. Я… – Он притянул её к себе. – Ты мне очень нравишься, Камилла. И твои чокнутые теории тоже.

Эрнес наклонился для поцелуя, но Камилла успела отвернуться – его губы коснулись лишь щеки. Отскочив назад, под козырёк, она протараторила, что относится к нему как к другу, и чуть не ляпнула про Матвея.

Теперь всё было испорчено. Их дружба оказалась подделкой, обратившейся в прах. Впредь Эрнес не станет слушать Камиллины сумасшедшие выдумки про нечисть, да и не заговорит с ней вовсе, ведь незачем стараться, если ничего не получишь взамен.

Камилла не знала злиться ей или плакать. Она пожелала Эрнесу не свалиться по пути домой в сточную канаву, вручила ему зонт и убежала в подъезд. Там она промчалась мимо своей двери до почтовых ящиков и выглянула в запылённое окно. Эрнес всё так же стоял под дождём. Детский жёлтый зонтик он так и не открыл.