Кощное озеро

Эрнес толкнул Дениса, мол, пора бежать, и они стремглав понеслись вперёд, смачно шлёпая по лужам. «Стойте, гады!» – орали им вслед, но парни уже умчались до конца улицы и нырнули в кусты. Отхлёстанные ветками, они вскоре выскочили на поросшую дорогу и дальше двинулись по ней.

– Так приятно после тяжёлого дня побить стёкла, – ухмыльнулся Денис и, снова подобрав камень, зашвырнул в листву. – Я утром не сказал, кто нашёл того мертвяка…

– Это был ты?

– Да, я через Палицу домой возвращался. Даже не спрашивай почему. Я сильно перепил, и у меня случился провал. Помню, мы с Камиллой вылазим на берег, после её концерта, кто-то загорланил «Чёрного ворона». Помню, чё-то все бегают, орёт петух, и уже сразу светло, а я топаю по берегу и вижу – мужик в воде спиной кверху.

– Странно, – растерянно пробормотал Эрнес. – У меня почти то же самое. После руса… то есть, после нашего заплыва, у меня одни несвязные обрывки. Лиса, чьи-то руки в саже, крики, – полная неразбериха. Я вообще без понятия, когда и как дома оказался.

И ты тоже. Почему это всегда летом происходит? Каким образом мы Новый год нормально пережили?

Денису на ум пришли прошлогодние пьянки: встреча класса и день рождение Эрнеса. Последнее он помнил лучше, даже мог проследить хронологию событий. Перепив, они всей компанией из-за чего-то переругались, устроили погром в квартире и разбрелись по ночному городу. Досталось же им потом от родителей…

– Надеюсь, это не кто-то из наших, – глухо проговорил Эрнес. – Хочется верить, что никто из знакомых не мог убить человека, даже в пьяном угаре.

– Ну да, не мог. Я сомневаюсь, что мы вообще там на ногах держались. Чё только в твоей голове творится? По-любому кто-то через город проезжал и выкинул в озеро труп.

Луч фонаря скользил по дороге, освещая непрерывный поток ярко-зелёной листвы по краям. Внезапно лес оборвался пустошью, и они вышли под открытое небо. Во мраке проступил чёрный, словно бы погорелый, сруб. Ведьмин дом. При виде него Денис сплюнул через левое плечо. И как они угодили в сгоревшую деревню? Если он ничего не путал, та находилась восточнее.

Спящая на коньке крыши ворона недовольно захлопала крыльями. Денис вздрогнул и сплюнул ещё два раза.

– Новое совпадение, – пробормотал Эрнес и зашагал к крыльцу. – Раз так, надо зайти.

Его голос прозвучал с предельной твёрдостью и убеждённостью безумца. Если бы не суеверный страх, Денис позавидовал бы его безрассудной смелости, ведь сам ей не обладал.

– Т-ты спятил? – крикнул он. – Эй! Ве-е-ернись!

Денис стоял и смотрел, как лучший друг, подобно лунатику, исполняющему команды неведомой силы, идёт к ведьминому дому с детским зонтиком под мышкой. Наклейка на спине его ветровки бликовала, отбрасывая бледные зайчики на траву. Эрнес поднялся по скрипучему крыльцу и заглянул внутрь зияющей пасти входа. Изнутри донеслись жестяные побрякивания. От страха Денис остолбенел. Он так и видел, как из тьмы к ним выходит нечто инфернальное, некое мокрое лохматое чудище с горящими глазами и в один мах раскидывает их, точно разъярённый мальчишка – оловянных солдатиков. В реальности же промеж ног Эрнеса прошмыгнула перепачканная лиса и юркнула под дом. После неё в воздухе повис запах тушёнки.

Боже, мать твою, я чуть не сдох…

– Я кое-что нашёл, – воскликнул Эрнес. – Дай фонарь.

– А ты полай, – буркнул себе под нос Денис, но всё же подошёл посветить. – Твою ж… Прямо как на трупе. Может, убийца реально местный.

Весь дверной косяк украшал аккуратный узор из десятка тризмейников. За порог ни Денис, ни Эрнес не ступили, будто бы они были той самой нечистью, от которой вырезали обереги.

В Навь уходи, меня не губи, вспомнилась присказка Денису.

Попятившись, он схватил Эрнеса за плечо и потянул за собой. Тот не сопротивлялся. Никто из них не хотел случайно столкнуться с убийцей посреди ночи.

16

По возвращении в квартиру Вилены Ульяновой Шестнадцатый улёгся на диван и, примостив на подлокотнике фонарик, открыл прихваченную из Марининой комнаты вещицу – тетрадь по литературе с семёркой в правом верхнем уголке обложки. Оттуда сразу вывалились три сложенных пополам листка с одним и тем же крупным текстом: «Солнцу молитесь, дети мои, ибо свет его есть свет Божьего нимба». Ниже находился неровный рисунок солнечного диска со щупальцами-протуберанцами и мелкий текст, призывающий вступить в общину «Солнца Первозданного».

Припомнив об обосновавшейся около Кощного озера сектантской общине, Шестнадцатый сделал себе пару пометок: «Откуда взялись листовки? Как попали к Марине?» Связывать её пропажу с сектантами он не спешил. Возможно, потому, что именно Клим настаивал на этой версии, но Шестнадцатому казалось это неправдоподобным. Впрочем, он всё-таки прибрал одну листовку в блокнот, прежде чем приступить к чтению Марининой тетради.

Название – Крещение Августом

Деля одно покрывало на двоих, девушки нежились под солнцем, затмившем луну. Они редко куда-то выбирались без посторонних, ведь совсем не ладили. Сентябрина была коварной паучихой и предпочитала видеть в окружающих мух, коими можно полакомиться. Марта же не любила столь грубую агрессию и правила мягкой силой, как благородная королева. Собственно, такой она и являлась.

Марта и Сентябрина часто спорили, кто красивей, а кто умней, но весна и осень не равные соперницы. Разве рождение может проиграть умиранию? Разве свежесть не приятней зрелости?

И вот когда из зеркальной глади озера, словно водный бог, вышел знойный Август, Сентябрина затеяла новый спор: предложила посоревноваться за его сердце. Разумеется, Марта согласилась. Она видела, что Август глаз с неё не сводит, и была рада указать Сентябрине на её место.

Марта не была самой красивой, но легко превосходила Сентябрину в уме, поэтому позвала Августа вместе искупаться. Она помнила, что Сентябрина, сродни вшивой кошке, воду не любила. Видел бы ты её, дорогой читатель: Сентябрина, глядя на уединившихся на глубине Марту с Августом, побагровела от злости. Её осенняя душа из холодной слякоти и гнилых листьев не могла смириться и проиграть с достоинством.

Тем временем на середине озера Август с лаской коснулся Марты, взял в свои большие мужские ладони её личико, намереваясь накрыть девичьи губы своими. Когда до поцелуя оставались считаные мгновения, над озером разлетелся крик. Глупая упрямица Сентябрина поплыла за ними и скоро начала тонуть. Героический Август бросился ей на выручку, но уж слишком далеко та была. Тогда Август заставил само озеро прийти ему на помощь, и поднявшиеся волны вынесли их с Сентябриной в объятиях жемчужной пены на берег. С разъедающим её бесконечным одиночеством Марта наблюдала, как Август вдыхает в тело Сентябрины жизнь сквозь хладные губы. Природа услышала Мартину печаль. Тучи над озером сгустились, налетел кусачий ветер, и посреди дня наступила ночь.

Вернувшаяся с того света Сентябрина казалась совсем иной. Да и Август, будто отдав ей всю жизненную мощь до последней капли, изменился. Они оба напоминали склизких мертвецов, поднявшихся из илистой пучины. Тогда-то Марте и открылась правда. Солнце, подсвечивавшее их разлагающуюся плоть, создавало мираж теплящейся в них жизни и согревало ледяную кровь. Август и Сентябрина всегда были мёртвыми. Лишь весна, как и само рождение, Рождество, полна жизни. Остальные сезоны – это постепенное увядание.

С первого раза ничего не поняв, Шестнадцатый вновь пробежался взглядом по тексту, выведенному наклонным влево почерком с крупными завитками. Даже после этого уловить связь между названием и историей он не смог.

Далее шёл другой короткий рассказ.

Название – Художник

Он был первым чемпионом, кто завоевал её сердце. Она исписала о нём тысячу слов, а он нарисовал её лик тысячу раз.

Он любил её красоту, но сам придумал наполнение для её души. Он набил её своими идеями, как тряпичную куклу набивают синтепоном, но совсем позабыл зашить швы. Он видел в ней кого-то другого, а она никогда бы не смогла сравниться с его идеальной фантазией.

Она же любила его целиком, и сильные стороны, и изъяны.

Она любила их любовь.

Шестнадцатый устал от мнимых страданий девочки-подростка и сделал перерыв. Впрочем, дочитать всё же пришлось.

Он был старше и часто смотрел на неё свысока, пока она силилась достичь его, карабкаясь по склону воздвигнутой им горы. Он считал себя небожителем, а её неогранённым драгоценным камнем, который поднесли на его алтарь. Он часто сравнивал её с другими и требовал стать лучшей версией себя.

Так продолжалось, пока она не сломалась.

Она порвала все подаренные ей портреты и бросила клочки в погребальный костёр их любви. Она стала вторым чемпионом и отвоевала своё сердце назад.

Тяжело и горько вздохнув, Шестнадцатый посмотрел на часы, ещё горше вздохнул и перелистнул страницу. Оттуда ему на грудь выпала полароидная фотография. Квадрат кадра занимали улыбающиеся залитые солнцем лица подростков: незнакомой брюнетки и Матвея. У него были выцарапаны глаза. И что в Марининой тетради делает это фото? У подружки стащила, что ли?

Название – Маленькая собачонка

Пригрев на груди одинокую бродячую собачонку, я помыла её и одела в красивое платьице. Я учила её трюкам, и вскоре она уже кувыркалась, подобно человеческому акробату. Теперь она умела подавать голос и нападать по указке. Маленькая писклявая дворняжка облаивала и остервенело кусала моих недругов за лодыжки. Она даже не мочилась без моего слова. Я воспитала в ней бескрайнюю верность. Если бы я умерла, то собачонка бы утопилась в озере от горя.

Дворняжка взрослела, превращаясь в человека, и я сшила ей новое платье, научила новым трюкам. Она держала в бывших лапах ручку, могла провыть алфавит, прямо ходила. Но дворняга всегда остаётся дворнягой, сколько её ни намывай и ни наряжай. Жёсткая шерсть вилась и цепляла колючки, а мои красивые платья морщились на угловатом нескладном теле. Никакой породы, никакого класса у собачонки не было и быть не могло.

Шли годы, и, благодаря моей упорной работе, метаморфоза закончилась: грязная дворняжка обратилась неказистой глупенькой девушкой. Она по-прежнему не блистала ни талантами, ни дарами природы, но оставалась такой же верной и послушной. Ходила туда, куда я велела, поступала так, как я наказала, думала словами, которые я вложила ей в голову. И тогда я отстегнула поводок и позволила ей идти за мной свободно.

Оглядывалась я на девчонку-собачонку редко, но она шла по моим следам. Постепенно она стала отставать. Отсутствие моего бдящего надзора и контролирующей руки разбаловало её, и дворняжья сущность начала пробиваться наружу. Собачонка решила, что умеет мыслить, что найдёт свою дорогу, и удрала. Она трусливо убежала под покровом ночи, воспользовавшись моим сном, ведь у мелких собачонок нет смелости в крови, нет благодарности, а вся их преданность показная.

Учёная псина считала, что не нуждается в хозяине, но ей не хватило ума понять, какая она глупая на самом деле.

Рассказ Шестнадцатого смутил, и он принялся листать дальше, уже не читая. В центре он обнаружил страницу, исписанную разными вариациями одной подписи. Во всех чётко виднелись «А», «К» и «Форта». Фортакова Анастасия. Девочка, сбежавшая в сектантскую общину. Это её тетрадь.

17

Человеческая тень гналась за Матвеем по тёмным переулкам. Её силуэт чернел на фоне сумрака, разбавленного жёлтым фонарным светом. Пробежав мимо горсовета, Матвей очутился на берегу. Во тьме Кощное озеро казалось огромным котлованом. Впереди виднелся старый причал, тянущийся трамплином над пустотой.

А ведь его разобрали, промелькнуло в голове у Матвея, когда его подошвы уже застучали по дереву.

У края он остановился. Не видя воды, нырять не хотелось: вдруг там на самом деле пропасть. Развернувшись, Матвей встретился с самим собой. На другом конце причала стоял его двойник.

– Как тебе фокус? – спросил тот и криво ухмыльнулся. – Это всё из-за Купалы.

– Я бы так никогда не решил.

– Ну дак ты и не я. Пока.

С этими словами двойник ринулся на Матвея, сбил с ног и полетел вместе с ним в пустоту. Впрочем, падение скоро закончилось, вода приняла их в холодные объятия. Вцепившись Матвею в плечи, двойник держал его, не позволяя всплыть на поверхность. «Вода своё возьмёт, возьмёт», – доносился откуда-то глухой, замогильный голос. А затем всё залилось призрачным зеленоватым свечением.

Вынырнул Матвей под переливающимися зелёно-малиновыми лентами северного сияния. Лес окружал озеро стенами амфитеатра. На миг покинув тело, Матвей увидел, как на них напирала клубящаяся серая мгла.

Со всех сторон полились аплодисменты, в воду полетели вялые цветы…

Матвей проснулся на полу, обнимая скомканное одеяло. Пробившись между штор, бледная полоска дневного света играла на его зеленоватой коже влажным блеском. Он потянулся, сгрёб в охапку одеяло и лёг на кровать к Насте. Та свернулась в клубок, пытаясь уместиться под двумя пуховыми подушками, и когда он укрыл её, сразу будто бы растаяла, разомлела. Причмокнув, Настя, ещё не выбравшись из объятий сна, примостила голову Матвею на плечо. Её по-кошачьему прохладное дыхание приятно щекотало шею. «Когда рот полон воды, трудно говорить, легко слушать, – гипнотическим шёпотом повторяла она, и в её голосе звучал шелест листвы. – …рот полон воды… легко слушать… рот полон воды… трудно говорить…»

Некоторое время они ещё лежали в кровати. За окном стрекотали сороки, завывал ветер, а Настя всё шептала Матвею на ухо свою мантру. Наконец-то она была ласковой и покладистой…

По безлюдным улицам от одной лужи к другой текли мутные ручейки. В их озорном журчании звучали сплетни, доносы и пересуды. Они докладывали, кто вынашивает план побега, кто недоволен, кто хочет перемен, а Матвей решал, как поступить со смутьянами.

Перестроенное по его вкусу здание горсовета напоминало готический собор. Уродливые гаргульи на водостоках стращали своим видом посетителей, а острые чёрные шпили иглами протыкали низкое пасмурное небо, жаждая, чтоб то разразилось очередным дождём.

Распахнув дубовые двери, Матвей в сопровождении эха прошёл по пустому холлу, взлетел по широкой лестнице на второй этаж и остановился у входа в зал суда.

– Всем встать! Глава идёт! – объявил глашатай, и дверь перед Матвеем отворилась.

Зал встал. Встали и двое подсудимых, чьи головы и запястья торчали из прорезей в колодках, словно капуста на грядке. Их глаза неотрывно следили за тем, как Матвей сел за кафедру и стукнул кулаком по столу, объявляя начало заседания.

– Сегодня слушаем дело несогласных, – пробасил он не своим голосом, когда все опустились на места. – Господа Добролюбов и Двукраев считают себя выше закона. Хотят свободы. Хотят уехать. – Матвей смерил парней долгим презрительным взглядом. – Виновны. Бросить их в озеро с камнями на шее.

Зал зароптал.

– Что? – вскричал Денис. – За что?

– Это произвол! Самодурство! – надрывался Эрнес; вены у него на лбу вздулись. – Где защита? Где адвокат?

Матвей позволил им голосить, а сам наслаждался их беспомощными воплями. Крики осуждённых не подрывали его власть, лишь внушали другим страх. Пока никто из зала не смеет подать голос, угрозы нет.

Вдруг толпа за ограждением заволновалась. В центре людского моря вспыхнул факел. Поднялся гвалт. Началась давка. Факелом оказалась Марина Полунина. Она подожгла свои длинные волосы и спокойно дожидалась, когда пламя займётся на одежде. А люди вокруг сходили с ума…

– К порядку! – взревел Матвей и грохнул кулаком о стол.

Околдованные приказом, собравшиеся окаменели и молча уставились на горящую свечой Марину. Они глядели на неё по-рыбьи выпученными глазами, а изо рта и ушей у них текла вода.

В конце концов Маринин крик разрезал тишину. Рядом с ней тут же засуетились Камилла с Настей. Размахивая руками, они то ли тушили, то ли, наоборот, раздували огонь. А Марина всё вопила, сгорая, точно Жанна д’Арк на костре.

Люди, стоявшие вокруг них немым кольцом, давились водой, сопротивляясь её ходу. Зал загудел от тихого, перемежающегося кашлем шёпота. Народ со страхом и любопытством наблюдал, как Марина теряла объёмность, становилась плоской, словно лист бумаги. В конце концов она с шелестом легла на пол. Быстро подскочив, Камилла скрутила двумерную Марину в рулон и передала какому-то человеку, а тот с добычей подмышкой выскользнул из зала.

В очередной раз обрушив кулак на стол, Матвей обуздал взбунтовавшийся народ. Тонкие ручейки вновь полилась из ушей и ртов. Они больше не думали за себя, а отдались во власть воды. Лишь Настя с Камиллой противились Матвеевой воли. Разделившись, они поодиночке прорывались к дверям сквозь стадо живых утопленников…

Проснувшись, Матвей нехотя разлепил глаза. Его окатило ледяной волной ужаса. Дыхание спёрло. У него в ногах на кровати сидела покойная Аделаида Генриховна и исподлобья сурово глядела на него своими разномастными глазами. Её фигура была соткана из движущихся теней, а лицо выделялось белым пятном. Внезапно она разразилась каркающим смехом; мускулы под её мертвенно-бледной кожей заходили, точно черви закопошились в трупной плоти. Парализованный страхом, Матвей всё пытался шевельнуться. Казалось, если он останется лежать, то умрёт.

– Пылью тебя соблазняют, а согласишься, застращают, – прозвучал замогильный голос посреди мечущихся мыслей Матвея.

Искривившееся в гримасе лицо Аделаиды Генриховны подалось к Матвею и…

Наконец, он вздрогнул и подскочил на кровати. В комнате, кроме него, никого не было. Худшей ночки ему на памяти не выпадало. И кошмар, и сонный паралич.

18

После полуночи, когда все домочадцы уснули, Роза тихонько выскользнула из своей комнаты и прокралась в Маринину. С того момента, как следователи ушли, в голове у неё поселилась навязчивая мысль: нужно было рассказать обо всём, ведь каждая мелочь может оказаться важной.

Что ты здесь делала перед уходом?

Роза остановилась ровно на том месте, где стояла вчера, когда просила Марину одолжить кофту. Она живо представила прошлый вечер. Между штор в спальню проникали лучи лежавшего на соседней крыше солнца. Марина в джинсах и стянутой в узел под грудью жёлтой футболке склонилась над столом. Кажется, она убрала что-то в карман. Роза помнила тихий стук закрывшейся крышки.

– Хочешь мою кофту? – переспросила Марина. Она разом перекинула волосы на одну сторону и обернулась к Розе с лукавой улыбкой. – Ещё чего. Я не монастырь и благотворительностью не занимаюсь.

Марина пребывала в хорошем настроении и потому до оскорблений не опустилась. Ограничилась усмешками.

– Ладно. Извини, что спросила. Кстати, ты сегодня очень красивая. Наверное, пойдёшь куда-то…

– Не подлизывайся, крыска, – рассердилась Марина, однако улыбка её стала лишь шире. – Если тебя не приглашали, то и допытываться не стоит. Держи свой крысиный нос подальше от моих дел. А теперь пошла вон из моей комнаты.

Проморгавшись от воспоминаний, Роза вернулась в настоящее и, точно так же как Марина, нависла над столом. На глаза попалась резная шкатулка с кувшинками на крышке. Внутри, на синем бархате, обнаружились украшения – золотые кольца и серёжки – и отрезанная часть блистера от неизвестных таблеток. Рядом со шкатулкой, среди вороха игральных карт, лежал ломящийся от вложенных бумаг томик.

По полу потянуло холодом, и приоткрытые оконные рамы тихо ударились друг об друга. Накинув на плечи Маринину кофту, Роза раздобыла свечу и устроилась с книгой на кровати. То оказалось собрание избранных сочинений Александра Блока. Роза открыла несколько заложенных страниц. Стихи на них были почти все исчёрканы карандашными пометками. Что-то Марина заштриховала, будто сочтя ненужным, что-то, наоборот, обвела на несколько раз жирными линиями. Порой она выделяла пару слов, порой целые куски.

…Я вижу печальное шествие ночи2.

Будете маяться, каяться,

И кусаться, и лаяться,

Вы, зелёные, крепкие, малые,

Твари милые, небывалые.

Туман клубится, проносится

По седым прудам.

Скоро каждый чортик запросится

Ко Святым Местам3.

Роза перелистнула на другую закладку и на сей раз даже не обратила внимания на пометки, ведь вместо закладки Марина использовала сложенное вдвое письмо. На тетрадном листке знакомым, по-детски ломанным почерком к ней обращался влюблённый парень.

Привет, прекрасная Мариночка

Моя жизнь не очень, но тут иначе никак. Я всё ещё не привык, что мы переписываемся. Ребята говорят, это обычное дело, девчонки любят такое.

Твою фотку я ношу с собой. Ты мой типаж от головы до пят. Большеглазая, блондиночка, красавица. Боженька тебя как специально для меня создавал. Скорей бы с тобой вживую встретиться. Бьюсь об заклад, ты пахнешь приятней любых цветов, а на вкус сладкая, как сахар.

Не придумал, что ещё написать, поэтому прощаюсь. (Так и хочется добавить, что целую тебя.)

С письмом соседствовал обведённый толстым кольцом кусочек стиха, который сразу показался Розе странно уместным.

Я гляжу на тебя. Каждый демон во мне

Притаился, глядит.

Каждый демон в тебе сторожит,

Притаясь в грозовой тишине…

И вздымается жадная грудь…

Этих демонов страшных вспугнуть?4

Перескочив через закладку из пустого листа, Роза нашла второе письмо.

Привет, сладкая

У меня хорошие новости. Скоро мы увидимся. Я уже скопил денег на дорогу до Кощного. До этого «нигде» по-любому хватит. Жди меня. Следующим письмом вышлю точную дату.

Вчера ты мне снилась. Стояла посреди ржаного поля в таком длинном белом платье на тонких бретельках. Сказала, что конец плохой и мне лучше не смотреть. Больше ничего не помню, но ты выглядела как мечта.

В одном из прошлых писем ты спрашивала, что именно случилось, а я не ответил. Думаю, дальше тебя кормить завтраками не получится. Я говорил, у меня есть определённый типаж. Она под него вообще не подходила, но было в ней что-то другое. Зацепила она меня, короче, и я не устоял. Она оказалась той ещё крикливой сукой, и всё закончилось, даже не начавшись. На самом деле, мне повезло, я легко отделался. А сейчас главное, чтобы повезло ещё и с тобой, и ты не разочаровалась во мне. Я был не в себе тогда, но клянусь, снова я слабины не дам. Мои разум, тело и сердце – твои.

Крепко целую

Они идут туманные

С мерцаньями в глазах.

…

Ужасные желания

Когда-то были в них.

Они сердца кровавили,

Их слезы запеклись5.

Чувствуя, будто обнаружила нечто полезное, Роза захлопнула книгу и вскочила с кровати. Полная решимости передать найденное следователю, она на минуту зашла к себе и мышкой спустилась по лестнице. Роза с радостью бы отправилась утром, но боялась, что кто-то из родных захочет сначала всё прочесть, заглянуть с факелом в потёмки Марининой души, а потом сочтёт показ их содержимого неприемлемым. Мало ли что ещё скрыто в этой набитой секретами книге.

– Сбега́ешь прямо как она, – донёсся из темноты голос Клима, когда Роза отворила засов на входной двери. Луч фонаря ослепил её и скользнул к ногам. – Ещё и в Марининой кофте. Пытаешься заменить её?

– Что? Я просто погулять хотела, – соврала первое, что пришло в голову, она. – Гм-м… голова кругом от происходящего.

– В городе убийца, в лесу сектанты, а ты удумала гулять посреди ночи. Гениально.

Клим осветил своё чрезмерно серьёзное лицо, обещающее проблемы. На миг Роза испугалась, что ему всё известно, но тут заметила на нём куртку: Клим тоже собрался на прогулку.

– Ты хоть фонарик взяла? Нет? Значит, идём вместе. Одну я тебя не пущу. Второй раз я не… – Он резко смолк и принялся завязывать шнурки.

С ним мне к милиции и на пушечный выстрел не приблизиться. Нужно ускользнуть, только как? В нём так много злости и вины… Клим взорвётся, если я сейчас убегу.

– Я хочу, гм, наведаться в одно секретное место. – Роза взяла с полки шарф и протянула Климу. – Я не против, чтобы ты пошёл со мной, но с закрытыми глазами. В случае чего – ты просто стянешь повязку. Прости за нелепую прихоть, но это место мне очень дорого…

Клим недовольно скривился, но шарф взял. Исчезновение Марины сделало его сговорчивее и мягче. Прежний он никогда бы не уступил, ни за что бы не поверил её глупой лжи.

Желтоватый свет фонаря полз перед ногами, почти не отрываясь от дороги. Роза специально направляла его строго вниз, опасаясь, как бы Клим не различил чего сквозь просвечивающую ткань. Шли они медленно, держась за руки, и почти не говорили, хоть их умы и занимала одна и та же тема. Извлечённый из воспоминаний призрак Марины следовал за ними по пятам.