Горький привкус счастья

– Все у тебя просто. Любовь есть. Измены нет.

Стрельников заводился. Обида, давно приспанная, ожила и пучеглазо смотрела на мир.

– У каждого свое понятие любви и нелюбви. Опыт-то разный. И выбор разный. Женщина мужчину выбирает подсознательно.

Саша стала вдруг серьезной. И Стрельников опять подумал, что она совсем не такая, как все другие женщины. Было в ней что-то от древней женщины. Может, глаза, может, открытость взгляда, может, естественность. Стрельников отвел взгляд.

– То есть ты хочешь сказать, что выбирает и принимает решение женщина?

– Конечно, если отбросить всю мелодраму. Я думаю, что развитие общества и его законы притупили исконное чувство или вообще его вытеснили. Раньше женщина руководствовалась инстинктом, а теперь – расчетом.

– А мужчина, значит, не имеет права выбора?

– Конечно, имеет, но решение остается за женщиной. Таков закон природы. Женщина вынашивает ребенка. И только она может чувствовать, от кого ребенок будет жизнеспособным. Я это все говорю в упрощенной форме.

– Значит, ни один мужчина не подошел под твои законы? – В вопросе Стрельникова сквозила ирония.

– Как видишь. Если ты не против, снова распределим обязанности. Я – мыть посуду, а за тобой – печка.

Стрельников готов был на все условия, только бы подальше от нее. Непонятное или давно забытое чувство, как молодое вино, начинало будоражить его кровь.

Уже лежа в постели, он всматривался в подсолнухи. Хотелось увидеть в цветах улыбку, но на него смотрели глаза маленьких заспанных крабов. Он не хотел себе признаваться, что обидел ее специально, чтобы не услышать, что у нее кто-то есть, а любовь придумали романтики.

Саша уснула под утро. Обида вдруг накатила, и слезы сами по себе покатились на подушку. А там, на втором этаже, в комнате с «Подсолнухами» во сне на диване ворочался Стрельников.

* * *

Окна ординаторских всех пяти этажей, по замыслу архитектора, должны были выходить прямо на центральный подъезд, но с годами отделения немного перестроились, и замысел нарушился. Ординаторская неврологии переехала вообще в конец коридора, заняв небольшую самую холодную угловую палату. Холодно, правда, было только зимой. И сколько тетя Поля, громогласная и такая же добрая санитарка, ни заклеивала щели, в ординаторской теплее не становилось.

Саша сидела за столом, подперев подбородок ладонями, и наблюдала за суетой в глубине сада. Местные алкаши собирали с кованой скамейки небогатую закуску. Значит, увидели завхоза. Алкашей знала вся больница. Начиная с ранней весны и до глубокой осени они в свободное от пьянки время работали в саду. Дорожки получались кривоватые, трава не ложилась покосами, а только сбивалась по верхушкам. А раз бесплатно, то какой спрос. Конечно, завхоз рассчитывался с ними разведенным медицинским спиртом, который потом, ворча, списывали старшие сестры. Подобие выполненной работы обходилось дешево. Администрация больницы на это закрывала глаза, обещая пресечь безобразие прямо в следующем году.

Саша не ошиблась. Через минуту со стороны гаражей появился завхоз.

– О чем задумалась? Как Лагунов?

Елизавета включила чайник.

– Боюсь сглазить, но Юра Степанков сказал, что его можно выписывать на следующей неделе.

– Саш, Лагуновы на тебя и твоего профессора должны молиться всю оставшуюся жизнь. Я, честно говоря, никогда не думала, что будет толк от лечения.

Чайник закипел, и Елизавета занялась привычным делом.

– А еще говорят, твой Лагунов не равнодушный к нашей Татьяне.

– Постой, ты хочешь сказать, что у них больничный роман?

– Саша, ты в последнее время ничего вокруг не замечаешь. Может, и не роман, но Таня очень изменилась. Помнишь, какой она к нам пришла? Вся такая серенькая, невзрачная, неразговорчивая, халат мешковатый. А теперь посмотри: халат по фигурке, лицо светится, глазки подведены. Все симптомы налицо.

– Таня – интеллигентная девочка. Умница. Ты слышала, как она разговаривает со всеми? Вежливо, спокойно, – заступилась за подопечную Саша.

– Я и не отрицаю богатство ее внутреннего мира. Просто говорю тебе, что у нее, ко всем достоинствам, еще и сердцебиение появилось. И Лагунову в палате не лежится. Превратился в коридорного.

Неужели она настолько занята собой, что не видит вокруг происходящего? У Тани, оказывается, сердцебиение, и причина – Лагунов. А Стрельников сказал, что покидает ее замок Иф, и тогда у нее сердце перестанет биться и она уедет из Москвы. Навсегда.

– Степанков сказал, чтобы я Лагунова перевела в двухместную палату, – спохватилась Саша. – Говорит, ему надо общение, чтобы не зацикливался на себе. А мне и перевести его некуда. У меня одни дедушки.

– Переводи в мою палату к Соколову. Вот с ним твой Лагунов точно не останется со своими мыслями. Мозг Соколов вынесет кому угодно. Представь, он не прошел комиссию в военкомате, так такое устроил! Защищать родину, говорит, буду! Правда, не сказал, от кого. Только ты вначале предупреди Владимира Ивановича, чтобы шума не было потом. Мол, заплатили благотворительный взнос, а их сын, как пролетарий, оказался в коридоре.

Саша и сама не могла представить, что Лагунов может так измениться. Конечно, остались худоба, бледность, общая слабость. Но все это уже не страшно. На выбритом до синевы с мелкими порезами лице блестят живые глаза. Даже удивительно, но Логунов оказался довольно молодым человеком. Даже интересным.

– Держи, – Елизавета поставила на стол чашку. – А Татьяну мне все равно жаль. Наплюет твой Лагунов ей в душу. Не хочу, конечно, быть провидцем в этом деле, но…

Кофе ароматно запах на всю ординаторскую.

Она и сама знала, что отношения с Лагуновым закончатся для Тани только новой болью. Вот тебе и «клин клином», как говорил Степанков. Нашелся этот «клин» для Лагунова. Только какой ценой.

Незадолго до смерти деда она сидела в его кабинете. Говорил дед много и о многом, словно чувствовал, что недолго осталось ему на этом свете. Многое, конечно, она уже не помнила. Но размышление деда, больше похожее на рассказ очевидца, сейчас всплыло в памяти. На мгновение показалось, что тогда дед говорил о Лагунове.

«Когда-то, давным-давно, – как сказку, начал неспешный разговор дед, – все люди были сильные и красивые. Сила и красота их была еще и в том, что они умели вовремя возвращаться к себе домой, покидая этот мир. Люди жили долго и счастливо. И никаких болезней не было потому, что каждый сам чувствовал свое время ухода. А потом что-то изменилось в их душах. Алчность к деньгам, стремление к власти и жажда наслаждения измельчили души. Люди перестали думать о своем высоком предназначении и навсегда утратили ритуал ухода. Тогда и появились у них болезни и увечья как средства перемещения между мирами.

А иногда человек, по невежеству и незнанию, призывает уход, когда сам еще к нему не готов. Не выполнил своей миссии на земле, не окончил дела земные. И уходит тогда тяжело и страшно, грех большой творя. Да и тем, кто остается и выжил, – нелегко. Таких больных, Сашенька, лечить очень трудно. Надо душу лечить. А таких лекарств, кроме слова, нет. И операций на душе никто не делает. Да и тяжело лечить-то душу. Но если зацепит что за самое живое, то выкарабкается человек, сам выкарабкается…»

Вот и зацепило Лагунова за самое что ни есть живое…

* * *

После совещания с начальниками отделов Красников ненадолго покинул банк. Сидя в машине, он напряженно наблюдал, как Барков внимательно просматривал содержимое папки. Судя по тому, как Валентин Дмитриевич поджал сухие тонкие губы, Максим понял – не пронесло. Нужной информации в папке нет. Да и откуда ей взяться, если он только в последний момент успел отксерить короткие, разрозненные справки о текущих делах банка. Если бы секретарша не заартачилась, видите ли, он ей не указ, то это была последняя их встреча. А дальше – свобода!

– Н-да. Мы или не понимаем друг друга, или вы, Максим Валентинович, не понимаете сложившейся ситуации.

– Но, Валентин Дмитриевич…

– Молодой человек, никому не интересно, что ваш банк выдал кредит пенсионерке на телевизор, – он постучал старческим кулачком по папке и небрежно бросил ее на колени Красникову.

Конечно, Барков утрировал. Ни о каком телевизоре в документах не было речи, и оттого Красникову стало еще тревожнее. Даже модное кашемировое пальто стало каким-то тесным. Красников обиженно засопел. В папке была довольно важная информация. И не надо к нему относиться как к недоумку.

– Я бы вам советовал поторопиться. Если вернется ваш генеральный, вы упустите последний шанс. Я даже сам удивляюсь вашему везению.

– Все сделаю. Время есть.

– Будем считать, что вы просто потренировались в добыче информации. – Валентин Дмитриевич не удержался и хохотнул. – Дальше от меня уже ничего не зависит. Вы понимаете, о чем я говорю?

Красников все понимал. Больше говорить было не о чем. Затиснув под мышкой ненужную папку, он вежливо попрощался и резко открыл дверь.

К машине сразу направился водитель, чтобы придержать дверцу.

Он вернулся к своей машине, бросил ненужную папку на заднее сиденье и решительно набрал номер Леры. Трубку сестрица, как обычно, не брала. Вслед за музыкой послышались короткие гудочки, словно треснуло на морозе стекло. Красников снова терпеливо набрал номер. За пятым разом Лера соизволила ответить. В ухе раздалось протяжное «да». От капризного голоса сестры его передернуло.

– Ты меня разбудил, чтобы спросить, как мои дела?

– Собственно, и для этого тоже. Я хочу пригласить тебя со Стрельниковым в гости. Скажем, в эту субботу. Ты как?

– Что значит как? Позвони ему сам и пригласи.

– Неудобно. Я его подчиненный. Еще поймет неправильно.

– Слушай, ты смотрел на часы?

Красников невольно посмотрел на часы. Полдвенадцатого.

– Извини. Я не подумал, что для некоторых это еще и не утро, – Красников с сарказмом поддел сестрицу.

– В эту субботу ничего не получится. Павел в отпуске. И голову включай, прежде чем мне звонить, – посоветовала Лера.

Сказать напоследок колкость Красников не успел. В ухе раздались короткие гудки.

Что же мы имеем? Красников тяжело вздохнул. Во-первых, Стрельникова действительно нет дома. Во-вторых, Стрельников может вернуться в ближайшие дни, с него станет. И сразу примчится в банк. Значит, времени у него почти нет.

Развернувшись в тихом дворике, Красников поехал обратно в банк.

Никто не знает, что заставило Адама и Еву нарушить запрет – съесть то злосчастное яблоко, из-за которого они были изгнаны из рая, – и обречь себя и своих потомков на вечные страдания. Возможно, виной всему был первородный азарт, который повлек за собой горькую расплату. Возможно, по представлениям наших прародителей, шансы их были пятьдесят на пятьдесят: либо все раскроется, либо все будет шито-крыто, и Создатель ничего не узнает.

Им не повезло, как не повезет и многим их последователям, бросившимся в омут безудержного первородного азарта. В принципе, неудивительно, что для азарта проигрыш – такое же нормальное явление, как и выигрыш.

Два года назад в подмосковный ночной клуб, где Лера праздновала день рождения, Красников приехал вместе с Акулиным, опоздав всего на пару часов, что было вполне нормально при плотном рабочем графике последнего. Поздравив виновницу торжества и пожелав всего самого наилучшего, Акулин вскоре засобирался, сославшись еще на одну деловую встречу. Красников, допив залпом коньяк, направился вслед за ним. Оставаться не хотелось. Он бы и не приехал, если бы Акулин не забрал его с собой. Ни одного знакомого лица среди гостей, не считая все время говорящего по телефону Стрельникова, не было. Не с кем даже выпить, а танцевать с девушками под оглушительные вопли модного диджея, которые томно закатывают глаза и несут всякую ахинею, и вовсе не хотелось.

– Макс, ты куда? – Лера появилась в фойе, когда портье подал Красникову пальто.

– Поздно уже. Завтра на работу. Ты же знаешь, я не любитель всей этой ночной мишуры, – Максим красноречиво посмотрел на дверь, ведущую в зал. Из зала, в подтверждение слов, донесся оглушительный взрыв музыкального творения.

– Тоже мне, нашелся знаток ночной жизни. Оставайся – будет весело. Оставайся, мальчик, с нами – будешь нашим королем, – дурачась, пропела Лера. – Па-а-па, скажи Максу, чтобы остался. Хоть на девушек посмотрит. Кроме работы, он ничего не видит. Мы его так никогда не женим. – Лера прижалась к отцу, ожидая поддержки.

– Лера права. Оставайся. Рано еще записываться в старики. – Акулин на прощание нежно поцеловал дочь.

Предложение Акулина остаться на вечеринке Красников воспринял как приказ.

Зал преобразился неузнаваемо, со сцены танц-пола во все стороны разлетались феерические огни, освещая на мгновение танцующих. Засмотревшись на происходящее, Красников не заметил, как к нему подошла девушка, скорее всего, по просьбе Леры. Нацепив дежурную улыбку, она пригласила его на «белый танец», который действительно спустя минуту объявил диджей.

Через час, устав от громыхания музыки и мелькания фотоинсталляций на фоне сюрреалистического дизайна, Красников вышел на балкон подышать свежим воздухом, когда там вовсю шел спор. Закурив сигарету, он невольно прислушался к разговору. Самый старший в компании доказывал молодому, юркому человеку о каких-то подсчетах и очках, которые тот проиграл по своей же глупости.

– …И не игра это была, а сплошное дилетантство. Что самое главное в игре? Вовремя остановиться. Этим отличается истинный игрок от любителя и… – Мужчина обернулся и замолк на полуслове. Красников, чтобы не мешать, отошел в сторону. Но разговор перешел на тему, явно не интересную молодым людям, и те вскоре направились в бар.

– Вы играете? Что-то я вас не припоминаю.

– Извините, что вы спросили?

– Эдуард, – представился мужчина. – Как насчет выпить за знакомство? – Подошедший мужчина, которого Красников за витиеватую речь чуть было не принял за старого профессора, вблизи оказался почти его ровесником.

Ни разговаривать, а тем более пить с незнакомым типом Красников не собирался. И не появись на балконе Стрельников, он бы незаметно покинул вечеринку. А так, затянувшись напоследок сигаретой, он кивнул Эдуарду и, пристроив окурок в ракушку, служившую пепельницей, направился вслед за ним.

Музыка в зале грохотала еще неистовее. Тела двигались в непонятном ритме. Красников пробирался вслед за Эдуардом к столику в конце зала. Звук музыки, если грохот можно назвать музыкой, отбивался от стен и громыхал в голове. Перекричать грохот было невозможно, и они пили молча, только кивая друг другу. За знакомство.

Потом, уже хорошо подвыпивший, в сопровождении Эдуарда он спустился в подвал. Там, в фешенебельном зале все это время текла спокойная жизнь. После грохота и ярко освещенной лестницы Красников чувствовал себя так, словно его выбросили в открытый космос. И только немного привыкнув к полутьме, он разглядел игральные столы и довольно респектабельных мужчин.

– Ну, что ты растерялся. Давай, проходи, – жестом гостеприимного хозяина Эдуард слегка подталкивал Красникова к барной стойке.

– Выпьем за знакомство. Другого повода у нас пока нет. – Эдуард замолчал, наблюдая за ловкостью рук бармена. Тот едва уловимым движением поровну до миллилитра разлил коньяк в пузатые коньячные рюмки, подвинул ближе тарелочку с лимонами и отошел от стойки.

– А я вот грешен. В конце рабочей недели позволяю себе слегка расслабиться. Рулетка помогает снять стресс. Играю только ради удовольствия.

А ты не игрок. Угадал?

– Угадал. Хотя стрессов хватает.

– Чем занимаешься, если это не государственная тайна? Чужих тайн мне не надо, – Эдуард предупредительно поднял руки.

Потом Красников пошел играть на фишки, которые любезно предложил Эдуард. Взяв шефство, тот начал подсказывать, какую ставку надо делать. Максим сделал минимальную ставку на «красное» и выиграл. Потом на «четное», потом на «нечетное».

Выпив напоследок за первый успешный выигрыш в сто долларов, Красников покинул подпольное казино вместе с Эдуардом. На улице светало. Не зря ж говорят – новичкам везет!

Через пару недель Эдуард позвонил Красникову, когда тот собирался в бассейн. Оказалось, они в тот вечер обменялись телефонами. Хоть убей, Максим не помнил этого момента. Он и Эдуарда почти не помнил. Высокий, спортивного телосложения, с волосами, перехваченными бечевкой или резинкой на затылке, – вот, пожалуй, и все. Встречаться с малознакомым человеком не хотелось, но отказать тоже вроде неудобно. Мало ли, что он тогда наобещал. Красников нехотя согласился.

Встретились в ресторане, недалеко от дома Красникова. Весь вечер говорили о работе, об увлечениях и, конечно, о женщинах.

После очередной выпитой рюмки Красников даже сходство нашел с Эдуардом. Оказалось, начальник, беспросветная серость, затирал Эдуарда с момента прихода в компанию. Можно, конечно, сменить место работы, экономист со стажем не пропал бы, но опять же зарплата достойная. А так, пока устроишься, пока проявишь себя, да и где гарантия, что на другой работе не найдется такой же начальник. Ситуация Красникову показалась до боли знакомой. А потом, махнув рукой на неприятелей, разговор сам собой переключился на казино. Эдуард так увлекательно и увлеченно рассказывал о возможности огромных выигрышей.

– Ты сам посмотри, казино играет с нами по своей системе. Ведь ни одна крупная ставка не выигрывается. А почему? Да все просто – казино имеет свою систему, которая анализирует ставки. Понимаешь, о чем я говорю?

– Ты хочешь сказать, что казино все контролирует? – подвыпившим голосом спросил Красников.

– Да. Верхний предел ставок ограничивается.

– Ну, – Красников задумался, – выходит, таким способом внутренняя охрана борется с системщиками. Иначе можно вылететь в трубу.

– Только, понимаешь, на всякую систему может найтись другая система.

Ночь пролетела незаметно. Эдуард оказался довольно интересным собеседником, и Красников уже не жалел о потраченном времени. Что-то мелькнуло в его голове, какая-то мысль, не додуманная до конца, как красная лампочка, вспыхнула на мгновение и погасла.

Потом, уже после встречи с Эдуардом, Максим неоднократно возвращался в тот вечер. Мысль о системах игры не давала покоя. На досуге он просмотрел все, что нашел в Интернете о казино, ставках и выигрышах. Ничего нового не было. Эдуард говорил о том же, только более доходчиво.

В четверг Красников, после некоторого колебания, сам позвонил Эдуарду.

В пятницу они поехали играть в загородный клуб. Маленькое помещение вселяло надежду начинающему игроку.

Спустя полгода Максим Валерьянович не представлял пятницу без казино. Играл, надо отдать должное, успешно и профессионально. Система, выстроенная в мозгу, работала отлично. Проигрыши случались только преднамеренные, чтобы не привлекать излишнего внимания к своей персоне. Играл каждую пятницу в разных казино.

Он понемногу хмелел от своей значимости и ощущения подконтрольности ситуации, власти над деньгами, пусть не заоблачными, но все же регулярными суммами. В какой-то момент игры в мозгу, работающем как компьютер, возникло чувство, что казино – это Стрельников.

«Умный, расчетливый Стрельников, предвидевший ситуацию на несколько ходов вперед, а мы тебя обыграем! И крышка, каюк тебе!» – от этой мысли порция адреналина выбросилась в кровь. Дрожь пробежала по телу. Впервые пришло ощущение кайфа. Тело сладостно заныло, рубашка прилипла к спине. Рулетка замерла на черном «нечет». Выигрыш.

Он больше в тот вечер не играл. Допив коньяк, вскоре и вовсе покинул казино. Надуманное, пьянящее чувство победы над Стрельниковым будоражило воображение настолько, что он не мог уснуть до утра. Вот тогда он и поверил, что соперника обязательно победит.

В понедельник на пятиминутку, которую проводил Стрельников, Красников прибыл без опоздания, в хорошем настроении и смотрел на Стрельникова без затаенной ненависти и зависти. Он знал, что рано или поздно, но вожделенное кресло генерального директора банка будет его. И даже жить стало легче…

* * *

После звонка Красникова Лера проснулась окончательно и со вздохом посмотрела на часы. Если учесть, что из ночного клуба они вернулись под утро, то полдень можно расценивать как раннее утро.

– Стрельников?

Борис напряженно подтянулся на подушке, привычно забросив руки за голову.

– Брат звонил. Двоюродный.

Она внесла ясность, приняв напряжение Бориса за ревность.

– Интересовался, когда вернется Стрельников. Мог бы прямо спросить, так нет. В гости пригласил. Вот гад, разбудил в такую рань!

– Пойдете?

Вопрос Лера оставила без ответа.

– Мы с тобой полетим на Гаити. Стрельников, представляешь, вчера прислал две путевки на Новый год.

– Что, вот так взял и купил тебе и мне путевки?

– Нет, конечно. Он что, по-твоему, полный идиот? Путевки мне и моей подруге Михеевой. У него, видите ли, работа. Не может он лететь.

Лучше б, конечно, если б эти путевки купил Борис, но она догадывалась, что с деньгами у Бориса сейчас туговато. Конечно, он содержал мастерскую, краски, холсты… столько расходов. И договор на организацию персональной выставки, тоже немалые расходы. Но все это пустяки. Она ему организует выставку, и не одну. И не только в Москве, а скажем, в…

Лера счастливо сбросила одеяло и потянулась всем телом.

– Подожди, а как мы полетим? – Борис с недоумением посмотрел на Леру.

Даже если предположить, что Стрельников – идиот, то все равно не до такой степени, чтобы в аэропорту не определить, что Борис вовсе не Михеева.

– Все уже решено! Ты вообще помнишь Михееву?

– ?

– Которая пыталась при мне тебя соблазнить, – Лера грациозно вертелась возле зеркала.

– Нет, не помню.

Михееву он помнил. Напугала до смерти. Такую не забудешь. Он вспомнил, как она въедливо всматривалась в него. Ей, видите ли, показалось, что она с ним уже встречалась. Не хватало еще с ней отдыхать.

– Лера, может, ты найдешь для отдыха другую подругу?

– Чем тебя Михеева не устраивает? Постой… У тебя что-то было с ней?

– Лера, не говори глупостей.

Путевки на Гаити, предел новогодних мечтаний, лежали в шкатулке. Лера с удовольствием еще раз развернула красочный буклет. Роскошный отель «Florita» белел среди зеленых пальм, а дальше до самого океана простирался золотистый песок.

Борис безучастно смотрел мимо пальм и песочного берега. Как там хорошо, он не знал.

Лера почти никогда не отдыхала в свое удовольствие. Присмотр тяготил с детства. С последним школьным звонком, когда сверстников родители развозили по деревням на попечение бабушек и дедушек, чтобы те целое лето носились на велосипедах, дрались и строили из подручного материала шалаши, она оставалась дома. Нинель Станиславовна, в душе презиравшая простоватую свекровь, считала, что ничего, кроме невежества и дурного влияния, ее дочь от бабки не получит. И когда первого сентября девочки пересказывали летние приключения, она могла похвастаться разве что горой прочитанной литературы, заблаговременно подобранной матерью.

Одноклассницы начали ей завидовать класса с седьмого, когда Акулин, прочно утвердившись на должности директора фабрики, мог позволить ежегодный отдых не только в Сочи, но и в Болгарии.

Без родителей к океану она полетела с первым поклонником. Но Станиславу Яковлевичу, называвшему себя на польский лад с ударением на «и», то ли субтропический климат не подошел, то ли его возрасту была противопоказана молодая сексапильная женщина, только закончилось все печально. Среди ночи у немолодого любовника прихватило сердце, да так, что остаток отпуска престарелый Стасик провел в клинике. И ей, без гроша за душой, пришлось вместо телесных радостей познать все тяготы жизни сиделки. Конечно, Станислав Яковлевич щедро отблагодарил ее за причиненные хлопоты, но отдых бесповоротно испортил.

После того случая с мужчинами солидного возраста пределы родины она уже не покидала.

Но, как оказалось, отдых может испортить и молодой мужчина, если он – Стрельников. Не отправь по просьбе дочери Акулин Стрельникова в отпуск, Павел никуда бы добровольно не полетел. Только, спрашивается, ради чего она так старалась?

Отдых получился скучным и каким-то пресным. Скуку она почувствовала сразу, как только в салоне бизнес-класса Стрельников достал ноутбук. «Арт Деко», манящий ночной жизнью, они посетили всего пару раз. А потом, кривя душой, показывая общность интересов, ей пришлось съездить в «обезьяньи джунгли». Павел, вместе с горластой ребятней, кормил обезьян-попрошаек арахисом и сушеными фруктами, купленными на входе в заповедник. Слава богу, на львиное сафари отправился один. Но, уже лежа в постели, под еле слышный шум кондиционера, Стрельников до полуночи рассказывал ей о прогулке, искренне сожалея, что она не увидела такую красоту. И ей на миг показалось, что и бассейн, и мартини, который она пила с Мишелем, не иначе как плод ее фантазии. Стрельников так красочно излагал подробности прогулки, что она невольно ощутила себя сидящей рядом с ним в прогулочной машине, развозящей туристов по огромному парку. Он еще долго восхищался огромными слонами, перекрывшими проезд машине, которых пришлось объезжать, петляя между ними. Единственное, что немного скрасило ее жизнь на острове, так это посещение океанариума.