Наперегонки с Эхом

– Тогда я бы взял двух мышей и дал бы им новые Имена, отличающиеся одно от другого всего на одну руну. А потом – следил бы за тем, какие различия появятся между ними.

– А вот это – уже неплохая идея, – поднял брови старый маг. – Я даже пробовал что-то подобное, только не с мышами, а с воробьями. К сожалению, ждать проявления разницы тоже пришлось несколько лет, и большая часть пар не имела никаких заметных различий. Ну и, кроме того, переименование довольно хлопотно, а мой основной метод – Великая Игра… Что, еще не догадался? За эти годы я определил уже несколько тысяч Истинных Имен насекомых, пауков и многоножек. Сравнивая разные виды между собой, я ищу постоянные соответствия между свойствами этих животных и теми рунами, из которых состоят их Имена. Но, поскольку Имена, отличающиеся всего одной руной, встречаются нечасто, приходится анализировать их огромное количество, чтобы отделить случайные совпадения от закономерных.

Нотия показал на круговые диаграммы в углу свитка. Здесь он сортировал руны по их сродству к разным формам материи и энергии.

– Например, если сравнивать животных, ведущих дневной и ночной образ жизни, то у вторых значительно реже встречаются руны «Морфрад» и «Рош», а это, заметь, опорные консонанты Имени «Эумер», что обозначает свет. Если мы сравниваем водных и наземных насекомых, то мы видим, что у водных чаще попадаются руны «Гелбу» и «Нимбус», причем «Нимбус» где-то в два раза больше чем «Гелбу».

– «Ангун», Истинное Имя воды, содержит две руны «Нимбус» и всего одну «Гелбу», – догадался Авик.

– Совершенно верно, – сказал старик, – мало того, «Нимбус» и «Гелбу» значительно чаще встречаются в Истинных Именах рыбаков, нежели скажем земледельцев. Народная мудрость уже открыла то, что я пытаюсь постичь столько лет. Но для меня это было только началом. Эти довольно грубые примеры подтверждали, что мой метод работает. Его достоинство в том, что я работаю сразу с тысячами Имен, и этим застрахован от каких-то случайностей, как если бы я работал только с одним объектом. Сейчас мне удалось выяснить гораздо более тонкие вещи. Я распределил руны по группам, нашел часть взаимодействующих пар, вывел правила ослабления и усиления. Когда я закончу свой трактат, церемония Наименования изменится до неузнаваемости.

– Ого, – потрясенно сказал Авик. – То есть вы считаете, что Истинное Имя будет определять все свойства человека или вещи?

– Упасите, боги, конечно нет. Человек рождается человеком, и человеком же и останется. Да, Истинное Имя и перманентные чары, данные ему магами, несколько изменяют его. Но все же, если назвать его Истинным Именем белки, то он вовсе не станет белкой, а останется человеком, который, конечно, с каждым годом будет все больше и больше походить на белку, но все же не превратится в нее никогда.

– А где находится тот якорь, который не дает человеку окончательно превратиться в белку? – спросил Авик.

– Это очень хороший вопрос. Краткий ответ на него: «мы не знаем». Возможно, сама материя, в нашем примере, человеческое тело, имеет собственную память, вроде Астральной Карты, но составленной на каком-то совсем другом языке. И эта вторая карта не дает человеку «забыть» о том, что он человек. Это приводит нас к вечному вопросу, что первично, материя или идея? Может наш мир существовать без Истинных Имен, и могут ли Имена существовать вне материального мира? Всё это очень интересно, но что особенно приятно, – я вижу, что ты готов. С завтрашнего дня начнем с тобой обучаться искусству Великой Игры, а сейчас дай мне позаниматься.

***

Их расследование как будто остановилось. Дунже уехал куда-то по своим таинственным делам, а старый маг, казалось, забыл о браслете, о найденном трупе, да и обо всем на свете, кроме своих мушек. Теперь они с Авиком разучивали стратегию Великой Игры. То есть Авик по-прежнему зубрил фолианты, но теперь Нотия хотя бы обсуждал с ним прочитанное. Авик быстро понял, что старику действительно нравится играть в Великую Игру, и вовсе не из-за транса, а ради азарта соревнования. Даже когда они проводили тренировочные партии друг с другом, Нотия закусывал бороду, мерил комнату шагами из угла в угол, хватался за голову, сделав неудачный ход, и радостно хрустел пальцами в случае выигрыша. Впрочем, он почти всегда выигрывал.

Однажды их занятия были прерваны резким стуком в окошко. Авик бросился открывать. К его удивлению у крыльца стоял их старый знакомец в новом тюрбане. Окинув мальчика высокомерным взглядом и не проронив ни единого слова, он быстро прошел внутрь. Слегка озадаченный, Авик последовал за ним. Проскочив сени, гость ворвался в кабинет и встал посередине, широко расставив ноги, скрестив руки на груди и вперив в старого волшебника полный ненависти взгляд.

– Чем могу служить? – хрипло спросил он. Нотия поднял брови и поджал губы.

– Прошу прощения, если мое приглашение было Вам неприятно, – сказал волшебник холодно. – У меня есть для Вас работа. Мое золото, полагаю, ничуть не хуже любого другого. Авик, – обратился он к мальчику, – пожалуйста, оставь нас наедине.

Они проговорили очень долго и расстались, судя по всему, в неважном расположении духа. Авик решил, что сделка сорвалась, но к его удивлению Тюрбан появился на следующий день и снова провел несколько часов один на один с Нотией. В этот раз они со старым волшебником расстались столь же холодно, хотя и без вчерашней неприязни. Пять вечеров подряд Тюрбан совершал свои визиты. К концу недели Авик заметил, что с лица Тюрбана исчезла былая злость. Он даже начал удостаивать Авика кивком головы, когда они сталкивались в саду или в доме. На шестой день он явился с восходом и снова заперся с волшебником в кабинете. После полудня Авик услышал стрекотание отъезжающей самоходки Нотии и, выглянув в окно, увидел удаляющуюся фигуру с развевающимися седыми волосами и набитой чем-то торбой за плечами. Волшебник вернулся через час, сосредоточенный и молчаливый. Авик наконец решился спросить:

– А что у нас все время делает этот тип?

– Какой тип? – встрепенулся Нотия. – Ах, Рем? Помогает мне проверить одну вещь. Я потом тебе расскажу.

– Боитесь, что выболтаю?

– Боюсь? Да, я очень боюсь, – Нотия устало опустился на крыльцо, – боюсь, что моя догадка подтвердится.

Следующую ночь волшебник провел в саду у колодца, откинув створки и опустив в него ведерко с небольшим холодным огнем. В окне Авик видел профиль его всклокоченной головы, склонившейся над мерцающим голубым пятном света. Нотия лег спать только под утро, но когда раздался знакомый стук в окошко, немедленно проснулся и, в одной лишь ночной сорочке, выскочил к двери. Тюрбан встретил его в прекрасном расположении духа. Глаза его довольно блестели, как тогда, когда Авик впервые увидел его в темнице. Он стоял, раскачиваясь на носках своих щегольских туфель, держа за поясом большие пальцы загорелых рук.

– Я уже знаю, – сдавленным голосом поприветствовал его Нотия.

– Да, Ваше Мудрейшество, – подчеркнуто вежливо подтвердил Тюрбан, – но хочу добавить, мы были там не одни.

– То есть как не одни? – поднял брови Нотия. – Но кто?..

– Я не разглядел в темноте, Ваше Мудрейшество. Кто-то забрался туда через окно, и удрал через него же, как только услышал шаги.

– Час от часу не легче, – Нотия с силой дернул себя за бороду и вдруг вспомнил о существовании Авика, стоявшего тут же. – Пойдемте-ка ко мне. Прости меня Авик, я после тебе всё расскажу.

После ухода Тюрбана, Нотия упал на кровать и проспал до следующего утра. Встав с восходом солнца, Авик застал его, как обычно, склонившимся над своими манускриптами, но несколько более всклокоченным и еще более молчаливым, чем всегда. Задавать ему вопросы Авик не решился. Впрочем, вскоре Нотия сам пришел в его каморку со стопкой свитков и завел разговор об уроках.

***

– А если Задающий Вопросы обгонит меня? – спросил Авик.

– Он узнает твое Истинное Имя, – отвечал старик.

– И сможет повелевать мной?

– Твоим телом, но не твоей волей.

– А кто он, Задающий Вопросы?

– Я не знаю. И никто не знает. Проявление сил природы. Эхо.

– Значит, если я проиграю, ничего страшного не случится?

– Да, но старайся не проигрывать.

В свой первый транс Авик вошел вместе с учителем. Перед ними на кусочке ветоши, смоченном в эфире, лежала красноглазая журчалка. Стратегия партии была разработана и заучена загодя, и Нотии оставалось лишь наблюдать, как Авик, одну за другой, зачитывает приготовленные сутры, как проступает сквозь туманную пелену размытое, но все более и более конденсированное тело Истинного Имени. Как откуда-то, из глубины мироздания нечто или некто посылает свои сутры, и как с каждой следующей его попыткой все холоднее и холоднее, ползет недобрый морозец по спине. Как страх раскрыть свое Тайное Имя, и не человеку даже, а бесчувственной стихии, абстракции, как этот ужас, которому столько же лет, сколько существуют создания, способные бояться, сжимает Авику сердце ледяной рукой. В этот раз они выиграли, Истинное Имя выступило перед ними, как вершина горы, вырывающаяся из облака, грузно, обыденно, и в то же время внезапно и потрясающе. Авик очнулся. Руны на столе перед ним сложились в Слово «Эрметере». Он взял перо и принялся записывать в свой свеженький дневник примененные сутры и отгаданное Имя, но тут его взгляд упал на левое запястье и он вскрикнул: вокруг кисти шла глубокая кровавая борозда. Кровь капала на манускрипт, оставляя на нем бурые неопрятные следы. Нотия проследил за его взглядом, внимательно осмотрел руку и нахмурился:

– Ты содрал кандалы Наррох-Ша с этой руки? – спросил он.

– Да, учитель, – ответил Авик, – но ведь кандалы, это же совсем простое, грубое заклинание.

– Тупым и грязным кухаркиным ножом можно навредить себе гораздо больше, чем остро отточенным стилетом, особенно если не знаешь, где ковыряешь. У тебя было что-то подобное, когда ты накладывал тренировочные заклинания? Когда открывал Астральные Карты?

– Нет, учитель.

– Не чесалось, не саднило?

– Нет.

– Хмм… Это странно… Магические травмы лучше магией не лечить, а то мало ли что, – он порылся в ящике и достал оттуда тщательно закупоренную баночку, – вот тебе чудесное средство. Деготь, мед и масло клещевины, всё заживает как на собаке, только в доме не открывай: вонь от него нечеловеческая.

«Чудесное средство» вошло в жизнь Авика, основательно пропитав его запахом тухлой селедки. Каждый раунд Великой Игры заканчивался для мальчика кровавой раной на запястье. Если он играл чаще, чем раз в два дня, или слишком уж засиживался за Игрой, боль начинала проникать даже сквозь завесу транса, и каждое прикосновение Задающего Вопросы отзывалось опоясывающим жжением в руке, таким сильным, что от него закладывало уши и хотелось скрежетать зубами. Один раз, не выдержав боли, Авик прервал Игру, не дойдя до разгадки Имени очередного насекомого. Нотия, осмотрев израненную конечность, хмуро объявил, что следующая авикина Великая Игра откладывается «до полного выздоровления».

Лечение грозило затянуться, рана гноилась и мокла под льняной повязкой. Во время их вылазок случайные попутчики теперь нередко поводили носом, косясь на молодого волшебника. Авик вернулся к зубрежке, но она снова казалась пресной. День за днем он грустнел, все чаще заглядывал под повязку. Чтобы не впасть в оцепенение, он начал с неистовым усердием ухаживать за садом, сражался с сорняками, перекапывал огород и даже выкорчевал какой-то трухлявый пенек. После победы над пеньком, он натаскал воды из уличного колодца и основательно попарился в маленькой деревянной бане. Вернувшись в дом, он столкнулся с Нотией.

– Завтра нам придется присутствовать на официальном приеме, – сказал ему Нотия, протягивая ему какой-то сверток. – Готовься, скорее всего, будет очень скучно.

В свертке оказалась новенькая черная шелковая роба и шелковый же пояс. Авик чуть не прыгал до потолка: теперь он признанный ученик мага, а не просто садовник. Нарядившись в новую робу, он целый вечер ходил взад-вперед по своей каморке, осязая, как еле слышно шуршит шелк, и мечтая о том, как он завтра появится на публике среди других послушников.

***

Нотия оказался прав. Княжеские приемы славились своей неторопливой бессодержательностью, но этот давался в честь иностранного гостя, и подчеркнутая официальная торжественность происходящего делала мероприятие совсем невыносимым. По имперской традиции, гости должны были стоя наблюдать за тем, как прислужники накрывают столы и расставляют стулья. Впрочем, от того благоговения, которое испытывают гости на императорских обедах, здесь не было и следа. Вельможи стояли, выстроившись неровными рядами, с выражением тоски на лицах. Авик наконец понял зачем им нужны такие массивные посохи: два немолодых и дородных тысячника дремали в уголке, привалившись плечами друг к другу и опершись на свои палки для большей устойчивости. Другие тихонько перешептывались, а наставники Школы шикали на безобразничавших в задних рядах послушников. Авику из-за его неопытности досталось место в переднем ряду: здесь запрещено было даже шевелиться, и поэтому сюда обычно старались вытолкнуть тех, кого недолюбливали в классе, или просто зазевавшихся.

Хура, как хороший ученик, тоже был приглашен на прием, а как настоящий друг, не бросил Авика в беде, и теперь умирал от скуки рядом с ним. Старым магам разрешалось не следовать имперской традиции: Нотия, Рамис Ацетус, Каип Тристуаз, Одшу и Жалфур Гудис сидели на низеньких стульчиках прямо перед стоящими мальчиками и негромко переговаривались. Хотя нарушать торжественную тишину было запрещено всем без исключения, никто не осмеливался одернуть грандмагов. Его Святейшество, Архиерарх Хоривский Магнедеон Третий, невысокого роста старичок с кудрявой седой бородкой, обрамляющей круглое доброе лицо, скучал на своем стульчике в другом конце залы, чуть заметно покачивая головой, увенчанной крылатой аквамариновой короной первосвященника.

– А знаешь, Отик, я вижу, твои эээ… работы пользуются успехом, – вполголоса говорил Рамис Ацетус, повернувшись к Оноди Нотии, – недавно я получил эээ…просьбу аж из библиотеки Вечного Города, не больше и не меньше, прислать список одного твоего фолианта.

– Приятно слышать, – оживился Нотия, – а какого фолианта?

– Кажется, «О скорпионах и сколопендрах Юго-Восточных Предгорий», – ответил Рамис, внимательно глядя на него.

– А, ну это старая работа, – махнул рукой Нотия. – И я туда уже наверняка посылал копию.

– Ну, возможно она была эээ… утеряна или испорчена, – пожал плечами Рамис, не спуская с него глаз. – Главное же, что тебя читают.

– Спасибо, Ряма, – сказал Нотия, – я сейчас работаю над новым трактатом, думаю, он будет лучше всего того, что я написал за последние десять лет.

– Ну, мы всегда так думаем, – Рамис сделал неопределенный жест рукой. – А о чем там разговор?

– Подведение итогов многолетнего труда, обобщения кое-какие, – уклончиво ответил Нотия, – могу дать ознакомиться, когда сформулирую основные выводы.

– Звучит интересно, – равнодушным голосом сказал Рамис, – я слышал ты взял эээ… ученика после стольких лет? И как он?

– Я очень доволен, это прилежный и сообразительный юноша, – буднично ответил Нотия, – он стоит у тебя за спиной.

Рамис Ацетус повернул голову и встретился взглядом с оробевшим Авиком. К его удивлению, грандмаг не взорвался, только слегка побледнел, но даже попытался изобразить улыбку:

– Ах, это ты, Авик, ну что же, что же, я эээ… даже рад, что ты нашел себе подходящего учителя. Я считаю, что тебе просто повезло, – проговорил он. Хура глухо закашлял.

В этот момент высокие позолоченные створки распахнулись, и в залу вступил Его Сиятельство князь Хоривский, Брунигас, еще нестарый грузный мужчина с застывшим выражением пресыщенности на обрюзгшем лице. Поприветствовав приглашенных ленивым взмахом руки, он прошествовал к столу и тяжело опустился в просторное кресло с позолоченными подлокотниками. Виночерпий тут же поднес ему кубок вина, которое он немедленно пригубил. Двери с другого конца залы раскрылись, и внутрь вкатился маленький приземистый человечек в расшитых золотом кожаных штанах, ярком халате и кожаной шапке с павлиньим пером. Он был совсем молод, но очень толст. Раскосые глазки равнодушно рыскали вдоль рядов застывших гостей, ни разу ни на ком не остановившись. Сопровождаемый свитой, он быстро пересек залу и, как бы повинуясь ленивому жесту Его Сиятельства, опустился в кресло по правую руку от него. Рядом с ним сел один из его приближенных, тоже в шапочке с павлиньим пером, но в льняных шароварах и туфлях с загнутыми вверх концами. Два толмача, один степняк и один хоривец пристроились за спинками кресел.

– Особый посланник Западного Хана, бей Тугал, почтил нас своим присутствием, – звонким голосом объявил толмач-хоривец, – четвертый посол Великого Хана при Императорском дворе, Барджигин-оол Дунже, находящийся проездом в Хориве, также оказал нам честь, согласившись быть нашим гостем.

– Смотри, Авик, – Хура ткнул его локтем, – это же наш Дун сидит.

И точно, с выражением вежливой заинтересованности на лице, медленно переводя взгляд с одного князя на другого, за столом сидел их старый знакомец.

Распорядитель протрубил в рожок, и гости стали рассаживаться по своим местам. Князь, по-видимому, тоже имел зуб на Архиерарха, поскольку его кресло находилось со стороны стола, отведенной магам, аккурат между Рамисом Ацетусом и Одшу. Со скорбным выражением лица он сидел между ними, приготовившись весь вечер слушать беседы о нынешнем состоянии магических наук и дальнейших их перспективах.

Толстяк Тугал что-то неторопливо говорил по-степняцки, а толмач-хоривец громко оглашал перевод всему залу.

– Несравненный Владыка, Западный Хан Жаралгаал Четвертый, посылает свой глубокий поклон и заверение в дружбе и покровительстве князю Хорива и всем его поданным.

Князь прочистил горло и ответил зычным голосом:

– Мы глубоко благодарны Блистательному Повелителю Хану Жаралгаалу Четвертому за оказанную милость и спешим заверить, что Хорив останется другом Западного Ханства, какие бы испытания ни выпали на его долю.

Степняк-толмач приник к уху толстяка и несколько мгновений переводил речь князя. Толстяк подумал, посмотрел на Дуна и снова заговорил.

– Несравненность моего Владыки не знает себе равных, – провозгласил толмач, – ни на западе, ни на востоке, ни на севере, ни на юге, князь Хорива не встретит столь верного друга и великого военачальника, как Хан Жаралгаал Четвертый.

– Наше братское чувство к Блистательному Повелителю Западного Ханства, Хану Жаралгаалу, столь же крепко, как крепостная стена нашей столицы, и столь же остро, как пики ее защитников, – вторил ему князь.

Авик слушал, широко раскрыв глаза.

– Что все это значит? – спросил он Хуру.

– Ты что, не понимаешь? Они торгуются.

– О чем?

– О размере дани, конечно. Если наш князь признает этого Жаралгаала Несравненным Владыкой, то Хорив будет выплачивать Западному Ханству по восемь мер серебра в год до конца жизни нашего князя, а если Блистательным Повелителем, то только по четыре меры в год в течение пяти лет.

– Я и не знал, что мы платим дань Западному Ханству, – сказал Авик.

– А мы и не платим, – развел руками Хура, – но сейчас жизнь изменилась: Великий Хан, говорят, заболел. Он очень стар, и может помереть со дня на день. Значит не за горами курултай и выборы нового Великого Хана. А наш сосед, Западный Хан Жаралгаал давно примеряется к великоханскому титулу и имеет на то неплохие шансы: Бакма-хан пропал вместе со всем своим войском во время набега на Долину Железных Мельниц, а Алтан-хан ослеп во время морового поветрия два года назад. Чтобы упрочить позиции в Орде, Жаралгаал пытается расширить свои владения. А поскольку он умный, – Хура выразительно постучал себя пальцем по лбу, – и понимает, что захватить все окрестные города у него в короткий срок не получится, то пытается угрозами принудить их принести ему присягу верности и заплатить дань. Не столько ради самого серебра, сколько ради того, чтобы во время представления претендентов на ханский бунчук и секиру, он мог добавить к своему титулу слова «Повелитель Хорива, Белой Башни, Хартиша, Сомара и прочая, и прочая». Самые непокорные города он, возможно, все же спалит – войско у него огромное. Однако наш князь, скорее всего, сторгуется на что-то вроде «Несравненного Повелителя» и будет платить по восемь мер серебра в год в течение пяти лет. Дольше Великий Хан все равно не протянет. Может быть, еще добавят к титулу «Непобедимый Полководец» или «Великий Военачальник», тогда княжеская дружина должна будет участвовать в ханских походах.

Брунигас, по-видимому, осип, и дальнейшие переговоры шли уже без выкрикивания комплиментов на весь зал. Князь хмурился, Дун что-то шептал на ухо толстяку, толмачи торопливо говорили, а гости тем временем принялись за еду, и едва доносившиеся с другого конца стола слова окончательно потонули в звоне посуды. Еда была вкусной, сытной и обильной. Уплетая жареную ряпушку с закуской, названия которой он не знал, Авик услышал, что Одшу затеял разговор со своим соседом, Архиерархом Магнедеоном Третьим. Вначале речь шла о погоде и старческом самочувствии, потом разговор коснулся нравов современной молодежи и постепенно перетек к вопросам религиозного воспитания. Тут Авик обнаружил, что не только он прислушивается к тому, что говорит Магнедеон. Все волшебники, сидевшие по соседству, молча ковырялись в своих тарелках.

– А что Ваше Святейшество думает об этих странных личностях, восстанавливающих народ против магов и вообще волшебства? – спросил Одшу. – Недавно на базарной площади один такой выскочка утверждал, что даже обладание Тайным Именем является грехом, и что всем благочестивым людям нужно разыменоваться.

– Благочестивый человек вправе сам решать, как поступить со своим Именем, – кротко потупившись, отвечал Архиерарх.

– Но ведь тогда он станет беззащитен перед злокозненной магией и потеряет огромную часть своей личности! Это все равно, что отказаться от собственного лица и собственной кожи! – воскликнул Одшу.

– Так же, как и воин вправе решать, надевать ли ему на битву панцирь или нет, человек может прибегать к помощи магии, а может и не прибегать, – ответил Магнедеон.

– Могу я поинтересоваться, что боги говорят о греховности Имен? – спросил Рамис Ацетус.

– Человек приходит в этот мир нагим и безымянным, – так же кротко отвечал священник, – и когда ему приходит время вернуться в божественное лоно, он не может взять с собой ни одежды, ни Имени, ни даже собственного тела. Мы, род человеческий, тоже явились в этот мир нагими и безымянными, в конце времен мы тоже скинем одежды, откажемся от Имен своих и сольемся с божественным началом, вернемся к истоку, из которого вышли. Так говорят книги. Что же касается этих простолюдинов, – старик пожал плечами, – не стоит осуждать их простую веру. Ведь она искренна и идет из глубины их сердец, от природы чистых, как дождевая вода, и не измученных свечной копотью учения. Да, они торопят события – по их мнению, приближают час всеобщего блаженства, хотя мы, к нашему несчастью, скорее всего, не доживем до конца времен, – Архиерарх сокрушенно вздохнул. – Мы должны воздействовать на их сердца мягким увещеванием, дабы отвратить их от излишнего рвения, но не затушить светильника веры, пылающего в них. Ибо душа человеческая не терпит пустоты, и нет зрелища печальнее потушенной лампады.

Разговор зашел в тупик, маги замолчали. До них теперь снова долетали обрывки диалога о Блистательном Полководце, Хане Жаралгаале. Нотия яростно кромсал гусиную грудинку. Авик расслышал, как тугой на ухо Жалфур Гудис слишком уж громко проворчал:

– Как бы нам, роду человеческому, еще до наступления конца времен не отправиться к истокам ногами вперед.

Переговоры тем временем завершились, князь и бей сидели на своей половине стола и ковыряли печеного осетра. По их недовольным лицам Авик понял, что достигнутый компромисс не слишком устраивал ни одну из сторон. Роль толмача исполнял теперь Дун, который по очереди наклонялся то к князю, то к бею, деликатно кивал и плавно жестикулировал. Князь снова подал знак рукой – и появился глашатай:

– В присутствии посольства Несравненного Повелителя и Грозного Полководца Западного Хана Жаралгаала, – услышав эти титулы, Хура толкнул Авика локтем и подмигнул, – а также представителя Великого Хана, мы, Его Сиятельство князь Хорива Брунигас, желаем объявить о нашем намерении предпринять поход против племени Черных Куниц, которые снова обосновались в наших законных владениях. Их козни, направленные против нашего княжества, были своевременно раскрыты Его Высокомогуществом Рамисом Ацетусом, не успев нанести сколько-нибудь значительного вреда. – Рамис степенно кивнул головой. – Мы настигнем Куниц в их логове и навсегда изгоним из наших владений. Тысячники должны провести разведку, подготовить дружину и все необходимое для похода. Волшебникам Школы следует оказывать им всевозможное содействие для защиты воинов от магии. Боги да хранят Хорив.