Наперегонки с Эхом

В толпе радостно загоготали. Особенно удивлялся беспалый плотник, он ударял себя руками по бедрам и, мотая головой, сквозь смех повторял:

– Ой, да как же это так! Как же так!

Хура бросил сапоги почерневшему от злости толстяку, все еще не пришедшему в себя после падения и позорного разоблачения.

– Шел бы ты, добрый человек, прямо на свои потанцульки. Черт тебя дернул по дороге искру веры высекать. А вы чего уши развесили? – он повернулся к толпе, – Это же даже не священник, у него и пояса-то нет, просто дурак в черной робе!

Прохожие загомонили и начали расходиться. Хура с Авиком отошли в сторону и быстро растворились в толпе. Здесь, среди снующих поваров и перебравших по случаю удачной торговли простолюдинов, все события прошедших дней казались причудливым сновидением. Лишь рогатые полевки, скребущиеся в кувшине, напоминали о том, что все это было явью.

– Я понял, что на нем самоплясы, как только он начал подпрыгивать, – говорил Хура, уплетая копченое свиное ухо, – когда в городе ярмарка, по вечерам на площади обычно устраивают танцы, вот он и принарядился.

– Борзо ты сегодня начал, сначала со стражником, теперь с этим типом, – сказал Авик.

– Терпеть это все не могу, – притворно поморщился польщенный Хура.

Через час, подобревшие и повеселевшие от вкусной пищи и жизнерадостной суеты, мальчики пошли на подол, нанести визит Нотии. Они снова поплутали в безлюдных проулках, но в конце концов вышли к нужному тупику. Здесь, привалившись к коновязи, стоял какой-то странный человек и энергично махал им руками. Незнакомец имел густую шевелюру и широкий задранный кверху нос. Поравнявшись с ним, мальчики поняли, что он нем. Человек отчаянно жестикулировал, хлопал Хуру по груди и показывал то на дом Нотии, то на что-то на узкой тропинке между глухими оградами имений, как бы уговаривая пойти туда вместе с ним. Глаза его умоляюще смотрели то на одного, то на другого. В нерешительности мальчики сделали несколько шагов по узкой тропе. Вдруг незнакомец издал пронзительный свист, и тут же с обеих сторон, выламывая доски изгородей, высунулись по две пары мускулистых мозолистых ручищ в защитных браслетах и скрутили мальчиков. Последним, что запомнил Авик, был звон разбитого кувшина и радостный писк вырвавшихся на свободу полевок.

***

Очнулся он от того, что кто-то плеснул ему в лицо ледяной водой. Затылок саднило, мысли путались, в голове стояло мутное месиво. Сначала он не мог определить стоит он, сидит или лежит. Слезящимися глазами он попытался осмотреться, но сразу же зажмурился от головной боли. Как со дна колодца, он слышал доносящиеся до него голоса, однако не мог разобрать ни слова. Его лицо снова обожгла ледяная струя воды. Когда он наконец пришел в себя, то обнаружил, что лежит на куче какого-то вонючего тряпья, а взволнованный Хура трясет его за плечо. Авик сел. Вокруг стояла полутьма, свет едва проникал через маленькое забранное решеткой слюдяное оконце под потолком комнаты. Он попытался зажечь холодный огонь, но при первых словах заклинания, его запястья скрутило от невыносимой боли. Он пощупал свои руки: на них были надеты два неснимаемых браслета.

– Кандалы Наррох-Ша не дадут колдовать, – тоскливо сказал Хура, показывая ему свои руки. – И комната, по-видимому, имеет магическую изоляцию, так что нас будет очень сложно тут найти. Мы влипли. Как твоя голова? Тебя оглушили чем-то похожим на деревянный молоток с длинной ручкой.

– Как долго я был без сознания? – спросил Авик, ощупывая голову. На затылке красовалась огромная шишка.

– Не знаю, я очнулся за несколько минут до тебя.

Авик с трудом поднялся и начал вдоль стены обходить помещение, держась рукой за каменную кладку. Вдруг в другом конце комнаты открылась небольшая дверка, и внутрь помещения вплыл холодный огонь. Мальчики зажмурились от яркого света.

– Ну что, щеглы, просморкались? – раздался хриплый голосок.

Когда глаза привыкли к освещению, Авик увидел своего знакомца из трактира. На этот раз на нем не было плаща. Полными ненависти глазами он смотрел на мальчиков. Рядом с ним стоял еще один человек в широких льняных штанах и туфлях с загнутыми кверху носками. Лицо было скрыто изящной полумаской, а на голове красовался огромных размеров тюрбан, какие носят торговцы из Вечного Города. В одной руке он держал горящую ароматическую палочку, а другой – прижимал к носу шелковый носовой платок. На поясе у него висела изогнутая сабля с нефритовым эфесом. За их спинами маячили два детины огромного роста с квадратными подбородками и пустыми глазами.

При свете огня Авик посмотрел на Хуру. Его лоб был рассечен, а на бровях висели сгустки запекшейся крови. Незнакомец в тюрбане оторвал от лица платок.

– Сожалею, что нам пришлось несколько бесцеремонно завлечь вас под сей гостеприимный кров, – изрек он. – Я надеюсь, что наше сотрудничество будет плодотворным и мы найдем подход друг к другу в…

– Будете нереститься, откуда гвоздички, или ждать, пока вам не пустят жеребца? – завопил вдруг сутулый, бешено шаря глазами.

Мальчики только удивленно молчали в ответ. Тип в тюрбане в раздражении повернулся к своему спутнику:

– Скатывай свою погремушку, Щурый, ты разве не чешешь, они же – щеглы, не волокут ни одной твоей телеги, только ставнями хлопают.

– Это воровское арго, – еле слышно прошептал Хура.

– Щеглы-то, щеглы, а у Копченого пол жвала отцурюпили, – тем временем визгливо парировал Щурый.

– Он сам общеглился по самую макушку, – отрезал Тюрбан. – А ты своим гузлом не лезь на мой частокол. Ты этих щеглов на смолу подсадил, но ощипывать – мне… Извините моего друга, – он повернулся к мальчикам, – он немного расстроен теми тяжелыми травмами, которые вы нанесли его товарищам. Смею вас уверить, что им движет, прежде всего, горькое разочарование вашим отказом от сотрудничества с нами. Поверьте, в том случае если вы будете вести себя благоразумно, вы будете вспоминать эти угрозы не иначе, как издержки его горячего темперамента.

– Чем же мы можем вам помочь? – спросил Хура.

– Для начала, мы хотели бы узнать, откуда у вас взялась эта вещица, – Тюрбан извлек из-за пояса браслет Атрака.

– Выпала из узелка, – выпалил Хура.

– Сняли с убитого, – одновременно с ним сообщил Авик.

– О, да у нас, кажется, есть целых две версии, – вкрадчиво произнес Тюрбан.– Эй, Жила, выведи-ка длинного за дверь, и держи его там, пока я не позову.

Щурый злорадно захихикал. Один из громил выволок из комнаты Хуру.

– Итак, как нетрудно догадаться, меня сильнее заинтриговала версия с трупом, – сказал Тюрбан, поворачиваясь к Авику. – Не терпится узнать все детали этой истории.

Авик принялся рассказывать все произошедшее с ними, стараясь обойти стороной существование заколдованных полевок и страшное открытие Дунже. Тюрбан слушал со снисходительной улыбкой, изредка прерывая повествование вопросами. Затем настала очередь Хуры. Авика вывели в тесный, обложенный камнем коридорчик, в котором едва могли бы разминуться два нетолстых человека. Один конец коридора был словно бы заткнут бесформенной массой утрамбованного сырого грунта. Где-то в другом конце светлое пятно выдавало потолочный люк, к которому, очевидно, вела невидимая в темноте приставная лестница. «Наверное, эта темница выкопана под полом ничем не примечательного городского дома, – с тоской подумал Авик, – а окошко выходит в широкий колодец или в компостную яму». Минуты тянулись медленно, на душе было тягостно. Наконец дверь снова отворилась и Авика втолкнули обратно в узилище. Он почувствовал зловонный запах мочи, пота и разложения, к которому, видимо, успел привыкнуть, пока был без сознания. Тюрбан в задумчивости чесал подбородок.

– Это было очень занимательно. В вашем рассказе не хватает чудесной пещеры с сокровищами, открывающейся лишь тому, кто знает волшебное слово, которое вы, разумеется, готовы мне сообщить в обмен на свободу, – наконец изрек он.

– Пустить жеребца! – радостно закричал Щурый.

– Однако, хотя в двух версиях немало различий, основные линии повествования довольно точно повторяют друг друга, – не обращая на него внимания, задумчиво продолжил Тюрбан. – Пожалуй, я все же прикажу проверить вашу сказку, прежде чем переходить к плану вашего нового друга Щурого.

Он прошествовал к выходу, не забыв несколькими быстрыми словами погасить холодный огонь. Щурый недовольно засеменил за ним следом. Комната вновь погрузилась в темноту, а мальчики вернулись на кучу тряпья.

– Теперь мы знаем, что в Хориве вне стен Школы есть, по меньшей мере, еще один маг, – устало сказал Авик.

– Не похоже, что это те, кого мы ищем, – возразил Хура. – Судя по вопросам, они знают еще меньше нашего. Если только не пытаются выведать, что именно нам известно, а что – нет. Но тогда и хорошо, что мы мало знаем – живее будем. Эх… – он сделал паузу. – Кажется, я зря проучил того пьяного грубияна: этим я выдал нас. Въехали бы мы через другие ворота – и черт бы с ним!

Хура подошел к двери и попытался раскачать ее. Снаружи раздался ленивый окрик невидимого часового. Тогда он попытался расшатать окошко камеры. Повиснув на крохотном подоконнике, он испытывал на прочность то решетку, то слюдяную пластину. Увы, и та, и другая были сработаны на совесть. Поняв бесплодность этих попыток, он принялся обходить комнату, простукивая стены костяшками пальцев, и разбил их в кровь. Каждый выступающий из кладки камень он бережно обхватывал ладонями и, сосредоточенно сопя, пытался расшатать. Авик поначалу следил за его усилиями, задумчиво почесывая голень. Вдруг что-то брызнуло у него из-под пальцев и ударилось о подбородок. Он провел рукой по ноге, и во все стороны с еле слышным стрекотом полетели маленькие тельца.

– Ой, да здесь блохи! – заорал он, вскакивая. Хура только деловито хмыкнул в ответ.

Авик быстро отряхнулся и принялся сам ощупывать стены, двигаясь в противоположном направлении. Комната была довольно большой, поэтому когда они встретились, прошло несколько часов, и света снаружи стало заметно меньше. В темницу через приоткрывшуюся дверь втолкнули ведерко с прошлогодними морожеными яблоками и большую кружку с водой. Яблоки были насквозь гнилые и рассыпались в руках, но выбирать не приходилось.

Нужником служила огромная бадья под деревянной крышкой, вкопанная в пол в дальнем углу комнаты. На отдых они устроились в углу, подальше от блошиной лежанки. Кое-как расположившись на ледяном земляном полу, они попытались заснуть, но только ворочались с боку на бок, стуча зубами. В конце концов, Хура не выдержал, перешел в другой конец комнаты и погрузился в недра смрадного тряпья. Авик недолго думая, последовал его примеру. Через несколько минут изможденные пленники крепко спали, не обращая внимания на насекомых.

Проснувшись, Авик немедленно вскочил и отряхнулся. В животе урчало, следы укусов по всему телу опухли и чесались. Он разбудил Хуру. Так начался тоскливый день, темный, унылый и сырой. Часы тянулись медленным вязким потоком. Хура продолжал без особой надежды исследовать стены и пол темницы, а Авик принялся ловить блох. В полутемной комнате было совсем не просто поймать блоху, и не менее сложно – раздавить плоское насекомое между пальцами. Приходилось сначала отрывать ноги, а потом разрывать тельце на две части.

– Что-то наши похитители не торопятся, – наконец сказал Авик, чтобы нарушить гнетущую тишину.

– Они, наверняка, отправили всадников на хутора, чтобы все разнюхать, и теперь ждут их возвращения, – предположил Хура.

– Ой! А ведь там Мавка!, – вскочил со своего места Авик. Эта мысль до сих пор не приходила ему в голову. В ужасе, он несколько раз пробежал взад и вперед по комнате, а затем принялся помогать другу прощупывать пол. Вдвоем они выкопали и, кряхтя он натуги, переставили на другое место бадью с нечистотами. Под ней не обнаружилось ничего, кроме пары мокриц. Холодной рукой к горлу тянулось отчаяние.

– Похоже, без колдовства нам отсюда не выбраться, – наконец сказал Авик.

– А как же кандалы?

– Попробую перетерпеть, – он попытался стянуть один из браслетов, тот сидел очень плотно и слезать, конечно, никак не желал.

– Ты не знаешь заклинания для такого случая? – спросил Авик. Хура в ответ только покачал головой.

Авик начал быстро произносить простенькое деревенское симпатическое заклинание, помогающее извлекать застрявшие пробки из кувшинов и бутылок. На первых же рунах его скрутило от боли, и как будто бешеной штормовой волной выбило все мысли из головы и слова изо рта. Однако он не сдавался и раз за разом повторял свои руны сначала. Он чувствовал страшную боль, словно бы кто-то пилил ему запястья тупой пилой – и не мог продолжить чтение дальше первого Имени. Обессилевший, он рухнул на пол. Хура перетащил его на лежанку. Глаза слезились, в ушах звенело. Сквозь эту пелену он вдруг услышал свой собственный голос, неторопливо читающий руны. Руки совсем онемели и он их не чувствовал. Когда заклинание закончилось, он потянул браслет на левой руке, тот соскочил, содрав кожу на костяшке большого пальца, и тихо упал на земляной пол. Мальчики молча уставились на метал, мерцающий в темноте подобно глазу гадюки.

– Больше не укусишь, – сказал ему Авик и лишился чувств.

Когда он очнулся, было совсем темно. Пальцы его не слушались и ничего не чувствовали. Он был даже рад темноте, скрывающей от его глаз почерневшую, как ему казалось, плоть. Хура тряс его за плечи.

– Проснулась, – раздался в темноте знакомый мягкий голос.

– Ох, Дун, тебя тоже поймали, – расстроился Авик.

– Тише ты, вставай, – прошептал Хура.

Ничего не понимающий Авик поднялся на трясущиеся ноги, сделал несколько шагов пока не ударился плечом о стену. Тут он обнаружил, что из проема открытой двери внутрь падает тусклый свет. Дун тихонько свистнул, и две приземистые коренастые фигурки втащили в комнату какую-то громоздкую ношу.

Дун направился к двери, и мальчики последовали за ним. Когда он вышел на свет, стало видно, что он одет в черную замшевую сорочку и черные же порты. На его ногах были башмаки из мягкой кожи, делающие шаги практически бесшумными. Он вытащил из земляной стенки коптящую лучину и, подняв ее над головой, вернулся в комнату. Нижнюю половину своего лица он закрыл черной маской, оставив лишь небольшую полоску вокруг раскосых глаз, по-птичьи смотревших из-под неизменной кожаной шапочки. Он бросил взгляд на мальчиков и, схватив Хуру за запястье, нащупал кандалы на нем. Воткнув лучину между досками двери, он шепотом бросил несколько рубленых слов на своем языке. Тут же из темноты показались четыре жилистые руки, обхватившие мальчиков и зажавшие им рты.

– Выдыхай глубоко, – сказал он Хуре и скороговоркой прочитал заклинание. На последнем слове он с силой дернул браслеты на обеих руках мальчика. Хура изогнулся дугой от боли, бешено вытаращил глаза и даже умудрился лягнуть ногой державшего его человека. Дун, как бы извиняясь, развел руками с открытыми кандалами, быстро засунул их за пояс и перешел к Авику. Не найдя браслета на одной руке, он с интересом посмотрел ему в глаза и повторил свое заклинание. После своих вчерашних упражнений Авик только глубоко вздохнул, когда браслет слетал с его руки.

– Теперь очень тихая и спокойная, идем наружа, нога только разденьте, – прошептал Дун, вновь беря в руку лучину. Он снова отдал пару команд по-степняцки, и державшие мальчиков руки ослабили хватку.

Сняв чуни и размотав онучи, они вышли в тесный коридор. За ними последовали две низкорослые фигурки, как и Дун укутанные с ног до головы в мягкую черную кожу. На каменной кладке подрагивал черным блеском свежий кровяной след. Сзади лязгнула задвигаемая щеколда. «Часового заперли в темнице», – равнодушно подумал Авик. Стараясь не шуметь, они поднялись по лесенке и, через открытый люк выбрались в просторную темную залу. Деревянные балки высокого потолка освещал слабо мерцающий свет. Дун жестами указал на лестницу, ведущую на галерею. Ставя ноги вплотную к перилам, чтобы вдруг не скрипнула половица, они поднялись наверх – первыми шли степняки, за ними – мальчики.

Свет исходил из дверного проема, завешенного веревочками с нанизанными на них кусками подкрашенного сушеного тростника. Двое степняков во мгновение ока бесшумно срезали все веревочки своими кривыми ножами и также бесшумно сложили их на полу галереи. Ни одна тростинка даже не хрустнула. Дун, крадучись, вошел в тускло освещенную залу. На полу и стенах лежали дорогие, скрадывающие звуки ковры, с потолка свисали две великолепно убранные люстры с длинными незажженными свечами. В середине комнаты на полу были разложены роскошные тюфяки, вдоль стен, между шелковыми драпировками, стояли резные столики, уставленные безделушками. В глубине, вполоборота ко входу, за низким столиком сидел, скрестив ноги, их недавний знакомец в своем тюрбане. Рядом с ним на позолоченной цепочке висел небольшой холодный огонь в оправе, выполненной в виде старинной лампадки. На столике стопками высились манускрипты. Маг задумчиво шевелил губами. Степняки, прижимаясь к противоположной от него стене, в два бесшумных прыжка преодолели половину комнаты, когда вдруг ее огласил хриплый крик: «Ксенос! Киндинос!», а разноцветное чучело, неподвижно сидевшее на резной золоченой подставке, в панике захлопало красными крыльями. Подскочив, степняк со всего маху врезал попугаю кулаком, и покалеченная птица забилась на полу. Однако было поздно: человек в тюрбане уже поднимался из-за стола, выхватывая из-за пояса кинжал.

– Боюсь, вы весьма неудачно выбрали жертву ограбления, – произнес он спокойно, затем прошептал заклятие – и двое степняков с хрипом упали на землю, держась за свои шеи.

«Удушение Сультта», – подумал Авик. Между тем, Дун легко парировал предназначавшееся ему заклинание. Тюрбан издал удивленный возглас. Дун атаковал, Тюрбан парировал, Авик понял, что они разыгрывают классический гамбит из первой главы учебника боевой магии. Почти все магические дуэли начинались с этой хорошо известной, традиционной и сравнительно безопасной серии ходов, во время которой противники изучали оборону друг друга, собирались с мыслями и готовились к настоящей схватке.

Авик внимательно следил за обменом чарами: «Болевая пелена Гаар-Джудора», – «Блок Брандори», «Черное головокружение» – «Вспышка Сокола», сейчас должно последовать «Верхнее Разрушение Аттиса», «Переход Игото»… Но тут произошло что-то странное, и Тюрбан удивленно уставился на свои руки. Этого мгновения Дуну хватило, чтобы подскочить к нему и со всей силы ударить кулаком по физиономии. Тюрбан взвыл от боли и схватился руками за ушибленную скулу, а степняк молниеносно захлопнул пару браслетов на его запястьях. Превозмогая боль, Тюрбан потянулся к оброненному кинжалу, но Дун ловким движением ноги откинул кинжал к самому входу. Добавив третий браслет и треснув противника по другой скуле, он повернулся к своим товарищам, уже синевшим от удушья, и поспешно принялся развеивать наложенные на них чары.

Хура вскрикнул: все еще держась за разбитое лицо, волшебник откинул одну из драпировок и через скрывавшееся за ней окно попытался выскочить в темноту. Он уже перекинул одну ногу через подоконник, когда раздался резкий свист, за ним тяжелый удар и бедняга повис, болтая в воздухе руками, как наполовину задушенная курица. На расстоянии одного пальца от его уха из тюрбана торчала короткая толстая стрела, почти насквозь пробившая оконную притолоку и, словно бабочку, пригвоздившая к ней неудачливого беглеца. Снаружи донесся мертвенный, неторопливый скрип натягиваемой арбалетной тетивы.

– Дикари, – выпалил несчастный колдун и, обмякнув, повис на своем тюрбане, удивительно плотно обмотанном вокруг его головы.

– Щенок, – лениво отвечал ему Дун, методично перерезая стрелу кинжалом, пока его товарищи, все еще потирая синие шеи, стягивали руки и ноги побежденного волшебника узкими кожаными ремнями.

Мальчики наконец решились подойти поближе. Пленник оказался совсем молодым человеком, на вид, всего на два или три года старше Авика. Однако полные ненависти голубые глаза смотрели по-мужски, а выдающийся вперед подбородок делал обветренное лицо совсем зрелым.

За окном стояла глубокая ночь. Дун закрыл ставни и задернул драпировку. Затем он зажег яркий холодный огонь и принялся осматривать комнату. Брезгливо покрутив в руках пару декоративных слонов выточенных из слоновой же кости, бросив взгляд на ясписных рыбок, он перешел к столику с манускриптами и принялся шуршать свитками. Тюрбан неотрывно следил за ним. Хура ткнул Авика в бок:

– Смотри, вон та картина на стене – вовсе не картина, а живое окно, показывающее, что в эту минуту происходит в другом месте, – прошептал он, – сейчас там тоже ночь, но судя по вон тем укреплениям – это где-то в Вечном Городе. Последняя мода. Уйму денег стоит.

Дун тем временем внимательно разглядывал что-то на столе.

– Что жа ты, Карту-то украла? Изучала? – помахал он у пленника перед носом копией Карты Атрака. В ответ тот мог лишь промычать что-то злобное, поскольку степняки кляпом заткнули ему рот. Прихватив злосчастный браслет, лежавший тут же, и котомки мальчиков, валявшиеся в углу, Дун снова отдал гортанную команду. Степняки кинжалами распотрошили один из тюфяков, выкинули из него перья и головой вперед затолкали пленника в этот импровизированный мешок. Один из них взвалил извивающуюся добычу себе на плечо, и они осторожно направились к выходу. Вслед им неслась хриплая брань раненного попугая.

Спустившись по галерее и выйдя из залы, они оказались в просторных сенях. Дун подал всем знак молчать. Сам же он пробормотал заклинание и зажег тусклый холодный огонь, который осветил четыре связанных человеческих тела, лежащих и полусидящих вдоль боковой стены. Рты их были заткнуты кляпами, а глаза – завязаны. В одном из них мальчики сразу признали поджарую фигурку Щурого. С огромным кровоподтеком на все лицо, он хрипло дышал и, извиваясь всем телом, кашлял сквозь кляп. Дун тихонько сказал что-то шедшему налегке степняку, и тот остался в сенях. Остальные беззвучно вышли в ночь. За углом стояли взнузданные степняцкие лошадки, такие же молчаливые, как и их хозяева. Кочевники вскочили в седла, посадили мальчиков позади, Дун взвалил мешок с пленником поперек седла. Вскоре их догнал оставшийся в сенях степняк и еще двое всадников, вооруженные тяжелыми арбалетами, и все они понеслись по спящим улицам Хорива.

Из-за плотной спины степняка Авик удивленно смотрел на мелькающие в темноте дома. Дикая скачка по ночным улицам столицы казалась совершенно невероятной. Здесь, в нескольких шагах от несущихся лошадей, мирно смотрели свои предрассветные сны обычные горожане. Казалась, что вот-вот, из-за ближайшего угла, покажутся степные просторы с шелестящим на ветру сухостоем и бледными солончаками. Но нет, их встречали обычные улицы, спящие дома, жиденький дым печных труб. Дом, где мальчиков держали в заточении, находился за пределами крепостной стены, поэтому чтобы выбраться из города, им не пришлось выезжать из ворот.

Вскоре придорожные хутора начали сменяться перелесками. Когда они пересекали узкую речушку, Дун звонко выкрикнул команду, и всадники один за другим соскочили с моста в ледяную воду. «Путаем следы», – подумал Авик, подтягивая повыше замерзшие ступни и прижимая их к теплому конскому боку. Проделав изрядный путь по колено в воде, лошади выбрались на небольшую, скрытую от посторонних глаз полянку под раскидистыми липами. Степняки быстро спешились и разнуздали фыркающих и отряхивающихся лошадей. Дун первым делом воткнул небольшие колышки по краям полянки и натянул между ними серебристую бечеву. Мальчики, следили за ним, слегка покачиваясь после быстрой скачки и разминая затекшие ноги.

– Маскируется от магии поиска, – прошептал Хура.

Рассвет еще не занимался. Двое степняков притащили из леса сухих бревен и разожгли костерок. Дун тем временем распорол кинжалом ткань мешка и вытащил оттуда пленника. Бедняга, по-видимому, нахлебался воды когда они прыгали в реку, и теперь задыхался. Дун вытащил у него изо рта кляп, перерезал стягивающие руки ремни и присел на корточки, терпеливо ожидая, пока тот не прокашляется и не поправит расползшийся тюрбан.

– Как ты смог нас найти? – спросил степняка Авик.

– Плащ обрывка помнишь? Гвоздичики. – весело ответил степняк. – У моя кусочек была. А где перышко, там и птичка.

– Поиск целого по фрагменту, – понимающе закивал Хура. – Симпатическая магия.

– Я приказал ему избавиться от плаща, – прохрипел вдруг Тюрбан.

– Избавиться тоже разная может. Сжечь хорошо, а базар ходить продавать – плохо, – хихикнул Дун. – Жадная у тебя негодяя служит, – и, посерьезнев, добавил, – а разговор длинная будет.

– Что ты сделал с моими руками? – хмуро спросил Тюрбан. Мальчики посмотрели на его руки: ногти были черными как сажа. Дун пожал плечами.

– В наша страна считается очень красивая – черная ноготь, – ответил он, – для женщинам. Очень маленький чары, безвредный, но такой маленькая, что защита не поставить. Хороший с толку сбивать тех, кто не понимает, какой красивая черная ноготь.