Легенда о Снежном Волке

Торкел сидел за столом рядом со старшими сыновьями и с жадностью, почти не жуя, проглатывал огромные куски мяса. Он не поднимал глаз от своего подноса и чаши с вином и лишь иногда криво ухмылялся, когда кто-то из братьев чересчур увлекался спором.

Когда вечерняя трапеза завершилась, мальчик слез с высокой лавки и подошел к отцу, чтобы пожелать ему доброй ночи. Торкел, успевший изрядно захмелеть и временно пребывавший в хорошем расположении духа, похлопал его по плечу и неожиданно спросил:

– Ну что, Олсандр, хотел бы ты поехать с нами и показать себя на охоте, как настоящий мужчина?

От радости у Олсандра перехватило дыхание, и он громко выкрикнул:

– Да, отец! Я очень хочу! Хочу!

– Ну-ну! – насмешливо улыбаясь, пробормотал отец и внимательно оглядел сына.

Потом, словно решив что-то, стукнул себя по колену и весело сказал:

– Что ж, значит решено! Завтра поедешь с нами!

Он отцепил со своего пояса тяжелый и широкий охотничий нож, украшенный самоцветами, и протянул его мальчику.

– Держи! Надеюсь, я увижу завтра отважного воина, достойного нашего рода, а не молочного сосунка!

– Я буду храбр и смел, отец! Ты будешь мною гордиться!

Трясущимися руками Олсандр взял подарок отца, с трудом сдерживая рвущуюся наружу радость и желание вприпрыжку проскакать по залу, гордо поднял голову и прошел мимо братьев. Он направился вдоль стола к лестнице, ведущей на второй этаж в спальные комнаты. Олаф и Одрхн недовольно переглянулись. На смуглых лицах братьев заиграли мерзкие кривые улыбки.

Вечером в его комнату вошла Гана и, присев на край кровати, обняла сына.

– Мама, что с тобой? – Олсандр никак не мог понять, почему она плачет.

– Мальчик мой! Будь осторожен! Прошу тебя! – шептала она, пытаясь пригладить непослушные волосы малыша.

– Конечно, мама! Я буду осторожен.

– Никому не верь и не подпускай к своей лошади. Только Рагнара! Никого больше! Слышишь?! – наставляла своего сына Гана.

Но мальчик не слушал ее и норовил вырваться из крепких объятий матери. Он хотел перед сном еще раз осмотреть и почистить отцовский подарок. Какое счастье, что у него теперь есть такой красивый и замечательный боевой нож!

Утром, едва первые лучи солнца показались на горизонте, он уже сидел в седле пегой лошадки и с нетерпением ждал появления отца, братьев и охотников. Тяжелая дубовая дверь замка протяжно скрипнула, потихоньку отворилась, и Олсандр с нетерпеньем оглянулся. На каменных ступенях стояла его мать, закутанная в длинный пуховый платок. Она была на сносях и осторожно прикрывала рукой огромный живот.

– Сынок, подойди ко мне, – позвала она.

– Ну, мама! – возмущенно закричал он. – Ты же видишь, я еду на охоту!

Олсандр отвернулся и, понукая лошадь, отъехал подальше от входной двери. Мальчик страшно боялся, что мать вздумает обнять его. Ведь если это увидят его братья, то он умрет от позора и их жестоких насмешек.

– Береги себя! – попросила она с тревогой.

Но Олсандр не ответил ей и сделал вид, что поправляет лошадиную уздечку. Когда он поднял голову, ее уже не было. На ступени замка вышел отец, а следом за ним плелись недовольные и зевающие спросонья братья. Они уселись на своих скакунов, приготовленных слугами, и пустились прочь от ворот города к черным скалам. За мостом у рва их поджидали остальные охотники во главе с воеводой Рагнаром. Пустив вперед свору собак, кавалькада поспешила в восточный лес.

Гана смотрела на мужчин из маленького окошка башни и тихо творила молитву.

– Молю тебя, Рарог, охрани Олсандра! Пусть беды обойдут его стороной! Пусть мой сын вернется ко мне живым и невредимым… – но молитва не принесла покой. Сердце женщины сжалось от тревоги и дурного предчувствия.

Не успели всадники углубиться в чащу, как собаки залаяли, давая понять охотникам, что волчья стая близко. Они гнали серые тени к скалам у Большого Озера. Кавалькада разделилась и, громко крича, принялась загонять лесных убийц в ущелье. Лошади тревожно ржали, когда камни с шумом вылетали из-под их копыт, но, подгоняемые седоками, они поднимались все выше и выше по склону скалы по едва заметным узким тропам.

Олсандр без устали подстегивал свою лошадку, все больше увлекаясь погоней. Он изо всех сил старался показать отцу, как хорошо он держится в седле.

Вскоре охотники вновь разделились на несколько небольших отрядов и поспешили на лай.

Прошло довольно много времени, прежде чем впереди показалась небольшая поляна, и всадники дали лошадям отдых. Воевода Рагнар недовольно крякнул и ткнул хлыстом в кусты. Собаки вернулись к охотникам и, растерянно скуля, обнюхивали землю.

– Ушли?! – удивленно воскликнул раскрасневшийся от погони Олаф.

– Говорят, в прошлом месяце там был обвал и появился новый проход! – сказал Рагнар и махнул рукой, указывая направление, другой он придерживал свою лошадь, которая норовила встать на дыбы и скинуть со спины тяжелую ношу.

– Чего стоим? – гневно воскликнул Торкел, едва поравнялся со своими людьми и воеводой. – Вперед!

Отряды понеслись за перевал. В густом лесу, обильно покрывавшем склоны горы, то тут, то там раздавался свист, короткие вскрики охотников, подбадривающих друг друга, лошадей и собак. Мальчик немного отстал, но старался нагнать взрослых. Он щелкал хлыстом по бокам своей взмыленной лошади и кричал:

– Ну, давай! Вперед! Поторопись, прошу тебя!

Но лошадь не слушала наездника, била копытом и была слишком напугана высотой и камнепадом. Завернув за скалу, она вдруг понесла и вплотную приблизилась к краю обрыва. Олсандр едва успел остановить животное у зияющей впереди него пустоты.

Не успел он перевести дух, как позади него мелькнула тень всадника. Его лошадь заржала от боли, дернулась и вдруг со всей дури прыгнула вниз. Олсандр попытался выскочить из седла, но нога застряла в стремени, а потом стало слишком поздно. Послышался шум падающих камней. Мальчик летел вниз, беспомощно кувыркаясь на крутом склоне. Ему показалось, что где-то в горах мелькнуло знакомое лицо, но он ударился об острые камни, и темнота поглотила его.

Он пришел в себя, когда солнце уже поднялось высоко в небо и ярко освещало верхушки деревьев. Во рту было сухо и чувствовался привкус крови. Олсандр попытался позвать на помощь, но вместо крика из горла вырвался хрип.

Прошло какое-то время, когда чуть в стороне он услышал осторожные шаги. Мальчик с трудом повернул голову и с ужасом увидел, что со скалы к нему спускаются вереницей серые псы. Они быстро переступали мощными лапами по крутому склону, принюхивались к ветру, щерили пасти в злобном оскале и глухо рычали.

Олсандр испугано огляделся. Он был один. Никто не придет к нему на помощь. Его бездыханная лошадь лежала в десяти шагах от него со сломанной шеей и окровавленными, разодранными до костей боками, а в лесу стояла звенящая тишина, не было слышно ни всадников, ни звонкого лая собак.

Сильный голод заставлял голодную стаю не опасаться охотников, а идти на запах крови. Они окружили мальчика и замерли в ожидании. Вперед вышел вожак. Его белая шерсть стояла дыбом и блестела на солнце, тяжелый взгляд зеленых глаз, не отрываясь, смотрел на добычу.

– Человек! – как будто сказал своим рыком белый волк. – Ты сегодня умрешь!

– Я из рода Снежного Волка! – крикнул в ответ Олсандр. – Я не боюсь тебя!

Волк ощерил клыки, словно рассмеялся.

– Убить! Убить! Убить! – зарычала стая.

Олсандр, превозмогая страшную боль, смог подняться и сесть. Постанывая, он снял с плеча лук, который чудом уцелел при падении, запустил руку в садок за спиной и ахнул. Он был пуст, все стрелы рассыпались по склону скалы при падении. Тогда он отбросил ставшее бесполезным оружие и достал из-за пояса отцовский нож. Железный клинок блеснул на солнце, и страх пропал. Рука вдруг перестала дрожать, мысли стали холодными и рассудительными.

– Я умру, – с пугающим спокойствием сказал он волку. – Но сегодня я убью моего первого волка!

Руку с ножом он вытянул вперед, другой прикрыл горло и приготовился к своему первому и последнему бою. Вожак долго рассматривал мальчика тяжелым взглядом, словно изучая его, и, вновь прорычал:

– Ты не сможешь меня убить! Я сильнее тебя! Ты не Волк, ты всего лишь глупый человеческий детеныш!

Животное сделало несколько маленьких шагов и, словно молния, прыгнуло вперед. Волк целился в горло, но зубы вонзились в локоть. Крик Олсандра пронесся по горам протяжным эхом, но кричал он вовсе не от боли, а от ярости. Он собирал вместе с криком все свои силы в один удар. Широкий нож мягко и на удивление легко вошел в волчью брюшину. Взвизгнув, самец разжал зубы и попятился назад. В мертвой тишине самец окинул мутным взглядом стаю, качнулся и упал на землю. Дернулся. Замер. Громко завыла волчица, оплакивая смерть сына, следом завыла и вся стая. И словно проигрыш вожака послужил им сигналом, они кинулись на ребенка со всех сторон.

– Один есть! Бей! Еще! Еще! Второй готов! Да! Вот так! – отчаянно кричал Олсандр, а потом вдруг наступила тишина.

В очередной раз выныривая из темноты, он услышал знакомый голос. Какой-то мужчина испуганно кричал над ним.

– Олсандр… Ну, что же ты так?! Мальчик мой!

«Это отец! – обрадовался он. – Он спас меня!»

Но радость быстро прошла, потому что из тумана показалось лицо воеводы. Толстые губы воина дрожали, а суровое лицо перекосила странная гримаса.

– Живой! Живо-о-ой! – заорал кому-то Рагнар, заметив, что мальчик ненадолго открыл глаза. – Сюда-а! Помогите же мне! Живее! Осторожно!

– Не знаю, как лучше его взять… Все тело растерзано до самых костей!

Олсандр почувствовал, как чьи-то заботливые руки убрали с его груди тяжелую тушу мертвого волка, и ему стало немного легче дышать. Потом были еще голоса, тревожные и испуганные, а потом вновь завыла волчица, оплакивая смерть своего детеныша. Маленький хаттхаллец с трудом открыл глаза. Это была не волчица, это была его мать. Ее лицо и одежда были густо покрыты сгустками крови, а она крепко прижимала его к груди и истошно кричала.

«Ей нельзя так… – испуганно подумал Олсандр. – Она же ждет ребенка!»

За спиной матери он заметил равнодушно взиравших на него отца и братьев, а потом вновь темноту.

Он не умер, удивив этим чудом всю Хаттхаллу. Более того, всего через пару дней он очнулся и, воспользовавшись тем, что в комнате никого нет, поднялся с кровати. Мальчик, пошатываясь, брел по замку, распугивая своим видом слуг. Никто из них так не решился остановить сына конунга и вернуть в кровать.

Олсандр шел к матери. Пока слуги думали, что он без сознания, то, не таясь, обсуждали все, что происходило в замке. Так он узнал, что Гана от пережитого ужаса разродилась раньше срока. Они говорили, что ее второй сын родился слишком рано, он слаб и, скорее всего, не выживет.

Олсандр тихонько проскользнул в небольшую комнату и заглянул в колыбельку. Новорожденный малыш не подавал никаких звуков и не шевелился, но все еще едва заметно дышал. Мать лежала на кровати с закрытыми глазами. Она была такая бледная и измученная, что у мальчика кольнуло в сердце. Он встал у ее изголовья и долго рассматривал худое красивое лицо женщины, а потом испуганно подумал:

«Это я виноват! Что будет со мной, если ее не станет?!»

Олсандр тихонько лег рядом с ней и, положив руку на родное лицо, позвал:

– Мама!

Она не шевелилась.

– Мама! Мама! – закричал он и, уткнувшись ей в шею, горько заплакал. – Прости меня!

Он успокоился только тогда, когда почувствовал на своих волосах ее теплую руку. Так они и лежали, пока за окном не появилась луна. Слуги перенесли заснувшего Олсандра в его комнату, а ночью у мальчика начался жар. Старый раб Бакуня поил его травяным варевом, мазал страшные раны мазью и творил над мальчиком древнюю молитву своему рарогдарскому Богу.

Утром, когда он пришел в себя, то увидел у своей кровати воеводу Рагнара. Он держал в руках новый, совсем недавно пошитый плащ из шкур убитых им на охоте волков. Низ у плаща был из шкуры черного, середина из серого, а верх из белого волка.

Глава 4

Пройдя городские ворота, Олсандр спрятал лицо под широким капюшоном плаща и вышел на главную площадь. Люди вели здесь вялую торговлю и совершенно не обращали внимания на огромный деревянный крест, возвышающийся прямо посреди торговых рядов. На кресте висело тело распятого старика. Он сразу узнал его по одежде. Это был звездочет и по совместительству писарь конунга, который много лет жил в подвалах замка, где хранились старые книги, свитки и папирусы.

– Чем вам не угодил безобидный старик? – пробормотал Олсандр. – Совсем свихнулись здесь от своей злобы?!

Он торопливо пересек площадь и, свернув в сторону от главной дороги, направился в казарму, расположенную у подножья замка. Здесь ничего не изменилось, все было как и прежде. Его окружали все те же огромные лужи на дороге, подгнившие доски, уложенные поверх воды, тоскливые стены из серого камня, плотный запах мужского пота и грязных портянок.

Еще издали он услыхал сварливый голос.

– Ньял! Песий хвост! – кричал воевода. – Живо убери от дверей весь навоз! Ты слышишь?! Весь!

– Бу… сде…! – ответил ему тонкий голосок.

– Проклятье! Только надел чистые сухие сапоги – и на тебе! Бездельники! Собаки! Псы вонючие! Всем головы посшибаю!

– Этта! – теперь кричал неведомый Ньял. – Сюда! И прихвати с собой метлу! Бегом! Кому я сказал?!

Олсандр вошел в казарму, оставив Ичана у лошадиной поилки. Следом за ним в дверь осторожно протиснулся Олли и, распахнув полы старой лисьей шубы, явил взглядам суровых воинов парчовое платье, расшитое золотой ниткой. Заметив нахмуренные брови своего товарища, бывший помощник Сборщика торопливо запахнул шубу назад, скромно потупив взор в деревянный пол.

Рагнар стоял у большого жарко пылающего очага и безуспешно пытался счистить с сапога навоз о колоду сухих поленьев. Он сильно постарел за эти годы. Длинные, густые, вьющиеся и некогда рыжие волосы стали почти белыми, как и топорщившаяся во все стороны борода. Лицо воина избороздили глубокие морщины, однако все остальное осталось при нем. Огромный рост, прямая спина, необъятный в поясе и невероятно шумливый нрав.

Гул голосов и смех, разносившийся по казарме, затих, и в мертвой тишине сотни глаз с любопытством стали рассматривать явившихся к ним незнакомцев. Воевода не заметил тревожную тишину и тяжело двинулся к выходу. Столкнувшись с моряком в дверях, он растерянно замер, долго рассматривал его, пока на глазах не появились крупные, как горох, слезы. Шагнув вперед, мужчина крепко обнял парня, легко оторвав от земли.

– Ах ты, брат! Живой! Вернулся все-таки! – заклокотал великан, тяжело хлопая по плечам Олсандра своими ручищами. – Сколько же лет прошло? А?

– Двенадцать, Рагнар! Двенадцать! – смеялся Олсандр.

Великан отошел от него на шаг и, утерев мокрые глаза, окинул фигуру моряка оценивающим взглядом.

– Ц-ц-ц! – покачал он косматой головой. – Что ж! Достойная мне замена! Хорош! Хорош!

– Брось! – смущенно ответил ему Олсандр. – Не за тем я сюда вернулся!

– Ладно! Чего уж?! Знаю я, что совсем старый стал! Конунг давно подыскивает себе нового воеводу! Да и сам я изрядно притомился. На покой хочу!

– Найдешь для меня здесь комнату или лежанку? – отвлек Олсандр Рагнара от неприятного разговора.

– А как же?! Твоя комната пустует и давно тебя дожидается! Можешь хоть сейчас туда заселяться. – Рагнар многозначительно ему подмигнул, намекая, что, мол, прекрасно все понимает, и повел в глубину строения, выспрашивая на ходу. – А что за чудной парень с тобой явился?

– Друг, – ответил Олсандр, и Олли, удивленно поморгав ресницами, быстро засеменил следом за могучими воинами.

– Для него комнаты нет! – сурово отрезал Рагнар.

– Устроимся как-нибудь! – махнул рукой Олсандр и заулыбался.

Они прошли мимо всех дверей в самый конец темного коридора и зашли в маленькую комнатушку. Из мебели здесь был только низкий грубо сколоченный кривой лежак, стоявший у стены, и маленький очаг, спрятавшийся в уголке помещения. На гвозде у входа висел плащ из волчих шкур. Низ его был черный, середина серая, а верх белый. Рагнар снял его со стены и накинул Олсандру на плечи. Теперь низ плаща не волочился по полу, как раньше, а едва доставал до пояса моряка и с трудом покрывал широкие плечи.

– Да… – Рагнар задумчиво почесал седую бороду. – Маловат…

Олсандр рассмеялся:

– Ничего, воеводушка! Как только схожу на охоту, он станет мне впору! Не сомневайся!

Утром от конунга к нему трижды прибегал мальчишка-посыльный с требованием немедленно явиться в замок. В третий раз он с таким упреком глянул на моряка, что тот, засовестившись, наконец, неохотно поднялся, оделся в свои лучшие одежды, чтобы при полном параде явиться на встречу к отцу. С огромным трудом растолкал Олли. Тот сладко проспал всю ночь в углу комнаты, прямо на деревянном полу, так и не сняв с себя роскошную лисью шубу.

– Может, ты сходишь без меня? Башка раскалывается! – мучительно застонал он и схватился за голову.

– Собирайся, выпивоха! Нужно найти тебе работу, или ты собрался целыми днями здесь сидеть и действовать мне на нервы?

Натянув на себя плащ, Олсандр влез в сапоги. Голова у него тоже гудела от выпитой вчера с Рагнаром забористой хаттхалльской выпивки, но он бодро шагал по едва заметным тропинкам. Бледный Олли плелся следом и по своему обычаю громко разглагольствовал:

– Несомненно, виноградная лоза была дарована людям Богами. С тех самых пор на землях юга виноделие изучалось с таким трепетом, на которое только было способно человеческое сердце! Со временем производство этого напитка стало не просто банальным сбором виноградного сока, а ни больше ни меньше целой Наукой! Известно, что для хорошего вина используют самые спелые и сочные виноградные грозди. После сбора урожая красивые девушки мнут эти грозди своими изящными ножками, а получившийся сок виноделы сливают в специальные бочки, изготовленные только из определенных пород дерева. Именно дерево и придает вину разнообразные тонкие привкусы и ароматы ягод, фруктов или меда. Похмелье от такого вина легкое – слегка кружится голова, ощущается сухость во рту, в редких случаях наблюдается расстройство желудка…

Олсандр хоть и слушал Олли вполуха, но все-таки не выдержал и с отвращением скривился.

– Торговцы-подлецы не придерживаются столь строгих правил и в жажде обогащения разбавляют вино сивухой или того хуже – соком волчьих ягод или бузины. А потому и похмелье после такого гадкого напитка тяжелое…

– Умоляю, не продолжай! Заткнись ты, ради бога!

– Как видишь, друг мой Олсандр, – не желал молчать его товарищ, – мои познания в винодельческом деле глубоки и обширны, а следовательно, я вполне могу считаться как знатоком вина, так и знатоком Винодельческого Дела. Стало быть, я могу определенно тебе заявить, что Рагнар просто обязан пойти сегодня на рынок и набить морду нерадивому торговцу-подлецу, разбавившему доброе вино дурным соком!

– Олли, даже не знаю, как тебе сказать… В Хаттхалле не растут виноградники. Вчера мы пили простую бражку.

– Бражку?! – вскричал перепуганный Олли, прижимая руки к животу. Он потрясенно затих, однако надолго его не хватило, и вскоре Олсандр услышал продолжение:

– Что используется для изготовления бражки, мои познания ничтожны, но сдается, ты меня обманываешь! Пробуя вчера напиток, я явственно чувствовал вкус ягод…

– Гы-гы! – обидно заржал Олсандр. – Да… мы с Рагнаром были просто потрясены и высоко оценили твою дегустацию третьего кувшина!

Уши у Олли покраснели, и он обиженно засопел.

Тем временем они подошли к замку, прошли ворота и многочисленную охрану. Вот мост, вот ступеньки и знакомая дверь. Он вошел в большой зал с непонятным трепетом. Здесь тоже ничего не изменилось. Даже скатерть, покрывавшая длинный дубовый стол, как показалось Олсандру, была той же самой, что и в детстве. Глубоко вздохнув, мужчина прошел через помещение уверенным шагом и резко остановился в нескольких шагах от трона отца.

Он разглядывал его с нескрываемой ненавистью и любопытством. Торкел сильно сдал за эти годы. Его темные, как ночь, глаза, некогда горевшие диким пламенем, поблекли и выцвели. Густые черные волосы покрылись сединой и заметно поредели, открывая большие проплешины на висках и затылке. Конунг сидел на высоком пьедестале, сильно ссутулившись, и зябко кутался в успевший истрепаться за много лет плащ из меха белого волка.

Старшие братья Олаф и Одрхн, вальяжно развалившись в удобных креслах за спиной у отца, злобно переговаривались друг с другом. Младшие братья Давен и Гуннар стояли молча у окна и, недовольно хмурясь, томились в ожидании.

«Ну и ну! – изумился моряк. – Этого человека боится Хаттхалла и все близлежащие земли и города! Его любви и внимания мне так хотелось заслужить в детстве! От одного взгляда на этого человека у меня от страха дрожали коленки! От него я не смог защитить брата и мать!»

Вначале мужчины с непониманием таращились на Олсандра, а потом изумление и даже страх перекосил их лица. Моряк едва сдержался, чтобы в голос не расхохотаться. Затянувшееся молчание прервал радостный возглас:

– Бог ты мой! Олсандр, ты ли это?! – добродушно загрохотал Олаф и, вскочив на ноги, поторопился обнять моряка. – Как же ты изменился за эти годы! Я едва узнал тебя! Как же я рад видеть тебя здесь, в нашем родном гнезде, живым и здоровым!

Одрхн тоже поднялся и в знак согласия закивал головой, но подойти к брату так и не решился. Отец пришел в себя последним. Он скривил губы во что-то отдаленно напоминающее улыбку и хрипло произнес:

– Подойди сюда, моряк, и поприветствуй конунга, как положено в Хаттхалле.

Олсандр приблизился к трону и, тяжело смотря на отца исподлобья, опустился перед ним на колени. Торкел дрогнул и отвел глаза в сторону. После ритуала они недолго побеседовали, настороженно присматриваясь друг к другу. В конце беседы Торкел заметил Олли, скромно жавшегося к каменным колоннам, и спросил:

– Кто это?

– Это ученый человек. Его зовут Олли, и он ищет себе достойную работу. Он знает счет, письмо и несколько языков.

– Что ж! Вовремя! Мой писарь… кхе-кхе… сбежал из замка пару недель назад, а тот, что остался, царапает пером. точно курица лапой!

– Хорошо! Он будет ночевать со мной в казарме, а утром приходить сюда и выполнять твои поручения.

– Зачем же в казарме? – удивленно воскликнул Олаф, хлопая Олли по плечу. – У нас и в замке для него найдется отличная комната!

Олли радостно заулыбался, не веря своей удаче.

– Нет! – возразил Олсандр. – Со мной в казарме ему будет удобней.

– Ничего-ничего, Олсандр! Не беспокойся! Я с удовольствием останусь здесь, – встрял в разговор взрослых мужчин глупый мальчишка.

Он важно вышел вперед и, демонстрируя конунгу свое парчовое платье, торжественно склонился в уважительном поклоне.

– Для меня огромная честь работать на Великого конунга из рода Снежного Волка и его бесстрашных и могучих сыновей, чьи имена прославляются песенниками со всего света! Поселиться в вашем дворце для меня невероятная милость! Я буду молиться о вашей щедрой душе Богам, о Всесильный Жрец Хаттхаллы!

Выйдя из отчего дома, Олсандр недовольно покачал головой. Следом за ним выбежал Олли и, смущенно заглядывая в глаза товарищу, сбивчиво зашептал:

– Олсандр, не обижайся на меня! Ты не подумай, я тебе очень благодарен! Только для меня это отличная возможность! Работать писарем конунга! Жить в его замке и сидеть с ним на трапезах за одним столом – это моя мечта!

– Олли, я лишь хотел защитить тебя…

– От кого? – удивился он. – Кто может обидеть меня в замке самого Торкела? Возможно, со временем твой отец сделает меня своим Мудрецом или Советником, и тогда люди начнут уважать меня. Никто не посмеет насмехаться над Олли! Все будут кланяться мне, едва я появлюсь на улицах этого прекрасного города!

Олсандр только хмыкнул, похлопал бывшего помощника Сборщика Налога по плечу и направился в казарму. По дороге он думал – отчего же никто не подумал предложить комнату в замке ему, сыну конунга?

Из разговора с отцом он понял, что Бешеный Детберт не сообщал его семье о том, что происходило с ним в морских странствиях, и, глядя на своих братьев, он порадовался скрытности морского разбойника. Отец не счел нужным поведать ему, почему он вдруг позвал его домой. Более того, Олсандру впервые пришла в голову мысль, что, возможно, грамоту послал вовсе не отец, а Олаф или Одрхн. Сердце сжалось от тоски по морю, и он впервые пожалел, что встретил Олли в корчме у «Красного Быка» и вернулся домой.

«И писаря не расспросить… Кто-то постарался избавиться от него еще до моего приезда. Совпадение? Или мои братишки опять что-то затевают?»

– Похоже, меня опять заманили в ловушку?! – вслух спросил себя Олсандр, остановившись у моста, и ударил кулаком по периллу.