Легенда о Снежном Волке

– Мальчик мой, ты вернулся? – раздался откуда-то снизу скрипучий голос с сильно заметным неместным говором.

Олсандр улыбнулся. Злость на отца и братьев мигом вылетела из головы. На краю у самого рва стоял седовласый старик и ласково улыбался ему.

– Бакуня! – радостно крикнул моряк.

Это был второй после Рагнара человек, которого Олсандр был безумно рад видеть здесь.

Глава 5

Прошло несколько недель. За это время войско Хаттхаллы несколько раз сходило на северные земли Скониш за данью. На деле это был обычный грабеж и без того не богатых поселений. Олсандру уже начало казаться, что он никогда не уезжал отсюда. Он быстро завоевал уважение среди воинов и без особого удовольствия стал правой рукой Рагнара. Однако тоска и смутная тревога прочно поселились в его сердце. Голова постоянно была забита мрачными мыслями, и он совершенно не понимал, почему он не спешит покинуть отчий дом и вновь не вернется к морю.

Он приходил в замок только по приглашению отца. Пару дней назад тот позвал его и дал довольно странное поручение. Олсандр с трудом удержался от расспросов, но поспешил выполнить приказ незамедлительно. Он сделал все, о чем просил его отец, и спустя несколько дней вернулся в Хаттхаллу. Не удосужившись почистить свой плащ от дорожной грязи, он поторопился доложить ему все, что узнал.

– Сколько с ними воинов?

– Четыре отряда.

– Хорошо вооружены?

– Да…

Отец стоял к нему спиной и мрачно смотрел с высокой башни на спящий город.

– Когда?

– Завтра вечером или послезавтра утром. С Ингрид едут няньки и служанки. Женщинам понадобится отдых в дороге. Скорее всего, они заночуют у Драконьей горы.

Все эти дни он сидел в засаде в Мареновом лесу на земле Скониш и ждал, когда их сосед конунг Раорай, тот самый, чьи деревни они недавно грабили, отправится в Хаттхаллу.

Отец кивнул и, не поворачивая головы, бросил:

– Ступай в казарму и позови ко мне Рагнара.

– Что ты задумал, отец? – не удержавшись, спросил Олсандр, сверля глазами его затылок.

– Ничего… – чуть помедлив, ответил он. – Осторожность не бывает лишней, Олсандр. Явишься ко мне вместе с Давеном и Гуннаром, когда прибудут гости. Они мне тоже понадобятся. Ступай!

Олсандр понял, что отец счел нужным не делиться с ним своими планами, а это значит…

– А это значит, что ничего хорошего не жди! – зло пробормотал Олсандр, спускаясь по крутой каменной лестнице вниз.

На улице резко похолодало, но он решил немного пройтись и остыть после разговора с отцом. Глубоко задумавшись, Олсандр не заметил, как очутился на другом конце города у Южной дозорной башни. Он развернулся, чтобы вернуться к казарме, но услышал женский смех и невнятные возгласы. Ступая бесшумно, словно большая кошка, Олсандр поднялся в помещение охраны, недовольно бурча под нос:

– Ох, Рагнар! Старичок ты мой! Совсем твои воины распоясались!

В дозоре было пусто. Посреди комнаты на грубо сколоченном столе он заметил остатки небогатого пиршества, а из кувшина и глиняных кружек разило кислым вином даже у лестницы. Олсандр услышал в небольшой оружейной коморке неясный шум и, толкнув ногой хлипкую дверь, с отвращением увидел, что охрана прямо на каменном полу развлекается с грязными нищенками.

– Олсандр?! – испуганно воскликнул один из парней. – Мы не знали, что ты вернулся! Мы не хотели… Они сами сюда пришли!

Один охранник громко икал и спешно натягивал на волосатую задницу рваные портки. Все испуганно таращили на Олсандра мутные глаза и старались слиться со стеной. Сын конунга вздохнул, молча достал из-за пояса свой любимый хлыст и принялся без разбору угощать им пирующих. Посторонившись, он выпустил на лестницу пронзительно визжавших девок, и те, спотыкаясь, ринулись прочь. Мужики глухо охали и стенали под тяжелыми ударами хлыста, но не просили пощады, потому что знали, им это не поможет.

Олсандр совершенно не злился на жалких недоумков и был спокоен. Он привык так поступать с провинившимися моряками на корабле, а теперь его кораблем стала земля Хаттхаллы. Он давно заметил, что в рядах воинов наблюдается разброд и шатание. Старому воеводе Рагнару уже не хватало ни сил, ни злости, как в старые времена, и Олсандр взял на себя часть его обязанностей. Он оставил служивых в состоянии полного осознания своей вины утирать сопли и слезы и с чувством выполненного долга наконец-то отправился спать.

За те несколько дней, что его не было, большие лужи на дорогах успели превратиться в небольшие озера, но мелкий дождь и не думал останавливаться, а все моросил и моросил, превращая город в непроходимое болото. И ничего тут не поделаешь – такова здесь была зима! Впрочем, дождь здесь был обычным делом в любое время года.

По земле пронесся глухой гул и, постепенно перерастая в звон, замер высоко в горах. Земля дрогнула и заходила ходуном. Олсандр остановился и прислушался. Дурной знак!

«На земле, где творится много зла, просыпается Древняя Темная Сила…» – пронеслись в голове слова старого предания.

Зайдя в казарму, он прошел мимо храпящих на все лады мужчин к большому очагу, расположенному посреди помещения. Бывалые воины расположились в глубине строения поближе к теплу. Они завешивали свои спальные места циновками, превращая их в нечто вроде небольших комнат. Новичкам приходилось спать у самого входа и молча страдать от холода и промозглой сырости, кутаясь лишь в тонкие плащи.

Это место не всегда было заполнено людьми так, как сейчас. После набега на чужие земли воины расходились по домам к своим женам и детям и собирались вновь только по зову конунга или воеводы. Постоянно тут жили лишь молодые, неженатые воины, сироты и сам воевода, который много лет назад лишился своей любимой жены. Здесь обитали и младшие сыновья конунга, которым повезло не так сильно, как старшим, и которых Торкел не желал видеть в замке.

Олсандр бросил в едва тлеющий очаг пару отсыревших поленьев и потер озябшие руки над едким чадящим дымком.

– И ты, огонь, не хочешь обогреть эту землю? – пробормотал он и направился в свою комнату.

Сев на лежак, он стянул с ног насквозь промокшие сапоги. В комнате стоял пронизывающий холод, но Олсандр не стал разжигать очаг, а, не раздеваясь, лег, с головой укрывшись тяжелым, подбитым мехом белых волков плащом, и закрыл глаза.

– Нужно возвращаться назад, к морю, – засыпая, пробормотал он. – Ненавижу холод! Ненавижу сырость! Ненавижу это место!

Ночью ему приснилось, что он плывет по бушующему морю в маленьком дырявом челне. Мощная волна, захлестнув хлипкую посудину, потащила ее на дно, а вода окрасилась кровью. Как ни старался Олсандр удержаться на поверхности, могучие волны накрыли его с головой, и он, захлебываясь алой жижей, пошел ко дну.

Утро началось тем, что где-то за каменной стеной загрохотал знакомый бас.

– Вставай, лежебока! Вставай!

Олсандр услышал, как за стеной заскрипели лежаки. Протяжные зевки и возмущенные сонные голоса быстро заполнили помещения казармы. Впрочем, вскоре все утихло, как только послышался звук глухих и хлестких ударов. Это воевода наводил порядок в рядах служивых, щедро раздавая им тумаки.

– Хватит давить бока! – гремел Рагнар. – Хэрвил! А ну-ка живо за водой! Эгл, разводи в очаге огонь! Эта сырость и плесень сведет нас в могилу раньше, чем мечи наших соседей сконишей испортят нам шкуры! Проклятье!

Олсандр не стал дожидаться, когда Рагнар ворвется в его комнату, и здоровый кулак-кувалда прилетит под ребра. Воевода не делал различий между простым и знатным воином. Здесь в казарме Хаттхаллы все были равны и в равной степени могли получить удар кулаком или порку хлыстом от тяжелой руки великана.

Он похрустел онемевшими за ночь конечностями, потянулся и выпрямил ноги. Дав себе еще пару мгновений, мужчина неохотно разлепил глаза и с тяжелым вздохом сел. Передернув плечами от холода, он пожалел, что не растопил вчера очаг. Зябко закутался в плащ и растер шершавыми ладонями лицо, исполосованное старыми шрамами. Последнее время они часто ныли из-за дождя и непогоды и не давали ему покоя ни днем, ни ночью. Натянув на ноги так не успевшие просохнуть за ночь сапоги, он вышел в общее помещение.

Рагнар стоял у очага и хмуро озирался по сторонам. В дальнем углу помещения грянул задорный мальчишечий смех, и великан, встрепенувшись, рыкнул:

– Ну? Что там у вас происходит, оболтусы? Хватит глотку драть! Живо умываться, в нужник и на перекличку! – он погрозил мальчишкам толстым пальцем и грузно зашагал к выходу.

Едва за воеводой хлопнула тяжелая дверь, как новобранцы вновь весело захохотали. Из-под лежака, стоявшего у самой стены, показалась светловолосая голова маленького мальчика по имени Этта. Его грязные волосы торчали в разные стороны, а худое личико сморщилось от боли и обиды. Он еще не дорос до обучения военному делу, но, к несчастью, недавно осиротел и был отдан бедной родней под крыло Рагнара.

Поднявшись с пола, Этта попытался стряхнуть с одежды грязь, но, получив от здоровенного парня звонкую затрещину, кубарем полетел по проходу к двери и ткнулся носом в зловонную лужу.

– Что ты там ищешь, маленький поросенок?! – довольно загоготал здоровяк. – Ты что, плачешь, как девчонка? Беги, поплачь к своей мамочке в юбку!

Молодые парни, стоявшие рядом, поддержали издевательство здоровяка заискивающим смехом и один за другим принялись отвешивать мальчишке тяжелые тумаки.

«Пацан и правда слишком мал, – подумал Олсандр. – Как бы его тут не забили до смерти».

Он сам попал сюда, когда был едва ли старше Этты. Это произошло сразу после смерти его матери и брата. И хотя все знали, что он сын конунга, ему все равно крепко доставалось. Он сразу понял, попал сюда – терпи или отбивайся. Другого выхода нет. Никто не станет тебя защищать и не обратит внимания на раны, слезы или жалобы. Особенно здесь всегда зверствовали молодые парни. Вот и сейчас, проходя мимо мальчика, они старались как можно больнее его задеть.

– Эй, парень! Что с тобой? Почему ты так часто спотыкаешься?

– Этта, зачем ты сам себя бьешь?

– Ты свинья! Любишь валяться в грязи? Поваляйся еще и похрюкай нам! Хрю-хрю!

Олсандр шагнул к выходу, и хохочущие мальчишки, расступившись в стороны, затихли. Каждый сделал вид, что занят важным делом.

Олсандра боялись. Огромный рост, исполосованная шрамами грозная физиономия и неимоверная сила делали свое дело. А еще, конечно, его кровь – кровь конунга внушала всем неимоверный страх. Хаттхалльцы хорошо знали все семейство рода Снежного Волка до седьмого колена. Мужчины из замка всегда отличались редкой мстительностью и жестокостью. Представители этого рода сотню лет восседали на троне этой земли, и о каждом конунге слагались легенды и передавались от деда к внуку, от матери к дочери. И каждая следующая легенда соревновалась с предыдущей в жестокости, количеству загубленных невинных душ и пролитой крови. И, что самое главное, – в этих легендах не было ни слова неправды!

Проходя мимо плачущего и все еще лежавшего в луже Этты, Олсандр ухватил мальчишку за шиворот промокшей рубахи и поставил на ноги.

– Спасибо… спасибо, друг! – пробормотал малыш.

По его лицу и одежде стекала густая, вонючая жижа. Он тер глаза рукавом рубахи и слепо озирался по сторонам, опасаясь подвоха. Когда же ему удалось разлепить глаза, он устремил благодарный взгляд на своего спасителя, но, увидав Олсандра, перестал дышать.

– Не жди, когда тебя ударят, пацан. Бей первым! – посоветовал он ему и, ухватив стоявшего у стены здоровяка, вытер испачканную руку о его чистую рубаху.

Этта испуганно глянул на обидевшего его парня, сжал свои ладошки в кулачки и с сомнением на них покосился. Они оказались не больше куриного яйца, и Этта вяло кивнул.

– Щенок быстро растет, и только от его норова зависит, станет он дворовым псом или зубастым волком, – усмехнувшись, добавил Олсандр и пригладил мальчику взъерошенные волосы.

Он вышел на улицу и с удовольствием втянул в себя свежий воздух. Со вчерашнего вечера похолодало еще сильней. Зимой одежда не успевала высыхать за ночь, а наоборот, только сильнее отсыревала, становилась тяжелой, как камень, и не приносила телу желанного тепла. Олсандр хмуро бросил взгляд на возвышающийся на горе отцовский замок, шагнул на дорожку и едва не упал, поскользнувшись на корке льда.

За деревьями послышался скрип колес, и на дорогу вышла кухарка Илва. Она толкала перед собой тележку, груженную ведрами с похлебкой и корзинами с хлебом.

Боги щедро одарили эту женщину высоким ростом, пышным бюстом и необъятными бедрами. Густые иссиня-черные волосы она заплетала в толстые косы и укладывала на голове высокой короной. Широкие брови надменно изгибались над манящими, круглыми, чуть на выкате черными глазами, которые обещали мужчинам неземное блаженство.

Одета Илва была в длинную рубаху, юбку до пят и короткий жилет из белого кролика. Она осторожно переставляла по замершей дорожке полные ноги в башмаках на толстой деревянной подошве и при этом виртуозно колыхала аппетитными бедрами. Красавица пользовалась бешеным успехом у местных мужчин. Множество воинов Хаттхаллы перебывало в ее теплой постели, и еще больше отчаянно мечтало туда попасть. Однако ее ухажеры не спешили свататься, так как в городе ходили упорные слухи, что Илва приносит своим мужьям неудачу.

Тут надо добавить, что кухарке ужасно не везло с мужьями. Последние пять лет она каждый год ходила замуж и раз за разом теряла одного мужа за другим. Одни бесславно сложили буйные головы в пьяных драках, другие в неудачных набегах на соседние земли. Успев нарожать за это время пятерых детей, она отчаянно мечтала заполучить себе хорошего мужика, который продержится рядом с ней дольше остальных.

Воины у казармы замерли и с жадностью разглядывали аппетитные формы красавицы. Из-за угла здания, суетясь и семеня тонкими ножками, выбежал Ньял. Он успел привести свою одежду в полный порядок и на ходу укладывал на блестящей лысине мокрой ладошкой жидкие светлые волосенки. С трудом затормозив в десяти шагах от красавицы, он расправил узкие плечи и степенно подошел к женщине. Он с гордостью посматривал на своих товарищей и не смог сдержать самодовольную улыбку.

– Моя красавица! – воскликнул Ньял. – Твоя красота заставляет петь птиц и светить солнце!

Ньял глянул на серое небо и, смущенно закашлявшись, торопливо продолжил:

– Какой божественный запах, милая Иля! Какую вкуснятину сегодня нам приготовили твои золотые ручки?

– Сегодня лишь похлебка из остатков вяленой козлятины и хлеб грубого помола, – пробасила невозмутимая Иля. – Остальное пойдет на стол к приезду гостей.

Этот год в Хаттхалле выдался самым голодным. Урожай сгнил в полях из-за непрекращающегося дождя. Большая часть домашнего скота издохла от загадочной болезни, а та, что не издохла, едва передвигала ноги от голода. Жители города тоже голодали, а это означало, что скоро отряды Хаттхаллы вновь отправятся на грабежи в соседние земли. Воины мечтали наесться вдоволь и привезти домой богатую добычу. Однако конунг Торкел тянул с приказом, ожидая прибытия соседа Роарая.

Тощий Ньял подошел к женщине и осторожно погладил толстуху по круглому плечу.

– Моя красавица! – закудахтал он и, не получив отпора, закатил маленькие глазки и осторожно обнял мощный женский торс. – Каждую ночь мне снятся твои прекрасные глаза! – при этом Ньял умудрялся смотреть Илве и в глаза, и непостижимым образом на необъятную грудь. – Ну, что же ты трудишь свои нежные ручки? Дай я помогу тебе! – спохватился ухажер и, выхватив оглобли из натруженных рук женщины, потащил телегу к длинным столам, стоящим прямо на открытом воздухе под широким деревянным навесом.

Пристроив телегу, он заглянул в глаза красавице, дожидаясь одобрения, и женщина снисходительно улыбнулась жениху. Ньял воспринял улыбку как призыв к действию и взмахнул руками, прикидывая, как бы половчей обнять ее.

– Осторожно, растяпа! – воскликнула Илва, увидав, что мужичок чуть не перевернул ведро с похлебкой.

Голос ее был сродни басу Воеводы и отлично созвал бы всю округу при пожаре или какой другой беде.

– Смотри куда прешь! Ошалелый! – хохотала кухарка, колыхая необъятным бюстом. – Перевернешь, будете тогда голодными до вечера ходить! Раззява!

– Разве я могу смотреть под ноги, когда такая красота рядом? Нет! Никогда… моя любимая! – страстно прохрипел Ньял и, наконец, решившись, возложил потные ладошки на обширный кухаркин зад.

– Уймись, распутник! – прикрикнула Илва и с довольной улыбкой посмотрела на лысую макушку жениха.

В пылу разгорающейся страсти влюбленные не заметили, как к ним, лениво позевывая и почесывая толстое брюхо, подошел задира Бэван. Глумливо гукнув, он со звонким хлопком тоже поместил свою лапу на мощный кухаркин зад.

Пронзительно завизжав, Илва с удивительной легкостью подпрыгнула и, отскочив в сторону, уставилась на обидчика круглыми коровьими глазами. Ньял по-бабьи всплеснул руками и грустно заморгал белесыми ресницами. Воины, жадные до подобных сцен, быстро подтянулись поближе к ним и примолкли, с нетерпением ожидая, как дальше будут развиваться события.

Ньял оглядел толпу, бросил тоскливый взгляд на свою женщину и, неохотно повернувшись к толстяку Бэвану, приготовился к разборкам.

– А-а, это ты, Ньял? А я и не заметил, что кто-то прячется за бабьей юбкой! – громко заржал забияка.

Глазки Ньяла забегали по сторонам, и было заметно, что он безуспешно ищет достойный выход из мерзкой ситуации, но не может найти.

– Иди сюда, Бэван! Я намну тебе жирные бока! – неуверенно пискнул он.

– А? Что? – приставив руку к уху, переспросил его Бэван. – Не пойму, что ты там квокочешь, цыпленок!

Воины довольно посмеивались, обсуждая происходящее, и без стеснения науськивали своих товарищей на драку.

– Ньял, вдарь ему!

– Бэван, окуни нашу цыпу в грязь!

– Спорю на свой нож, что победителем из драки выйдет наш задира! – крикнул кто-то, и несколько человек принялись делать ставки.

– Вот я тебе сейчас задам! – топчась на месте, в отчаянье выкрикнул Ньял и выставил перед собой острые кулаки.

– Чем же? А? Этим?! – потешался перед толпой Бэван. – Что это? Что за тощие палки торчат у тебя там, где у мужчин должны быть руки?

– Сейчас эти тощие палки порвут тебя на части! – взвизгнул Ньял.

– Смотри, козявка, какие руки должны быть у настоящего мужика! – Бэван быстро закатал рукав рубахи и, обнажив волосатую руку, заиграл бугристыми мышцами.

Между тем кухарка стояла в трех шагах от мужчин, уперев руки в широкие бока, и недовольно хмурила брови.

Бэван окинул презрительным взглядом соперника и, повернувшись к Илве, похотливо ей подмигнул. Не удовлетворившись содеянным, он вытянул к ней руку, растопырил жирные пальцы, медленно возложил их на круглую грудь и смачно сжал.

Ньял вновь возмущенно закудахтал, но вместо атаки на соперника беспомощно всплеснул руками. Кося одним глазом на несчастного влюбленного, Бэван закатил глаза и, запрокинув щекастую голову, захохотал во все горло. Мужчины, стоявшие недалеко от них, завистливо и одобрительно загудели.

Если бы Бэван не радовался так сильно своей проделке, то не пропустил бы момент, когда крепкая кухаркина ладонь взметнулась вверх и с невероятным звоном опустилось на лицо нахала. Бэван поднялся в воздух, словно пушинка, и, не открывая глаз, со свистом пролетел несколько шагов. Ударившись о каменные ступени, он удобно устроился у двери казармы.

– М-м-м! Проклятье-е! – замычал Бэван и под восторженный хохот товарищей попытался подняться.

Он, как лошадь, мотал головой и, тараща на Илву мутные поросячьи глазки, стал растирать ушибленную челюсть. Женщина отряхнула руки, круто развернулась и, больше не обращая внимания на глупых мужиков, стала разливать похлебку по глиняным мискам.

Мужчины рассаживались за длинные столы, бурно обсуждая недавнее событие, и с аппетитом принимались за скудную трапезу. Ньял, грустно моргая, поглядывал на сердитую кухаркину спину, а сидящий рядом с ним Бэван вяло жевал хлеб, то и дело проверяя языком, на месте ли его зубы.

Воспользовавшись тем, что все заняты делом, Олсандр выловил из похлебки кусок козлятины и вместе с добрым ломтем еще теплого хлеба завернул ее в чистую тряпицу, а затем спрятал за пазуху. Быстро расправившись с остатками еды, он встал из-за стола и направился в сторону возвышающегося на горе замка.

Перейдя через мост, он не вошел в ворота, где стояли стражники, а спустился по едва заметной тропинке вниз к темной воде и, прошагав еще полсотни шагов вдоль стены, завернул за угол. Здесь в каменной стене виделась вросшая в землю, низкая и растрескавшаяся от времени деревянная дверца. Не успел Олсандр постучать, как за дверью раздался знакомый голос:

– Входи, мальчик… Знаешь ведь, что ты всегда здесь желанный гость! – произнес он на рарогдарском наречии.

Олсандр распахнул дверь, склонившись почти вдвое, едва смог протиснуться в маленькую комнатку, больше похожую на каменный мешок. Здесь на полу вдоль стен стояли сложенные друг в друга вязанные из бересты большие и маленькие корзинки, разнообразные туески для сыпучих продуктов, кузовки для овощей и фруктов. На стенах висели огромные пучки сушеной травы и корешки. В углу над очагом в небольшом котелке весело булькало какое-то очень едкое бурого цвета варево. Рядом с ним на низком кривом столе стояла глиняная миска с нетронутой похлебкой.

«Значит, Илва уже была здесь. Молодец, не забывает деда», – одобрительно подумал Олсандр и кивнул.

В дальнем углу помещения на низкой скамейке сидел худой старик. Из одежды на нем была лишь длинная рваная рубаха, подпоясанная простой веревкой, и плетенные из бересты лапти. Лицо старика вдоль и поперек избороздили глубокие морщины, а прямо в центе высокого лба белел большой шрам от ожога в виде подковы. Так в Хаттхалле клеймили скот и рабов. Голубые глаза старика, обрамленные белыми ресницами и густыми кустистыми бровями, почти не мигая, смотрели в одну точку на серой стене. Узловатые, морщинистые руки, казалось, независимо от хозяина быстро и сноровисто плели из березового лыка саадал для стрел. Старик не смотрел на то, что делал, потому что был совершенно слеп.

Он появился здесь много лет назад одновременно с его матерью после похода военных отрядов хаттхалльцев в Рарогдарию. И говорят, что уже тогда он был глубоким стариком. Сколько же ему лет? Может сто, а может двести?

– А-а… Вот и ты! Заходи, мальчик! – радостно воскликнул старик на языке далекой земли.

– Доброе утро, Бакуня, – на том же языке ответил ему Олсандр. Кивнул на очаг и спросил: – А ты все варишь?

– А как же не варить? Варю! – довольно покивал старик седой головой. – Вчера один охотник принес. Он нашел у восточной горы редкую в здешних местах травку и высушил. Думал, мне сгодится. Может, и сгодится травка-то? А? Олсандр?

– Сколько лет прошло, Бакуня, а ты все надеешься? – хмыкнул Олсандр, удивляясь дедовскому упрямству.

– Пока жив человек – живет и надежда. Как же жить и не надеяться? – Дед Бакуня лукаво улыбнулся и перевел взгляд на лицо Олсандра. Он посмотрел мужчине прямо в глаза, как будто видел его. Олсандр невольно улыбнулся. Бакуня хлопну себя по лбу и воскликнул:

– Смотри, какой подарок я приготовил для тебя! – он принялся суетливо ощупывать пол у скамеечки. – Куда же я их задевал? Хм, странно… А-а, вот они!

Старик вытянул из-под березового лыка новый чехол для боевого ножа и протянул Олсандру. Широкое черное полотно из толстой, добротной кожи было сшито крепким и аккуратным тройным швом. Не забыл Бакуня и про украшения – тонкие полоски кожи он заплел в замысловатый узор и украсил его тремя разноцветными камнями.

– Твои-то ножны совсем истрепались, а оружие надобно в строгости хранить… Нравится?

– Красивый узор…

Бакуня довольно захихикал в ладошку:

– Каждый рарогдарский узор знающему человеку свою историю скажет, мой мальчик. Я же рассказывал тебе в детстве! Аль ты забыл?

– И какую историю говорит твой узор?

В глазах Бакуни мелькнула хитринка:

– Какую ж еще?! Добрую!

Олсандр провел пальцем по загадочному письму и камушкам. На земле, которую называли Дар Бога Рарога или Рарогдария, верили, что в камнях живут первородные духи Земли, способные отогнать от воина смерть, дать ему силу и смелость. Только для каждого человека свой камень нужен. Ошибешься, и духи камня заберут жизнь носителя.

– Хорошая кожа. Где взял?

– Дык эта… Было у меня! – старик смущенно отвернулся и начал поправлять стоявшие и без того ровными рядками плетенки.

– Дед!

– Брат твой приходил, – неохотно отозвался Бакуня, – заказал пояс и ножны. Вот и осталось…

– Олаф все богатеет? Какой же это пояс у него по счету? Четвертый? – удивился Олсандр.

– Да не… Другой брат.

– Одрхн?! А этому-то зачем? – не сдержавшись, засмеялся Олсандр.

– И я подивился! Да не стал спрашивать. По мне-то что? Заказал – я исполнил, – улыбаясь, ответил дед.