Клубника под хреном

– Представьтесь, гражданин! Кем вы приходитесь квартиросъемщице Блудилиной?

– Коллега по работе, Гордей Иванович Козлов. Член партии. С Катериной Львовной обсуждаем производственные планы.

Фотография Козлова и Блудилиной за «обсуждением производственных планов» была немедленно отослана в райком. Козлов был с треском исключен из партии.

***

Как-то раз к Блудилиной заявился один из ее постоянных визитёров Валерьян Витальевич Орлов и привел подростка лет двенадцати-тринадцати.

– Катерина, приголубь его, страдальца.

– Да ты что?! – Ужаснулась Катерина Львовна. – Педофилию шьёшь?

– Остынь и выслушай меня, – сказал Орлов. – Это сын мой Петька. Моя уехала к сестре в Саратов на четыре дня. А Петьку на меня оставила. Замучался я с ним. Пусть у тебя он поживет. А моя вернется, тут же заберу его.

– На четыре дня я превращусь в монашенку?

– Тебе это полезно. Грехи будешь отмаливать.

– Тоже мне, праведник сыскался! – Фыркнула Блудилина. – Оставляй мальчишку, но поимей в виду, четыре эти дня ты мне отработаешь.

– Отработаю, не сомневайся, – пообещал Орлов.

**

Среди воздыхателей Блудилиной был один, которого Катерина Львововна любила больше всех. Сергей, сосед по лестничной площадке. Физрук культпросветучилища, по совместительству учитель танцев. Заядлый бабник, балагур, нетерпеливый в ласках, жеребец гнедовой масти.

Катерину Львовну непременно посещал с гитарой и с бутылкой хереса. Штопор презирал, пробку из бутылки вышибал ладонью, пил исключительно из хрустального бокала. Залпом выпивал и влажными губами тянулся к бледно-розовым блудилинским плечам, пахнущим духами «Красная Москва».

– Пылают, как в костре поленья… – Приговаривал Сергей и зарывался головой в глубоком вырезе ее ночнушки.

– Смотри, не обожгись… – Млела Катерина Львовна. – Потрогай, как выпригивает сердце. Да слева щупай, а не справа!

У Сергея воспалялись щеки и, как у скакуна в бою, раздувались ноздри.

– Ну, Катюха! Двужильная ты баба… – Сергей сползал с кровати, взваливал ее на руки и кружил по комнате. И, точно Стенька Разин, спихнувший персидскую княжну за борт, бросал Блудилину в кровать.

– Разбойник окаянный! – Отбивалась Катерина Львововна и, с тихим стоном замирая, покорно отдавалась.

После третьей ходки Сергей настраивал гитару и приступал к романсу «Испанская любовь».

– Ты про меня бы спел! – Серчала Катерина Львовна. – Кстати, ты спал когда-нибудь с испанкой?

– С татаркой спал, с испанкой – нет.

– А хотел бы?

– А то!

– Ну и катись к своей испанке! – Взрывалась Катерина Львовна.

Сергей сползал с кровати, подходил к столу, взбалтывал бутылку с хересом, из горлА отпивал глоток, возвращался к полюбовнице и прижимал ее к себе.

– Шагане ты моя, Шагане!..

– И за что люблю тебя я, дурака?!– Шутливо отбивалась Катерина Львовна. – Ладно, спать пора. Завтра на работу. Ты к стенке или с краю?

– К стенке ставят на расстреле… – Утомленный бурной ночью, Сергей (мало ли, что можно ждать от сумасшедшей полюбовницы?!), предусмотрительно укладывался с краю.

***

В один «прекрасный» день Блудилина получает анонимку: «Проследите за Сергеем! Ваш сосед связался с молоденькой блондинкой из культпросветучилища, намного лет моложе вас, и, пребывая с ней наедине, злобно потешается над вами. Найдите способ с ним расправиться. Мне в этом вас учить не надо. С уважением и состраданием, доброжелатель N».

Лишившись сил перенести предательство Сергея, Катерина Львовна, взяв в поликлинике больничный лист, слегла и пять ночей никого до себя не подпускала. Лежала на неразобранной постели и смотрела в потолок …

На шестую ночь принудила Сергея к ней зайти на короткий разговор.

– Знаю я ваши разговоры, Катерина Львововна, – ответил полюбовник.

– А я велю зайти!

Сергей зашел – без хереса и без гитары.

– Я вас слушаю, Катерина Львовна.

– Вот тебе письмо. Читай, – и протянула Сергею анонимку.

Тот прочитал.

– Враньё! Над преклонным вашим возрастом я не насмехался.

– А блондинка из культпросветучилища?! Как её зовут?

– Сонетка. Дожидается меня за дверью. Стесняется войти. Мы пришли, Катерина Львовна, получить от вас благословение на брак.

– На брак?! – Блудилина позеленела.

– Имею юридическое право. Я человек свободный. На вас жениться никогда не собирался, о чем неоднократно заявлял вам.

– Да ты в своем уме?!

– И в твердой пямяти, – подсказал Сергей.

– И что за имя у нее – Сонетка? Татарка, что ли?

– Обижаете, Катерина Львовна. У Сонетки чистокровные русские кровя. Такое имя ей отец придумал.

– Он что, свихнутый у нее?

– И вовсе не свихнутый. Заслуженный артист Российской Федерации, чтец-декламатор шекспировских сонетов.

– А ее родители благословение вам дали?

– Сонетка – полусирота. Выросла без матери. Мать померла при родах. А отец сейчас на гастролях в Оренбурге.

– Нашел время для гастролей.… Ну-ка, позови ее.

Вошла Сонетка. Из-под коротенькой юбчонки торчат острые коленки, на месте грудок под футболкой – маленькие прыщики.

– И что нашел ты в этом воробьином теле?

– Что нужно, то нашел. А вы, Катерина Львовна, застегнули бы халатик. Выставляете свое откормленное тело!

– Да как ты смеешь говорить такое?! – Глаза Блудилиной налились кровью. – Не ты ли клялся мне в любви, не ты ли целовал мне ноги?!

– Вы их сами подставляли. Пусть теперь их Казимир Васильевич целует.

Тут Сонетка голос подала:

– Сережа, не груби. Она ведь втрое старше нас.

И тут Катерина Львововна бросилась на грудь Сергею и принялась страстно целовать его.

– Ты мой и только мой! Никому я не отдам тебя. Слышишь? Никому и никогда! С тобой останусь до гробовой доски. А ты, Сонетка, убирайся вон! И чтобы больше я тебя не видела. Иначе, грех возьму на душу и вас убью обоих.

Сонетка попятилась к двери.

– Не вздумай уходить! – Остановил ее Сергей. – Катерина Львовна, прошу еще раз: благословите нас!

Катерина Львововна зарыдала, бросилась к дивану, извлекла из-под него припасенный загодя топор.

– Господи, прости мой грех… – И замахнулась на Сонетку.

Сергей отнял у нее топор.

– Не бери новый грех на душу, Катерина Львовна! У тебя их, как на собаке блох. Благослови нас, и мы с миром разойдемся.

Со стены сорвав икону Божьей Матери, Блудилина распахнула секретер и достала пачку соли, на которой слово «СОЛЬ» было заклеено бумажкой с надписью «КРЫСИНЫЙ ЯД». Перед Сонеткой и Сергеем упала на колени:

– Силком благословляю вас. Господи, прости мой грех и прими меня, блудницу. Не смогу я больше жить. Я лучше отравлюсь.

Сергей выхватил из рук Блудилиной крысиный яд.

– Не смей! И поклянись Божьей Матери, что отныне не будешь греховодить!

– Не могу поклясться перед Божьей Матерью, потому как чёрт во мне сидит. А как изгнать его, не знаю.

– Сходи к батюшке на исповедь. Он с Божьей помощью тебе поможет.

***

Катерина Львовна поехала в деревню к давней набожной подруге Василисе Тимофеевне расспросить ее в подробностях, как проходит исповедь и как вести себя на ней.

– Полностью откройся батюшке, – сказала Василиса Тимофеевна. – Не таи свои грехи, а повинись чистосердечно.

– Я стесняюсь…

– Не стесняйся, батюшка тебя поймет. Вашего отца Пафнутия я ой как знаю! Пока он рясу не надел, уж так грешил, что девки, как его завидят, разбегались без оглядки. Помню, как и меня он заарканил. Вломился в избу, когда одна в дому сидела. Мать с отцом в Коклюшкино уехали продавать курей. Ну, он и давай меня ломать. До него я девушкой была, а меня он бабой сделал. Вот тогда-то в первый раз я на исповедь-то и пошла. Тогдашний батюшка Лаврентий (храни его Господь на небесах!), облегчил мне душу. Ушла я от него просветленная и лёгкая, как после бани. Полетела, точно птица на крылах.

– Василиса! – Оборвала ее Блудилина. – Да что ты о себе заладила? Как ты стала бабой, мне неинтересно. А то не знаю я, как бабами становятся! Ты расскажи, как исповедь проходит и как должна я к ней готовиться.

– Катюша, я так тебе скажу. Три дня до исповеди и три дня после ты от сношений с мужиками воздержись. Хотя Апостол Павел в одном из своих посланий написал: «Брак во все дни честен и ложе непорочно». Но он имел ввиду законное супружеское ложе, а не ложе блудников или изменников. Так что, решай сама, согласно своей совести и долгу перед Богом. А уж Господь сам тебя рассудит.

***

7 ноября Красные Кресты, как всегда, отмечали Красную праздничную дату. Две колонны демонстрантов повстречались на мосту реки Болячки. Красные флаги, красные воздушные шары, красные лица мужиков, налитые портвейном.

Над Болячкой гремела медь оркестра. Надсадно фальшивила труба, невпопад дубасил барабан.

В сутолоке праздничного шествия целовались демонстранты:

– С красным праздничком!

– Воистину, с красным!

Одна колонна двигалась в сторону Красной площади. Другая, «отстрелявшись», шла ей навстречу. Во главе колонны, которой еще только предстояло «отстреляться», шагала Катерина Львовна Блудилина. Помолодевшая, голова повязяна яркокрасной шелковой косынкой, на груди, выпирающей из-под джинсовой модной куртки, такой же яркокрасный бант. Переполненная праздничными чувствами, Катерина Львовна запела: «И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди!». Колонна дружно подхватила: «И сердцу тревожно в груди, И вновь продолжается бой!».

Вдруг в «отстрелявшейся» колонне она увидела Сонетку и Сергея. В обнимку, счастливых и смеющихся.

Катерина Львововна оцепенела и остановилась, сбиваемая с ног плотными рядами демонстрантов. Песня о Ленине застряла в горле.

Голову сверлил навязчивый припев: «И вновь продолжается бой!».

В Катерине Львововне нехорошо зашевелился тот самый черт, так до конца и не покинувший ее на исповеди у батюшки Пафнутия.

Блудилина бросилась в колонну, в которой шли Сонетка и Сергей. Что было дальше, Катерина Львовна не помнит. Да и впомнить никогда уже не сможет.

Блудилина вцепилась в горло насмерть перепуганной Сонетки, потащила девушку на край моста и вместе с ней бросилась в Болячку.

– Мужчины, не поминайте лихом! Я вас любила и служила вам и телом и душой! – Успела выкрикнуть Катерина Львовна и вслед за Сонеткой навсегда скрылась под водой…

Клубника с хреном

Истории сантехника Николая Волобуева

Прихожу к Валюхе, бабе глубоко бальзаковского возраста. Ей за сорок с небольшим довеском.

Она полы на кухне драит. Юбку подоткнула выше некуда, ляжками сверкает.

– Я к тебе.

– Вижу, не слепая.

– Как ты можешь видеть, дура, если ты ко мне кормой стоишь?

– А у меня в ней третий глаз имеется, – говорит Валюха.

– Глазастая! – Говорю Валюхе и выставляю коньячную бутылку.

– Гляди-ка! То портвейновым меня травил, а тут – коньяк…

– Халтура подвернулась, вот и раскошелился.

– Озорничать пришел?

– Ну.

– Коля, да как-то не с руки сейчас озорничать. Дел по самый подбородок. Умотана я в стельку.

– Раскочегаришься!

Валюха стягивает блузку.

– Бюстгалтер снять?

– Не надо! Зашибёшь своими выменями!

Оконьячили бутылку. Поозорничали.

– Ну, я пошел, – говорю Валюхе. – У меня еще четыре вызова.

– Зайди, как освободишься, у меня на кухне кран потёк.

Ну, зашел я вечером. Заменил прокладки в кране. Поозорничали. Эх, Валюха, до чего же кочегаристая баба!

Кореш хвалится:

– Вчера девицу снял. Коса у ней до поясницы.

Потом подумал и руку опустил до самой задницы!

Валерка новую жену привез. То ли из Самары, то ли из Саратова. Худющая, как палка! А потом стала расползаться, как тесто из опары. Дрожжами, что ли, он её откармливал?..

У меня сосед был, Васька Квасов. Евреев называл жидами. Я говорю ему:

– Ты, русский, дочь отдал в милицию работать, а жид свою в Москву послал учиться. В МГУ. Почувствуй разницу!

Зашел в кабак культурно отдохнуть. Угодил за столик с тремя «белыми воронами»: один «зашитый», второй инфарктник, третий язвенник. Сидят и глушат минералку. Гляжу на них, с души воротит. Засадил фужер водяры, рассчитался и ушел.

Говорю приятелю:

Вчера в кино зашел. И на самом интересном месте кто-то воздух опоганил. А вокруг меня сидят одни девицы. С виду вроде как студентки. Представляешь?!

– А что, по-твоему, газы у студенток должны духами пахнуть?!

Мой товарищ сочинил рассказ. Называется «Аборт». Описал во всех подробностях. Дал почитать. Я прочитал.

– Ну, что?

– Ну как тебе сказать?.. Ты сам аборт-то делал?

– Ты чё?!

– Вот и я про то…

У нас сосед был, старый фронтовик. Колотил жену, почём зря, когда надо и когда не надо.

Жена кричала на него:

– Меня в войну Господь от бомбежки охранил, а от тебя, от ирода, и подавно охранит! Помоги мне, Господи!

И Господь её услышал. Дядя Федя вскоре взял да помер.

На нашей улице живет еврей Ефим Копейкис. Пацаны ему проходу не давали: «Дяденька, а дяденька, подай копеечку!». Ефиму это надоело. Пошел в паспортный отдел милиции и взял фамилию Рублёв. Теперь не рад. Пацаны кричат: «Дяденька, дай рубль!».

Мне Васёк хохму рассказал. Врёт, наверное.

– Зашел вчера к одной мадамке. Разделся и стою на изготовке. А тут кто-то в дверь звонит. Я в шкаф рванулся. Открываю. А там еще двое дожидаются. Третьим будешь, говорят.

Лежим в койке, озорничаем. Звонит телефон. Она поднимает трубку. Муж звонит.

–Ты чё так запыхалась?

– Полы в спальне мою…

Завалил её на койку.

– Ты разделась бы!

– Я стесняюсь.

– Ну, хотя бы валенки сыми!

2016 г.

Пушкин в Яропольце

Справка: Село Ярополец, лежащее примерно в 15-ти километрах от Волоколамска, хорошо известно любителям истории благодаря двум великолепным усадьбам и первой в Подмосковье гидроэлектростанции.

В 1684-м году село Ярополец было пожаловано украинскому гетману П. Д. Дорошенко. В 1712-м году большое поместье было разделено между двумя сыновьями гетмана. Впоследствии одна часть имения перешла во владение рода Чернышёвых, а вторая стала собственностью Загряжских. В 1825-м году загряжскую усадьбу унаследовала Наталья Ивановна Гончарова, мать жены Пушкина. Поэт дважды приезжал в имение своей тёщи, и, видимо, по этой причине гончаровским владениям в новой истории повезло гораздо больше, чем чернышёвским.

Ярополец – имение матери Н.Н. Пушкиной, Натальи Ивановны Гончаровой. 23-24 августа 1833 г. по пути в Поволжье и Оренбург Пушкин заехал к ней в гости. В письме к жене он писал: "В Ярополец приехал в среду: Наталья Ивановна встретила, как нельзя лучше…". Пушкин пробыл у тещи немногим более суток. Он с интересом осматривал дом и разбирал в библиотеке книги. Он писал: "Я нашел в доме старую библиотеку, и Наталья Ивановна позволила выбрать нужные книги. Я отобрал их десятка три…".

Второй раз Пушкин посетил Ярополец в начале октября 1834– го. Заехал на один день по пути из Болдина в Петербург. В честь пребывания поэта в Яропольце одна из аллей сада носит имя великого поэта. Много лет в доме сохранялась "пушкинская комната". Теперь в доме, где останавливался Пушкин, расположен дом отдыха.

В конце шестидесятых мне с семьей довелось жить в бывшем военном городке недалеко от Яропольца. Позволю поделиться впечатлениями.

Первое, что мы увидели, посетив усадьбы графа Чернышева и Наталии Ивановны Гончаровой (тёщи Пушкина) – на бельевых веревках развешанные простыни со штампом: «Волоколамский политехникум». Ворованные простыни сушил завхоз политехникума, который жил в селе Ярополец. Узнав об этом факте, районное начальство распорядилось ворованные простыни немедленно вернуть в Волоколамский политехникум, а завхозу по партийной линии влепили строгача.

В имении Натальи Ивановны Гончаровой постоянно ошивался какой-то малый, выдававший себя за праправнука няни Пушкина Арины Родионовны.

Когда-то имение графа Чернышёва посетила Екатерина II. В честь ее визита в парке был установлен гранитный обелиск. Чтобы сохранить его в хорошем состоянии два раза в году – на майские и октябрьские праздники – здесь проводятся субботники по ремонту обелиска, здесь же местные любители поэзии устраивают «Пушкинские чтения». Ежегодно 22 апреля, в день рождения вождя, из Волоколамска сюда привозят юных октябрят, которых принимают в пионеры. «Делу Ленина и партии верны!» – Разносится над парком.

Раньше свадебные кортежи отправлялись к мемориалу 28-ми панфиловцев на разъезде Дубосеково под Волоколамском. Сейчас молодожены приезжают в Ярополец к обелиску Екатерины. Фотографии на память, шампанское, цветы…

Встречает их заведующая клубом Зинаида Николаевна Колошина, ведущая артистка Ярополецкого Народного театра. Облаченная в «екатерининское» платье, в парике и в гриме. Произносит приветственную речь, желает молодым любви и счастья.

После революции в усадебном доме Чернышевых устроили больницу, а в конце 1930-х. – детский санаторий имени Павлика Морозова. В феврале 1938-го по обвинению в шпионаже в пользу Японии были арестованы кладовщик и прачка санатория, брат и сестра Аграчевы, Илья Борисович и Мария Борисовна, евреи из Витебска. Они были приговорены к расстрелу и казнены на Бутовском полигоне под Москвой. В 1958 году – реабилитированы.

«Пушкинскую комнату» часто посещают молодые пары. Посетить ее записываются загодя, за два – три дня, а то и за неделю. Ввиду наплыва желающих «поваляться» на кровати Пушкина дирекция установила график посещений. Цена одного сеанса зависит от продолжительности времени пребывания в заветной комнате.

Иван Кузьмич Сысоев, коренной яропольчанин, вспоминал в своих «Записках»: «Как-то раз пожаловал в Ярополец какой-то барин, назвался Пушкиным. Зашел в трактир, решил с дороги выпить. Половому приказал подать штоф пунша. Тот повинился: «Прощевайте, барин, отродясь не ведаем такого зелья». Барин разозлился, бакенбарды распушил и полового отчитал по первое число. «Болван ты, братец! Тогда водку принеси, да поживее!». «Сей момент-съ!» – Половой отвесил барину поклон и побёг к буфетной стойке. Барин осмотрелся, увидел мужиков в углу.

– Ну, что, бедуете, холопы?

– Бедуем, барин. Спиваемся от горя… Вы, барин, сами-то, видать, из Петербурха будете, али из Москвы? Не слыхать ли там у вас, обещают людЯм какого послабления?

– За свободу надобно самим бороться, – молвит барин. – «Товарищ, верь, взойдет она, звезда пленительного счастья. Россия вспрянет ото сна, и на обломках самовластья напишут наши имена!»

Мужики в ответ оглаживают бороды:

– Так-то оно так. Да вот дождемся ли?

– Дождетесь, – обещает барин. – Главное, бороться и искать, найти и не сдаваться!

Однажды кто-то из туристов спросил у экскурсовода: «Как Пушкин объяснял причину своего отсутствия на Сенатской площади среди восставших декабристов»? Пушкин признавался, – разъяснил экскурсовод, – что декабристы от народа были слишком далеки и при этом заявлял: «Мы пойдем другим путем»!

Я любил бывать в Яропольце. Здесь мне всё напоминало Пушкина. Даже трактир, тот самый, в котором нынче – ресторан «Березка». Как-то я решил зайти в него, но дорогу перебежал мне заяц. Я повернул назад. Так же поступил когда-то Пушкин. Но потом я передумал и все-таки в ресторацию зашел.

За столиком в углу под фикусом увидел компанию поддатых мужиков.

– Здорово, мужики!

– Здорово, коль не шутишь.

Я расположился за соседним столиком. Смахнул с клеенки сухие крошки хлеба, отодвинул вазочку с завядшими ромашками. Позвал официанта.

– Любезный, принеси мне пунша!

– Невозможно-сЪ. Пунш весь выпитый. – И показал на мужиков. – Семь графинов выдули. Алкашня колхозная. С утрева сидят. Могу настойку предложить на желудях.

– Что за настойка?

– «Яропольчанка» называется. Крепкая, зараза. По рецепту графа Чернышева изготовлена. Говорят, графья ее любили. Отпробуйте, не пожалеете.

– Неси ее, заразу!

– Будет сделано!

Пока официант за желудёвкой бегал, я с мужиками затеял разговор. Спросил, какие нынче виды у них в Яропольце на урожай.

– Были виды, да и сплыли, – отозвались мужики. – Овёс полег, ячменя не колосятся. Рожь не уродилась. То дожди, то засуха. Вот сидим тута и бедуем. Пуншем травимся, портвейном лакируем. – И вдруг добавили: – Эх, был бы с нами Пушкин, уж он помог бы! Когда он к теще в гости приезжал в Ярополец, тогда хлеба от засухи тоже полегли. Мужики – к нему с поклоном: «Сергеич, помоги! Не могём мы графу Чернышеву заплатить оброк»!

– Помог?

– А то! – Явился к Чернышеву и пригрозил ему: «Гляди, граф, будешь притеснять холопов, сочиню на тебя злую эпиграмму»! Тот затих, перекрестился и от оброка в тот год крестьян освободил.

Ай да Пушкин, ай да сукин сын!

В бытность моего пребывания в окрестностях Яропольца я работал в газете «Заветы Ильича», печатном органе Волоколамского горкома партии. Состоял в дружеских отношениях с районным руководством. Особенно сдружился с Зоей Яковлевной Ионовой, Вторым секретарем горкома, большой поклонницей и знатоком творчества и биографии великого поэта. О кратковременных визитах Пушкина в имение своей тёщи Наталии Ивановны Гончаровой знала досконально и во всех подробностях. Как-то деликатно я спросил Ионову:

– Правда ли, если верить слухам, что Александр Сергеевич случайно «обрюхатил» (любимое словцо поэта) одну из крепостных крестьянок графа Чернышева?

Ионова буквально взорвалась от подобной сплетни.

– Это клевета! Великий Пушкин подобной пошлой вольности не мог себе позволить!

Я робко возразил:

– Ну почему же? Вспомните, как он, томясь в Михайловском, себе позволил «обрюхатить» крепостную девушку и признался в этом в письме к ближайшему своему товарищу поэту Вяземскому, попросив того принять участие в судьбе несчастной. А почему подобный же курьез не мог произойти в Яропольце?

– Да хотя бы потому, –вскричала секретарь горкома, – что Пушкин весь день безвылазно провел в библиотеке Наталии Ивановны, выбирая книги, а к вечеру имение покинул!

– И вовсе не безвылазно. А на несколько часов, с целью освежиться, библиотеку он покинул и вышел на прогулку в парк. Вот там-то, зная пушкинскую несдержанность, во время променада он и заарканил девушку…

– Александр, как такое вы могли подумать?! – В гневе воскликнула Ионова. – И вам поручено в газете освещать культурные события в районе! Я прикажу редактору, чтобы он немедленно вас перевел в сельхозотдел!

Так я заплатил за вольнодумие, недопустимое в советской журналистике…

Было бы неправдой говорить о Пушкине исключительно, как о любителе брюхатить женщин. Помимо гениальности он был щедро наделен многими другими человеческими качествами. Дмитрий Звонарёв, современник Пушкина и близкий друг поэта, вспоминает: «Александр, будучи уже в серьезном возрасте, любил возиться с крестьянскими детьми: рисовал им чёртиков, мастерил свистульки, леденцами угощал, анисовыми пряниками, ватрушками с вареньем. В дни визитов к теще Наталии Ивановне запрется в своей комнате, и давай поэму сочинять. А из открытого окна доносится: «Барин, барин, выйди с нами поиграть!».

Поэт отбрасывает в сторону тетрадку и гусиное перо, и айда к детишкам. Тёща умиляется: «Ну, право, как ребенок! – И кричит вдогонку зятю. – Саша, а кто же будет за тебя поэму сочинять? Пушкин, что ли?». «Пушкин, маменька! Пусть он и сочиняет!». И бежит вприпрыжку. Только кудри по ветру разлетаются…Крестьяне отвечали Пушкину искренней любовью. Когда он покидал Ярополец, запрягали тройку лошадей и с бубенцами везли его до самого Волоколамска. «Прощевайте, барин! Приезжайте сызнова, встретим с хлебом-солью!».

2016 г.

Как я был деканом

Родному ВГИКу посвящается

В 1985-м состоялся знаменитый V Съезд кинематографистов, явившийся началом горбачевской перестройки. Во ВГИКе перестройка началась с деканов. Снимали прежних, назначали новых.

На сценарно-киноведческом много лет была деканом Екатерина Николаевна Заслонова. Ходила легенда, что она – дочь легендарного белорусского партизана Константина Заслонова. Потом мы узнали, что настоящую дочь партизана звали Музой. Возможно, Екатерина Николаевна была внебрачной дочерью Заслонова? Но «Заслониху» сняли с должности не потому, что она была внебрачной дочерью командира партизанского отряда (и партизаны между боями согрешить могли), а за ее ярые коммунистические взгляды и узкий кругозор, не отвечающий требованиям творческого ВУЗа.

И надо же было так случиться, что деканом назначили именно меня. Я, как мог, сопротивлялся. Административная работа мне всегда претила. Из меня администратор, как из вороны соловей. Но проректор ВГИКа по учебной и воспитательной работе Корытковский предложил мою кандидатуру, ректор Новиков не возражал.