Болгарская неожиданность. Книга 5

– Повешу!

Хитрая пасть захлопнулась.

– Если что-то скажешь не так, позабудешь указать что-то важное, сразу встаю я, представляюсь, и рассказываю обо всех твоих подлостях односельчанам. Потом предлагаю повесить за убийство. Думаю, возражающих не будет. Будет много желающих сбегать за крепкой веревкой и мылом – народ любит поглядеть на этакие зрелища: – я показал, как от шеи вверх идет веревка, как перекашивается рожа преступника, высовывается набок язык, как бьется в конвульсиях повешенное тело.

Это впечатлило присутствующих, Веселина аж передернуло. Ваня, подумав, что это уже репетиция наших ближайших действий, засмеялся и захлопал в ладоши, подтвердив мой тезис о народной любви к подобным зрелищам. Веселина и это не порадовало.

– Основные позиции, которые необходимо указать:

– Доблестин имеет с Веселином равные права, обязанности делятся по договоренности;

– Прибыль, каким бы путем и благодаря чьим усилиям она не была добыта, всегда делится пополам;

– Внезапно появившиеся расходы без объективных причин, к каковым относятся: боевые действия в непосредственной близости от села, новые поборы властей или стихийные бедствия, возлагаются только на виноватого;

– Наследники (жена, дети) наследуют всю долю умершего, а не ждут смерти второго. Это чтобы обычные байки для обмана наследников, – пояснил я, – вроде – вот я умру, все вам достанется, тут не работали.

А сам еще подумал: и убивать любимого младшего брата не было никакого резона.

– Ты, Доблестин, еще раз громко и внятно повторишь все пункты, спросишь собравшихся: все ли хорошо слышали? При утвердительном ответе, спросишь: все ли хорошо все поняли? Если кто-то что-то переспросит, Веселин объяснит и растолкует, – тут я злобно зыркнул на старшего брата, – чтобы не было после виляний: да я сам не понимал, чего говорил, и поставите подписи под документом, где обязательно должны быть такие слова, написанные собственной рукой: писал я, такой-то, находясь в здравом уме и полной памяти.

Потом пусть свои подписи поставят с указанием должностей, староста, священник, и наиболее уважаемые люди – человека два-три. Свиток с документом составите заранее, и тех, кто должен будет поставить свои подписи, оповестите тоже пораньше, а не в момент подписания. Должно быть четыре копии: две вам каждому в руки, одна старосте, одна мне. Содержание и подписи должны быть один в один на каждом пергаменте. Вопросы?

Веселин быстро шепнул что-то наивному братцу. Вот ведь паскуда какая ловкая! Говорить нельзя, так нашепчет!

– Болярин! – тут же спросил Доблестин, – а твоя подпись стоять будет?

Я хорошенько подумал и подвоха как-то не почувствовал. Впрочем, неважно, Тих-то я все равно липовый.

– Нет, моей подписи не будет, чтобы не было потом отговорок вроде: я это от испуга перед болярином написал.

Веселин аж заскрипел зубами. Надо же! – приятно удивился я, угадал! С ласковой улыбкой посмотрел на хитрована: не надейся, гнида, подо мной не забалуешь!

– Ступайте к дому! Мы с Доблестином вас догоним.

Веселин с Тодоркой удалились, а я спросил у молодого:

– Теперь видел, чего твой замечательный брат хочет добиться?

– А чего такого? Он же как лучше хотел…

– Для него лучше, только для него! Эх, святая ты простота! – аж заорал я. – Всем же понятно, что сорок дней я тут торчать не стану, а как только за околицей осядет пыль от копыт моего скакуна, Веселин нагло захапает всю власть и имущество в свои загребущие ручищи, а от претензий братца просто отмахнется.

Отца убили? Да никаких ран на теле и не было! Ах, его змея укусила? Скажите пожалуйста! А я тут при чем? Змея гад лесной, я ее путей не ведаю! Да и кто ее эту змею видел? Доблестин? Мальчишеские выдумки! Дед Банчо? Выживший из ума старик! Вдобавок из другого села. И разве от укуса в палец мгновенно умирают? Ах Абен змей панически боялся? Много провоевавший десятник? Которого к селу только клятва нашей матери привязывала? Не знал, не знал… Отец как-то раз при мне гадюку за хвост поймал прямо рукой, да в сторону от нас и отбросил. Он об этом не рассказывал? Да это для него, такого-то бойца, обычное дело было! Ну вроде как стакан воды выпить! А чего пустяками-то хвалиться?

Болярин проезжий? Ехал да молча и проехал! Он же нас с Тодоркой, как преступников, на веревке в город не увел! Значит вины за нами не обнаружил! Следы укуса на пальце? Ни я, ни жена не заметили, а она вообще-то лекарка! Что ж эти клеветники молчали, пока отец поверх земли-то был? А теперь, когда любимый родитель мирно в земле покоится, обязательно при этом перекреститься! – они вдруг хай подняли! В общем нет тела, нет дела!

Вы лучше к нам в лавку теперь заходите, когда в ней новые порядки заведены. Мальчишку я пока от работы отстранил, пусть себе по улице бегает, с другими ребятишками играет. Продавцом я поставил честнейшего человека в годах, порядочного и степенного. Теперь хоть ребенка малого за покупками посылайте – в малости не обманем, не обвесим и не обсчитаем. И совсем новые товары у нас появились: лечебные мази, травы, коренья, целебный барсучий жир, да много, много всего! Заходите гости дорогие, не пожалеете!

И все товары при мне подешевели! Замечательнейшую скидочку даю! Не на много, но вам приятно будет. И еще может быть в скором времени что-то новое проявится. А на сплетни, да чьи-то досужие выдумки внимания не обращайте.

И очень скоро весь шум утихнет. А тебя поставят перед выбором: или помалкивай, или убирайся из дому! Иди вон воюй, как папаша твой любил! Мешок улика? Какой мешок? У нас их и в лавке, и дома немеряно! Ах этот? Который ты вчера на помойке нашел? Одень его себе на глупую голову и пошел вон отсюда! Недоволен? И ты какой-то там наследник? Иди болярину Ивану Асену жалуйся, он у нас глава! Я тут разузнал: этого Владимира Тиха давно уж след простыл, ни слуху, ни духу его теперь нету. Да не забудь денег перед этим своим бессмысленным походом где-нибудь побольше заработать: сам-то болярин конечно ничего не берет, но ведь пока тебя к нему допустят, много времени пройдет, а тебе есть, пить, где-то жить надо, а это все деньги, деньги, деньги… Много там этаких жалобщиков, вроде тебя, бродит. Да и чтобы болярское решение в твою пользу было, надо всяких писарей, подьячих и помощников подмазать, чтобы они как надо твое дело доложили, в подробностях расписали, нужную бумагу правильно оформили. А так с полгода там проторчишь, и решение будет обычным – все по закону старшему брату отходит, а ты иди, да землю паши.

И что ты после этаких его слов делать будешь? Зарыдаешь да дальше в салочки играть пойдешь?

Парнишка стоял, как оплеванный.

– В общем, пока не расслабляйся, ничего еще не закончено.

Быстренько вернулись в дом. Все бегали, хлопотали, готовились к похоронам. Открытый гроб с покойником уже стоял на двух табуретках во дворе, и приходящие поминать прощались с Абеном. Я поймал на дворе деда Банчо и отвел его в самое уединенное место в доме – в бывшую спальню хозяина.

Быстренько рассказал ему о поимке Тодорки, об ее признании в содеянном, и о будущей коллективной собственности братьев. Упомянул, что я эту идею одобрил.

– Сомневаюсь только в ее правильности

– Вроде все спроворили как надо, – оценил старик труды нашей троицы. – Что же тебя так тревожит?

– Подлость Веселина!

– Снова-здорово! Что ж он тут, змеиный выползок, может удумать?

– Боюсь, поедет к Ивану Асену и решение мое опротестует.

– Где же он такие деньжищи возьмет? – удивился дед.

– Наворовал, уж поди, за все-то годы!

– Окстись! Чтобы такое решение получить от самого Асена, надо этот дом и их лавку со всем товаром продать, да и то еще денег маловато окажется.

– Точно?

– Конечно. У нас деньги для таких ходоков, когда они по общему делу идут, собирают всем селом. И с каждого постоянного жителя берут немало.

Последний раз в этой Добра-Поляне такая история была лет пять назад. Подати с них брали избыточные, неразумные. Правда, когда всего, чего хотели, добились, это встало в такую сумму, что лучше бы они еще лет десять такие же подати платили, как и в прежнюю пору – меньше убытка бы было. Обсуждали это долго и на каждом углу.

Доблестин эту историю по малолетству мимо ушей пропустил, а Веселину уж за двадцать было, должен помнить и затевать такую же историю, а она пять месяцев длилась, ему просто не на что.

– Уф, успокоил! – и я рассказал старику еще и о будущем братском договоре – вдруг чего-то еще упущено или пропущено, плоховато мне жизнь в Болгарии 11 века известна.

Дед Банчо был поражен.

– И это все ты, в одиночку, ни в какие уложения не заглядывая, посреди глухого леса, часами не обдумывая и не раздумывая, по сути на ходу смог придумать?

– Ну да…

– Да ты прям не болярин-сотник, а крючкотвор-сутяга какой-то! Ну ты, русич, хват!

Я смущенно потупился – кое-что можем, а остальное – могем!

– Ладно, пошли хоронить.

Мы похоронили хорошего человека Абена, которого я, к сожалению, не знал, на сельском кладбище. Похороны от таковых же на Руси, не отличались ничем. Поп отпел, кадилом помахал, гроб опустили на веревках в могилу, все бросили по горсти земли, потом скоренько поработали лопатами, воткнули здоровенный деревянный крест, и еще один гость ушел из нашей юдоли на высший суд.

А мы вернулись на двор новых лавочников. Мужчины быстро натаскали столиков со всего села, соорудили из них один очень длинный столище, наносили лавок, табуретов и стульев, женщины принесли тарелки, ложки и кружки, расставили бутылки с вином и ракией.

Я в это время помог братьям написать договор, проверил все экземпляры, одобрил, и мы пошли усаживаться за столы. Дед Банчо сел мне по правую руку, Ваня по левую, Марфа легла в ноги.

Меня, как болярина, вообще хотели усадить во главе стола, но я отказался – не люблю, когда нужно поесть, а на меня глазеет сто с лишним человек. Этак и кусок в рот не полезет и ничего интересного лишний раз в глотку не зальешь. Поэтому я сел сбоку, среди почетных гостей. Уважительно? Уважительно! И от лишних глаз в сторонке.

Все прошло без сучка и задоринки. Немножко помянули, чуть-чуть заели и пошли прощальные речи. Первым выступил дородный поп Панкрат с массивным серебряным крестом на груди. Он рассказал о том, какой богобоязненный и правильно-религиозный был покойный: никогда не увлекался никакими лживо-еретическими идеями вроде шарообразности Земли и ее вращения вокруг солнца, не вступал ни в какие богопротивные секты, вроде арианства, придерживаясь как все разумные люди богомильства, регулярно посещал церковь, постоянно пел на клиросе вместе со служками и с голосистыми старушками-прихожанками, истово и подолгу молился, ставил к иконам большие и недешевые свечи, часто и помногу жертвовал на храм, никогда не пренебрегал постами. Священник выразил надежду на то, что Абена уже ведут ангелы господни под белы ручки в райские кущи.

Бог в помощь! – пожелал я, не представлявший сути арианства, о котором случайно чуть-чуть узнал от новгородского протоиерея Николая, и никогда, даже краем уха, не слышавший о богомильстве.

Выпили, заели. Следующим встал староста Атанас. Полились цветистые речи об участии покойного в жизни села, оказании финансовой помощи в строительстве деревянного моста через бурную реку Ропотамо, текущую с отрогов суровых гор Странджи.

Признанный спонсор болгарского мостостроения – так это расценил я.

Без деда Банчо и тут не обошлось, и мы узнали каким смелым воином за независимость Болгарии от ненавистной грабительницы и поработительницы Византии был покойный.

Вечная ему память! – с уважением склонил голову и представитель Руси – я. Сами с этим Царьградом бились не раз, немало и русской кровушки пролито и самим Константинополем, и науськанными Византией печенегами, а потом половцами. Нерушимым памятником этих столетиями длившихся войн и через тысячу лет в 21 веке стоят Змиевы Валы южнее Киева.

Потом по паре слов сказали уважаемые жители села и пришла моя пора. Встал, представился, выразил свои соболезнования, попросил внимательно выслушать наследников, мнение которых о совместной собственности и общем ведении дел я всецело поддерживаю.

Встали братья, а я присел. Братья сказали все, что было велено, все, кому было положено, все подписали, и началась обычная безудержная пьянка.

Дед Банчо подался кого-то поприветствовать на другом конце длиннючего стола, а мы приступили к трапезе. Я плотно поел после занимательных лесных пробежек, суя все, что можно собаке-следопыту, слегка поразмялся ракией (здесь это была грушовка, сильно уступающая по вкусу кизиловой из Лесичарска), попросил Ивана и Марфу пока не вмешиваться, меня временно не караулить, и отправился на сбор нужных для дела гостей, пока они не слишком опьянились или не разбежались по своим сусекам. Уже через пять минут мы с уважаемыми людьми села беседовали в бывшей комнате Абена.

Я кратенько рассказал о действительном положении дел. Мнение собравшихся было единодушным: мыло можно не искать, потерпят Веселин с Тодоркой и сухую веревку. Причем больше всех горячился и рвался возглавить болгарский самосуд поп Панкрат, а староста выразил желание немедленно слетать за веревкой.

Галдеж стоял несусветный! Уважаемые люди засучивали рукава и показывали, как положено накидывать петли на шеи убийц, а мельник Боджидар завязывал в воздухе воображаемые узлы, созданные именно для повешения, хотя он и не был противником других, тоже очень неплохих казней. В общем, с базаром пора было кончать, а то я с этими поборниками христианского всепрощения, ну просто добрейшими жителями Добра-Поляны, до ночи тут не расчухаюсь.

– Тихо! – рявкнул я.

Гомон стих. Народ был солидный, в годах, и унять их было сравнительно легко. Все-таки у каждого за плечами была нелегкая и долгая жизнь, это вам не горячие болгарские парни какие-то.

– По просьбе Доблестина было принято решение Веселина пока не карать и разделить имущество между братьями поровну с совместным пользованием, но сам я активно против такого исхода, зная, что черного кобеля не отмоешь добела. Я колебался между выбором повесить убийцу прямо в лесу или притащить на ваш беспристрастный суд. С беременной и глуповатой из-за семнадцатилетнего возраста Тодорки пока взыску нет, не до нее.

– Так в чем же дело, батюшка-болярин? – удивился Атанас. – Мы его сейчас и тут преотлично повесим! А она пусть к родителям бежит по холодку.

– Да! Да! – поддержали его остальные во главе с попом.

– Все дело в юности и неумелости Доблестина, – терпеливо объяснил я, – пятнадцать лет, есть пятнадцать лет, это даже не двадцать, и тем более уж не тридцать. А вы оцениваете ситуацию с точки зрения пятидесятилетних матерых мужиков, прошедших огонь, воду и медные трубы, повидавших все и вся, и уже все, что надо для жизни, знающих и умеющих.

– Извини, болярин, – смутился Атанас, – действительно на себя меряем. А Доблестин-то ведь еще щенок щенком…

– И старших родственников у мальчишки, после гибели отца, никого, кроме Веселина, не осталось. А тот, хотя и подлец, и убийца, а все-таки зримо постарше и поопытней. А чтобы его хоть как-то окоротить, и был написан зачитанный вам сегодня договор.

– Вот оно что…, – поняли старожилы.

– И у меня к вам теперь такая просьба: договор договором, а надо все-таки присматривать, чтобы старший брат не обобрал младшего лопуха. Чуть затеет поганку какую, сразу же вешать на первом попавшемся дереве безо всякого суда и следствия.

– Это мы завсегда пожалуйста, – загудел народ, – защитим своего лопуха от вражьих происков!

– Вот и чудненько. Еще просьба: пока эту историю не разглашать, еще не время.

– Это мы тоже можем! Будем немы как рыбы!

– У меня пока все. Вопросы есть?

– У нас общий вопросец, болярин. Не похлопочешь ли за нас перед Асеном в одном малюсеньком дельце? А мы бы уж в долгу не остались!

– Рад бы за вас перед кем угодно похлопотать, но увы! Захудалел наш старинный род Тихов, обнищал. Кручусь вот у чужих людей на побегушках – сегодня тут, завтра там. Сам еще пока в таком положении нахожусь, что хорошо бы и за меня самого кто перед Асеном похлопотал.

Вдобавок сейчас послан сопровождать русского боярина-воеводу аж в Софию, а потом куда он скажет. А боярин Богуслав не торопится, отнюдь не торопится.

– Знаем! Наслышаны уже!

– Вот и ладненько. Пойдемте дальше докушивать и откушивать.

– Это мы завсегда, особенно наваливать и наяривать! – отозвался сразу оживившийся тучный Боджидар.

Посмеявшись, отправились назад на поминки.

За столами уже веселились вовсю, а кое-кто даже пытался затянуть песню. Да, пока еще копия Русь-матушка, подумалось мне, налет европейской цивилизованности появится видимо не скоро.

Сел и с устатку торопливо откушал ракии.

А мои уже роптали.

– Мастер, ты где делся? Я уж тут испереживался весь! Может, думаю, вурдалаку на зуб попался?

– Обошлось, не переживай.

– Ты, сотник, про серебряную игрушку не забывай! – приструнил меня вернувшийся дед Банчо. – А то вишь, увлекся тут местными делами! Ладно, расскажи, чего выбегал.

Я потихоньку, не упоминая имен, изложил суть да дело Ване по-русски, а старику по-болгарски. Оба, хоть и на разных языках, отнеслись к этому похоже:

– Так и надо! – это Иван.

– Ты прав, надо защитить щенка, – а это Банчо.

Мнения немного разошлись на оценке высказываний участников саммита.

Ваня:

– И мы сейчас, пока суть да дело, будем дальше наваливать и наяривать!

– Будем докушивать и откушивать, – не согласился с ним дед Банчо.

И они продолжили, а я подался за спасительным Аль-Таном.

Отозвал братьев в сторонку и кратко изложил им смысл беседы с уважаемыми людьми села. После чего сказал Доблестину:

– Если кто-то из них спросит, как твои дела, чего в данный момент хочет ласковый и предприимчивый братец, не запирайся и не таись: эти люди желают тебе только добра, а они все-таки поопытней молодого парнишечки будут. И целее, и богаче будешь. Все понял?

Доблестин кивнул.

– А ты, гнида, – разъяснил я Веселину, – не думай, что я уеду, а ты тут разгуляешься. За твоими сомнительными делишками в лице этих людей все село следить будет. И перевалить всю ответственность на наивную женушку, как ты планировал сделать в этот раз в случае неудачи, уже не удастся.

На старшого приятно было посмотреть – наверное так перекашивает лица людей, влезших в сумочку или кошелек, сослуживца и получивших вместо желанных денег или вещиц порцию несмываемой милицейско-полицейской краски в вороватую морду.

– Пойдем за Аль-Таном? – спросил я у уже изрядно выпившего Доблестина.

– Конечно! – как-то слишком весело ответствовал хранитель арабского кинжала.

И мы отправились за магическим сокровищем, оставив совершенно трезвого Веселина злобствовать посреди пьяной толпы односельчан.

Дома Доблестин, привычно нырнув под кровать отца, вытащил из здоровенного сундука раритетную вещь. Я взял Аль-Тан в руки. Кинжал как кинжал, с виду ничего особенного. Не обманули ли в чужих краях не искушенного в магии воина, продав ему в три цены обычную железяку?

Хотя приглядевшись, я заметил, что рукоятка очень тонко выделана в виде двух изящно сплетенных между собой закрытых цветков.

– Это лилии, – пояснил Доблестин, – символ защиты от нечистой силы и привидений.

У меня от лилии, после прочтения главного опуса плодовитого Дюма-отца «Три мушкетера» и знакомства с очень ярким образом Миледи, которая была разоблачена как преступница мужем-графом из-за наличия клейма лилии Бурбонов на плече, остались совсем другие впечатления. У нас в России и в 21 веке лилии девушкам как-то не особенно часто дарят.

Конечно, арабы, это совсем другая культура, и мне на их символику наплевать, лишь бы кинжал реально работал, но все же, все же… Не пропустить бы чего-нибудь в самом деле важного, чему ни парнишка, ни я, пока не придаем никакого значения.

Ведь Большие волхвы могут и назад в Болгарию юного кудесника в моем лице, чего там стажу-то у меня всего ничего! – для выяснения отправить. С них станется…

– А почему лилий две, а не одна, – пытался охватить все возможные варианты я, – в чем загвоздка?

– Никакой загвоздки нет, – охотно объяснил хранитель, – один цветок олицетворяет силу Аль-Тана, а другой мудрость хозяина. Они неразрывны, и, если кинжал признал право нового владельца занять это место, то разлучить их может только смерть этого человека. Сейчас клинок тоскует в одиночестве, отец ведь умер.

Вот оно что!

– Но он же лежал много лет без дела, значит убивать и не рвался?

– Убивать кого-то или нет, это решает хозяин, а время для Аль-Тана не имеет никакого значения – он не теряет своей силы.

– То есть, пока я буду жив, передать Аль-Тан другому хозяину будет невозможно?

– Именно так.

– А если применить особо могучую магию?

– Это без разницы. Арабы много лет бились над проблемой смены хозяев, да так и плюнули – все их могучие колдуны против громады магии великого Ваддаха оказались бессильны.

Я не решился сделаться хозяином такого оружия, ибо душевно не очень силен и не слишком мужественен, а этому клинку настоящий владелец нужен – не только истинный боец, не ведающий страха и сомнений, но и такого ума человек, чтобы его мудрость почувствовал и сам Аль-Тан.

Если большой силы в себе не чуешь, или хочешь к другому хозяину клинок пристроить, то лучше сразу откажись от полных прав, отмахивайся от вампира просто серебряным лезвием, не усиленным арабской магией – глядишь и так все обойдется.

Кинжал я тебе все равно отдам, только это уже будет не Аль-Тан, а просто серебряное оружие. Так что хорошенько подумай, прежде чем такую ответственность на себя брать, а я подожду.

Положив кинжал на стол, я плюхнулся на кровать и стал думать. По-хорошему, от хозяйствования надо было отказываться. Я, конечно, не трус – в этом плане испытан жизнью неоднократно, и своего прошлого не стыжусь, а вот как человек так себе, никого в этой жизни особенно не облагодетельствовал. Так, лечил, как мог, помогал кое-кому по мелочам, особо гордиться нечем.

Как волхв, я просто тьфу! – плюнуть и растереть! – никакого убытку никому не будет. Оставьте при мне вновь приобретенные лечебные навыки, а остальное, вплоть до знания иностранных языков забирайте, я не огорчусь.

Лечил же я в прошлой жизни с одним русским говором за душой, и ничего, уверенно лечил, без всяких там заумных медицинских статей в американских научных журналах обходился. И сейчас, дай бог отбегаюсь, осяду в Новгороде, а всякие шведы и немцы, желающие полечиться, пусть сами русский язык учат, они к нам торговыми гостями прибыли, а не я к ним.

И мне не нужны будут никакие чуждые наречия, обойдусь. Хотя…, вот, пожалуй, собачий язык оставьте. Бедная Марфушка обгавкается, пытаясь добиться обычного взаимопонимания с любимым хозяином.

Впрочем, все это никакого значения не имеет. Надо решать, достаточно ли я мудр, чтобы возложить на себя такую ответственность, как пожизненное владение Аль-Таном. Ну не глуп, это точно (как все дураки про себя думают, добавил мой беспристрастный внутренний голос), не глуп (точно?), точно не глуп! – продолжал настаивать я, все это говорят, так что примем данное допущение за истину!

А вот насчет моей мудрости, это, конечно, более чем сомнительно. Пока не блистаю. Надо, наверное, достичь возраста деда Банчо, а уж потом на эту тему разговоры разговаривать.

Тут вмешался еще один внутренний голос, и отнюдь не мой.

– Не связывался бы ты, Владимир, с этим Аль-Таном, не ровен час еще меня пришибет. Ты ведь мужчина ловкий, в бою не растеряешься, наверняка и без арабского колдовства вампира отгонишь, – сладко пел Полярник. – Да и Большие волхвы, и даже твой побратим Богуслав были бы против твоего пожизненного хозяйствования. А так ты куском серебра отмашешься, а им нетронутый кинжальчик преподнесешь. Вот, мол, какой я молодец! Как всех уважил!

– Отвянь, прилипала инопланетная! Аль-Тан тебя без моего ведома не тронет, а я тебя обещал доставить к Вратам Богов, значит доставлю. Я своему слову хозяин!

– Ага, сам дал, сам назад взял?

– Отвяжись, репей иноземный, сам дал, сам исполнил! И я от своего слова не отступаю ни-ког-да!

И мнения Больших волхвов в этот раз учитывать не стану, я по их поручению кучу денег (заметь, моих личных денег, только мною заработанных!) в спасение Земли вложил, ватагу из верных людей собрал (только мне верных – поставь еще одну галочку!), беременную жену бросил…

– Конечно, только от тебя беременную? – съехидничал Боб.

– Выеживаться будешь, безо всякого кинжала пришибу! – посулил я инопланетному любителю нашего Интернета.

– Молчу, молчу! – уже заметно тише ответил Полярник.

Боится, нахлебник, когда страшно! – с уважением к своему пугающему имиджу подумал я.

– Только вот что на это побратим скажет? – продолжал зудеть неугомонный Боб, – он же сильно огорчится!