Болгарская неожиданность. Книга 5

– Каждому свое, – заметил я. – Кто-то воюет, а кто-то на печи отлеживается. Только ваши мужчины зримо моложе деда Банчо глядятся.

– Так наши воевать лет в 25-30 пошли, а старику уж и в ту пору далеко за пятьдесят перевалило, и они его дядя Банчо звали.

– Я ведь уезжать хочу, когда Иван встанет. Банчо поедет с нами?

– Да кто ж его знает.

– Сбегай, узнай пожалуйста. Мне в беседы с ветеранами ввязываться неохота, хорошо бы спокойно с тобой посидеть.

Доблестин сходил, все что надо разузнал и доложил:

– Дед Банчо в Добра-Поляне заночует, устроится у мельника. Мельничиха Давина уже и повозку с лошадью на свой двор увела.

– Вот и славно, побыстрей значит поедем. А то эту дедовскую телегу, пока она на пригорок какой заедет, умаешься дожидаться.

– Расскажи про свой поход в Константинополь, – попросил меня Доблестин. – Зачем шли, кого вел, как врагов одолевали.

Я еще раз осмотрелся. Ненужных слушателей поблизости не наблюдалось, сидеть целый час молча или рассусоливать нравоучительные сентенции мне тоже не улыбалось, что ж, рискнем!

– Надеюсь ты понимаешь, что мои истории для чужих ушей не предназначены и лишняя огласка мне ни к чему?

– Я не из болтливых!

На всякий случай подстрахуемся.

– А понимаешь, что если тебе что-то сильно не понравится и ты решишь поднять хай, я от своих слов отрекусь, а тебя юным дурачком выставлю? И поверят скорее мне, чем тебе?

Доблестин нахмурил брови и обдумал мои дерзкие речи.

– Пусть так! Говори!

– Ну так слушай. Я вовсе не болгарский болярин Тих, а русский боярин Мишинич. Имя то же. Болярина Ивана Асена никогда не видел и никаких заданий от него не получал. Расследование по делу об убийстве твоего отца и раздел его наследства между тобой и Веселином провел на свой страх и риск, не имея на это никаких прав. Теперь можешь кричать и поднимать тревогу.

Доблестин тоже огляделся. Думает кого бы на подмогу себе кликнуть? Надо еще хоть рюмочку перед дракой успеть выпить!

Молодец наклонился ко мне и негромко сказал:

– Как ты махом нашел убийц отца и поймал Тодорку с главной уликой в руках, честь тебе и хвала. Никто из болгарских боляр так бы не смог. А уж как поделил дом и лавку с объявлением этого толпе свидетелей и написанием договора, с подписями уважаемых людей, вообще выше всяких похвал. Мне тут не поднимать тревогу надо, а кланяться тебе в пояс. Лучше скажи: дед Банчо про это знает?

– Знает. И я только от него про серебряный кинжал и смерть твоего отца узнал. Но старику, я так понимаю, особой веры среди вас нет? Проболтается по пьяни, все равно никто не поверит?

– Это да, он болтун и брехун известный.

Доблестин еще поразмыслил.

– А ты, надо думать, только за Аль-Таном сюда и прибыл?

– Что ж тут поделаешь, – не стал отпираться я, – именно за ним.

– Отнять хотел?

– Если бы хотел, мы бы сюда все трое прибыли. И я, и боярин Богуслав, и жена Ивана Наина. Три волхва перекосили бы всех жителей вашего села убийственными взглядами за считанные минуты.

Но мы белые волхвы, добрые волшебники, защитники людей, а не убийцы и грабители. И потому я взял с собой одного Ваню, бойца довольно-таки скромного, побольше серебра и золота, и приехал.

– И правильно сделал! Только такой хозяин, как ты, Аль-Тану и нужен! Серебряный клинок должен быть в руках у мудрого и смелого защитника людей, а не болтаться на поясе у сопливого мальчишки! С этим все ясно – и я, и Аль-Тан сделали правильный выбор, и ты достойно распорядишься магией кинжала. А теперь давай про твой поход.

И я стал рассказывать. Коротко о метеоритной угрозе, подготовке к походу, и схватке с громадным удавом. О встрече с антеками. Завертелись истории о полученном Богуславом ударе в сердце и первом в истории переливании крови.

Не обошел стороной посещение Киева, знакомство с тамошними волхвами Захарием и Павлином, о приобретении отрядом поисковика польского королевского рода Пястов Венцеслава с могучим псом Горцем. Коротко рассказал о любви богатырки Татьяны, тоже отправившейся с нами, и оборотня Олега.

Истории Емели с поиском матери, а также проститутки Оксаны и ее прабабки ведьмы Пелагеи для краткости опустил. Рассказал о Божьем Суде в Переславле, помощи православной церкви, приходе Кузьмы Двурукого и перса-зороастрийца Фаридуна.

Паренек слушал мои истории с горящими глазами. Когда я закончил, он потянулся и сказал:

– Будто летопись прочел о походе доблестных русичей, или былину народного сказителя прослушал о русском героизме.

– А чего ж только русского? – поинтересовался я. – У нас чуть ли не половина людей была из других наций.

– Кто же это из вас? Ты, Иван, Богуслав, ушкуйник Матвей, волкодлак Олег, протоиерей Николай, богатырка Татьяна, Наина…

– Постой, не горячись. Давай не спеша разберемся. Наина иудейка, Венцеслав поляк, Фаридун перс, Кузьма, он же Кузимкул, волжский булгарин…

– Это что ж за нация такая?

– На Руси начинается река Волга, текущая потом через земли разных народов. Вот один из этих народов и называет себя Волжскими Булгарами. Когда-то давно они отделились от вас, Дунайских Болгар.

– Это те самые? – ахнул Доблестин. – О ком только в старинных сказаниях и услышишь?

– Наверное, – пожал плечами я. – Ни в их жизни, ни в ваших сказаниях я не разбираюсь.

– Да точно они! Ушли и пропали. Имени Кузимкул, Кузьма у нас нету, а Косма есть!

– Ну не знаю…

– А я знаю! Это наши ближайшие родственники, такие же лихие в бою!

– Все может быть, – уклонился от ненужной дискуссии я, а сам подумал: ну Доблестин! Вылитый историк будущего! Ухватил за уши два каких-нибудь совершенно разных факта, свел их воедино, приплел какие-нибудь сомнительные рукописи, и давай, пиши диссертацию, печатай монографии, выступай на телевидении – глядишь, и ты уже маститый ученый, профессор, а то и академик, лауреат какой-нибудь премии. А начинал с пустяка…

– А Косма и Дамиан это же исконно наши, христианские святые! – увлеченно продолжил болгарский юноша. – Загляни в любые святцы, хоть православные, хоть католические, в их день, 14 ноября, празднуют именины люди, в честь этих святых названные! Недавно Косма-кожевенник праздновал, отец к нему ходил.

Ну конечно! – подумалось мне, именно в православные святцы и заглянули истые мусульмане, родители Кузимкула, при выборе имени для сына. Куда же еще!

И сколько лет в 20 веке вещали о приходе казанских татар вместе с монгольскими войсками на Русь. Потом монголы ушли, а татары остались. А они вдруг оказались потомками Волжских булгар, поселившихся на Волге чуть ли не раньше русских, и разбивших в печальном для Руси 1223 году обнаглевшие после нашего национального позора – битве при Калке, этого поражения объединенного стотысячного воинства дружин одиннадцати русских князей, решивших поддержать пятидесятитысячную половецкую конницу, непобедимые доселе монгольские войска Субэдея и Джебе просто в хлам! И назад к Чингисхану, после этого посягательства на булгарские земли, из сорокатысячного войска вернулись всего жалкие четыре тысячи потрепанных монголов.

Так давайте еще попытаемся замазать свободолюбивый и смелый народ известием, что они, принявшие ислам в 922 году, в 11 веке уже втайне давали своим младенцам христианские имена.

Впрочем, в 21 веке и Анна Ярославна, королева Франции, была объявлена истинной украинкой, этакой щирой хохлушкой! И это излагает президент наших братьев-украинцев, с которыми у нас общие корни и история.

Еще чуть-чуть, и выяснится, что ее отец, вроде бы русский князь Ярослав Мудрый, был на самом деле исконный украинец, который выдав очередную дочку за европейского короля или конунга, нарезает в своем тереме гопака, попутно дергая за окладистые бороды глуповатых русичей-бояр. Вот оно как!

А сама Анна о своей национальности и не подозревала, наивно считая себя русской княжной, не ведая, что принадлежит к пока несуществующей нации.

Сразу потеряв интерес к разговору, я зевнул и незаметно взглянул на часы: время побудки подошло.

– Однако надо будить Ивана, нам ехать пора.

– Да куда вам торопиться! – вскричал раззадоренный Доблестин. – Сегодня заночуете, а завтра с утра, не торопясь, отправитесь в Лесичарску. Ваня уже оклемается, дед Банчо соскучится по своей бабке, все вместе по холодку и тронетесь. Глядишь, и погода наладится, а то уж мелкий дождик накрапывать начал.

Юнец не понимал, что если мы к вечеру не прибудем в Лесичарску, за нами прискачет карательно-спасательный отряд, возглавляемый взбешенной ревнивицей Наиной, волокущей за собой утомленного нехорошими излишествами Богуслава с вцепившейся в него мертвой хваткой Ванчей. Вот тут-то нам с Ванькой небо с овчинку и покажется!

И к месту дислокации нас все равно утащат, но под строгим контролем старших товарищей. Для Вани такой будет Наина, а для меня побратим, подзузукиваемый хозяйкой постоялого двора. Сами вперед коней побежим! В общем, надо ехать.

– У нас епанчи в сумках свернуты лежат, они дождя не боятся. Накинем капюшоны на головы, и вперед. Доедем еще засветло.

– Тут дорога глинистая, у лошадей копыта скользить будут. Не ровен час, рухнет где-то конь, да кого-нибудь из вас еще под собой подомнет, греха не оберетесь.

– Изловчимся как-нибудь, а если уж вовсе развезет, поедем помедленнее. Ты вот лучше скажи: у вас в селе факелы где-то отыскать можно?

– Конечно. В нашей лавке и отыщутся. Двух хватит?

– Давай для верности три. Я заплачу.

Доблестин отмахнулся и убежал, а я начал будить Ваню.

– Иван! Можно вставать, – потеребил я за крепкое плечо своего телохранителя.

– Не можно…, ничего не можно…, – как-то паскудно хрюкнул из миски с салатом мой защитник, – дай поспать…, – и дерзко захрапел, видимо приняв меня за кого-то местного, а скорее всего, местную.

Ах так! – возмутился я, и рявкнул во весь голос:

– Вставай, пся крев! Разоспался тут, холера ясна! – неожиданно обругал я парня почему-то по-польски, – а то сейчас бахну на башку ведро холодной воды! Зайцем у меня поскачешь!

– А, мастер…, – сразу опознал меня то ли по необычности выражений, то ли по привычному баритону Ваня. – Я ничего, сейчас встаю.

Он обтер лицо тыльной стороной ладони и с удивлением огляделся.

– Где это мы? В лесу же были! А тут столы какие-то, и я рожей в какую-то паскудную жранину упал…

Волна избыточного, а возможно, и суррогатного алкоголя, видимо напрочь смыла из памяти у Ивана события последнего времени.

– Потом разбираться будем. Ехать пора.

– Да мне бы умыться…

– Вон Доблестин факелы несет, сейчас покажет где у них тут умывальники для всяких пьяных харь, вроде твоей, висят.

Ваня с Доблестином ушли куда-то на задний двор, а я взялся рассматривать факелы. Сделаны хорошо, добротно, умело. Пакля в разные стороны не торчит, значит смола на руки капать не будет, конец довольно-таки толстой палки обожжен – огонь на нее не перекинется, славная работа.

На Руси, в принципе, делают то же самое, но как-то грубо, по-хамски. Так налепят, что охота изготовителя сначала огреть этим факелом поперек ленивой хребтины, а потом надавать поганым изделием по мерзкой роже бракодела.

Вернулась молодежь. Уже совершенно трезвый Иван сиял ясными голубыми глазами. Лицо было отмыто от продуктов болгарской кухни, его волнистые русые волосы, зачесанные назад, тоже блестели влагой, и по всему было ясно – умылись на славу.

Ваня за время нашего с ним знакомства как-то возмужал, зримо похорошел лицом и превратился в типичного русского красавца, прямо вылитого сказочного Ивана-царевича с картинки. Да еще косая сажень в плечах, ловок в движениях, берущий за душу голос – ну просто девичья присуха какая-то!

И не зря, ох не зря ревниво рычит Наина! Такого молодца ни одна купеческая или ремесленная девица на выданье мимо себя не пропустит. Да и знатные боярышни на такую мужскую красоту глядючи, как пить дать обвздыхаются.

А мы законную жену в Лесичарске оставили, заставили выпустить из рук этакое сокровище и женское достояние. Как бы без надежного пригляда не случилось истории похуже, чем с наядами в безымянном ручье. Теперь то уж, поди, локти себе кусает – упустила! Не уберегла! Ведь это она первая углядела в гадком утенке-кирпичнике будущего прекрасного лебедя. А теперь уведут! Прямо из рук молодого красавца уведут!

– Ваня, а тебе ведь в Новгороде вроде двадцать лет было?

– Не, это я для солидности себе добавил. Мне девятнадцать только-только исполнилось. Мы тогда в Херсонесе были.

Вот оно что! Ну этого я в 20 веке вдоволь нагляделся. Уходят в армию сопливые желторотые восемнадцатилетние юнцы, а возвращаются уже взрослые двадцатилетние мужчины. Вдобавок в наших боевых походах время гораздо быстрей летит, вот Ванюша махом и повзрослел.

– Выходит, Наина тебя не на десять, а на все двенадцать лет старше?

Иван пожал плечами.

– Ну и что? Я ровесницу и не искал.

Словом, как говорили в давнюю пору моей далекой бурной студенческой молодости, наружный мужской половой орган ровесников не ищет.

– Мастер, а мы вот с Доблей понять не можем, какими-такими словами ты меня обозвал. Я думал это что-то по-болгарски, а он отпирается – нету, говорит у нас таких ругательств.

– Это по-польски. Не вникай, мы через Польшу не поедем.

– Понятненько, – кивнул Ваня. – И пся крев это конечно песья кровь, а при чем тут холера? Это же смертельная болезнь, да еще ясная какая-то.

– Вань, а ты русский мат хорошо знаешь?

– Есть немного.

– А может и немало, – добавил я.

– Да меня Найка вечно одергивает!

– И правильно делает. А то у нас мужики по делу, без дела, через слово матюкаются.

– Да они без злобы, просто так, для связки слов…

– И когда они эту дурь несут, этого в рот, этого в нос, а этого между колес, о постельных утехах же и не мыслят?

– Да где уж там.

– Вот и поляки, выругивая кого-нибудь, о болезнях и не вспоминают. Обложил и обложил, а задумываться чего да как просто недосуг. А почему ясна, я и сам не знаю, в Польше сроду не бывал, а у Венцеслава забыл поинтересоваться. Поехали, пора! Доблестин, возьми серебра за факелы.

– Я с гостей, особенно с таких замечательных людей, денег нипочем не возьму! – надулся мальчишка. – Может мне можно с вами вместе в этот поход пойти? С вами так интересно!

– Нипочем нельзя! – испуганно открестился я от новой обузы. – Мне тут голос был, что ты скоро счастье свое найдешь, не уезжая из родной Добра-Поляны. Не судьба тебе пока по миру шляться. Вначале повзрослей, поторгуй, наберись опыта и не пытайся счастливую судьбу переломить, это добром не кончится.

– А в чем же счастье-то это будет заключаться? И откуда оно появится?

– Вот чего не знаю, того не знаю. Ты, главное, не струсь, и жар-птицу из рук не упусти.

– Интересно…, – впал паренек в задумчивость.

Пока он думал, видимо мысленно перебирая желанные варианты, мы с Иваном вывели своих лошадей из конюшни, простились, обняв юношу по очереди, накинули епанчи, осенний моросящий дождик и не думал униматься, прыгнули в седла, и поскакали.

Доблестин махал нам вслед, вытирая с лица капли дождя, почему-то в основном возле глаз. Прощай, Добра-Поляна! Счастья вам и свободы, болгарские друзья!

Быстро скакать по размокшей от дождя дороге вскоре действительно стало опасно, и мы пустили лошадей неспешной рысью. В епанчах, этих предтечах армейских плащ-палаток 20 века, было сухо и уютно.

По дороге я рассказывал Ване об двух своих испытаниях, проведенных Аль-Таном. История про удары маленьких молний проняла Ивана до основания.

– Неужели такое можно выдержать? – пораженно спросил он.

А вот к рассказу о бездне, разверзшейся под моими ногами крутой пропастью, этот ухарь отнесся совершенно спокойно.

– Ну что ж, всякое бывает.

Видать наши страхи сильно отличаются друг от друга. И может быть, он вообще пауков каких-нибудь до безумия боится? Кто ж его этого добра молодца знает!

Нас окликнули.

– Эй, братья! Подождите меня!

Мы с Ванюшей удивленно взглянули друг на друга – никаких родственников в Болгарии у нас вроде бы не было, но коней на всякий случай придержали.

Из кустов на дорогу вылез монах в черной рясе и накинутом на голову капюшоне. На его левом боку была привязана кружка для пожертвований, а в правой руке он крепко сжимал длинный деревянный посох со здоровенным набалдашником. Его лицо было спрятано под капюшоном – дождь есть дождь, в сухую погоду на божьего человека налюбуемся.

Марфа почему-то промолчала, а, впрочем, она всегда была не любительница лишний раз полаять. Чего зря гавкать? Ухватил за горло, слегка придушил, а уж потом можно разбираться!

– Скучно мне идти одному, да и боязно – вдруг ограбят, – объяснил инок свое поведение.

– Рясу, что ли отнимут? – расхохотался Ванька. – Или палку отберут? Ты, святой отец, чего-то темнишь.

– Я еще не святой отец, а всего лишь послушник. И всякие богоотступники могут зарезать меня просто так, чтобы напакостить Господу нашему. А одним посохом от нескольких разбойников не отобьешься.

Резонно, подумал я, по дорогам сейчас разный народишко бродит, не знаешь, чего от них и ожидать.

– А у вас вон сабельки на боках, кольчуги под рубахами, – продолжил послушник, – и люди вы, похоже, смелые – всего вдвоем едете.

– Да, с дедом Банчо безопасней было, – улыбнулся и я, – он воин старый и опытный.

– Вот и позвольте мне рядом с вами пойти, особой докуки от меня не будет.

– Ну иди, – позволил я, – только запасного коня у нас нет, посадить тебя не на что.

– Да я так, рядышком посеменю, дело-то привычное.

Марфа пролаяла:

– Не чу-ю я е-го, все кру-гом мок-рым ле-сом пах-нет!

– Так дождь, – успокоил я свою охранительницу, – где тут чего учуешь.

Некоторое время мы ехали под дождем по все ухудшающейся дороге. Инок не отставал.

– А ты, брат, видать и по-русски понимаешь? – поинтересовался Иван.

– Да не без этого, – не стал отрицать очевидного будущий монах, – в разные земли нас судьба забрасывает, – и отбросил белесую прядку выбившихся длинных волос назад под капюшон.

Чем-то меня это встревожило, но чем, я никак не мог понять. А тут еще отвлек Ваня:

– Мастер, я до кустиков быстренько сбегаю? Пиво наружу просится!

– Да беги, чего уж там.

Ваня соскочил с лошади и шмыгнул в кусты. М-да, пиво есть пиво. Я остановил коня, чтобы подождать юного друга. А священнослужитель шагнул ко мне и поднял совершенно белое лицо, обрамленное бесцветными волосами.

– Значит, кольчужку нацепил? – как-то недобро прошипел он.

Я инстинктивно положил руку на изголовье Аль-Тана. Рукоятка сразу же зримо нагрелась. И тут меня озарило: рядом вампир! Но сделать я ничего не успел: кровосос ударил меня со всей мочи набалдашником посоха в подбородок. Мою голову аж откинуло назад. В последние мгновения гаснущее сознание уловило чужую хватку, птичий клекот, собачий рык и топот копыт. Вот и все…

И свет померк в моих глазах. Сколько времени я пробыл без сознания, неизвестно. Приходил в себя как-то постепенно. Вначале появились звуки. Крик Ваньки:

– Боярин, я бегу!

Злобное рычание Марфы. Треск какой-то разрываемой тряпки. Чье-то хаканье и глухие удары. Периодический звон металла о металл. Взвизгивания после ударов.

Открыл глаза. Над верхушками деревьев беззвучно кружил филин. Я распрямился и огляделся. Ваня с Богуславом деловито рубили саблями стоящего на четвереньках слева от моего коня вампира, а Марфа, злобно рыча, драла кровососа за задницу. Клочки от рясы так и летели в разные стороны.

Побратим бил саблей, как молотобоец, хакая при этом, а вурдалак после его ударов монотонно повизгивал. На ударчики Ивана вампир внимания не обращал – видимо без большого опыта приложения к сабле достаточной силы было не добиться. Словом, молод ишшо!

Но сколько так не возись, убить кровососа этим способом все равно невозможно. Скоро мои орлы умаются, а отдохнувший на карачках Мирча все-таки встанет. Вот тут-то он им и покажет, где раки зимуют!

И убить его решительно и навсегда может только Аль-Тан, и только в моих руках. Начали!

Я выхватил уже горячий кинжал, перекинул правую ногу через седло, рявкнул:

– Разошлись! – и спрыгнув прямо на спину к вампиру, вогнал ему лезвие Аль-Тана по самую рукоятку в спину.

Мирча прощально всхлипнул, его руки подогнулись, он упал на грудь и, видимо, отправился в вампирский потусторонний мир. Я встал, не вынимая кинжала, и спросил:

– Ну вот вроде бы и все. Как хоронить-то эту погань будем?

– Точно пришиб? – поинтересовался Богуслав. – Не оживет этот паразит?

– Да после Аль-Тана вроде бы не должен…

– И на старуху бывает проруха! – рыкнул Слава. – Опыта у нас нету, точно сказать, убили мы его или нет, не может.

– Да он, вроде и не дышит…

– И что с того? Он может сейчас не дышит, а через час еще как задышит, просто сейчас прикидывается мертвым. Это же не человек, тут другой подход требуется.

Что ж, попробуем другой подход.

Я нагнулся и оттянул верхнее веко на левом глазу повернутой набок длинноволосой башке вампира. Радужка врага как-то очень быстро помутнела. Расширенный зрачок от света не сузился. Потыкал в глазное яблоко поднятой с земли соломинкой – никакого эффекта.

Пощупал пульс на руке – нету. А я ведь врач с большим стажем, пульс легко нахожу даже у умирающих. На горле щупать не стал – это только киногерои любят. Чуть глубже проходит сонная артерия, и ничего ты не сыщешь.

Верхняя губа вурдалака задралась как-то сама по себе, обнажив два здоровенных клыка слева и справа. Щупать зубы я не решился – цапнет еще за палец, подлец, греха не оберешься!

Впрочем, дыхания нет, сердцебиения нет, реакции зрачков на свет и раздражители тоже нет – зримый мертвяк.

Но в чем Богуслав прав, это ведь не человек. А даже опытные индийские йоги способны не дышать под водой до шести суток, это доказано и запротоколировано.

Сердцебиение они тоже могут задерживать, но на сколько, не знаю. Тут же мне вспомнился случайно увиденный в давнюю пору индийский фильм о том, как какие-то враги поймали индуса, йога или нет не помню, а тот прикинулся мертвым. Они его сколько-то поизучали, попинали для порядка и, признав дохляком, бросили гнить на солнцепеке.

А тот еще через некоторое время благополучно ожил и отправился дальше весело сидеть под бамбуком, поедая какие-то неведомые нам фрукты.

Да и что тут говорить, я ведь не вампирский патологоанатом, и какие у них критерии жизнедеятельности, судить не берусь. В общем дело ясное, что дело темное и вопрос надо решать как-то иначе.

– Сжечь поганца! – решительно заявил Иван. – На жизнь мастера посягнул, пся крев!

Да, чего не надо молодой махом перенимает. Надо было его и в прошлый раз не болгарским выражениям, а местным ругательствам учить, больше проку было бы. В русском мате он, поди уже мастак, польскими выражениями свою речь тоже украсил, а тут бы мы с Наиной ему в лексикон еще и болгарских красот добавили.

Но предложение дельное. Богуслав тоже поддержал мнение нашего красавца.

– Сжечь, это, пожалуй, дело верное, но для полного спокойствия надо бы еще башку кровососа от тулова отделить. Не просто так он шею под железякой прячет!

Слава сноровистыми движениями откинул капюшон вампира, вспорол его рясу на шее, разрезал шнурки, стягивающие металлический ошейник, и содрав более ненужную защиту, откинул ее далеко в сторону.

– А я понимаешь рублю, рублю, звенит шея, а не рубится. Начал над спиной трудиться. Вроде получше, а убить никак не удается. Вова! Выдергивай из гадины кинжал. Ванька, хватай вурдалака, потащили!

Я вытащил еще не остывший Аль-Тан. Лезвие сияло чистотой, никаких следов крови, ошметков поганой вампирской плоти не осталось.

Богуслав с Иваном отволокли вурдалака к колоде на краю дороги, положили шеей на деревяшку, и Богуслав одним ударом смахнул башку кровососу. Профессионал, чего тут скажешь!

Тут только я обратил внимание на то, как странно одет побратим. Какая-то просторная серая хламида в зеленых пятнах, да и лицо покрыто темно-зелеными полосами. И вообще он нас должен ждать в Лесичарске. Что ж тут творится-то такое?

– Слав, а ты откуда взялся в таком виде?

– Все потом! – скомандовал бывший воевода. – Стемнеет скоро, а нам еще вампира жечь. Ваня! Тебе налево, собирай хворост и сухой валежник, мне направо…

– А мне? – робко поинтересовался я.

– Ты коней и мертвяка стереги! Не ровен час, какие-нибудь подельники этого кровососа объявятся, и на наших же лошадях его увезут.

Они таскали сухостой и всякие высушенные коряги минут двадцать, а мы с Марфой все это время зорко бдили за окрестностями – не крадутся ли по кустам еще какие-нибудь фальшивые иноки или монахи. Но дождливый денек больше не принес никаких вампирских неожиданностей, и сподвижники вурдалака так и не объявились.