Мясник из Грин Лейк

– Я не тот друг, которому ты можешь передать свою эйфорию и получить тоже взамен. Но я правда рад за тебя Ирвин. Не потеряй своей ветер.

– Постараюсь.

Мне хотелось творить. И я вытворял. Я пил прямо на работе и занимался всякой ерудной, от поиска в базах чужих убийц, до оригами из бумаги, и никакой директор Кордон, не мог меня остановить. Никто не мог. На моем столе стояла почетная грамота от отдела по борьбе с терроризмом и стопка благодарностей.

Один лишь президент не жал мне руку за то, что я размозжил голову террористу на глазах у заложников и закидал их его мозгами.

Я пристрастился к кулинарии. Началось все с кетчупа, потом я даже грел еду и вот сейчас я создал запеканку из слипшихся макарон и остатков колбасы, которые более-менее сносно пахли. И я понял, что Пенни меня любит. Иначе бы есть она это дерьмо не стала.

– Я впервые за последние полгода чувствую себя счастливым. – рассуждал я. – Даже на работе. И я даже не думаю о мертвецах.

– Тебе не интересно куда исчезло тело Датсона? – спросила Пенни.

– А какое мне до этого дело? Я убил его. Я знаю это. А розыск и исчезновение – дело рук бюро. Я видел, как они фабрикуют дела и улики.

– Ты тоже этим занимался?

– Джоуш занимался. Он слишком много знал, так что его смерть, чьих бы рук она не была, логичное завершение. – я сказал это. Я выдохнул это как пар из выходит из духовки. Тепло от вина разливавшееся по телу, осело под тяжестью осознания собственной правоты. Джоуш слишком много знал.

– Твои рассуждения параноидальны.

– То категоричны, то принципиальны, то параноидальны.

– Не думала, что ты человек крайностей.

– Я тоже. – я повернулся и поцеловал Пенни. – Ты знаешь обо мне больше чем я о тебе…

– Что тебе рассказать?

– Что угодно.

– А ты меня не арестуешь? – рассмеялась Пенни.

– Я подумаю…

– Что ж… Что ты хочешь знать? В детстве я не была толстой, надо мной не издевались в школе, и я не била себе татуировок по пьяни…

– И кто еще из нас категоричен… Почему ты стала поваром? Вот у меня родители всю жизнь проработали в полиции, я тебе рассказывал…

– Моя семья не гордится мной. Они люди творчества… Мой дед был коком на военном британском корабле. В сорок пятом он причалил к берегам Италии, оставил после себя руины и ребенка моей бабушке. Больше его не видели…

– Кулинария тоже творчество… Твои родители живут в Италии?

–Мать и бабушка да. У них там свое ателье. Мой отец живет в Германии, нюхает кокаин и рисует голых женщин. Мой брат бойкотирует цифровые технологии, живет в шалаше и собирает мусор с берега. Моя старшая сестра со своей женой путешествует по Азии. Мой второй брат фотограф – сейчас судится со своими моделями за домогательства…

– А я единственный ребенок в семье…

– Повезло тебе. – усмехнулась Пенни.

– Я не умею работать в коллективе.

– В твоем коллективе любой из основоположников коллективизма повесился бы на собственном галстуке. Где их набрали?

– Это экспериментальная программа. Ее организовали четыре года назад. Наш директор раньше работал в отделе финансовых преступлений. Я в особо тяжких… Кто где. Кого-то было жалко уволить и его переводили в проецирование агрессии, кому-то нужно было освободить денежное теплое местечко, в отдел проецирования…

– Но ведь создать целый отдел, платить агентам, экспертам, техническое обслуживание, транспорт… И за это я плачу налоги?

Мне было смешно и было грустно. А завтра надо было на работу.

Ничего не предвещало беды. Пенни сделал мне утром яичницу с беконом. Пол помыл машину, и теперь в ней пахло дешевым освежителем воздуха в форме елочки, а не памперсами. Кордон был на конференции. На улице прекратился дождь. Вместо него пошел мокрый снег. Даже первому свидетелю было, нечего сказать.

Но не у всех перед глазами была завеса счастья, благодаря которой на кучах дерьма расцветают ромашки, и ты перепрыгиваешь обдолбанных бомжей и остатки асфальта на крыльях любви. Были и сознательные граждане.

И ровно в час дня мы выехали. На углу Лантона и шестьдесят первой кто-то организовал целую свалку техники. Клубки разорванных проводов, колонки, микшеры, микрофоны, усилители. Все были вдребезги разбиты. Я ощутил, подступающую к горлу, тошноту. Мне было трудно заставить себя смотреть. Я не испытывал таких чувств, даже на берегу Грин Лейк, среди расчлененных трупов. Эта картина мне казалась куда хуже и развращённое. На сколько же ничтожным может быть человек, сотворивший такое с беспомощными предметами. Насколько слаба и убога его ярость, перед людьми. Мне было жутко, и было жалко. Жалко того, кто не может разобраться с причиной. Кто обречен расправляться с заведомо безжизненным, не имея сил забрать настоящую жизнь. Я присел на бордюр и закурил.

– Весь этот хлам был выброшен из окна. На десятом этаже расположен офис радиостанции. Это оттуда. – сказал Пол.

Лифт ехал медленно и жутко гудел. И мне не хотелось выжигать кнопки или испражняться на двери. Мне хотелось найти того строителя. Я наконец научился собирать мозаику целиком.

– Добрый день, агенты! – знакомый высокий голос приветствовал нас. – А вы шустрые. Я даже еще полицию не вызывал!

– Мистер… – у Пола перехватило дыхание. – Первый свидетель. Я рад с вами познакомится, жаль, что при таких обстоятельствах. – Пол тряс тощую руку пожилого мужчины.

– Можно просто Лиам.

– Я узнал вас по голосу. Я обожаю ваши криминальные сводки. И знаете, что… Вы имеете право оставить мне автограф…

Первый свидетель раскатисто рассмеялся.

– Можете использовать как образец почерка! Кому подписать?

– Может, займетесь этим на досуге. – вздохнув сказал я. – Спустись к экспертам Пол.

– Конечно. Вы агент Маккинли! – первый свидетель резко обратился ко мне. —Я слышал о вас и вашей работе в особо тяжких. И о том, как вы спасли заложников. Вы хороший специалист. Не думал встретить вас в живую. Соболезную по поводу вашего напарника. Вы многое пережили. – Лиам не закрывал рот не на минуту. Из этого отверстия слова лились под напором, и снесли бы любую дамбу.

– Мистер Маллоун. Расскажите мне, что случилось. – я сел, напротив.

Я бы с удовольствием уронил его на пол, несмотря на возраст, как-то радио с его голосом.

– Утром, я как обычно, пришел в студию. И обнаружил что замок сломан, все оборудование исчезло. Из соседнего офиса вызвали полицию. Вот собственно и вся история…

– У вас есть враги мистер Маллоун?

– В моей профессии есть скорее конкуренты и завистники, нежели враги.

– Кто, по-вашему, мог сделать это?

– Кто угодно. Но хочется думать, что другие радиостанции, не опустятся до такого. Мы ведь все же интеллигентные люди, а не продавцы в ларьках с хот-догами.

– Даже не знаю, кто хуже… Во сколько вы пришли в офис мистер Маллоун?

– К девяти. Как обычно.

– Во сколько вы ушли вчера?

– В восемь.

– Что вы делали все это время?

– Заехал в магазин. Затем домой, где пробыл до самого утра.

– Кто это может подтвердить?

– Я живу один. Единственный минус одиночества – некому подтвердить алиби. Согласитесь, вы ведь тоже один живете, агент Маккинли.

– А вы много знаете обо мне, я смотрю.

– Это моя работа – знать все про всех.

– Что же вы не знаете, кто вломился к вам в студию?

– А это уже ваша работа. Я не могу обвинять кого-то, полагаясь лишь на свою неприязнь.

– Тем не менее, вы выдвигаете в своих новостях очень серьезные обвинения, даете прозвища преступникам. Думаете, они им нравятся? Не боитесь, если это кто-то из них? Послал вам предупреждение, чтобы не болтали лишнего.

– Повторюсь. Болтать – моя работа. А преступники – ваша. Так защитите меня.

– Сделаем все возможное, а теперь дайте нашим экспертам поработать.

Лиам мне не нравился. Такого чувства уверенности у меня давно не было. И я не боялся, что на этот раз оно меня подведет. Нет, я не обвинял его в наглости, раздутом самомнении и хамстве. Я обвинял его в проецировании агрессии. Он сам сломал свою технику.

На камерах мы не заметили никого подозрительного. Охрана в один голос утверждала, что без пропуска, тут не проскочит даже таракан, но эти растолстевшие, вечно сонные мужчины за пятьдесят с хроническими заболеваниями и полным безразличием к происходящему, последние кому бы я стал доверять. Ожидая отчетов, я пересматривал записи камер. Вот соседка по офису Лиама. Она распространяет косметику. Она бы точно не стала выбрасывать его технику. Для нее любая деятельность – угроза новенькому маникюру.

Вот нотариус из офиса, напротив. Он слишком брезглив, к таким как Лиам.

Работник печати и ксерокопий. Взъерошенный и счастливый, в футболке с принтом из Звездных войн. Он, наверное, даже не знает о существовании Маллоуна, радио, других людей. На его лице написано, что он живет в своем мире, где нет проецирования агрессии, нет психов расчленяющих людей. В реальном мире он не видел зла. Все трудности, для него лишь квест. Он не нервничает из-за них. Он слишком счастлив, чтобы что-то ломать.

Вот дама из страхования. Она на бездушную технику не разменивается. Сердца мужчин и гордость соперниц – это она будет разбивать с удовольствием.

– Отпечатков нет, но зато эксперты нашли другой след. Тот, кто выбросил из окна оборудование Маллоуна оставил в студии карту звездного неба. На ней следы крови, преподавателя государственного университета Эверетта. Того самого которого убийца надел на телескоп. Громкое дело было.

– Астронавт. – сказал я.

– Звездочет. – поправил меня Пол.

– Дело передается в другой отдел.

– Отлично. – обрадовался Пол. – Не все же нам работать.

– Но вас могут вызывать на консультации, если это понадобится.

Пол расстроился. Работать все же придется.

– Если бы меня называли звездочетом, я бы тоже разозлилась. Стремное прозвище для убийцы. – рассуждала Пенни, пока я ужинал. – Я бы хотела что-нибудь грозное. Что бы вселяло страх. Вот Мясник из Грин Лейк звучит круто. А звездочет – это отстой. Тут Маллоун не постарался.

– О мяснике кстати давно не слышно. – я отправил себе в рот очередной кусочек стейка.

– Оно и к лучшему.

– Не сочти меня сумасшедшим. Но я помогаю агенту Скотт из особо тяжких с делом мясника. Я словно вернулся туда. На свое место. А сейчас он ушел в подполье, и нет никакой новой информации…

– Ну так договаривай. Ты хочешь, чтобы мясник снова проявил себя, а ты в ответ мог проявить себя? – уверенно спросила Пенни.

– Да. Это ужасно?

– Это честно. Честность не может быть ужасной.

– Я желаю смерти. Даже не конкретному человеку. Я желаю смерти как причины. Это чудовищно.

– Ты еще чудовищ не видел. – усмехнулась Пенни. – Ты хочешь бороться с преступностью. Это благородное побуждение. Значит и путь к нему благороден.

– В этой ситуации не уверен.

– Если дорога в ад вымощена благими намерениями, то значит в рай все с точностью наоборот.

– Если после того, что ты услышала, ты захочешь позвонить в полицию, я не обижусь. Я и сам себя боюсь.

– Ты себя накручиваешь.

– Это непроизвольная агрессия. То с чем я борюсь. Я ненавижу Маллоуна, за его сводки, хотя могу их просто не включать. Я ненавижу Уилсона, за то, что он занял мое место, но он не виноват. Не виноват, что зять директора, не виноват, что я не смог удержать свое место.

– Нет. Это не то. Мысль без действия, все равно что просто так лучок обжарить. Поехали к тебе. Выпьем.

– И как ты меня не боишься?

– Слышал анекдот про повара? Не зли его, только он знает, что в твоей тарелке.

– Надеюсь, ты не плюешь мне в еду?

– Я знаю более интересные способы обмена слюнями. – Пенни засмеялась и ее смех успокаивал. Если она меня не боится, то и мне не стоит.

Глава 10

С Пенни я действительно спал лучше. Какие бы кошмары я не прокручивал перед сном в голове, они оставались там наяву. Мне снилось странное время. Я не мог понять прошлое это или будущее. Но я был в особо тяжких. Не было Скотт, но не было и Лисовски.

Я проснулся в странном настроении. Не мог понять хорошее оно или плохое. На часах половина второго. Прочитав сообщение, которое меня разбудило, я к своему ужасу понял – это настроение было хорошим. Меня вызывали на пляж Грин Лейк. Половина Пенни была пустой и прохладной. Неужели я так напился, что не услышал, как она ушла.

В голове роились и врезались друг в друга тысяча мыслей. Я второпях натянул брюки и пошел умыться. Пенни была в ванной. Она тщательно вытирала руки, как это обычно делают хирурги перед операцией.

– Давно встала?

– Нет. Больше не буду пить столько пива на ночь. Ты уходишь?

– Меня вызывают.

– Что-то серьезное? Кто-то разбил будильник?

– В Грин Лейк. – ответил я.

Ее лицо не изменилось. Ни один мускул не дрогнул и не испортил ее сонную ухмылку.

– Позвони, как доедешь.

Я не вызвал такси. Я забыл дома телефон. Мелкий холодный дождь бил по лицу, заливался за воротник и в туфли на босу ногу. Я жил от Грин Лейк в двух милях, и я просто бежал по пустому шоссе. Мои мысли материальны. Я загадал желание, а мясник исполнил его. И в ужасе, смешанном с радостью, какая бывает у детей на рождество, я бежал.

Мой подарок трудно было не заметить. Он за несколько метров обмотан желтой лентой, которую нельзя пересекать. Я махнул патрульным удостоверением, пролез под лентой и скользя по грязи, спустился к месту преступления.

Эксперты еще не вспахали пляж. Они стояли, скромно ожидая команды, зевая, переминаясь с ноги на ногу и постукивая по своим чемоданчикам. Здесь был директор Рейзен. Мой бывший директор. Он и так был человеком хмурым и серьезным, но сейчас все борозды мудрости разгладились на его лице. Оно было вытянуто в тупом, как у барана выражении, в полном непонимании, в полном бессилии.

Следующей я увидел Скотт. Ее крупное мужское лицо было красным от слез.

– Ирвин. – она подошла ко мне с какой-то важной информацией, но в итоге просто повисла, уткнувшись в плечо.

– Тише, Джоанн. – я обнял ее в ответ, пытаясь увеличить расстояние между нами. – Все-все. Расскажи мне, что случилось. Пожалуйста.

– Майкл. – всхлипывала Джоанн.

Когда она так расстроена, то похожа на женщину – подумал я.

– Майкл? – спросил я, а потом все понял. Слезы Джоанн, директора Рейзена приехавшего сюда посреди ночи без лица. Майкл Уилсон. Ее напарник.

– Он убил его. Сьюзен, его жена, позвонила мне и спросила, не на работе ли мы. Я сказала, что нет, Майкл взял выходной. Он позвонил Сью и сказал, что стоит в пробке. А потом перестал отвечать. Он ехал домой….

Я понял, что с Джоанн разговаривать бесполезно и пошел в Рейзену.

– Директор. – коротко кивнул я.

– Здравствуй Ирвин. Агент Скотт просила вызвать тебя. Я послал сообщение. Не мог позвонить. Не мог говорить, когда увидел его. Сью до сих пор не знает. Я не знаю, как сказать ей. Как сказать всем. Что мы даже себя защитить не можем, не то что, наших граждан.

– Вы должны сказать. Ради своей дочери. Ради Майкла.

– Займись этим, агент Маккинли.

– Простите директор, у меня нет полномочий…

– Те, у кого они есть, до сих пор не приехали. Они спят в своих кроватях и не хотят смотреть под дождем на труп своего напарника.

– Никто бы не захотел. Мои соболезнования директор Рейзен.

– Спасибо что приехал, Ирвин.

Рейзен двинулся в глубь деревьев. Он теребил в руках телефон. Ему предстояло сообщить своей дочери о смерти ее мужа. Ужасной смерти.

– Что стоим? – спросил я экспертов. – Работаем ребята, пока дождь не смыл все следы.

Я подошел к телу. Безобидный Уилсон. Бесполезный Уилсон. Он лежал на открытой опушке, свободной от деревьев.

– Эта зона ведь под наблюдением?

– Уже нет. Сейчас все силы пущены на поиски Датсона. А у патрульных хватает проблем.

– Убийца не сбросил его в воду. Не спрятал. Он оставил его на виду.

– Может его спугнули? – послышалось из кустов.

– Нет. Следы четкие. Убийца все делал четко, но без спешки. Он приехал на машине Уилсона. Оставил на шоссе, сюда притащил его на чем-то вроде пленки. Перерезал горло. Вскрыл брюшную полость. Уменьшил нам работу, сукин сын. Оу. – доктор Шейн прищурился. – Содержимое желудка – виски. Тут я вам без анализов могу слово дать. Сами понюхайте! Ух, я бы даже закусил.

Я вежливо отказался.

– Перед смертью Уилсон хорошенько напился. Убийца оглушил его шокером, порезал горло и вскрыл ему брюхо, но ничего не забрал.

– Мясник не взял трофей? – уточнил я.

Доктор Шейн перевернул тело и покачал головой.

– Забрал филейную часть.

Я был рад работать с доктором Шейном. Это был отличный специалист. Из всех его выделяло отсутствие брезгливости и непреодолимое желание работать. Он приезжал по первому зову и никогда не ворчал. Называл вещи своими именами, мог залезть в кишки без перчаток.

– Что еще скажешь, Шейн?

– Остальное в лаборатории. Но срезы сделаны другим ножом. Не тем, что раньше. Это скорее бытовой нож для мяса, который есть в каждом наборе.

– Мясник знал, что Уилсон агент ФБР? Или выбрал как всегда наугад?

– Я конечно поищу записку в кишечнике, но думаю вам виднее.

– Если бы.

– Как по поему Уилсон был не к черту. Он хороший парень. Но сидел бы он в офисе. Не его это работа просто. Я бы тоже не смог кофе, например, варить. Улыбаться людям и писать милости на бумажных стаканчиках. Так что это был случайный выбор. К тому же Уилсон не занимался делом мясника.

– Занимался. Официально.

– Он вроде улетел в самый разгар на моря со своей женой. А делом занималась Джо в одиночку.

– Спасибо Шейн. – я перебил доктора и направился к Джоанн. Если жертва была выбрана не случайно, то она теперь тоже в опасности.

– Где агент Скотт?

– Мы отправили ее домой. Пусть успокоится.

– С ней есть наш агент?

– Нет.

Я узнал адрес Скотт и вызвал машину. Как они могли отпустить ее одну? Ее напарник расчленен неуловимым маньяком, а они отправили ее такси. А в критериях оценки качеств пишут, что мы работаем для людей.

Скотт жила в Вестминстере. На самой его окраине. В маленькой аскетично обставленной квартирке на первом этаже. Когда я вошел, мне показалось, что там никто не живет. Ни одежды на стульях, ни кружек, оставленных на столе.

– Не стоило тащиться такую даль, Ирвин. – Скотт успокоилась. Ее веки все еще были припухшими от слез, но в целом она держалась молодцом. Я даже завидовал ее сдержанности.

– Эти козлы отпустили тебя без охраны.

– В защите нет необходимости. Я могу постоять за себя.

– Думаешь Уилсон не мог? Хоть он избалованный сынок, в академии хорошая подготовка по самообороне. И все же он там. На пляже Грин Лейк. Кто будет вести дело?

– Я. – ответила Джоанн.

– Нет. Ты не можешь.

– Я не пристрастна, Ирвин.

– Дело не в этом. – я обхватил ее ледяные руки. – Вы вели его дело. Возможно, вы вышли на след, и поэтому мясник нанес свой удар. Ты в опасности.

– А кто? После сокращения у нас никого не осталось. Агент Клозман? Который третью неделю в запое. Или жополиз Дафферти, который, только и умеет, что искать у фермеров марганцовку.

– Категоричность моя стихия.

На красном от слез лице Джоанны появилась улыбка.

– Я напишу рапорт. К тебе приставят охрану. А я буду помогать тебе вести дело.

– Спасибо Ирвин. Хочешь посмотреть мою мозаику? Скажешь мне, нашла ли я что-то, за что могли убить Майкла.

Я кивнул, и мы прошли в комнату. Здесь были некие признаки жизни. Не заправленная кровать и куча разноцветных стикеров и фотографий, приклеенных на пол.

– Смотри. – она указала на желтую бумажку в левом углу. – Бенедикт Фрокайтс. Последний… Теперь уже предпоследний убитый. Я начала мозаику с рамки. Это Джулия Понд – ткнула Джоанн пальцем на фото из морга ближе к центру. – Первая по нашим предположениям жертва. Нет никакой связи. Нет никакой временной цепочки. Он может убить двоих за неделю, а может затаится на месяц. Убийства не связаны не с одним природным явлением и астрологическим событием.

– Тем хуже для нас. Нет логики. Нет упорядоченности.

– Он не психопат. Он спокоен. Продуман. Социализирован. Имеет работу и возможно семью.

– Портрет составлял доктор Летсман?

– Я, с его помощью. Он умеет общаться с людьми. Он вызывает доверие. Люди подпускают его к себе, сажают в свои машины. На него никто не думает. Но вот появилась тенденция. Три жертвы, связанные с ФБР. Робертсон, проходивший по твоему делу. Агент Уиллсон. Фрокайтс, коллега мисс Бойл, проходившей опять же по твоему делу.

– Фрокайтс к нам не имеет никакого отношения. Случайность.

– Бенедикт звонил тебе. В ночь своей смерти.

– Это было по личным делам.

– Ты агент. Кто знает. Может Фрокайтс знал его. Вот он и заподозрил, что тот может его сдать.

– Но я в другом отделе. – я умолчал об истинных намерениях Фрокайтса.

– Ты сильно отличаешь окулистов и эндокринологов?

– Я даже не уверен, что знаю кто все эти люди. Врачи?

– Да. Для тебя они все врачи.

– Фрокайтс звонил мне совсем по другому делу. По личному.

– Бойл.

– Не знаю. Мне с ним так и не удалось поговорить.

– Да ладно. – отмахнулась Джоан. – Пол уже всему бюро растрепал о твоем романе с Пенни Бойл.

– Я даже не знаю, что из этого выйдет…

– Бойл – красивая женщина.

– Я знаю. Но не думаю, что мы подходим друг другу.

– Ты ломаешь радио приемники, драматизируешь и бездельничаешь. Она разрушает кухни, любит устраивать вокруг себя много шума и … Ты видел то видео с открытия гастрономического бутика на шестьдесят третьей? Где она дерется с пекарем?

– Пол показывал?

– Не вини Пола. Там на ютубе около десяти тысяч просмотров.

– У тебя фото Бойл в мозаике.

– Она связующее звено. Между тобой, Фрокайтсом и убийцей. Ты рассказывал ей о деле?

– Я не хочу обсуждать с тобой мои отношения с Пенни.

– Мы вроде говорим о деле.

– Тебе нужно отдохнуть. И мне тоже. – я поднялся с пола, задев пару паззлов из мозаики Скотт. – Завтра утром, начнем еще раз. Подумаем, что упустили…

– Ты останешься? – Джоанн посмотрела на меня, и я остался.

Зато у меня было оправдание. В этот раз я ее защищаю. Выйдя утром из машины Скотт, я начал возмущаться, что ей к ней не приставили наших людей. Что она находится в опасности, а это никого не заботит, и я должен бросать свои непосредственные обязанности, что скомпенсировать безразличие нашего бюро к собственным служащим. Так и говорил. Даже уборщице пожаловался.

Утро выдалось рутинным. Пожилая женщина, пыталась самостоятельно отрегулировать приставку для кабельного и после нескольких неудачных попыток рассердилась и запустила ее в своего бездельника сынка.

Тридцатилетняя детина, покрытый толстым слоем жира и в маечке с большеглазыми девочками из аниме обвинял свою мать в тирании.

Женщина пыталась доказать моему напарнику Полу, что этот лентяй сидит за своим компьютером целыми днями, тратит ее пенсию на донат в видеоиграх и категорически отказывался помогать ей с настройкой кабельного. Ей пришлось звонить в техподдержку, где ей сказали много непонятных слов и ее «взял бес».

– Часто ли вы проявляете злость к неодушевленным предметам? – задавал заученные вопросы Пол.

– Да я берегу все! Денег то мало на двоих. По счетам вон сколько уходит. У меня где-то квитанции были! – мисс Реннеркампф принялась рыться в своих многочисленных коробочках.

– Употребляете ли вы алкоголь или наркотики?

Я же беседовал с пострадавшим.

– Сумасшедшая старуха! Запустила мне в голову приставкой! А если бы в висок попала? Вы ее определите куда-нибудь!

– Мы из ФБР, а не из дома престарелых. – ответил я. – У вас часто возникают конфликты с матерью?

– Да она достала! Вечно ей что-то надо! Найди работу! Найди жену!

– Она ваша мать. Она воспитывала вас, кормила, одевала, учила. С возрастом все мы становимся вредными, или странными. Почему вы не работаете, мистер Реннеркампф?

– Впахивать за полторы тысячи баксов в месяц? Даже у черных пособие больше!

– У вас есть образование?

– Я программист.

– Устроившись в хорошую компанию, вы будете получать больше. Даже больше чем я.

– Не надо меня учить! Вы не моя чокнутая мамаша! – Реннеркампф отвернулся от меня к своему монитору.

Я почувствовал себя на месте Лисовски. А Пол, со своими тупыми вопросами и правилами был в этот момент мной. И я вмазал мистеру Реннеркампфу прямо по толстой роже.

Пол немедленно забыл про старушку и схватил меня за подмышки. Я ударил его затылком в нос.

– Ирвин! Успокойся! Что ты творишь? – Пол отпрыгнул в сторону держась за свой несчастный нос, так страдающий в последнее время.

– Я подам на вас в суд!

Пострадавший и Пол вопили в два горла.

– Мисс Реннеркампф. Извините за беспокойство. Вы всего лишь уронили приставку, когда вытирали пыль. Будьте аккуратнее в следующий раз. Всего доброго.