Золотой тупик II – III

– Тройное удовольствие для печени, – передёрнул плечами Эдди, подошёл к Юрию и хлопнул по спине.

– Юрий, у вас вид человека, размышляющего о самоубийстве. Перешли на сигареты? А как же предметы гигиены?

Вздрогнув, Юрий повернулся и кисло улыбнулся.

– Здравствуйте, Эдуард Богданович. Пролетел, еле сбагрил. Продал дешевле, чем покупал. Купите сигареты, для вас по старой дружбе по полташке.

– Почему же мне по полташке? Старая дружба дорожает, как картины гениев? У всех по сорок и даже по тридцать пять кое у кого.

– Да у меня же свежие, только из Москвы, – пыхнули добрым светом жёлтые глаза Юрия.

– Из травы с московских газонов? – хмыкнул Эдди. – Давайте блок.

Юрий быстро глянул деньги на свет, отдал блок и достал из рюкзака новый. Кажется, мысли о самоубийстве стали его покидать, щёки порозовели.

– А вы, Эдуард Богданович, вижу на коне, – с завистью покосился он на новые кроссовки Эдди, переводя взгляд на свои разбитые ботинки:

– Конь брыкается, но шагом идёт помаленьку. А вы, по всему, не оставили свои планы о первоначальном капитале?

– Цены галопируют, у пролетариата иссякают деньги, доллар растёт, берут самое необходимое. Рынок быстро наполняется товарами, а купить много ходового товара я не в состоянии.

– Инфляция – мать финансовых пройдох. Вы другого ожидали, при ваших младенческих финансовых возможностях? Что только у вас будет уникальный товар, вроде прокладок и его будут рвать из ваших рук? Вы простой, как некрашеный забор. Слышали, новогоднее поздравление юмориста Задорнова? Простой юморист глядел в корень, сказав: «Пролетарии всех стран, извините». Пришло время рискованных людей, нужно рисковать и анализировать потребность покупателей.

– С каких рисковать? – скривился Юрий и скорбно поджал губы. – Проанализируешь тут с моими деньгами. Разрываюсь между учёбой и толкучкой, и доучиться нужно, и кушать хочется. Что ещё делать?

–Этим вопросом вечно задаются лучшие умы. Образование, герр Юрген, не всегда делает человека образованным и богатым. Гляньте на этот торговый табор. Сплошные двоечники, троечники с калькулятором, мечтают приподняться, далось им чёртово образование. Ну, закончите вы институт, я уже ясно вижу вас преподом иностранного языка со ставкой 18 часов в неделю. Через год женитесь на миленькой учительнице начальных классов, позже она заочно окончит пединститут. По вечерам будет вязать вам тёплые носки из старых распущенных свитеров, а по утрам варить овсянку на воде. Каждое утро, взявшись за руки, станете вы ходить в родную школу. Утро будет встречать вас свежим ветерком и щебетом птиц, а в школе замечательные дети-вундеркинды – будущее России. Через пару лет общения с этими маленькими мерзавцами у вас появится стойкое желание задушить самого одарённого из них на пакости, а стоны супруги по поводу отсутствия денег сделают вас угрюмым мизантропом. И вы, возможно-таки, придушите какого-нибудь сопливого говнюка или супругу. У меня есть знакомый, голова головастая, – два Ньютона в одном флаконе. Колю с детства прозвали конструктором из-за того, что он всегда что-нибудь мастерил. Он мечтал стать образованным человеком, предполагая, что станет финансово независимым. Во время образовательного процесса Коля нажил язву желудка, потерял зубы, грызя гранит науки, посадил зрение, стоически закончил аспирантуру, но титанические усилия на пути к лучшей жизни, не принесли ему пресловутой финансовой независимости. С голоду он не умирал, но жить приходилось на зарплату и редкие премии. Семья образованного человека распалась, жена ушла к необразованному продавцу пива, а в конце перестройки в институте стали платить зарплаты через раз, после совсем перестали. И тогда он засунул в чемодан все свои дипломы, вспомнил, что у него золотые руки и пошёл работать наладчиком станков в успешный кооператив, которым владеют бывшие двоечники, не закончившие среднюю школу. Они в нём души не чают, станки при нём работали как часы, платят ему так, как ему никогда не платили. Живёт сейчас, как белый человек, ни в чём себе не отказывает, что называется вовремя перестроился.

– Я в наладчики пошёл бы, пусть меня научат? Я в жизни гвоздя не забил, – обижено сказал Юрий, – у меня семья интеллигентная, все с высшим образованием и бабушка с дедушкой. Кровь из носа нужно институт закончить, не подвести семью. Не хочу с них тянуть, вот и стою на рынке, кручусь. Да и не с чего тянуть: отец с матерью простые преподаватели.

– М-да… высшее образование, – Эдди стало жалко Юрия. – Ладно, ладно, не обижайтесь, но всё же образование образованием, а жизнь жизнью. Будем считать, что конструктору и троечникам владельцам кооператива просто повезло. Нет, конечно, есть справедливость в том, что дворник получает меньше, чем дирижёр, хотя тот и другой машут палками. Но в СССР наплодили столько дирижёров, что в новых рыночных условиях многим придётся пойти в дворники, а ежели шустрый дворник проявит смекалку, перестоится, то вполне сможет стать директором театра или партию организует, с предвыборным лозунгом: «Выметем коррупционеров поганою метлой», депутатом даже. Недавно читал в газете: «Требуется уборщица со знанием иностранных языков». Это подтверждает моё заключение об образовании в наше время – оно также подвержено инфляции. Между прочим, образованнейший гений с мировым именем Пётр Ильич Чайковский безбедно жил в своей усадьбе в провинциальном Клину на три тысячи рублей годового дохода. С таким доходом в наше время при нынешней инфляции ему пришлось бы подумать о работе дворником. И я удивляюсь вашей стойкости, Юрген. Вам ведь даже умирать не потребуется, чтобы переселиться, м-мм, в мир лучший, я уже вам говорил об этом. Молодой, фамилия подходящая, язык знаете, что вас здесь держит? Страшно, что вас будут окружать немцы, или вы патриот страны?

– Я бы уехал, да папа с мамой патриоты, – хмыкнул Юрий, – они против.

– Так вы же уже не маленький немец!

– Они коммунисты, а папа был секретарём парткома в институте, они боятся.

– Стены нет, Германия объединилась. Рот Фронт? Коммунистический интернационал? Ау, где они? Чего ж боятся? Того, что вокруг будут сплошные немцы? Парадокс – немецкий коммунист России, боится немцев! Может он хочет здесь добиться, чтобы ему вернули корову репрессированного деда?

И тут Эдди вспомнил, что недавно Марина жаловалась Виктору, что нужен второй продавец в их магазине, ей тяжело работать одной. Юрию хотелось помочь.

– Мне тут мысль пришла. В самом деле, не заняться ли и мне бизнесом? Юра, не хотите найти постоянную работу?

– За копейки, да с дуриловкой хозяина? Да и учёба…

– Хозяином буду я. Организуем график. Будете учиться и работать, а в свободное время приторговывать свободным предпринимателем. Если у меня всё получится, буду вас ещё и товаром снабжать для приработка.

Юрий вытаращил глаза. Жёлтый свет пыхнул зеленоватым нездоровым недоверием.

– Надо подумать.

– Подумайте, но недолго. У вас каникулы летние на носу проведёте их в спокойной атмосфере и деньги будут. И, кстати, что здесь на рынке катит, не ширпотребное, а редкое и эксклюзивное, вы же изучаете спрос, наверное.

– Полароиды в лёт убегают, игровые приставки, тетрисы, видаки, телевизоры, факсы, компьютеры, принтеры, двухкассетники, телефоны беспроводные, часы электронные, техника, словом. Но дело капризное, продавцам приходится конспирироваться. Без товара стоят, менты грабят таких, вычисляют.

– Долго не думайте, вы же говорили, что верите мне. Да, у входа в рынок магазин «Марина», отдайте хозяйке мой кейс, он может мне понадобиться, познакомитесь с хозяйкой, – пожал холодную лягушачью руку Юрия Эдди, – я вас найду, когда определюсь.

В голове у него сложился окончательный план. А вечером дальнейшие планы оформились. Он рассказал Виктору, что принял предложение музыканта из «Горницы» и поведал ему о своём плане дальнейшего житья.

– Если коротко, вопрос, что делать, назревал давно и ты меня уговорил, я остаюсь, – закончил он.

– Марина, – закричал Виктор, – Эдос остаётся! Неси коньяк.

Эдди рассмеялся.

– План такой. Дышать складской пылью я отказываюсь, это вредно и пошло. Стать звездой эстрады поздно и затратно, а вот местечковой кабацкой звездой я согласился поработать. Руководитель оркестра «Горницы» горячо меня просил поработать с ними. Это знакомая мне работа, да и деньги там я заметил хорошие, хотя контингент трудный. Это, может быть мелковато и утомительно, но на безрыбье и рак рыба. Но ты же мне говорил о своих планах создания совместного предприятия…

– Напомни.

– Ты говорил о фирме ЭВМ.

– Говорил.

– Это мне нравится. Аббревиатура кроме душевности и дружеских отношениях ненавязчиво намекает на профиль хорошего нового для страны бизнеса. Что, если именно этим займёмся?

– Но проблемо, как говорят испанцы, Эдос! – потёр руки Виктор, – организуем. Чем будем торговать?

– У вас отличный торговый зал, но это пошло торговать местным бельём и одноразовой трикотажной левятиной твоего босса, станичный товар малообеспеченного населения. Нет, я понимаю, что ты с ним завязан и ничего не платишь за товар и доставку, просто реализуешь его и имеешь процент. Но пройдись по рынку, люди уже давно в очереди стоят за фирмо́й, которую инициативные граждане уже учатся доставать и продавать. Давай расширим ассортимент товара. У меня есть кое-какой первоначальный капитал, есть идея – народу нужны электронные игрушки, развлечения, радость обладания ими. Изя уже вписался в это дело, доволен, он мне дал адресок в Москве. Как ты на это смотришь?

– Эдик, какие вопросы? Я – за. А что за товар?

– Ну, для начала, полароиды, картриджи к ним, игровые приставки, радиотелефоны, принтеры, тетрисы, факсы, мелочёвка всякая говорящая. Хорошо идут компьютеры, дорогая штуковина, но за ними будущее, нужно подумать, моих финансов может не хватить.

– Иду в долю, компьютеры – это круто.

– Только, чтобы я обладал свободой передвижения, Витёк.

– И это идёт, Эд, – обнял Виктор друга.

– Эдик, все просят фейерверки, – вставила Марина.

– Фейерверки летом? Салюты в честь развала СССР? – удивился Эдди.

– Да здесь без это не обходятся ни свадьбы, ни дни рождения, да и просто так бабахают для веселья, – сказала Марина.

– Достанем, но это ещё не всё, – замялся Эдди, – загостился я, не хочу вас стеснять…

Виктор ничего не успел сказать, Марина схватила Эдди за плечи, затрясла:

– Эдик, Эдик, какие стеснения! Ну, ты, Эдька, вообще, как ты можешь такое думать?

– Разве я могу забыть, как меня принимают в вашем доме? Это же святое! – с повлажневшими глазами улыбнулся Эдди. – Родные мои, я это всё ценю, но я ведь половозрелый мужчина, а тебе, Мариша и вашему наследнику скоро нужен будет покой…

– Заметил, глазастый! – рассмеялась Марина и погладила наметившийся живот, – оставайся, Эд. Нашему мальчику нужно, чтобы он рос в кампании настоящих мужчин…

– Он меня будет видеть часто, но какая проблема снять квартиру?

– Не нужно снимать, – сказал Виктор, – у меня есть небольшой домик в черте города. Была развалюха я привёл его в порядок когда на ноги встал, будешь крёстному клубнику выращивать

– Какой всё же я везучий, за один день всё у меня устроилось!

– А чтобы ноги не протирал, – сказал Виктор, – во дворе стоит без дела «шестёра», отлично ходит, выпишу тебе доверенность.

– Всемогущие друзья, я нахал, у меня ещё одна просьба. Мариша жаловалась, что ей нужен помощник. У меня есть деловой студент на примете, хочется ему помочь. Толковый, крутиться на рынке, чтобы выжить.

– Витя, давай возьмём, мне веселей и легче будет, – умоляюще сложила руки на груди Марина.

Виктор почесал затылок.

– Будет воровать, побрею налысо.

Эдди решил на неделе отправиться в Москву за товаром.

Глава III. Зелёный горошек, или Почём пуд лиха?

Три недели назад Андрей Серёгин вернулся из долгих гастролей, получил хорошие деньги и запил. «Боеприпасами» он запасся фундаментально: два ящика водки, десять блоков сигарет и изрядное количество томатного сока в трёхлитровых банках. Андрей отключил телефон, звонок, и заперся. На исходе третьей недели, когда «боеприпасы» почти были израсходованы, он стал слышать нежные голоса. Они ему сообщали, что он призван покинуть землю и за ним вот-вот явятся посланники другой галактики. Голоса шли из-за окна. Он вышел на балкон и поднял глаза к небу. Там на облаке стоял Бог в белом одеянии с саксофоном в руках. Он играл «Take five», три ангела в белых смокингах аккомпанировали ему.

У Андрея был абсолютный слух, но при всём уважении к Всевышнему, он незлобиво отметил: «Фальшивит, отче». Закончив играть, голосом диктора Кириллова Бог произнёс: «Возлюби ближнего своего, как самого себя, сын мой возлюбленный». Андрею страстно захотелось поскорее возлюбить ближнего своего.

Под балконом слышались громкие голоса: дворник Никитич ругался со скаредным управдомом, второй месяц задерживающим зарплату. Управдом Сергею не понравился, а дворник показался ему именно тем человеком, которого он обязан возлюбить. Со слезами восторга на глазах он швырнул с балкона комок денег дворнику со словами: «Возьми, брат мой, употреби на благое дело и сбегай для нас за боеприпасами».

Короткая схватка Никитича с жирным управдомом, который попытался подобрать пару купюр, закончилась сокрушительной победой дворника вооружённого метлой. Никитич не зажилил все деньги, сбегал в виноводочный магазин и принёс Андрею «боезапас», Андрей открыл дверь посланнику небес, крепко выпил с ним, перекрестил и трижды расцеловал при прощании.

Эдди собирался остановиться у Андрея, созванивался с ним (это было до его запоя), и тот гостеприимно его приглашал. Битый час, психуя, он стоял сейчас у двери его квартиры и стучал кулаком в дверь. Андрей подходил к двери и голосом робота спрашивал: «Пароль?». – «Андрюха, чёрт бы тебя побрал, ты что меня не узнаёшь?» – не было правильным ответом на пароль. Следовало опять: «Пароль?», и ни один ответ Эдди не удовлетворил Андрея.

Эта игра в «Ну-ка, отгадай!» длилась долго. Не помогали не идиоматические выражения из лексикона музыкантов, не приземлённые выражения-онёры из разговорника грузчиков. И неожиданно Эдди осенило! На очередное: «Пароль» он пропел фразу классической джазовой темы «Take a train A», любимой темы Андрея. После паузы равной двум тактам темы, послышался звук проворачиваемого в замке ключа и Андрей укоризненно сказал:

–Эдди, ты на четверть тона ниже спел от родной тональности, стыдно.

Помывшись, Эдди попросил Андрея подключить телефон. Телефон молчал, в начале первого часа пополудни ему ответили, но это был не Илья. На его пожелание услышать Илью, человек из института расхохотался. Хохотал долго, а после сказал:

– Сизифов труд. Даже ветер в поле легче поймать. Наш Джо неуловимый свободный художник, сейчас он скорей всего на пленэ́ре. Его быстро мелькающую тень в наших научных пенатах можно увидеть изредка только после обеда.

Эдди узнал у весельчака адрес, взял у Андрея дубликат ключей и отправился в институт. Там Илья ещё не появлялся, а вахтёр на его расспросы о нём, ухмыльнувшись, отвечал, что не каждому дано хотя бы раз в три дня лицезреть неуловимого методиста производственной гимнастики Илью Борисовича.

Пришлось торчать на улице со слабеющей надеждой на встречу. Эдди встал в дозор у телефонной будки напротив парадного входа храма науки. Заморосил дождь, он прятался в телефонной будке, из которой его периодически выгоняли. Илья не появился не через час, не через два. Глянув на часы, Эдди дал себе ещё десять минут на ожидание. Приближающийся вечер в обществе Андрея обещал лекцию о деградации современной музыки, творчестве старых мастеров джаза и водку под томатный сок. В очередной раз послав громы и молнии на голову неуловимого земляка, он решительно поднял воротник куртки, и обходя лужи, прошёл на автобусную остановку. Когда двери автобуса за ним захлопнулась, он увидел у парадной лестницы института паркующийся Форд времён Великой Депрессии и выкатывающуюся из него круглую тушку Ильи. Расталкивая пассажиров, Эдди протиснулся к кабине водителя и закричал голосом трагика:

– Случилось страшное! Товарищ, я забыл выключить реактор! Сто рентген в час. Остановите! Здесь и ваша вина будет в гибели двух тысяч сотрудников!

Глухой ропот пассажиров всколыхнул воздух:

– Из-за таких растяп и случаются трагедии и аварии – живём рядом и не знаем, что в этих институтах лоботрясы делают –этот хоть вспомнил, другой бы не подумал о людях – беги, дурень – водитель, – немедленно остановите!

Водитель остановил автобус, зло бросив:

– Меньше пить нужно, доцент.

– Спасибо, товарищи, вы настоящие советские люди, – просиял Эдди, прикладывая руки к сердцу.

Никогда ещё он не бегал с такой скоростью! Он летел по лужам, прохожие шарахались от него. Ни Бэн Джонсон, ни могучий Карл Льюис не смогли бы сейчас его обогнать. Илья Борисович уже был на предпоследней ступеньке парадной лестницы, ещё мгновенье и он бы исчез за дубовыми дверями с гербом СССР.

Могучее и страстное:

– Ильюха! – сотрясло влажный воздух, согнав с проводов воробьёв. Такой крик издают разгорячённые охотники, когда внезапно в пылу погони осознают, что жертва от них уходит. Илья вздрогнул, остановился, и тут же оказался в крепких объятьях Эдди. Излучая братскую радость, он зло тискал его, не забывая поддавать кулаком в бок икающему после каждого удара Илье, приговаривая при этом:

– Где ж ты бродишь, Иерусалимский козак, свинтус ты зажравшийся, держимордище окаянный, ты не зелёный мир, а вздувшаяся банка просроченного горошка.

Ошалевший от наскока Илья взвизгивал, как от щекотки и, наконец, взмолился:

– Да больно же! Отпусти, Эд. Перестань.

Эдди отпустил. С нежностью поглаживая Илью по начинающим редеть библейским кудрям, он больно ударил его кулаком в плечо.

–Ильюха, брат, наконец-то мы вместе! Ты я вижу не рад мне? Как же так, земляк? Это свинство!

Илья скривился от боли, потирая плечо, уныло пробормотал:

–Зайдём в институт. Мне нужно кое-какие дела утрясти, там и поговорим в моём кабинете.

Они прошли через проходную. Вахтёр от удивления раскрыл рот, прокричав вдогонку:

– Илья Борисович, солнце советской физкультуры! Зайдите к Ивану Денисовичу он второй день вас ищет.

– Да, да. Я как раз к нему иду, – бросил Илья и потянул Эдди за руку. Они быстро шли по коридору, но неожиданно Илья остановился и схватился за живот со страдальческим лицом.

–Эд, Эд, извини, живот прихватило. Подожди меня здесь. Я быстро, туалет за углом.

Внутренне напрягшись, Эдди кивнул головой. Илья быстро прокатился до конца коридора и завернул в проход. Минут десять Эдди рассматривал графики и диаграммы на стенах. Нехорошее предчувствие охватывало его. Он остановил проходившего мимо очкарика в белом халате.

– Скажи, учёный друг, в вашем туалете нет ли случайно черного хода?

–А что стряслось? Туалета на этом этаже нет вообще, они у нас на первом и третьем этажах.

Эдди помрачнел.

–Да вот друга юности Илью Борисовича потерял.

Поморгав глазами, очкарик расхохотался, протёр очки полой халата.

–Ещё один присяжный заседатель на будущем суде над летучим засранцем. То, что он засранец знают только избранные, а то, что летучий – давно известно всему институту. Не ждите, не ищите, уже не найдёте.

Заговорщицки подмигнув, парень наклонился к его уху.

– Вы ему, как, баксами платите?

– Кто это мы? —удивился Эдди.

– Стукачам известно кто платит. Аббревиатуру учреждения называть не стану.

– Ах, вот так даже! Суд говорите? —зло ухмыльнулся Эдди, – на суде я буду безжалостным прокурором.

– Высшая мера наказания. Десять суток в запертом туалете без еды и ежедневные клизмы, – весело брякнул очкарик, и посмеиваясь, убежал.

Постояв минуту в раздумье, Эдди зло проговорил:

– Ждать суда я не буду, свершу суд правый и скорый.

Ему повезло. В кабинете «Отдела кадров» сидела ни бабуля предпенсионного возраста и не бывший военный, а прелестная молодая блондинка. Шоколадка – обаятельная улыбка – комплимент – остроумный анекдот – письмо блудному сыну Илье, забывшему о её существовании от престарелой матери – адрес.

Илья Борисович работал в институте в должности методиста производственной гимнастики. В его обязанности входило в полдень ставить на проигрыватель пластинку с записью определённого комплекса упражнений и включить усиление, после чего во всех лабораториях и помещениях института из репродукторов под музыку должно было послышаться бодрое: «Добрый день, товарищи! Начинаем производственную гимнастику…»

Уже много лет Илья Борисович в свою коморку не заходил, но пластинка в полдень магически включалась сама. Сотрудники же в полдень предпочитали съесть бутерброд, согреть кофе на спиртовке, перекурить, а некоторые и спиртику хлебнуть для тонуса или довязать шапочку дочери. Иглу на пластинку опускал какой-нибудь молодой лаборант за небольшое вознаграждение от Ильи Борисовича, обычно блок болгарских сигарет или бутылку портвейна «777» раз в месяц.

Любые внутриинститутские потрясения, сокращения штатов, смена начальства, собрания, обходили Илью Борисовича стороной – он держался на плаву. Его ценили по простой и банальной причине: мог многое достать по части дефицита. Стройматериалы, мебель, аппаратура, шмотки, запчасти для автомобиля, его ремонт и другие нужные вещи доставались быстро с терпимой переплатой.

За де́нь, стремительно катящегося по коридорам методиста, могли видеть десятки людей. Он как биллиардный шар вкатывался в какой-нибудь кабинет и испарялся. По странному совпадению его фамилия, переводящаяся, как «зелёный мир», прямо говорила и о его страстном хобби: Илья трепетно любил «зелёные», не равнодушен был и к золоту. Из-за этого хобби в молодости ему пришлось хлебнуть тюремной баланды.

Неплохой кларнетист с консерваторским образованием работал в известных бакинских коллективах, выезжал с оркестрами на гастроли по Союзу. В гастролях скупал золото, о его хобби многие знали, но до времени проносило. Предприимчивым человеком был Илья Гринпис: торговал джинсами, грампластинками, галстуками, забугорными красочными пластиковыми пакетами, зажигалками, дисками, авторучками, сигаретами, импортными, разумеется. Кроме всего, делал за деньги нелегальные магнитофонные записи западных групп и давал деньги в рост.

Был он невероятно скуп и для всех, кто его знал, стало неожиданностью женитьба начинающего Гарпагона на красавице и певице Нелличке Арутюновой. Вокруг неё всегда крутились мужчины, которые могли сделать её жизнь счастливой в финансовом смысле, но она остановила выбор на Илье. Странные создания эти женщины!

Брак быстро распался. Нелли рассказывала знакомым, что муж морил её голодом, внезапные непредвиденные расходы по хозяйству выводили его из равновесия, он топал ногами, кричал, а расстроившись, надолго занимал туалет.

Илья копил. Целеустремлённо, не ставя перед собой конечной цели. У него была плохая память и поэтому все свои гешефты он записывал. Записная книжка его и погубила несмотря на то, что записи, как ему казалось, были им закодированы весьма изобретательным способом. Например, грампластинки у него значились, как сковороды. Две сковороды – 2 отс. означало покупку двух дисков по сто рублей (отс. – наоборот – сто) рублей. Телефоны он также записывал наоборот, номиналы денег в зависимости от суммы продаж или покупок занижал или на десять или пятьдесят-шестьдесят процентов, валюту называл салатом, тархуном и кинзой.

Взяли Илью когда он этого совсем не ожидал. Кто же этого ожидает? Он шёл к знакомому зубному врачу с царскими червонцами в кармане. Стоматолог обещал расплатиться валютой, Илья клюнул. Врач этот был на крючке и с удовольствием звякнул куда следует. Из плавно подъехавшей черной «Волги» выскочили дюжие молодцы, надели Илье наручники, затолкали в машину и увезли в родное ведомство.

Сыщики покатывались со смеху, расшифровывая коды Ильи, но над одной записью им пришлось биться всем отделом. Хитрая запись: «Ход конём – 2 руб. 90 коп. + червонец» не поддавалась дешифровке. Из профессиональной гордости следаки не спрашивали разгадки шахматного языка у Ильи, а несколько офицеров даже поспорили между собой на разгадку ребуса на пятьдесят рублей. Каждый записал свой вариант разгадки загадочной фразы и, наконец, спросили у подследственного. Ответ убил их наповал. Илья уныло сообщил, что «ход конём» – это траты на визит к шлюхе. Рубль 17 копеек ушло на портвейн, рупь и 73 копейки на шоколадный тортик и развесные конфеты, плюс червонец – оплата услуг дамы. Срок он получил с конфискацией. Забрали пластинки, импортный магнитофон и проигрыватель, ящик Мальборо, упаковку джинсов, немного золота и валюты.

Пока он отбывал срок в зоне на безводном Мангышлаке, где когда-то томился Тарас Шевченко, закопанные на даче бабушки Сары его основные сбережения зелёными ждали возвращения хозяина. Освободившись, он для вида поработал расклейщиком реклам и художником кинотеатра и по-тихому перебрался в предперестроечную Москву. Фиктивно женился на москвичке пенсионерке. Записной книжкой больше не пользовался: в зоне, где за «базар» отвечать нужно, он развил свою память, а любовь к самой надёжной валюте у него не остыла.