6748

–Ой!

–Не бойся, дщерь моя, пока они обходят остров, я переговорю с тобой, отпущу все стой грехи и подниму бокал во здравие твоих детей, ведь они есть у тебя, надеюсь!

И указав капитану, где ему надлежит ожидать свою благочестивую пассажирку, отец Бартоломео властным движением руки отправил свою маленькую флотилию восвояси.

На берегу прихожане, бережно предавая Элю, друг другу перенесли её на берег и поставили в удалении от волн. Она стояла в недоумении и не могла поверить, в то, что сошла на берег, не замочив ног. В отличие от неё, благочестивый прелат, пыхтя и сопя, боролся с волнами, замочив себя по грудь. Наконец он вышел на берег и словно Моисей, воздев руки к небу, совершил последнее на сегодня благословение моря.

– Всё, хватит служб на сегодня, пойдем, посмотрим на плоды твоей щедрости. Они тут недалеко. Вот тебе лошадка, а вот осел для меня,– сказал отче, подводя Элю к маленькому, но крепкому пони. Через мгновения они дружно трусили вверх по дороге ведущей в глубь острова, а лодочники, молча шли рядом, изредка вздымая руки в знак восхищения. Вскоре, буквально за первым поворотом Эля увидела крытый шатром баптистерий, дольно милый, а чуть поодаль статую святого, сделанную из белого песчаника. Эля осмотрелась, белого камня она нигде не увидела, ни на склонах гор, ни в расселинах, ни на Берегу моря.

–С Англии везли, из Дувра, – не дожидаясь вопроса, откуда тут белый камень сказал святой отец.

– Вот еще саженей пятнадцать и, вот она,– моя церковь с подворьем. Входи. Дверь не закрывай. Присаживайся вот на эту скамью, – утомлённым голосом сказал ей падре. Эля подчинилась, Он сел следом, и тут же добрый прихожанин подал запыхавшейся и еще взволнованной Элеоноре бокал с каким-то питьем, а святому Отцу целый кувшин.

– Прими дары земли этой. Сказал ей отче и принялся пить жадно и со вкусом.

Эля пригубила питье, оно оказалось сладким, немного вязким, и слабо пощипывало нёбо.

–Это местный эль, совсем недурный, ну ты сама поймешь, когда распробуешь. А пока пробуешь, расскажи, что и как с тобой случилось!

Эля начала, рассказ с момента их отъезда из Компьени, твердым голосом, но когда она подошла к расставанию с детьми в Кагоре, слезки стали капать из её глаз на кожаную куртку. Рассказать о плавании по бурному морю, она не успела, так как отче неожиданно вскричал,

–Да ты как святая! Смотрите Люди на подвижницу, что служит богу своей жизнью, детей оставила не убоявшись, что бы долг свой выполнить перед мужем!

Эля подняла глаза, пустая церковь и паперть, где никого не было в самом начале её рассказа, оказались заполненными людьми. Было видно, что многие пришли в церковь, бросив свои занятия, как-то: пастух пасти овец и овцы частично пришли с ним, хозяйки готовить обед и в руках у многих были окровавленные ножи. Кожевенник пришел с вонючим, до конца не обработанным куском кожи и поэтому стоял у самих ворот. Сам отче, сказав фразу на едином дыханье, не находя больше слов, глядя в небо молился, осеняя крестом как Элю, так и паству вкупе со стадом овец. Вскоре все присутствующие усиленно крестясь, чуть шевеля губами, повторяли за святым отцом слова молитвы за подвижницу Элеонору. Даже овцы не блеяли. Наконец отче произнёс – Аминь,– все перекрестились и расселись, кто, где в ожидании дальнейшего рассказа. Но Эля смогла только два раза шмыгнуть носом и опять залиться слезами. Отче встал, подошел к ней и, обняв её, стал гладить по голове, приговаривая.

–Не плачь дитя, бог своих видит и не оставит тебя.

Вскоре Эля упокоившись, вытерла глаза ладошкой как делала в детстве и позволила сделать себе еще один глоток из своего бокала. Увидя, что её стало легче, благородный отче сказал,

– Теперь ты спрашивай?

Эля, чуть кашлянув, спросила,– Ваше высокопреосвященство, когда вы стали кардиналом?

–Да никогда, не стал и не буду. Монахом быть лучше. Что монаху надо? Ослика да суму. А кардиналу? Кардиналу надо и в Рим, и в епископию, и людей судить, и в конклаве сидеть, и мессы служить. Нет, монахом лучше. Утром помолился, сел на ослика и поехал, как Христос слово истины нести, грехи отпускать и не судить строго. «Ибо кто не судит, тот не судим, будет!!135

–Так шапка красная откуда???

–Так всё оттуда же из Компьени. Когда легат, на следующий день после вашего отъезда, до конца осознал, что значат для церкви, подписанные тобой бумаги. Он, после вечери, выпил вина на два бокала больше и, увидя меня идущего под дождём без головного убора, отправил меня в ризницу городского собора, чтобы я подыскал там себе головной убор. Ну, я и нашел вот эту шапку. А чтобы не ввергать его в греховное сожаление от содеянного им доброго дела, а именно, – обеспечения бедного монаха головным убором, я и ушел сразу же. Странное дело, даже погони не было. Значит, правильно я сделал. Так ведь, дочь моя!?

Эля, улыбнувшись, кивнула. Ей было покойно рядом с этим буйным монахом и честными поселянами, правда, сильно походившими на разбойников. Но тень, отбрасываемая крестом баптистерия, неумолимо указывала на окончание свидания. Все поняли, что пора прощаться.

Отче молча перекрестил её и, взяв за руку, вывел за ворота церкви. Она хотела сесть на пони, но островитяне молча подхватили её на руки и понесли на руках до самой голете. Было что-то необъяснимо трогательное в этом. Стоя на голете Эля долго махала рукой джерсийцам стоящим по грудь в морской воде.

–Ну, на сей раз, Бог миловал,– сказал капитан, вернув этими словами Элю к жизни.

– Почему? – спросила Эля. Ей непонятно было, почему «Бог помиловал на этот раз» её и всю команду голете от этих милых островитян, которые так искренне сочувствовали её горю?

Капитан, как будто только этого и ждал, и увидя долгожданное любопытство во взгляде названного брата заговорил,

–Брат наш, да будет тебе известно, мы вышли в море раньше римлян и гораздо раньше, чем фризы и англичане, да и французы. Не в обиду тебе будет это сказано. Мы баски, и никто иной, везли святого Якова на проповедь святого слова. И мы, баски его нашли после…..

Тут капитан истово перекрестился и три раза помянул деву Марию. К чему, правда, он это сделал не совсем ясно.

Он продолжил,– Мы – баски, выйдя в море, искали врата райские, и не было у нас никогда мыслей о наживе в море. А другие, именно подлые береговые крысы – фризы вышли в море, чтобы грабить. И первыми кого они грабили, стали мы. Ибо, мы – баски вооруженные лишь словом и смиреньем господним, мы, становились легкой добычей нехристей, не знавших, что творящих. Вскоре, мы нигде не могли пристать к берегу без боязни быть убитыми. Но припасы пополнять надо было, ведь воды в море нет. Вот тогда, мы решили сделать, на островах вне досягаемости от лодочных стай фризов склады, где каждый мог найти и лес, и верёвку для ремонта. А что бы на голете знали куда идти, на островах жили семьи, в чью обязанность входило по ночам разводить костры и помогать всем несчастным, кому не повезло в море. Так было долго, все были счастливы, мы везли в Рим олово из Британии, дерево из Ливана мёд из Египта. Золото из Африки. Но лет через двести или триста, на этих островах стали пропадать семьи, костры не разводились, корабли гибли. Сначала мы думали, что это дело нечисти, и стали освящать суда и строить церкви на островах. Но напрасно. Всё продолжалось. Наконец, вот тут на Джерси, мы – баски, построили первую церковь, обнесённую стеной, выстой в полторы сажени. И на следующий год отец Клавдий арианин из вестготов поведал нам, что зимой пришли фризы на лодках, не убоявшись ни шторма, ни туманов, ни скал. Они побыли на острове три дня и так же неожиданно исчезли. Церковь разграбить они не смогли, так как не было у них лестниц. После, мы везде стали ставить церкви, окружённые стенами, и жизнь наладилась. Но вскоре фризы стали приставать к берегу и оставаться там жить, предварительно убив наших друзей. Вот и этот их святой, он ведь из фризской земли. Значит, приплыл он сюда, когда все были уже убиты или сам всех убил, и стал жить в чужой церкви, Потом, весной пришли баски и увидя разгром, и опустошение, отрубили ему голову. Но на зиму баски не остались. А фризы вернулись и объявили его святым. И с тех пор они грабили каждое судно, приговаривая, что нужны деньги для строительства церквей и маяков для всех страждущих в бурном море оказавшихся. Вскоре, однако, они перегнули палку так, что: и арабы, и баски, и англы, и саксы, словом все народы моря,– все выгнали их со своих побережий, и только тогда они разрешили, в год шести кораблям входить в их порты. Остальные корабли должны платить десятину от стоимости товара серебряной монетой, взамен фризы – джерсийцы снабжали их бараниной и элем. Да, и баранина, и эль хорошие.

Отметил капитан, с видимым удовольствием заканчивая излагать свой взгляд на историю появления святого Хельера на острове, а фризских купцов – конкурентов басков, возле побережий Англии и Франции.

Эля с интересом выслушала рассказ капитана, и не стала с ним спорить. Затем, удостоверившись, что баранины и эля хватит на несколько дней для всей команды, она, после вечерней молитвы, ушла к себе, предварительно, до молитвы, повелев отнести к себе в каюту новый бочонок с напитком. Бочонка ей хватило на три дня и три ночи. Погода установилась на редкость удачная: ветер дул туда куда надо, облака не закрывали ночное небо и были видны все звезды, а по утрам и вечерам не было туманов.

–Наверное, святой Барт из Джерси выпросил у Бога хорошей погоды для меня грешницы, – повторяла Эля, беседуя с бочонком эля в своей каюте. Её все дни никто не беспокоил, команда полагала, что ей лучше побыть одной, после того как она одна бесстрашно побывала, почитай, в пасти самого дьявола, согласившись ступить ногой на остров населенный бандитами, чем и спасла всю команду.

Последнее происшествие случилось тогда, когда их голете проходила канал, отделявший Британию от Бретани. Случилось это ночью, такой ясной, что на голете никто не зажег ни одного огонька, так все было светло. Луна светила так ярко, что были видны белые дуврские скалы. Поражённая красотой лунного света, Эля в ту ночь, не закрыла дверь в свою каюту, а оставила её открытой, что бы любоваться лунным морем. В одно долгожданное мгновение, когда луна должна была предстать во всей своей величавой красе, то есть полностью стать видной для Эли, голете вдруг резко накренилась и изменила свой курс. Луна, к досаде Элеоноры, оказалась не прямо над её дверью, а, легко скользнув, стала удаляться по правому борту. От досады Эля вскочила и пошла на мостик, где как ей показалось, уснул капитан, потому, что кроме как сном старшего названного брата, нельзя было объяснить рысканье и резкую смену курса голете. Но капитан оказался на своём месте, более того он являл собой образец стража стерегущего покой и сон своих товарищей. Подойдя Эля, осмелилась спросить,

– Что это было!?

– Это есть. И никуда не ушло. Вот смотри, – ответил капитан и показал в сторону левого борта. Там в серебряном свете лунного диска, под парусами, беззвучно шли несколько нефов.

–Если луна не закроется облаком, то нам придётся вскоре предстать пред господом без покаяния.

–Так кто же это?

– Это Лев моря непобедимый Майкл владелец замка Кенилворт, что в Уорикшире, – ответил, крестясь, что бы отвести беду бесстрашный капитан.

– Не бойся, если это Майкл Кенилвортский, я найду, что ему сказать, верни лучше голете на прежний курс, так чтобы видна была луна,– ответила Эля. Она не успела спуститься к себе как голете уже шла прежним курсом, и луна приветливо светила ей. Ближе к утру, когда солнце еще не показалось над морем, а луна уже ушла Эля была разбужена громким криком, требующим остановки. Выйдя на свет божий, она увидела в нескольких саженях по левому борту три нефа с вооруженными людьми, размахивающими руками, для устрашения. На самом больше корабле, на носу возвышалась фигура в сером плаще и с большим топором на левом плече. Изредка прикладывая свободную от оружия руку ко рту, фигура, что то выкрикивала скрипучим голосом. Что конкретно хотел обладатель Серго плаща, она не могла понять.

Эля, подошла к борту, прокричала на кастильском наречие,

– Кто там?

Потом она повторила тот же вопрос на французском, и на английском наречиях. В ответ серый плащ прокричал на английском,

– Я Михаил владелец моря и замка Кенилворт……

Он не успел договорить свой титул и назваться Львом морей, как Эля перебивая его, в ответ обозвала его теми именами, которыми её Нянька из Кента называла пажей из Кенилворта. Там самой безобидной номинацией было bastard136.

От неожиданности воин в сером опустил топор. Он хотел, что то скомандовать своим людям, но дикий смех заглушил все его слова. Буйство смеха продолжалось около часа. За это время неф поравнялся с голете и воин в сером смог обраться к экипажу голете.

– Покажись мне, равный мне. Скажи, кто ты и откуда ты знаешь мою кормилицу из Кента.

Эля помахала рукой в знак приветствия и ответила.

– Она вспоминала тебя, всегда приговаривая, что именно из тебя выйдет толк, а не из твоих братьев. Она учила меня языку и манерам. Ты прости меня, я не могу прийти к тебе. Мне надо идти в море мрака, мы везем туда соль, если тебе нужна соль, то мы тебе дадим.

–Спасибо тебе брат мой, у меня все есть, вот возьми лучше рыбу и воду, чтобы не приставать к фризским берегам. И вспоминай Льва морей в своих молитвах.

–У нас еще есть эль из Джерси,– не унималась Эля. При этих её словах вся команда голете разом перекрестилась и вознесла молитву всем святым, что бы Лев морей не расслышал этих слов. И бог услышал их молитвы. С носа нефа Эле ответили,

– Благодарю тебя, хотя джерсийский эль и хорош, но он менее уместен в это время, и в этом месте. Я дарю тебе двухведерный бочонок вина из Шампани. Выпей его сейчас со своими друзьями, оно не храниться долго.

– Я знаю шампанские вина, их было много при дворе Компьени, на моей свадьбе тоже было шампанское – спасибо!

– Так ты та дама, что устроила по новому владение Брей.

–Да!

– Я благодарен небесам, что они дали возможность увидеть тебя Элеонора Кристина Констанца Екатерина де Трасьерра-Тьеррас-де-Гранадилья, синьора Ордино, дама д. Альбре, маркиза Монт де Морсан виконтесса де Фезенсак. хранительница Камино Устроительница (кастелянша) Брей.,– Ответил Лев морей

Не будем скрывать, Элеоноре было приятно услышать всю свою титулатуру именно здесь посреди моря. Она улыбалась, свысока наблюдая, как её верная команда трудилась.

С голете на неф уже были перекинуты сходни, и команда живо приняла солёную рыбу около пуда и три бочонка воды по 5 ведер каждый. За бочонком с вином на неф отправились сразу четыре человека во главе с помощником капитана. Во избежание потери драгоценного груза, бочонок сначала обвязали веревками. Затем концы веревок бросили на голете, где их обвязали вокруг мачты и лишь, потом, убедившись, что бочонок крепко соединен с голете. Они начали его осторожное перемещение по сходням. На голете бочонок приняли заботливые руки капитана голете. И только тогда, когда бочонок намертво привязали к мачте, капитан взял снова руль в руки. Рыцарь в сером плаще так не подошел к ней, хотя возможность была, он все время простоял на носу нефа. Но когда корабли оттолкнулись, друг от друга Эля услышала.

–«Ни поглотит тебя, ни ночь, ни тьма.

С тобою пребывает вечный свет светильника любви небесной,

навек связав тебя, меня, …..– говорил ей вслед, приклонив колено, рыцарь в сером плаще.

В конце она явственно расслышала, – Я помолюсь за тебя Элеонора, сестра моя.

После этого случая капитан не стал ей рассказывать очередную историю о том, что баски первые вышли в море, а подлые британцы были только третьими или четвертыми, он просто перекрестился и пошел спать, отдав руль своему помощнику. Эля же до полдня оставалась на палубе, ей было и грустно, и в то же время отрадно. Она надеялась, что утреннее море поможет ей справиться с грустными мыслями. После службы Эля приказала открыть бочонок и после первой пробы вина всей командой, так велел закон моря, она взяла самый большой кувшин наполнила его вином и отправилась к себе в каюту. Команда ещё четыре раза производила пробу вина и обсуждение его качеств. Так же команда обсудила подробно и своего брата.

Вечером на молитве вся команда знала, что брат их есть святая подвижница и поэтому с ними ничего не приключится плохого. С этой мыслью они за восемь дней137 без проблем прошли земли фризов, датские проливы и аккурат после утренней службы, в пятницу отдали концы на острове Готланд.

Эля же после этой встречи загрустила, ей вдруг стало жалко: умного и смелого епископа Урхельского, забияку Тибальда шампанского, словом всех тех, кто любил её безответно. Она плакала сидя у себя в каюте, и лишь красное пенящееся вино намного унимало её боль. Команда её не беспокоила, ни днем не ночью.

В пятницу капитан без стука открыл дверь и произнёс.

–Вот берег, вот я, давай плату.

– Где берег? Не вижу!

–Ну, так выйди и посмотри, и молю тебя поскорее. Пока не прибыли мытари.

Эли стало интересно, чего так вдруг капитан стал торопить события? Она позволила ему поддержать себя за руку и не твердой походкой вышла из своей кельи. Небо серого цвета, серебряное солнце больше напоминавшее луну во время полнолуния у неё на родине, и мелкая серая волна: все разом доказывало, что они прибыли на место. По левому борту было ясно видна земля – а именно остров, поросший густым лесом, до которого, по мнению Эли, считающей себя уже опытной капитаншей, было еще пол дня хода, при хорошем попутном ветре.

– Брат мой, нам еще идти с пол дня, мы успеем: и отслужить полную мессу, и расплатиться с мытарями, и выгрузит весь груз до вечери в порту, а там и расплатиться с тобой. К чему торопливость, когда путь пройден? – спросила Эля.

– Я не тороплюсь, просто через пол часа тут будут мытари, взимающие плату за вход в порт с груза, предназначенного на продажу. Это,– одна десятая с каждой бочки. У вас десять бочек, значит, вы отдадите им одну. Но если они засчитают мои бочки с вашими, то мы отдадим уже одну и одну пятую бочки. Я получу вместо двух бочек одну полную, другую початую. Початую бочку я не продам, так как власти Готланда дозволяют к продаже только запечатанную в бочки соль, что бы никто ни торговал мокрой солью. Ну, это же так просто.

Эля припомнила ордонанс своего папеньки о солеторговле в Кастилии и в сопредельном Леоне, где так же был запрет на торговлю мокрой солью.

– Брат решай сам, я не знаю, что тут делать,– ответила ему Эля.

– Все просто, нужно только отделить твою соль от моей.

– Ну, что ж дели, – Элеоноре было интересно посмотреть, как посреди моря четыре человека перенесут часть неделимого груза из одной части голете в другую. Бочки были связаны так, что, если нужно было взять одну, то неизбежно отвязывались все, и голете теряла устойчивость и могла перевернуться на волне. Это было сделано во избежание воровства в открытом море, когда вся команда рисковала жизнью при попытке продать часть груза. Она, что бы им не мешать, пошла к помощнику капитана, стоявшему на руле. Команда споро взялась за дело. Канаты и веревки были сняты со всех бочек буквально за десять минут, таким образом, груз оказался не закрепленным и если бы хотя бы одно неловкое движение рулевым веслом, то бочки сместившись, могли бы перевернуть голете. Но помощник знал свое дело, голете спокойно перекатывалась через волну, не теряя продольной остойчивости. Команда быстро отделила по одной бочке с носа, и с кормы, и в такт волнам вкатила одну бочку в носовой кубрик, а другую в кормовой. Что бы бочки там не перекатывались, их зажали в распор в дверях. Потом команда, так же как и при отплытии из Байонны связала оставшиеся бочки Элеоноры в единое целое. Как только судно приобрело былую, устойчивость рулевой круто повернул голете левым бортом к волне и, не обращая внимания на боковую качку, устремил голете в сторону острова.

–Молодцы,– только и смогла сказать удивленная Элеонора, так и не привыкнув к изобретательности львов морей,– басков. Она хотела, было отправиться к себе в каюту, что бы привести себя в порядок, то есть просто переодеться в наряд присущей ей по происхождению, но рулевой сказал ей,

– Не торопись, о, донна, не пройдет и часа, как ты сойдешь на берег, а я так и не смогу получит от тебя благословления.

– Нет, не торопись. Какие, пол часа? До берега еще долго.

– Поверь мне и позволь выпить с тобой, у меня есть еще полкувшина того вина. С этими словами он оставил рулевое весло, а сам вытащил из-под банки кувшин и два бокала. Закуска – кусок джерсийской баранины висел в снастях над веслом, в холщовом мешочке для защиты от чаек. Эля не стала возражать, после второго бокала она присела на банку и немного задремала, так ей показалось. Её разбудил легкий толчок и новый доселе неизвестный ей звук, который как, оказалось, издало днище голете, соприкасаясь с береговым песком.

–Как уже? – спросила она.

–Да,– ответил рулевой.

Эля осмотрелась, солнце чуть сместилось, значит прошло не более часа с момента дележа солевого запаса. Ветер также дул в корму, деревья на берегу казались такими же далекими, как и ранее, до утреннего разговора с капитаном, но голете стояла и команда убирала парус и опускала мачту. Она опустила руку за борт, она хотела, как часто делала на голете зачерпнуть морской воды и освежить лицо, но в руке оказался песок и немного воды. Эля долго трясла рукой, что бы освободится от грязи,

–Да, так всегда с теми, кто прибывает в море Мрака в это время, тут, что песок, что вода всё одного цвета,– сказал капитан, выходя из-под мачты.

–А деревья как же?

–Это кусты.

Эля посмотрела повнимательней, но опять ничего не увидела, кроме острова в недосягаемой дали. Её разум отказывался воспринимать очевидное, то есть видимое для всех остальных членов команды.

–Где город, где замок? – спросила она.

–Подожди, вот сейчас солнце выйдет, и ты увидишь, и город, и замок, и своего епископа, вот он в красной шапке бежит сюда во главе своры чиновников,– ответил капитан.

Эля, что бы лучше рассмотреть, невидимый город и процессию, залезла на мачту и через минуты две или три её глаза начали различать несколько оттенков серого цвета и среди них небольшое размытое розовое пятно. Потом ветер стал дуть от берега к морю, и Эля смогла услышать звуки городской жизни как–то; мычание коров, звук работающей кузни, шум рыночной площади. Солнышко тоже, как-то вдруг, стало светить под другим углом, и Эля смогла различить на сером фоне Серго неба серую стену замка, и башню Донжона. Она хотела спуститься как можно скорее на берег и подойти к архиепископу, но команда удержала её.

–Послушай, мы не знаем, что в городе, может чума?

Услышав это, Эля перекрестилась и стала терпеливо ждать процессию, двигающуюся от города к ним. Мудрый капитан спустился в её каюту взял письмо от Архиепископа города Кагора папскому легату Вильгельму из славного города Модены и молча вложил ей в правую руку.

Процессия подошла ближе и встала в десяти ярдах от них. Эля принялась рассматривать людей. Первое, что она отметила это изменения в одежде, если раньше на людях было сукно и мало меха, даже у богатых, то тут, было много меха и мало сукна даже у бедных.

–Как странно и необычно,– подумала она.

Вскоре после первого впечатления поглотившего все её внимание, она стала различать слава капитана говорившего с чиновником,

….. мы везем….. письмо… к легату и графиню …-

После слова «графиню»,– человек в красной шапке крикнул,

–Спустите мне сходни ….

Капитан махнул рукой, сходня со скрипом уперлась в песок, и папский легат, явил счастье команде своим посещением судна. Эля долго смотрела на старичка, пока не догадалась отдать ему письмо, печать которого, к слову он уже долго рассматривал при скудном северном солнце. Дальнейшее её не удивило. Получив свиток, прелат поклонился Элеоноре, а после поднял руку, в которую служки сразу вложили бокал, наполненный вином. Эля, тоже едва поклонившись, получила в руку кубок.

«buono il vino rende gaia cuore di una persona»138– прокричал прелат и залпом выпил. Эля, поднося кубок ко рту, успела отметить, что все окружающие выпили. Вино оказалось крепким и терпким.

–Из Италии – пояснил легат.

– Ну а теперь ко мне! По пути прочитаю письмо. – Предложил он Элеоноре.

После этих слов Элю, не спрашивая ни о чем, снесли по сходням, посадили на коня. Прелат сел на следующего, и они отправились в сторону города, где уже любопытные горожане стали собираться в небольшие группы. Но легат обманул их ожидания, он приказал ехать прямо в замок не заезжая в город. Эля молча покорилась своей судьбе тем более, что кубок был большим, вино прекрасным, а рядом держа лошадь Элеоноры за узду величаво шел паж с кувшином…

Когда они въезжали в ворота замка, ветер донес до неё.

– Я Сабино из Адурра, и Я Луис из Бильбао, исполнили свой обет….