6748

– Первое, я помогу вам. Проблем с; «куда?», «на что?», и «как?» для вас милочка не будет, так, что наказ мужа вы выполните. Мы скажем, где это указанное место находится. Второе, Камино сами сохраним, как и ваших детей. Мальчикам салическая, правда, только на руку. Поймите, «вы есть особа королевской крови, сбежавшая от своей семьи», я обязан вас заточить в монастырь, как по велению папы, так и по приказу короля, либо по своему желанию на основании обычного права. Нет, я не пойду на службу сейчас, пусть мой викарный епископ служит. Мне надо все вам разъяснить, иначе вы наделаете таких дел, не выходя из этой комнаты, что нам потом опять в доспехи лезть, и с копьем выезжать против двух королей и множества ваших воздыхателей. Мне, дочь моя, уже более духовным мечом размахивать пристало, нежели простым,– сказал прелат.

– Слушаю вас, отче, – промолвила дрогнувшим голосом Элеонора.

Однако ответом ей было молчание, выждав около минуты, она робко подняла глаза на графа, увиденное поразило её. Их преосвященство, склонив голову на перевязь, умильно посапывая, дремал, по-видимому, утомлённый своим монологом. Во сне он умильно шевелили губами как младенец. Эля хотела, было разбудить её, но матушка аббатиса остановила её своим взглядом. Эля повиновалась.

– Наверно она лучше знает как себя вести с графом Кагор, тем более, что лет с двадцать назад она, еще, молодая монахиня была влюблена в молодого аббата и даже согрешила с ним накануне его инвеституры в епископы,– подумала она.

Пока Эля предавалась греховным домыслам про жизнь монашествующих особ, по велению аббатисы стол покрыли свежей скатертью и поставили; блюдо с печеньем, вазу с медом, несколько кувшинчиков с топлёным маслом, и вяленую говядину на большом деревянном подносе. Сушеные фрукты и орехи были просто выложены горками, возле каждого сидящего за столом. Дрёма и причмокивание продолжались еще минут двадцать. Потом граф вздрогнув, продолжил, словно и не прерывал речь, на благочестивый сон.

–И вот во избежание неразберихи, что, как вам известно, опаснее войны, ибо на войне враг явен, а при неразберихе он таен. И кровь, поэтому льется сильнее. Я вас прикажу арестовать прямо сейчас. Сообщу же я об этом, своем деянии, всем королям, как французскому, так и английскому, вкупе с наваррским, и кастильским. Стеречь вас будут мои люди. А через три недели вы свершите дерзкий побег в свои владения, а именно; во владение Альбре, маркизат Монт де Морсан, виконтство де Фезенсак. Для набора армии с целью вернуть себе и детям, Богом данное вам имущество. Сие деяние не противоречит; ни устному, ни письменному праву, ни даже праву по баскскому обычаю……..

Граф остановился, чтобы сделать глубокий вдох для продолжения изложения своего видения, решения проблем неразберихи. Эля испугавшись, что ей не дадут сказать слова в свою защиту и вот так, и осудят молчаливую, и покорную, выпалила.

– Святейшество, ни владение, ни маркизат, ни виконство мне не принадлежат, там сидят вот уже тридцать лет прабабкины бастарды. Какое войско? Там меня и детей просто утопят в море, что бы получить эти земли, и де юре.

Граф также воспользовался паузой, после так необходимого вдоха, он протянул к себе блюдо с говядиной и выбрал самый лакомый кусочек. Отведав говядину и запив вином, он продолжил как будто и не слышал тезисов духовной дочери.

–Думаю вам лучше идти до Тарба. Там спуститесь по Адуру до Вье Буко, там до Байонны, и в залив, а далее до Швеции. Конечно, усердно молитесь во время пути и ваше желание исполниться, если оно угодно Спасителю. Хотя можно обойтись и без молитв. Баски вышли в море много раньше, чем римляне, и задолго до рождения Спасителя, и опыта у них больше. Доставят вас, куда пожелаете либо в Швецию, либо на Готланд. Конечно за плату. А как же иначе? Смерть, это только она ведь бесплатная. За все в жизни надо платить, а за похороны и за требы, тем более.

–Так денег дайте; и на побег, и на корабль, и на оплату моряков. У меня же только восемь золотых,– успела прощебетать Эля.

–Нет, деньги есть – зло, они вам принесут только проблемы, поверьте. Вам собственно много – то и не надо. Охрана вас сама проводит до границ графства, что бы чего не вышло. Далее сами дойдете!

–Как!!! вы шутите, я даже не знаю, как мне идти до Адура.

– Я же вам сказал, дочь моя, вас проводят.

– Да кто меня проводит? Вы граф видно не понимаете, что за мной охотятся три короля, и графы Фуа, графы Тулузские. Я умолчу о владельцах замков Брей и Монтеро.

– Вот успокойтесь, выпейте, как говорят благочестивые язычники и мой друг Вильгельм из славного города Модена, «buono il vino rende gaia cuore di una persona»128. Повеселитесь! Я же пока вам все объясню. Первое; пока вы в тюрьме я всех оповещу. И они все три короля: французский, английский и наваррский будут собирать войска. Кто, чтобы вас заточить, кто чтобы вас взять к себе, ну а кто, чтобы показать фигуру своему кузену, тоже королю. Герцог Аквитанской промолчит, ему все это не надо. А графы Фуа и Коменж, да Бог с ними. Они не посмеют выдвинуться далее трех лье от своих владений. Далее, в городах ваших земель скопилось много дел, которые вы должны утвердить или не утвердить. Элеонора Аквитанская оставила вам такую привилегию,– как быть верховной инстанцией в гражданских спорах ваших подданных. Поэтому плату за окончательное вотирование судебных решений вы взять обязаны. Плата высока, в каждом городе по бочке с солью. Итого у вас будет 16 бочек, Четыре вы отправите мне. Ваш батюшка задолжал. Остальные берите себе. В Байонне наймите баска на Голете129, вам Испанке это судно более известно как арабский Самбук. Большую Голете не берите. Вам хватит сорока футовой и одно мачтовой. Ибо в это время даже баски на двух мачтовых кораблях в залив не выходят – опасно130. И на одно мачтовых тоже опасно, но тут поможет грех зависти. Всякий баск хочет иметь двух мачтовый самбук, для престижа. Вот из-за престижа они вам и помогут. На одно мачтовом самбуке вы и пойдете туда, куда вас послала судьба. Отдайте им за все две бочки, более не давайте. И дайте им так, одну в Байонне, другую там, куда вам надо попасть. Причем при свидетелях делать и то и другое. Я дам вам письмо к папскому легату уже упомянутому мною Вильгельму Моденскому, и он вам поможет. Вот и все. Вино выпили, мясо съели, медом полакомились и все эти деяния наши в пост,– замечу. Поэтому завтра мы все постимся и молимся более усердно.

С этими словами духовный владыка Кагора сделал прощальный поклон и удалился, для сна.

Эля сидела пораженная, она просто не представляла, как это все; и арест, и бегство, может произойти с ней, с прекрасной дамой, чей образ заставлял трубадуров не спать ночами. Матушка аббатиса тихо ушла, стараясь не беспокоить свою духовную доченьку. Эля всю ночь провела в зале, в раздумьях и молитве. Утром она первая вошла в церковь и преклонила колени для молитвы. Она поразилась переменой произошедшей с графом, перед алтарём стоял слуга Божий величественный и строгий, он так вел службу, что порой казалась, что сам апостол Петр говорит его устами. Завтрак был скромен, но все равно с вином и медом, впрочем, Эли уже было все равно, она решила, как можно больше времени провести с детьми, и благодарила бога за предстоящий свой двухнедельный арест.

Через две недели, по дороге ведущей в Ажен, выехала кавалькада из шести рыцарей и двух десятков конных воинов, одного кюре и сорока лучников. Епископ отправил в сопровождение опасной беглянки половину своих сил.

Как известно в Тарб ведут два пути. Первый путь до Монтбана и далее до Тулузы, потом Кастельно Моньоак и до Тарба, он длинный, но безопасный. Второй; через; Ажен, Ош, и далее Тарб, короче на два дня, но уж очень он порой опасный, из–за того, что проходил по землям не синьорий, а кантонов. Эля выбрала второй путь. Она торопилась. Море могло стать преградой. Если она не успеет придти до начала штормов, она может прождать в Байонне месяца два или три. Но как только они минули границы графства, как в первой же древне народ крестных ходом встретил Элеонору Справедливую, виконтессу Ордино и Сент Жулия де Лория. Эля поняла, почему ей больше не нужна была охрана.

Несколько молодых оруженосцев просили её перед расставанием подарить по ленточке из её наряда на память. Старый сержант просто преклонил колено. Окруженная счастливыми селянами она смогла лишь сказать всем им,– Благодарю!! – и бросила мальчикам-пажам по платку, на память. Крестьяне заменили лошадей и на руках понесли Элеонору далее в сторону Оша. Её «бегство» было триумфальным шествием, и если бы она захотела, то собрала бы армию, и неизвестно остались бы короли при своих владениях.

В Тарб она прибыла утром, где вотировала три смертных приговора и ввела в наследство более восьми человек. Городской глава, беспрекословно погрузил в барку бочку с солью и сразу удалился во избежание начала нового судебного процесса, – «О воровстве имущества, невинно убиенных граждан, городской администрацией». Люди, очарованные красотой Эли забыли об этом, многие плакали, искренне жалея маленькую, но справедливую виконтессу. Так ведя суд, и чиня расправу, она за неделю по Адуру добралась до Байонны. Все случилось, как и было сказано Епископом Кагора. Ей иногда бывало стыдно, что она тогда в аббатстве посмеивалась над его нарядом и сравнивала его с петухом.

Городской глава сразу без проволочек отвел её к самому старому и лучшему моряку, и молча удалился, так как при переговорах о цене, и маршруте присутствие чужих людей не приветствовалось. Суеверные «львы моря» – баски считали, что чужой всегда сглазит либо сделку, либо жизнь моряка.

Лев моря оказался пучеглазым и кривоногим мужчиной лет 36. Он выслушал просьбу Элеоноры о найме самой лучшей сорока футовой, одно мачтовой Голете, и попросил время до конца дня на обдумывание предложения. Впрочем, перед прощальным поклоном он, объясняя свою задержку в принятии решения об отплытии, глядя в глаза Элеоноры, заявил.

– О прекрасная, море открыто, но уж очень море, бешенное и не каждый день оно ждет нас. Я буду молиться, и думать, до вечера. Думать о тебе, а молиться о помощи Божьей, что бы ты, о, прекраснейшая госпожа моей души, смогла дойти по морю, туда, куда тебе госпоже надо. Кстати куда госпоже надо?

Эля посмотрела на сопроводительное письмо, вернее на дощечку, прикрепленную к шелковому шнуру, накрепко связывающему письмо. На дощечке был вырезан адрес.– Королевство Швеция, Готланд, Вильгельму из вольной Модены.

–Готланд, – ответила она ему.

–Но госпожа двух здесь бочек мало! Это же в море Мрака. Там мало солнца и дикие люди. Норманны – разбойники оттуда родом, и сколько зла они принесли нам разбоем на море. А там госпожа все такие. Три бочки!!!!.

Эля немного уже разбиралась в тонкостях судоходства все-таки королева, а Кастилия все-таки имеет выход к морю, да и пребывание в торговом Кагоре пошло ей на пользу.

–Две бочки. Я дам только две бочки. Но большие бочки в морскую тонну, – сказала она твердым голосом.

–Госпожа насколько они большие? Повтори!!

–В морскую тонну.

–Ну, если так, тогда, госпожа не ищи другого. До вечера мы погрузимся!

И в знак согласия приложился устами к распятию, висевшему на его груди. Эля в знак согласия тоже поклялась, но на Евангелии.

Бесстрашный моряк свистом позвал прогуливавшегося не очень далеко главного городского администратора, и в его присутствии пожал руку хранительнице Камино в подтверждении сделки. Но, либо по незнанию, либо так из озорства, или лихости, он лишь склонил голову в небрежном поклоне, а не опустился на колени во время скрепления сделки. Две звонкие пощечины с отборными кастильскими ругательствами моментально привели его в чувство и он, опустившись на колени, молил свою королеву Элеонору Кастильскую о прощении. Прощение было даровано, в знак чего он получил короткий меч работы местного кузнеца131.

Но на мольбы провинившегося о прощании и поиски меча – знака дарованного прощения, пришлось потратить несколько драгоценных часов, и корабль вынужден был выходить в море поздним вечером во время прилива.

Объяснялись, эти действия, приведшие к задержке довольно просто; капитан не приклонив колени, нанес удар по авторитету виконтессы. Эту оплошность ему необходимо было исправить, во что бы то ни стало, ведь моряк не имел дома в общепринятом значении этого слова. Он имел только зимние стоянки, и, где его заставала зима, там и был его дом. Вдруг еще, когда, ему придется зимовать в Байонне, а городской глава, памятуя о его непочтении к властям и обычаям Байонны, откажет в предоставлении места для голете на песчаной части городского берега и ему придется оставить свою Голете на камнях, что во время зимних штормов опасно. Поэтому ругаться с владетельными особами, и местными властями ему было никак нельзя. Напомним, Эля была и владетельной особой, и местной судебной властью одним словом – виконтессой. Получив прощение ему было необходимо получить и знак прощения. Вот именно для того что бы показать всем, что он прощен ему и был выдан короткий меч. Длинный меч дарить было нельзя, он хоть и лев моря, но все-таки не рыцарь. Нож, тоже не по чину, не бандит же он, в самом деле, а просто моряк. Да и владетельной особе нельзя, дарить подлое оружие. Вот и получилось, так, что в знак прощения он получил меч, но короткий, из рук особы королевской крови с вытекающими привилегиями и обязанностями. На мольбы и обсуждения уровня и размера «свидетельства о прощении» в нашем случае – меча, ушло драгоценное время.

Вечером жители Байонны с удивлением смотрели, как одномачтовый Голете с изображением святого Климента на корме, несмотря на прилив, мужественно, преодолевал волну и двигался в сторону открытого моря. На корме стояла женщина в белом платье, ее волосы покрытые золотым шелковым тюрбаном, горели в лучах заходящего солнца. Капитан судна, высока подняв за лезвие меч, крестил море и кричал слова молитвы Богородице. В сумерках горожане успели рассмотреть, как на голете подняли парус, и как судно быстро растаяло в тумане. В этот вечер, после прощания с кораблем, они не разошлись как всегда по домам, а направились в ближайшую церковь, где заставили кюре провести внеурочную службу, «В дарование успеха Справедливой подвижнице Элеоноре, в её странствиях по бурному морю в страну Мрака, на помощь своему мужу, во имя святого долга супруги и матери». Среди Басков, равно как и среди Гасконцев долго жила легенда о золотой Элеоноре-королеве. Многие жены моряков до 18 века заказывали службу «В дарование успеха в странствиях по бурному морю в страну Мрака, во имя святого долга супруги и матери». Лишь, когда Людовик XIV ввязался в войну за испанское наследство, ему пришлось, во имя лояльности испанских католиков, объявить на землях своего королевства, о запрете этой службы как еретической.

Как только ночь стала поглощать судно, капитан, светя фонарем, крепко держа Элю за руку, привел её в отведенное ей помещение на корабле, небольшую каморку на корме две на полторы сажени. Там на кровати занимавшей почти всю каморку был расстелен тюфяк, набитый соломой, лежало стопкой постельное белье, и стояло на полу несколько кувшинов с водой.

Эля присела на кровать, чтобы помолиться перед сном как Капитан спросил её.

–Дозволь Хранительница помолиться рядом с тобой и всей остальной команде.

–Только не долго, молитвы две или три, я устала. Прости.

– Что ты, что ты и одной «Отче» дольно нам грешным для благодати.

Капитал свистнул и разом, еще четыре человека, вся команда голете, боязливо заглянули в каморку.

–На колени,– вдруг рявкнул он.

Пришедшие опустились. Как показалось Элеоноре, не все правильно крестились, некоторые крестились и справа налево. Эля вспомнила начало монастырской службы из своего далекого детства, начала.

– Я люблю тебя святая дева Мария, Матерь Божья,………– нестройные голоса людей моря повторяли её слова, порой как ей казалось сквозь слезы. По окончании службы они, вытерев глаза, поцеловали подол её платья и, пятясь, вышли, закрыв за собой дверь. Эля сквозь сон услышала.

– Я Сабино из Адурра, и Я Луис из Бильбао клянусь всеми святыми, что исполню любое повеление своей госпожи подвижницы Элеоноры в странах Мрака и пойду за ней во Мрак и Тьму добровольно, согласно Божьему проведению, назло врагу рода нашего. Аминь.

Клятву остальных членов команды Эля не слышала, она спала, ей снились её близнецы и муж. Ей было хорошо во сне. Бискайские волны нежно укачивали корабль словно колыбель132!

На следующее утро Эля была разбужена участливым стуком в дверь. Встав и поправив юбки, она отодвинула задвижку, слепящее солнце разорвала мрак каморки такой яркий, что Эля непроизвольно зажмурившись, прикрыла ладонью глаза. Пока глаза привыкали к свету, прошло несколько мгновений, прежде чем она попыталась посмотреть на свет божий из-под пальцев руки. Она увидела всю команду, стоявшую возле лежавшей мачты, в молчании, с напряжёнными лицами. Ей стало не по себе. Увидя её беспокойство, капитан, поклонившись, спросил,

–Как спалось тебе наша Светлость?

–Благодарю, но чем вызвано ваше внимание? Мне достаточно одного человека в помощь.

–Это мы знаем, но и ты знай женщина на корабле это к смерти всей команды. Так говорят наши предания и обычаи, но ты не женщина ты подвижница, почти святая. Мы не можем тебе отказать. Нас Бог не простит. Но и идти с тобой в море, нам трудно. Иногда и не захочешь, а испугаешься ветра и волн. Мы поэтому соблюдаем все приличествующие обычаи, что бы диавол через женщину не утащил нас в пучину…

Эля не понимала, что хотел сказать ей капитан команды, еще вчера просившей ее помолиться за них за всех. Увидя как она сморщила лоб ,что бы понять его речь, капитал продолжил уже говоря более громким голосом.

– Мы молим тебя, заступница перед невзгодами понять нас…..!!!

–Да скажи мне, ради всех святых, что делать то?? – перебила она тираду капитана.

–А? Чего? Ну да. – Пробормотал он, потом продолжил, уже без волнения.

–Мы решили, что если женщинам на море не место, то ты должна стать мужчиной.

–Чего!!?

–Не перебивай, мы оденем тебя мужчиной и Диавол – морской бес, не узнает, что у нас на борту женщина, и он не сможет нам пакостить. Мы получим ветер и волны попутные. Ты оденешься вот в это, а мы все разом побратаемся с тобой. Чтобы он даже в разговоре не узнал что ты женщина. Ты будешь нашим братом Констанатом. Соглашайся.

Не раздумывая Эля, сказала, – Да.

Капитан сказал, – Выбирай, – и указал на одежду лежавшую, на мачте. Эля, придерживаясь за услужливо подставленные руки матросов начала выбирать мужской костюм. Из десяти рубах, четырех кожаных курток и восьми штанов Эля оставила себе; три рубахи, две куртки и три пары кожаных штанов. Причем две пары штанов были с нательным подбоем из шелка, что было особенно ценно. Куртки были из двух видов кожи козьей и бычьей, и украшены тиснением. Не было только сапог. Но это решилось быстро. Как только команда увидела приодевшуюся Элю так сразу пять пар сапог были предложены ей. Она остановилась на испанских мягких сапогах с маленькими каблучками.

После переодевания к ней подошел капитан и громко, так что бы было слышно и небесах, и на воде, и под водой сказал,

–Здравствуй брат мой Констанат!!!!! И пожал руку Эли по-мужски, чуть выше локтя.

Затем каждый из членов команды повторил слово и дело капитана. После чего все встали на молитву после, которой опять все разом стали смотреть вводу силясь разглядеть там черта. Никого не увидя, через полчаса, проголодавшийся капитан скомандовал.

–Хватит пялиться, наш брат голоден, и не умыт.

Две пары рук тот час подготовили лестницу для туалета. Поясним, тогда гальюн представлял собой лестницу, которую выдвигали за нос корабля. Страждущий шел по ней за пределы корабельной палубы и как только оказывался над морем, то садился и делал свое дело. Иногда, наиболее боязливые садились лицом к носу корабля и задом к морю, держась за руки товарищей. Конечно, в нашем случае этого делать было нельзя не из-за чувства стыдливости, а потому, что морской бес разглядит, что у моряка нет того, что Бог ему дал, в отличие от женщин и утащит на дно, и корабль, и груз. А самое страшное, что и души моряков. Поэтому один моряк, держась за лестницу, нагнулся и наполнил ведро водой, которое сразу передал Эли. Использовать лестницу было необходимо, фальшборт у Голете был не более локтя высотой, просто техника безопасности, ибо море не терпит шуток. Второе ведро, уже для оправления нужды, было так же предано ей, но чуть погодя. Эля зашла к себе и вышла только через несколько минут, она заметила, что её братья смотрят в сторону от кормы вперед, лишь, когда она опорожнила ведро за борт и с громким стуком поставила его на палубу, вся команда повернулась к ней. Капитал пробормотал что-то вроде,

–Хлеб нам, дай и прости.

И перекрестился.

После чего все принялись стоя завтракать. На завтрак были орехи и сушеные фрукты, все запивалось вином, чуть разбавленным морской водой и поэтому солоноватым на вкус.

Сразу после завтрака капитан встал за рулевое весло Голете и энергичными движениями стал выравнивать судно по ветру. Как только ветер начал дуть в корму, а волны явственно давить на руль капитан скомандовал,

–Ставь!

А затем быстро,

–Тяни, тяни.

Команды капитана отличаются от общеизвестных команд капитанов более поздних времен потому, что Голете того времени не имела еще прямой мачты. Мачта того времени напоминала стрелу крана и поднималась под углом до шестидесяти градусов с помощью блоков. На краю мачты располагался косой римский парус. Поэтому команда,– «Ставь»,– означала, – поставить нижний конец в специальный упор-паз, а команда, – «Тяни»,– означала поднять мачту с закреплённым на ней парусом. Подобная конструкция могла бы показаться нам неудобной, но имела два преимущества, первое поднимался весь рангоут разом, второе мачту нельзя было сломать. Можно повредить; канаты, прус, но не мачту. В сильный ветер вернее при неожиданном, сильном порыве ветра, обыденном в Бискайском заливе, мачта выскакивала из паза, оставаясь целой и далее, не калечила ни рангоут, ни людей.

Эля чтобы не мешать команде ушла к себе, но через полуоткрытую дверь с интересом наблюдала за командой. После второго, «Тяни» мачта поднялась на тридцать градусов. Парус как-то неожиданно, три раза громко хлопнув, надулся, и что-то загудело. Голете неожиданно толкнуло поперек ветра, но капитан два раза крутанув веслом, заставил свой кораблик идти правильным курсом. Через полчаса, убедившись в силе и постоянстве ветра, он опять скомандовал,

– Тяни.

Мачта послушно поднялась еще на пятнадцать градусов, площадь паруса увеличилась, что-то опять загудело, но более весело и призывно. Эля решила посмотреть, что и вышла из своих апартаментов. Увиденное заставило её непроизвольно задержать дыхание, так же как, при прыжке с высоты. Голете, высоко поднимая нос, неудержимо неслась вперед на поднимающуюся волну. Волна, казалась, вот-вот убежит от кораблика, но тщетно. И словно в наказание за глупый побег, Голете настигая её, безжалостно разрезала носом, поднимая большие белые брызги. Эля вдруг поняла, что теперь она всегда будет стремиться; на море, что бы вновь и вновь пережить восторг погони за волнами.

Пока Эля любовалась игрой в догонялки Голете с волнами, капитан передал руль самому молодому моряку – почти мальчику, четырнадцати лет, спустился с мостика и зашел в каюту Эли, плотно прикрыв за собой дверь. Эля в недоумении смотрела на закрытую дверь, гнев от непонимания действий капитана, стал переполнять ее. Через пять минут, она решительно двинулась к каюте, сжимая в руке кинжал, что бы наказать нахала. Когда она, уже взявшись за ручку, хотела открыть дверь, молоденький матрос стоявший на руле крикнул ей,

– Брат, не беспокой капитана, он должен спать сейчас, что бы мы спали ночью.

Эля, не отпуская дверной ручки, внимательно посмотрела в его сторону силясь понять, почему капитан должен спать именно сейчас? На помощь мальчику пришел помощник капитана. Подбирая испанские слова, он сказал.

–Брат, ты не знаком с нашими правилами. Я тебе их поведаю. Главное для нас на море это ветер. Ветер наполняет паруса и ведет корабль наперекор волнам, туда, куда нам надо. Если ты поймал ветер, ты должен его не потерять. Если ты потерял ветер, то волны тебя отнесут к берегу, и ты погибнешь. Ты всегда должен не упускать ветер. Днем, когда, солнце мы знаем, куда идти вслед за ветром, что бы не потерять его. Ночью, тоже, мы не должны терять ветер. Без солнца это трудно. Из нас только капитан ночью может поймать ветер и не отпускать его. Вот почему он сейчас спит, а мы трудимся. Скоро я сменю усталого рулевого, потому, что стоять на руле тяжело, потом сменят меня, а капитан всю ночь будет на руле один. Мы все будем молиться, чтобы он не уснул от усталости.

Услышав объяснения на довольно корявом, но все-таки кастильском наречии, Эля отпустила дверную ручку и спрятала кинжал. Но до конца не доверяя словам о тяжести труда рулевого, она решила попробовать насколько это трудно управлять кораблем стоя на руле. Держась за подставленную помощником капитана руку, она подошла к рулевому и попросила дать ей весло в руки. Рулевой посмотрел на помощника капитана, ища ответ на просьбу Эли. Тот сказал.