Доктор Елизов

– Очень всё это не вовремя… – бормочет про себя Кирилл Сергеевич, выслушав мой доклад с той же аргументацией, которую я приводил Шитовой. – Ты же помнишь, как ко мне обращался этот Ветчинников. А если наш бывший пациент действительно позвонит своему приятелю или напишет на тебя жалобу?

– Да пусть пишет, – отвечаю я со всем спокойствием. – Честно говоря, я не уверен, что он приятельствует с зампредом. Скорее всего, там какие-то дальние связи – кто-то через кого-то. Ну пожурят меня в Облздраве…

– Журить-то будут не тебя, а меня, – резонно замечает Главный. – Я же сегодня являюсь руководителем, а значит, отвечаю за каждого своего сотрудника и за его действия.

– А вот тут есть о чём поговорить, – уже совершенно серьёзно возражаю я. – Мы тут с нашими единомышленниками из ближнего круга немного посовещались и пришли к выводу: вам пока ездить в Облздрав незачем. Вместо вас туда буду ездить я.

– Думаешь, это спасёт меня от неприятных разговоров? – иронично вздыхает он. – Телефонная связь у нас работает хорошо.

– Вы ведь можете неожиданно уехать в университет. Вас просто могут не найти на территории больницы, и тогда трубку городского телефона возьму опять же я.

– Ладно, посмотрим, – решает Главный и подводит итог: – Хотя на твоём месте при таком злостном нарушении режима, его постоянном хамстве, о котором мне многие говорили, и учитывая, что для жизни данного пациента угрозы действительно не было, я сделал бы то же самое. Тем не менее сейчас такой инцидент нам совсем не кстати.

– Значит, будем готовиться к тому, чего до конца пока сами не знаем, – усмехаюсь я. – Только ещё раз говорю: за нахлобучкой в Облздрав поеду я сам.

– Там видно будет, – вздыхает Кирилл Сергеевич и меня отпускает.

Очень бы не хотелось, чтобы он нервничал по этому поводу, а так скорее всего и будет, ибо для него сейчас самое главное – отдать наше учреждение в мои руки. С его точки зрения, это будет гарантией от разных поползновений разрушить так тщательно создаваемый всеми нами уклад. Увы, как я уже думал, досрочная выписка, пусть даже и с такой формулировкой, которую я приказал написать, возможно, явится для чиновников Облздрава причиной, по которой ими может быть инициирована замена руководства нашей больницы. Я это отлично понимаю, но давать спуску хамам не в моих привычках.

…В четверг мы с Ванькой опять в нашей «однушке». Братишка приехал чуть раньше, чтобы сделать ужин, и сегодня у нас снова будет праздник живота. Кроме того, он привёз с собой несколько книг и собирается искать там необходимую информацию для очередного дополнения к своему диссертационному докладу. Похоже, он собирается ночью выселить меня из кухни, чтобы этим озадачиться. Что ж, придётся мне писать свою статью, сидя в комнате, где мы не курим, а это значит – в дискомфорте.

– Сашка, я знаю о твоём разговоре с Еленой Михайловной, – за ужином сообщает братишка. – И знаю, что она обеспокоилась твоим резким шагом. Я имею в виду выписку Шевцова.

– У тебя есть другие предложения? Ну что с ним надо было делать?

Ванька сначала молча ковыряет вилкой приготовленное им мясо, которым я реально наслаждаюсь, а потом поднимает на меня взгляд:

– Может, надо было заново поставить ему позвонки на место и продолжить терапию?

– Ну конечно! А потом он с утра снова поотжимается от пола, и всё надо будет начинать сначала, и так много-много раз. Так?

– Увы… Может, тебе следовало наложить гипнотический запрет на такие его упражнения? Для его же блага!

– Я, Ванюха, убеждён, каждый из нас должен иметь возможность выбора. Считаю, с Шевцовым не тот случай, когда мы, врачи, должны что-то решать за пациента. Нет опасности для его жизни!

– Мне нечего тебе возразить, – бурчит братишка, – только мне кажется, ты дал в руки чиновников необходимый им козырь.

– А ты не думаешь, что именно этот козырь сыграет уже в моих руках? – усмехаясь, не подумав, брякаю я и удивлённо осекаюсь.

Ох… Очень часто, когда я что-то выпаливаю, потом оказывается, так оно и получается. Неужели и сейчас я предсказал некие, пока мне неизвестные события? Надо быть очень аккуратным в своих поступках и не пропустить момент, дающий возможность своим ответом на какое-то действие развернуть ситуацию в нашу пользу.

– Что-то ты замолчал, – заметив паузу в моих словах, фиксирует своё наблюдение Ванька. – Думаешь, снова неожиданно предсказал будущее?

Да… Братишка знает меня как свои пять пальцев…

– Не знаю… Время покажет, – недовольно бурчу я уже ставшую традиционной в таких случаях фразу.

Часть 2

Бесовщина

Ванька только что защитился!

Накануне мы устроили ему предзащиту прямо в больнице в кабинете Главного. Присутствовали «остепенённые» сотрудники, то есть мы с Кириллом Сергеевичем, Алёшин, ещё один хирург Новиков, год назад завершивший такой же путь под руководством профессора Шахлатого, и заведующий кардиологией Смородин. На этом импровизированном местном учёном совете наш соискатель бодро, ни разу не заглянув в текст, изложил нам всю свою работу, а потом ещё весьма обстоятельно ответил на заранее подготовленные каверзные вопросы. Это порадовало и вселило уверенность в сегодняшнем успехе.

И вот наконец оглашён вердикт. Господи, как же я счастлив! Выйдя в коридор, обнимаю братишку.

– Ты – молодец! Ты сделал это! – повторяю я, не зная, что сказать ещё.

Сотрудники Медицинского университета из тех, кто давно и очень хорошо нас знает, искренне болевшие за исход защиты, Ваньку у меня забирают, и начинаются поздравления, рукопожатия и даже объятия.

– Это спасибо моему научному руководителю доктору Елизову, – улыбаясь, бормочет он. – Три года с меня не слезал с этой диссертацией!

– И правильно делал! – слышу я голос профессора Воронова, многолетнего заведующего неврологическим отделением университетской клиники.

– Юрий Степанович, и вам, конечно, огромное спасибо, – почему-то смущаясь, произносит братишка. – Ваши консультации – это очень значимая часть моей диссертации, – и даже сегодня не может не подпустить ехидства: – Сашу порой что-нибудь спросишь, а он то слишком занят, то ворчит, мол, сам должен знать.

– Да… Александр Николаевич у нас человек строгий, – смеётся Воронов.

– Ну всё, товарищи! Идёмте же отметим наконец это замечательное событие! – слышатся голоса самых нетерпеливых сочувствующих.

Понятно. Сейчас бедному Ваньке предстоит неслабая пьянка.

– Ванюха, ты смотри, не сильно сегодня надирайся, – тихонько предупреждаю я, отведя его в сторону.

– Не волнуйся. Ты же знаешь, я только с тобой могу себе позволить расслабиться. Сам не в восторге от необходимости пить и очень тебе завидую. Хорошо ты отбоярился со своей сегодняшней лекцией!

Я заранее предупредил о своём неучастии в традиционном банкете, являющемся неотъемлемой частью любой защиты, поскольку читаю лекцию своему первому курсу. Мне даже посочувствовали.

– Я вообще-то собираюсь тебя с этой пьянки забрать и отвезти домой, – предупреждаю строго. – Как закончу со студентами, сразу позвоню, чтобы ты шёл к машине.

– Вот и отлично! Я постараюсь там отметиться чисто символически.

– Боюсь, это может не получиться, – и вздыхаю, хорошо представляя, как проходят такие мероприятия.

Студенты – народ, как правило, неплохо знающий о событиях, происходящих в университете, и перед лекцией я получаю пару вопросов о том, как защитился мой брат. С удовольствием отвечаю, что всё прошло хорошо. Мне всегда очень приятны Ванькины успехи, и каждый раз я чувствую гордость за него и радость, будто это мои собственные достижения.

Закончив с лекцией, на выходе из аудитории звоню братишке.

– Ну ты как? Готов ехать?

– Конечно! Жди меня в машине, – бодро рапортует он и даёт отбой.

Сидя в своём Audi-Q5, рассеянно слушаю по радио новостную программу и поглядываю в зеркала, чтобы увидеть подходящего Ваньку. Просто хочется убедиться, что он, хоть и выпивши, но пьян не сильно.

Вон идёт! Похоже, всё нормально. Нарушений в координации движений я не наблюдаю.

– А вот и я! – братишка бодро садится на правое сиденье. – Как видишь, всё в порядке. Напрасно ты за меня боялся.

– Согласен. Вид у тебя вполне пристойный.

– Ну так я после первых двух рюмок старался, не афишируя, наливать себе чистую воду, – смеётся он. – Сначала делал это максимально скрытно, а как увидел, что компания уже в соответствующей кондиции, так и перестал стесняться.

– Отлично! – замечаю я. – Лучше компенсируем в четверг в нашей квартире.

Наша милая «однушка» за все прошедшие годы повидала много посиделок по разным поводам, но любой личный праздник кого-то из нас всегда там отмечается тихим междусобойчиком под неспешные беседы.

– Готовься к пьянке в самом узком кругу! – с ухмылкой подводит итог Ванька.

* * *

– За кандидата медицинских наук Ивана Николаевича Серёгина, – я поднимаю рюмку за столом на кухне нашей с Ванькой квартиры. – Ты, Ванюха, сделал ещё один шаг в своём развитии. Я очень рад за тебя, братишка. Теперь вперёд – к докторской!

Ванька, подержав немного свою рюмку и посмотрев на налитую водку, неожиданно ставит её на стол и поднимает на меня взгляд.

– Погоди, Сашка… Я хочу кое-что сказать, – он отодвигает тарелку, кладёт руки на стол и смотрит вроде бы в окно, но сейчас это взгляд в себя. Немного помедлив, начинает говорить, снова смотря на меня: – Понимаешь, когда мы праздновали мою защиту сразу в университете, потом в семье с Риткой и нашими стариками, когда меня поздравляли в больнице, было сказано много приятных мне слов, но не прозвучало главного… – опять возникает пауза, которую я не могу прервать, и следует продолжение: – Знаешь, Сашка, я сейчас думаю о тебе! Просто отмотал назад прошедшие пятнадцать с лишним лет, увидел себя в то время и подумал… Как бы сложилась моя судьба, если бы мы с тобой не встретились? Что бы со мной стало, не вмешайся ты тогда в ту драку и не защити меня от тех избивавших парней? Что было бы, если бы ты не принял меня такого, каким я был тогда? Моим братом ты оказался уже далеко потом, а сначала просто понял, что жизненно мне необходим. Ты же с самого начала окружил меня таким теплом и такой заботой, какой у меня до встречи с тобой никогда не было. Сколько ты со мной возился! Ты ведь просто выдернул меня из того ужасного бытия!

Я хочу сказать, что всё это мы делали вместе, но Ванька взмахом руки меня останавливает.

– Не перебивай, пожалуйста! Я ещё не всё сказал. Ты не только показал мне существующую абсолютно другую жизнь, но и втянул меня в эту другую жизнь! Ты всегда был, да и теперь являешься для меня примером, которому я стараюсь следовать, и это несмотря на все наши с тобой споры и порой размолвки по разным поводам. Поверь, Сашка, даже после прошедших полутора десятков лет, в течение которых с твоей помощью я чего-то добился, всё равно без тебя своей жизни я не представляю. Именно ты занимаешь в ней самое главное место. Я очень люблю свою Ритку, своих детей и для меня все они очень и очень важны. Но ты – это ты! Во всём том, что я делаю, есть часть тебя, твоей личности, твоих трудов. Я хочу, чтобы ты это знал.

– Думаю, это слишком, – я морщусь, поскольку не одобряю всевозможных славословий в свой адрес.

– Нет, Сашка, это действительно так. И я от этого счастлив! Ритка, незнающая и никогда не узнающая известного тебе моего прошлого, тем не менее после нашего празднования сказала, что для неё ты незримо присутствовал за нашим столом. Она – умница и многое понимает.

– Ну тебе вообще повезло с женой, – я улыбаюсь. – Мы с Дашей её тоже очень любим и уважаем. Наверно, это единственный человек, на которого в отношении тебя я могу смело положиться.

– Да, Ритка – это чудо какое-то! Наверно, она мне послана Богом за всё, что когда-то пришлось пережить, – задумчиво поддерживает меня Ванька. – Но мы отвлеклись. Почему я всё это начал говорить… Помнишь, я когда-то давно сказал, что воспринимаю тебя как надёжную опору, к которой очень хочется прислониться.

– Помню… – я вздыхаю, поскольку при этом вспоминаю и то давнее прекрасное время, когда мы были на десять с лишним лет моложе.

– Понимаешь, Сашка, хоть я сейчас уже достаточно большой мальчик и мои дорогие люди, испытывая трудности, прислоняются ко мне, всё равно, думая о тебе, порой снова испытываю такое желание. Повторяю, при всех наших порой разногласиях, при том, что я теперь тоже обрёл и силу, и уверенность в своих поступках, ты, как и прежде, для меня являешься чем-то большим, тёплым и абсолютно надёжным. Человеком, которому хочется доверить все свои радости и неприятности, заранее зная, что у тебя всегда найдётся понимание, даже если ты будешь меня за что-то ругать. Прости, но мне почему-то именно сегодня захотелось всё это сказать. Наверно, это моё очередное признание тебе в своей любви.

Снова, уже в который раз, тону в бездонном взгляде братишки. Правда, от только что им сказанного почему-то становится не по себе. Я тоже вспоминаю, каким он был пятнадцать лет назад. Потерянный в этом мире пацан, не часто видящий добро и забитый обстоятельствами своей ужасной жизни. Слава Богу, что мы, два сына одного отца от разных жён, однажды случайно нашли друг друга, и действительно все эти годы я, как старший, старался сделать всё для счастья младшего. Хорошо, что это у меня получилось. Однако, если разобраться, Ванькино влияние на меня явилось не менее судьбоносным. Уверен, всем лучшим в себе я обязан ему.

– Перевариваю сказанное сейчас тобой, – объясняю я затянувшуюся паузу. – Думаю, каждому из нас есть за что быть благодарным другому. Поэтому следующую рюмку будем поднимать за нас с тобой, а пока всё-таки за твой успех.

Мы пьём, и я отправляю в рот кусок мяса, как обычно, приготовленного Ванькой на ужин. Божественно!..

– Ты сегодня превзошёл сам себя, – ещё не до конца прожевав, оцениваю я очередной кулинарный изыск.

– Знаешь, Сашка, я так люблю вот такие наши посиделки! – тихо произносит братишка. – Так здорово, когда не надо никуда торопиться и весь вечер посвящён просто общению. А насчёт мяса – я по нынешнему поводу решил попробовать свой новый рецепт. Рад, что тебе нравится.

Ванька прав. Сегодня, в наш четверг, нам действительно спешить некуда, коль скоро мы решили провести его просто общаясь, не оглядываясь на какие-то ещё не сделанные дела или не решённые проблемы. Как хорошо, когда можно вот так отключиться от всего и просто сидеть, говорить, ну и немного выпивать…

Вчера, как уже повелось в таких случаях, у нас в больнице тихим безалкогольным фуршетом наша компания поздравила доктора Серёгина с успешной защитой. Много добрых слов было сказано о его работе и о нём как о человеке и специалисте. Бедняга аж засмущался. Любят у нас Ваньку! И не зря любят. Он принадлежит к немногим людям, всегда скрупулёзно всё доделывающим до конца, а это говорит о многом.

– Вот ты сказал про докторскую, – задумчиво произносит братишка, перед этим не забыв разлить по второй. – Я пытаюсь оценить себя сегодняшнего и пока не нахожу такого потенциала. Надо ещё много работать.

– Погоди… – не понимаю я. – Так ведь почти всё уже готово. Поскольку я писал обе свои диссертации по хирургической тематике, то наши позвоночные дела с точки зрения диссертаций – практически непаханое поле. Метод-то есть!

– Всё правильно. Только получается, я написал свою кандидатскую и опубликованные статьи на твоём багаже, – вздыхает Ванька. – Я описываю придуманное не мной! Ни в моей диссертации, ни в статьях, которые мы с тобой пишем в соавторстве, нет моего научного труда. Моя роль там сугубо редакторская. Ну ведь так же?

– Неправ! А сколько ты, как блестящий практик, в наши статьи своих мыслей добавляешь? – я искренне стараюсь успокоить его совесть.

– Ну, несколько раз было… – неохотно соглашается он.

Конечно, кое-какую вину за собой я чувствую. Благодаря своей сильнейшей биоэнергетике почти все необходимые манипуляции с позвоночниками наших пациентов, да и вообще с разными костями я делаю гораздо быстрее, чем Ванька. Более того, постоянно испытывая дефицит времени, основное стараюсь сделать сам, а братишка почти всегда у меня в ассистентах. Таким образом я лишаю его самостоятельности, при том, что по нынешнему состоянию его энергетики большинство производимых мной действий ему вполне доступно. В результате получается так же, как было в нашем далёком прошлом, когда я по молодости лет полностью его опекал в сугубо жизненных вопросах. И он, как большой умница, это прекрасно понимает.

– Но ведь я стараюсь давать тебе больше самостоятельности, – я откровенно пытаюсь оправдаться.

– Сашка, ты прости меня, но многие свои благие порывы ты искренне считаешь реальными действиями, – грустно усмехается Ванька, подтверждая мои опасения. – Сегодняшняя ситуация, когда мы с тобой работаем в паре, даёт стабильные и хорошие результаты, но, постоянно тебе ассистируя, я не могу придумывать и пробовать какие-то свои новшества. Пойми, безоговорочное послушание меня тормозит. Чтобы двигаться дальше, мне просто необходимо не только пользоваться разработанными тобой методами, но и придумывать что-то своё. Согласись, при существующей сейчас организации процесса такое, увы, невозможно. Если состоится моё назначение на новую должность, этот подход придётся как-то менять.

Последней своей фразой он меня просто припечатывает. Сказанное им абсолютно справедливо. Я давно был обязан обратить внимание на объективно возникшее наше неравенство, и если хочу, чтобы мой любимый братишка двигался вперёд, надо в корне менять весь расклад. Только вот как это сделать?

– Прав ты, Ванюха… – тихо бормочу я, понимая, что возразить мне нечего. – Ты во всём прав. Прости меня.

– Да, ладно тебе, Сашка! – он снова машет рукой, – Не за что тебе виниться. Тем более, кто бы что ни говорил, всё, что я умею – это твоя заслуга. Только сейчас надо понять, как нам поступать дальше.

– У тебя есть какие-то предложения? – с надеждой спрашиваю я, поскольку у меня никаких здравых мыслей на эту тему в данный момент нет.

– Третий нужен, – с непонятным выражением на лице бурчит Ванька.

– Неужели мы вдвоём одну бутылку не осилим? – ехидно усмехаюсь я, хотя прекрасно понимаю, что он имел в виду.

– Если бы всё было так же просто, как двум здоровым мужикам осушить бутылку водки под хорошую закуску! – вздыхает братишка. – Но ведь действительно для того, чтобы разрулить сложившуюся ситуацию, нужен ещё один человек, который смог бы взять на себя обычный энергетический массаж.

– Ну и где ты такого человека найдёшь? – пожимаю я плечами. – Ты же понимаешь: людей с такими способностями, как у нас с тобой, раз-два и обчёлся…

Выпив по второй, мы погружаемся в обоюдное молчание; каждый обдумывает сложившуюся ситуацию. Я прекрасно понимаю, что уже привык пользоваться Ванькиными энергетическими возможностями, сбрасывая на него рутинную работу по проведению восстановительных процедур для наших пациентов. Такое распределение труда позволяет мне освободить время для других неотложных дел, которых у меня великое множество уже сейчас, а в случае занятия мной должности главного врача их станет ещё больше. Вместе с тем не могу же я возвести преграду на научном пути братишки!

– Может быть, следует как-то перераспределить работу? – неуверенно начинаю я. – Например, у тебя будут свои пациенты, а у меня свои. Себе ты будешь брать тех, чьи проблемы тебе решить по силам, ну а я – всех остальных. Естественно, при этом каждый из нас будет все необходимые процедуры выполнять сам.

– Ты вообще понимаешь, что говоришь? – вскидывается братишка, и я слышу в его голосе негодование. – Если доктор Елизов будет выполнять всю так называемую чёрную работу по нашим пациентам, то на будущие обязанности главного врача у него просто не останется времени. Когда ты, даст Бог, займёшь эту должность, тебе обязательно придётся перестраивать свою существующую нагрузку, а тут ещё добавится новая в виде ежедневных массажей. Короче, я так не согласен.

– Хорошо, а что ты предлагаешь делать? – не понимаю я.

– Предлагаю, как ты и сказал, мне брать пациентов, которыми буду заниматься только я, ну и ещё продолжать, как и прежде, мои занятия восстановительными процедурами с твоими пациентами. У меня всяко будет больше времени, чем у тебя. Отделение неврологии небольшое, поэтому успею, – уверенно заявляет Ванька.

Дорогой мой братишка! Он снова заботится обо мне, хотя при этом его интересы всё-таки ущемляются. Предлагаемое им разумно, хотя и мало отличается от существующего. Правда, главное в предлагаемых изменениях – открывающаяся ему возможность вести своих пациентов полностью самостоятельно и искать в нашем деле что-то новое.

– С тобой трудно не согласиться, – вздыхаю я после паузы. – Если я стану главврачом, то действительно времени у меня будет немного. В общем, спасибо тебе!

– Ладно! Согласованный нами вариант мы сейчас утвердим ещё одной рюмкой, – бросив на меня весёлый взгляд, заявляет братишка и разливает.

Пьём, закусываем…

– И всё-таки я считаю, докторской тебе надо начинать заниматься уже сейчас, – поднимаю я прежнюю тему. – Положи в её основу свою кандидатскую. Ещё раз осмысли то, что ты реально делаешь блестяще. Это тебе нужно для того, чтобы в дальнейшем, работая со своими пациентами, ты чётко представлял, на что следует обратить внимание. Это ведь и есть настоящая наука! Согласен?

– Естественно, согласен. И я при работе с нашими общими пациентами стараюсь уже сейчас так и делать, – с готовностью произносит братишка и с ехидной улыбочкой добавляет: – Именно это позволило мне немного отредактировать твой опус, где ты полемизируешь с тем немцем.

– Со Шмидтом, что ли?

– Ну да. Я помню ту его статью, которая вызвала у тебя неприятие. Кстати, и у меня тоже. Мне кажется, ты ему всё хорошо объяснил и мои правки тогда одобрил.

– Мы ему объяснили! – поправляю я. – Ты являешься полноправным соавтором.

– Ладно, уговорил, – Ванька явно доволен. – А вообще, интересно было бы с этим профессором подискутировать воочию.

– Ну это только с твоим уровнем английского, – смеюсь я.

– Ты себя-то не очень принижай, – он шутливо грозит мне пальцем, – а то я подумаю, что зря провёл с тобой столько тренингов по языку.

– Всё равно мне до тебя ещё далеко, – я вздыхаю и неожиданно для себя говорю: – В любом случае, язык мне надо подтягивать, а то, когда с этим Шмидтом встретимся, как я буду с ним разговаривать?

– Насчёт встречи ты это серьёзно? – настораживается братишка.

– Не знаю. Может, снова в будущее заглянул, – смеюсь я, про себя отмечая, что скорее всего так оно и есть, и командую: – Наливай по следующей и давай – за нас!

* * *

В больнице закончился обед. Поскольку сегодня у меня нет плановых операций, сижу в кабинете и, пользуясь образовавшейся паузой, просматриваю свои записи.

– Александр Николаевич, – появляется охранник и отрывает от дела, – вас опять спрашивают какие-то иностранцы.

Что делать, если доктор Елизов настолько известен! Надо обязательно принять.

– Откуда они?

– Не знаю. Говорят на английском, но явно это не их родной язык…

Что ж, придётся пользоваться выучкой после многочисленных Ванькиных уроков и общаться на неродном. И всё-таки интересно, кто же это приехал? Может, немцы, может, финны… Бывали ведь здесь неоднократно! Конечно, плохо, что этот визит без предварительной записи. Не люблю такие нежданчики, поскольку привык планировать время заранее. Это к вопросу о грядущем изменении моего статуса.

– Ну позови их. Попробую понять, чего они хотят. Надеюсь, моего английского хватит.

– Так, Александр Николаевич, вам иностранный вообще не нужен, – смеётся охранник. – Вы с ними… телепатически. Вы ведь всё можете!

– Иди! – и машу рукой.

И этот туда же! «Вы всё можете…» Сплошные провокаторы вокруг!

Заходят двое мужчин примерно моего возраста. Их приветствие «Hello!» действительно звучит не слишком по-английски. Отвечаю, видимо, с таким же качеством произношения и приглашаю сесть. Дальше они в меру своего знания языка начинают объяснять цель визита. Чтобы всё-таки что-то понять, приходится – не зря охранник советовал! – включать свои способности и пытаться копаться в мозгах пришедших посетителей. Это как раз то, о чём я говорил Григорьеву про посещение мозгов иностранцев, думающих на своём родном языке. Приходится задавать наводящие вопросы на английском и, когда начинается мыслительный процесс, ловить образную и эмоциональную составляющие.

Так… Оказывается, сыновья привезли ко мне мать, которая после падения не может ходить. Сейчас она ждёт в машине. Одновременно случайно выясняю, что эти иностранцы приехали из Риги, а значит, русский знают, но даже по необходимости не хотят говорить на языке, как они считают, «оккупантов». Смешно это, хотя и не очень… Из-за интенсивной мозговой деятельности визитёров дальнейшие невольные раскопки мне ещё показывают, что они бы сюда ко мне никогда не поехали, если бы не настоятельная рекомендация немецкой клиники, куда они обращались. В любом случае, я для них всего лишь знахарь-варвар, человек низкой культуры, как, впрочем, и все мои соотечественники. Опять-таки спасибо моему дару – моё недостаточное владение английским наверняка бы скрыло от меня такие подробности.