Доктор Елизов

Конечно, я сам только что спровоцировал служителя культа на такую реакцию, и это, безусловно, нехорошо. В своё оправдание могу только сказать, что, с моей точки зрения, совсем негоже, едва появившись в посёлке, начинать баламутить народ.

– Знаете, а я этого не боюсь, – спокойно заявляю я, глядя в лицо, пышущее гневом. – Много лет я обращаюсь к Господу за помощью и поддержкой, получаю её и поэтому уверен, Он не позволит случиться со мной чему-то плохому, даже если вы решите меня проклясть. Думаю, если это всё-таки произойдёт, вам ваше деяние самому и вернётся. У меня с Ним, – поднимаю взгляд вверх, – свои отношения, которые не зависят от чьих-то вмешательств. Ну а пока как врач я настоятельно рекомендую вам провериться у онколога. Полагаю, у вас начинается рак поджелудочной железы. Я не шучу! Не спрашивайте, как я определил болезнь, но поверьте – это правда.

– Изыди! – и батюшка поднимает руку в изгоняющем жесте.

– Послушайте, отец Серафим, вы далеко не Иисус, а я не торговец, поэтому давайте прекратим этот разговор здесь, в храме. Могу предложить продолжить его в больнице у меня в кабинете. И главное – в любом случае обязательно проверьтесь у онколога, – повторяю я и, понимая, что всё уже сказано, спокойно поворачиваюсь и иду к двери.

Услышав вслед какое-то бормотание, на всякий случай, ставлю блок. Неужели всё-таки он решил меня проклясть?

Я всегда считал и считаю излечение страждущих делом праведным, а значит, добром, как является добром любое противостояние страданиям и тем более смерти. Одним из сосредоточений добра в моём понимании априори должна быть церковь, призванная лечить недуги людских душ, как мы, врачи, лечим недуги тела. Однако если одна из моих пациенток рассказала, как батюшка стал ей наговаривать на доктора Елизова из-за его методов лечения, то, не сомневаюсь, он делает то же самое и с другими своими прихожанами. И ведь в посёлке обязательно найдутся те, кто ему поверят! В результате потенциальные пациенты станут бояться ходить ко мне или к Ваньке за лечением, а это значит, они останутся без такого вида медицинской помощи, как биоэнергетическая терапия. Последствия могут быть самыми разными, ведь наши методы порой позволяют решить проблемы, недоступные традиционной медицине. Вот и получается, что церковь в лице местного батюшки лишает людей возможности лечиться, то есть совершает зло.

Как объяснить такое противоречие? Конечно, с таким вопросом обращаться к отцу Серафиму бесполезно. Местный батюшка – ещё не вся церковь. Ведь у отца Михаила в Булуне на такие методы лечения совсем другие взгляды. И вообще, если бы этот местный служитель культа ополчился только на меня, человека, известного не только своими воздействиями, но и непростым характером, я бы, возможно, это понял, но при чём тут Ванька? Уж братишка-то, наоборот, известен своей кротостью. О нём люди говорят, что таких, как он, обижать грех! Выходит, в данном случае батюшка согрешил.

Я – достаточно разумный человек, чтобы изначально понимать: в церкви, как в любой организации, служат разные по характеру, знаниям и интеллекту люди. Тем не менее встреча с таким экземпляром, как отец Серафим, меня удивила. Откуда такой слепой догматизм и нежелание идти на диалог или дискуссию? То, что он пригрозил меня проклясть или уже проклял, мне представляется смешным, поскольку несправедливо наложенное проклятье возвращается к проклявшему в виде разных невзгод и болезней. Хотя болезнь у него уже, к сожалению, и так есть, и хорошо бы, чтоб он всё-таки прислушался к моему пожеланию сходить провериться. В данном случае я просто не имею права пускать всё на самотёк. Речь идёт о жизни человека, пусть даже мне и неприятного.

Странно, получается: имея возможность внушать людям то, что хочу, я не применяю свои способности при общении со строптивыми больными, хотя в моих силах внушить необходимость выполнять медицинские рекомендации, а не вступать в не нужные в первую очередь им споры. Я вполне мог сделать такое в случае с Шевцовым, конечно же, с этими латышами, ну и с местным батюшкой тоже. Тем не менее я так не поступил. Почему? Может, Господь удержал меня от таких действий, чтобы эти люди могли сделать свой свободный выбор? Действительно, человек должен иметь такую возможность, но при этом также должен осознавать ответственность за последствия своего решения. Именно такой подход является одним из способов воспитания души.

* * *

Вызов в Облздрав к заместителю его председателя Ветчинникову последовал. Ну, слава богу, хоть какая-то определённость!

Передав Ваньке своих вечерних пациентов, спокойно приезжаю в знакомое здание. Я действительно спокоен, поскольку уверен, что ожидающая выволочка – а что её этот заместитель председателя попытается устроить, мне говорит логика без всякого заглядывания в будущее, – меня не дестабилизирует.

Знакомая по давним визитам приёмная с новым секретарём – смазливой девицей. Пара человек ждёт аудиенции. Докладываю о прибытии и сажусь в одно из кресел.

Наконец меня приглашают войти.

Кабинет мне тоже хорошо знаком. Сюда я приходил для различных бесед к его прежнему хозяину и тогдашнему моему пациенту. Нынешний хозяин, судя по его виду, пребывает не в самом хорошем расположении духа. Это человек лет около пятидесяти в очевидно дорогом костюме. Очки, тоже в дорогой оправе, слегка прикрывают несколько отёкшее лицо. Похоже, накануне он перебрал с алкоголем.

– Здравствуйте! – как челочек вежливый, я здороваюсь первым.

– Добрый день, – буркает хозяин кабинета. – Садитесь.

Сажусь и сразу же влезаю к нему в мозги, чтобы знать, к чему готовиться.

Забавно, но я не ошибся. Вот интересно, в похмельных мозгах всегда наличествует такая муть, такая зыбкость! Создаётся впечатление, что их владелец пытается зацепить какую-то мысль, а она от него уплывает. Пытается зацепить следующую, а она опять уплывает. Вот поэтому такие люди и не могут сосредоточиться. Но всё равно «слышу»: все мысли исследуемого объекта касаются моей персоны. Внимательно глядя на меня, он в данный момент не знает, как начать. Решаю ему помочь чисто как врач, но используя свои способности.

– Я вижу, вам сейчас сильно нездоровится, – без тени улыбки, а наоборот, очень серьёзно и доброжелательно говорю я. – Хотите помогу? Просто избавлю вас от головной боли и всего прочего сейчас мешающего.

– Вы действительно это можете сделать? – с интересом и даже с надеждой спрашивает Ветчинников.

– Если предлагаю, значит, могу.

– Был бы очень благодарен.

– Вам придётся встать.

Когда он встаёт, делаю привычные пассы, добиваясь правильной яйцеобразной формы его поля, убираю всё лишнее, накачиваю чистой энергией.

– Ну вот… Теперь вам должно стать гораздо легче, – оцениваю я свою работу.

– Уф… – прежде измождённый человек неожиданно… улыбается! – Будто на двадцать лет помолодел!

– А как голова? – «докторским» тоном спрашиваю я.

– Совсем не болит. Даже удивительно. Спасибо вам!

Он бодро садится в своё кресло, поправляет очки и теперь смотрит на меня уже совсем другим взглядом. Снова копаюсь в мною самим приведённых в порядок мозгах. Их усиленная работа сейчас направлена на выстраивание разговора с таким неудобным собеседником, как я. Более того, он не знает, как реагировать на мою помощь.

– Наши сотрудники кое-что мне о вас… – Ветчинников делает паузу, находит на столе какую-то бумажку и бросает на неё взгляд, явно читая мои имя и отчество, – Александр Николаевич, говорили. Это была демонстрация ваших способностей?

– Отнюдь. Просто, увидев ваше состояние, я, как врач, пришёл на помощь.

– Спасибо ещё раз… – наступает новая пауза, и в её течение снова поиск продолжения разговора. – Так вот… Сотрудники рассказывали, что некоторое время назад нашим приказом вас хотели сместить с должности первого заместителя главного врача, но потом вмешалась некая очень влиятельная спецслужба и приказ пришлось отменить. Ещё рассказывали, что после её вмешательства наш многолетний зампредседателя по общим вопросам и кадрам Олег Михайлович Заславский получил серьёзное взыскание, – дальше мой собеседник продолжает с непонятной ухмылкой: – Он до сих пор про вас, как бывший военный, без мата говорить не может.

– Насчёт его взыскания я, конечно, не в курсе, но про приказ – всё так и было, – подтверждаю я и решаю направить разговор в нужное мне русло: – У такого врача, как я, случаются самые разные пациенты, в том числе и очень влиятельные, с которыми потом, после лечения, меня связывают весьма добрые отношения. Это как раз такой случай.

Снова повисает пауза. В мозгах собеседника я читаю некоторое смятение от неожиданного осознания, что со мной лучше не ссориться. Неужели моё лечение и ранее полученная им информация обо мне его так сильно напрягают?

– Тем не менее влиятельного человека, которого я просил устроить к вам в больницу, вы безжалостно выгнали, – наконец с усмешкой констатирует Ветчинников.

Приходится объясняться. Это я делаю подчёркнуто сухо.

– Когда я берусь кого-то лечить, меня в первую очередь интересует, как справиться с болезнью, и никогда не интересует степень влиятельности поступившего больного. Наверно, именно поэтому пациенты уважают доктора Елизова и в будущем у нас сохраняются хорошие человеческие отношения. Ваш протеже был досрочно мной выписан, поскольку систематически нарушал мои указания, чем сводил на нет все старания по его излечению. Я ему запретил любые физические нагрузки, чтобы он не травмировал только что, по сути, отремонтированный мной позвоночник, а он всё равно по утрам отжимался от пола. Именно за этим занятием его застал второй лечащий врач. В результате этих отжиманий вся моя работа пошла насмарку. И ещё он запомнился в нашей больнице редкостным хамством по отношению к персоналу, кстати, и ко мне тоже.

– Неужели вы не понимаете, что есть категория людей, требующих особого обращения? – вопрос задан с явной досадой. – Господин Шевцов очень крупный московский бизнесмен. Думаю, по своему статусу он может себе позволить… некоторые отклонения от общепринятого поведения.

Ну конечно, снова всплывает давняя тема надуманной исключительности. Действительно, чего человеку, видимо, обалдевшему от осознания собственной крутости, церемониться с каким-то врачишкой, который, с его точки зрения, просто обязан оказать ему некоторую медицинскую услугу.

– Простите, я не знаю вашего имени и отчества. Как к вам обращаться? – спрашиваю я.

По виду Ветчинникова можно смело сказать, что он удивлён. Наверно, он считает, что все подчинённые ему лица обязаны знать такие вещи.

– Меня зовут Вячеслав Дмитриевич, – чеканит он и с оттенком неудовольствия добавляет: – Собираясь на приём к начальнику, надо было бы выяснить, как его зовут.

– Видите ли, Вячеслав Дмитриевич, для меня все люди равны вне зависимости от их социального статуса или служебного положения, – подчёркнуто спокойно заявляю я.

– Похоже, Золотов вас сильно избаловал, – цедит заместитель председателя.

– Во-первых, Кирилл Сергеевич Золотов здесь совершенно ни при чём, – с прежней сухостью в тоне замечаю я и, отдавая себе отчёт в своей самоуверенности, продолжаю: – С моим жизненным опытом и в моём возрасте меня избаловать или воспитать уже трудно. Во-вторых, я считаю равные отношения между людьми явлением абсолютно нормальным.

– Вы можете считать всё, что вам заблагорассудится, но жизнь совсем не такая, какой вы хотите её видеть. Каждый из нас всегда от кого-то зависит.

Скрываемое прежде раздражение звучит в его тоне.

– Полагаю, не каждый и не всегда, – я поддерживаю дискуссию. – По крайней мере, о себе я такого сказать не могу.

– А как же ваши влиятельные знакомые? – вопрос задан с едкой иронией.

– Помните у классика? «Никогда ничего не просите, особенно у тех, кто сильнее вас. Сами всё предложат и сами всё дадут». Вот и я никогда ни у кого ничего не прошу.

– Только эти слова Булгаков вложил в уста Сатаны. Не забыли?

Интересный разговор пошёл! Глубоко копает! Ещё не хватало, чтобы он, подобно отцу Серафиму, обвинил меня в связи с лукавым. Однако что-то отвечать всё же надо.

– Не думаю, что правильность мысли может зависеть от того, кто её озвучивает, – выкручиваюсь я, при этом читая его мысли дальше.

Ветчинников какое-то время молча смотрит на меня. Сейчас в его голове я «не слышу» желания конфликтовать. Наоборот, там присутствует желание договариваться. Ещё в мозгах собеседника читаю, что, оказывается, Вячеслав Дмитриевич не просто знаком с моим бывшим пациентом, а имеет с ним совместный бизнес в Петербурге.

– Ладно, Александр Николаевич, возможно, мы когда-нибудь продолжим нашу дискуссию, но пока есть тема более важная, по крайней мере для меня, – теперь тон моего оппонента примирительный. – Кроме всего прочего, мне приходилось слышать про вас, что вы являетесь совершенно незаурядным врачом. Об этом говорит и телевизионный сюжет про вашу блестящую операцию, который я видел. Поверьте, я полностью отдаю себе отчёт в том, с кем сейчас разговариваю, но на сегодняшний день ситуация выглядит так: несмотря на распоряжение вышестоящего начальства, вы отказались оказывать платную услугу, по сути, VIP-пациенту. Признаю, это ваше право. Вынужден вам сказать то, что другому бы не сказал: с господином Шевцовым я связан некоторыми обязательствами, – наконец признаётся Ветчинников. – Зная о его проблемах со спиной, я пообещал устроить его в вашу действительно непростую клинику.

Надо же! Этот тоже назвал нашу районную больницу клиникой. Видимо, оговорился. Пустячок, а приятно.

– Что будем делать, Александр Николаевич? Я достаточно разумный человек, чтобы понимать, невозможность вам приказывать, – заместитель председателя выжидательно смотрит на меня. – Более того, я знаю, что по заведённому у вас порядку, поскольку большинство платных пациентов идут именно к вам, решение об их госпитализации принимаете лично вы, а не Золотов. Поэтому я вас просто прошу…

Вспоминаю все разговоры про грядущую смену главного врача и готовящуюся здесь блатную кандидатуру. Вот если оказать ему сейчас услугу, о которой он просит, может, тогда по другому, более важному вопросу будет проще разговаривать? Как там в армии говорят? Просьба начальника – высшая форма приказа. Забавно…

– А вы можете гарантировать исполнение Шевцовым всех требований лечащих врачей? Если этого не будет, то лечиться ему просто бесполезно. Это можно будет делать и год, и два, и всё с одинаковым результатом. Объясните ему это вы, коль скоро он не захотел понять меня.

– Я с ним обязательно поговорю, – с явным облегчением и готовностью соглашается Ветчинников. – А когда он может заселиться?

– Вот с этого всё и начинается, – грустно усмехаюсь я. – Он ведь и вправду посчитал, что заселился в некий пансионат, и соответствующим образом себя вёл.

– Я оговорился, – кивает мой собеседник. – Конечно же, мой вопрос должен был прозвучать так: когда он может быть госпитализирован?

– Навскидку ответить не могу, поскольку мне надо посмотреть на состояние существующей очереди, – объясняю я, тем самым демонстрируя своё нежелание заниматься этим человеком прямо сейчас.

– Тогда я вас попрошу, – Ветчинников протягивает мне визитку, – когда определитесь, пожалуйста, позвоните мне, чтобы я мог это сообщить Шевцову.

Прощаемся нормальным крепким мужским рукопожатием.

* * *

Пока еду домой, подвожу итог состоявшейся встречи с высокопоставленным чиновником. Есть у меня такая привычка – обмозговывать и домысливать всё, сидя за рулём.

Интересная получилась беседа. Ожидаемого мной хамства не случилось, и это говорит в пользу Ветчинникова. Более того, он продемонстрировал умение сдерживать порывы своего раздражения и умение переговорщика. Надо признать, это благодаря ему наша беседа прошла вполне мирно, и я совсем не жалею, что пошёл навстречу и согласился повторно принять его протеже.

Странно другое: в разговоре никак не прозвучала грядущая смена руководства больницей. Ну ладно в разговоре, но, путешествуя по мозгам этого человека, я ни разу «не услышал» ни одной подобной мысли. Может, он просто, как сейчас говорят, не в теме? Тогда нашими делами может заниматься, например, зампредседателя по общим и кадровым вопросам, получивший из-за меня выговор. Кстати, этот кадровик некоторое время назад просунул к нам в хирургию своего знакомца. Причины такого его ходатайства я пока не понял, но, возможно, это хорошая зарплата у наших хирургов. В любом случае, нормальные отношения с одним из заместителей председателя мне явно не помешают.

Дома после ужина, позанимавшись со старшим сыном Серёжкой школьной математикой, которой он очень интересуется, захожу в комнату к Кириллу Сергеевичу, чтобы рассказать про свой визит в Облздрав.

Рассказываю подробно, правда, не касаюсь своего посещения мозгов чиновника и темы замены главврача.

– Считаю, Сашенька, ты правильно сделал, что включил заднюю, – задумчиво произносит Кирилл Сергеевич. – Получается, если просьбу этого чиновника ты пообещал удовлетворить, то, значит, он теперь в какой-то степени тебе обязан. Правда, расчёт этих людей по обязательствам такого рода полностью зависит от их порядочности. Мы с тобой уже сталкивались с ситуацией, когда за добро нам с тобой платили злом. Давай думать, что человеческая неблагодарность проявляется в единичных случаях.

– Я тоже хочу так думать, но пока ещё не знаю, что буду просить у Ветчинникова взамен, – и усмехаюсь. – Уверен, такие возможности нельзя тратить на что-то не особо обязательное. Надо просто дождаться случая.

– Возможно, к нему можно будет обратиться в вопросе твоего назначения на должность главного врача, чтобы они там, в Облздраве, не долго тянули с приказом, – предполагает Кирилл Сергеевич.

М-да… Поскольку он не в курсе подготовки на его должность блатника, у него и мысли соответствующие. Жаль, я пока не могу рассказать ему про истинное положение вещей.

– Что ж, это вариант, – соглашаюсь я, понимая, что на сегодня мои уста запечатаны заботой о его здоровье. – Посмотрим, как будут разворачиваться события.

В любом случае, пока шашкой махать рано. Сначала следует дождаться, как я сказал Григорьеву, каких-то шагов от Облздрава.

– Слушай, я всё хочу тебя спросить, ты рассказывал мне про свою непроизвольную диагностику онкологии у нашего чистоозёрского священника. Как он? Обращался? Или он сам куда-то ездил, чтобы удостовериться? – меняет тему Кирилл Сергеевич.

– Понятия не имею. Я тогда ему всё сказал, он не поверил и фактически послал меня подальше, – напоминаю я. – Если бы отец Серафим ко мне подошёл, я бы непременно устроил его в университет на обследование, но он шарахается от меня, как чёрт от ладана. Не могу же я силой его тащить!

Сказав это, сразу вспоминаю про своё умение дистанционно приказывать людям сделать то, что мне нужно. Поэтому в подтверждение уже обсуждавшейся темы: это ещё один способ применения моих способностей для излечения страждущих. Может быть, Ванька всё-таки прав и надо применить своё умение?

– Попробуй всё же его уговорить. Вдруг сумеешь? Это же жизнь человека!

– Ладно, я подумаю, что и как можно сделать.

Собственно, я и не собирался пускать такое дело на самотёк, ведь действительно речь идёт о жизни человека. Пока этот, с моей точки зрения, совсем не умный человек вы… делывается, опухоль растёт, а по мере её роста будущая операция становится всё более сложной. Это я, как хирург, знаю. В общем, надо будет что-то придумать, чтобы всё же его отправить на обследование в университет к онкологам.

* * *

В первой половине дня после своей плановой операции, как и обещал, посмотрел очередь к нам на госпитализацию. Определился с началом второго прибытия Шевцова к нам на поправку его спины. Это случится где-то недели через три. Сразу позвонил Ветчинникову и сообщил предполагаемую дату. Не знаю, может быть, он не до конца был уверен в отработке данного мной обещания, но благодарил очень тепло.

Сегодня четверг. Кирилла Сергеевича домой отвозит служебная машина, поэтому после вечернего приёма я решаю немного задержаться, чтобы перед работой в нашей «однушке» над статьёй полистать книги, хранящиеся здесь, у меня в кабинете.

В дверь раздаётся стук. Неужели кто-то ещё собрался? Если так, то надо будет принять, хоть моё время уже закончилось. Не отказываю я пациентам!

– Войдите!

Дверь открывается и появляется… отец Серафим!

Пока я не понимаю, он внял моему предложению продолжить неприятный разговор в более удобном для этого месте или, услышав от меня свой очень плохой диагноз, в конце концов решил поговорить на эту тему?

Гость, не здороваясь, заходит в кабинет и без приглашения, практически по-хозяйски, садится у моего стола. М-да… Посмотрев на выражение его лица, даже без чтения мыслей прихожу к выводу, что он пришёл сюда не за медицинской помощью.

– Вы по поводу вашего диагноза? – на всякий случай спрашиваю я.

– Нет, я пришёл сюда не как пациент, – с оттенком гордости произносит батюшка. – Упаси меня, Боже, стать вашим пациентом. Я не верю словам, сказанным вами про рак, ведь никакого обследования вы не проводили. Вы правильно сказали, что храм не место для таких разговоров, какой произошёл у нас, когда вы туда приходили. Сегодня я пришёл к вам, господин Елизов, как назначенный пастырь здешнего прихода, чтобы поговорить о вашей деятельности в Чистых Озёрах. Находясь в своём качестве, я серьёзно обеспокоен нездоровой популярностью, которую вы и ваш брат имеете в посёлке. Эта популярность является следствием ваших богопротивных действий.

Вот дурак, прости, Господи! Речь идёт о его жизни, а он тут сидит и выкобенивается. Ладно, пока поговорим, а там, может быть, мне удастся привести его в чувство.

– Почему, с вашей точки зрения, излечение страждущих является богопротивным деянием? Ну хорошо, вам не жалко себя, но другие-то люди здесь при чём? – задавая свои вопросы, я тщательно стараюсь скрыть усмешку.

– Вы занимаетесь бесовством, – как припечатывает батюшка. – Ваши воздействия на пациентов, пусть даже они и приносят им избавление от болезней, из-за невозможности объяснить их с точки зрения науки – это проявление дьявольской силы.

– Интересное толкование, – уже неприкрыто усмехаюсь я. – То есть всё, ещё не до конца изученное, для вас является, по сути, дьявольщиной. Такие явления действительно всегда пугают, но когда познание выходит на новый уровень и находится научное подтверждение, что всё вполне материально, предыдущие страхи оказываются обычным мракобесием. Церковь в своей истории многие из достижений науки объявляла бесовством. И железную дорогу, и электричество… А потом, когда приводились научные доказательства, весьма неуклюже отползала. Почему неуклюже? Потому что, насколько мне известно, эта организация ни разу своих ошибок не признавала.

– Вы богохульствуете! – с негодованием восклицает мой оппонент. – Истинна церковь Господа нашего!

– Мне кажется, отец Серафим, не стоит смешивать религию, веру и церковь, – сказав это, я внимательно смотрю ему в глаза. – Это всё разные понятия. Вам об этом должны были рассказывать, когда учили. Религия – это философия, то есть наука. Церковь – это организация, исполняющая обряды, а вера – это состояние души человека, который не может по каким-то причинам постичь религиозную философию.

Похоже, сказав последние фразы, я сделал ошибку и своими словами снова раздражил собеседника. Мне действительно кажется, что этот батюшка не отличается глубиной познаний, а значит, вести с ним глубокие беседы бесполезно.

– Господин Елизов, я не намерен вести с вами философских споров, – металл в голосе священника подтверждает моё предположение о его раздражении. – Я сюда пришёл потребовать от вас и вашего брата, чтобы вы покинули пределы моего прихода и более не творили здесь своих богопротивных деяний. Ваши воздействия на людей есть бесовщина, и, по крайней мере в моём приходе, вы должны свою деятельность прекратить.

– Не понял, кому и что я должен, – и снова усмехаюсь. – В моём представлении я должен только своим пациентам. Если вы сюда пришли лишь за тем, чтобы сказать то, что сказали, вы просто зря потратили своё время, кстати, и моё тоже. И вообще, не слишком ли много вы на себя берёте? Вы здесь без году неделя и уже пытаетесь установить свои порядки. Напомню вам: у нас государство светское и указания церкви не могут приниматься как обязательные к исполнению. Всё останется, как есть, и вам придётся с этим смириться. Ваше право в своих ежедневных проповедях поминать нас с братом недобрым словом, а мы тем не менее спокойно будем продолжать вести свою, уверен, богоугодную деятельность, как делаем это уже более десяти лет. Повторяю: вы человек у нас новый, и не следует приходить в чужой монастырь со своим уставом.

Отец Серафим опять смотрит на меня тяжёлым взглядом, в котором читается яростное неприятие складывающейся ситуации, ищет слова возражения, но не находит.