Нейтринный голос

– Юрий Волков, – сказал он. – Меня прислали из Роскосмоса. Астрофизика галактического ядра.

Анна смотрела на него. Имя было в списке – она видела его вчера, среди десятка других имён экспертов, которых стягивали со всего мира. Волков, Юрий Алексеевич. Специалист по релятивистским процессам в окрестностях Стрельца A*. Публикации в Nature, Science, ApJ. Один из ведущих экспертов по физике чёрных дыр.

– Я знаю, кто вы, – сказала она. – Читала ваши работы.

Он чуть наклонил голову – не кивок, скорее признание.

– Тогда вы знаете, почему я здесь.

– Потому что сигнал пришёл из центра Галактики.

– Потому что сигнал пришёл из среды, которую я изучаю тридцать лет. – Он сделал шаг внутрь. – Можно?

Анна указала на стул у стола. Волков сел – осторожно, словно боялся что-то сломать. Его большие руки легли на колени.

– Я видел ваши публичные данные, – сказал он. – Карту. Визуализации. Впечатляет.

– Но?

Он чуть улыбнулся. Улыбка была странной – тёплой, но с привкусом чего-то горького.

– Но я хотел бы увидеть то, что вы не публиковали.

Анна не ответила сразу. Она изучала его лицо – линии вокруг глаз, напряжение в челюсти, что-то неуловимое в выражении, что говорило о человеке, который много потерял.

– С чего вы взяли, что есть что-то непубличное?

– Потому что я на вашем месте не опубликовал бы всё. – Волков откинулся на спинку стула. – Три недели работы над сигналом такой сложности. Одна карта – это слишком мало. Там должно быть больше.

Она молчала.

– Я не шпион, – сказал он. – Не политик. Я учёный. Меня интересует только одно: понять, что это такое и откуда оно пришло.

– Все так говорят.

– Я говорю правду.

Их глаза встретились. Анна искала в его взгляде что-то – фальшь, расчёт, скрытые мотивы. Не нашла. Только усталость и что-то похожее на голод. Интеллектуальный голод, который она знала слишком хорошо.

– Хорошо, – сказала она наконец. – Пойдёмте.

Лаборатория данных располагалась двумя этажами ниже.

Анна вела Волкова по коридорам – стеклянным, стерильным, залитым искусственным светом. Люди в белых халатах скользили мимо, не поднимая глаз. Охранники на каждом повороте. Камеры под потолком.

– Напоминает больницу, – сказал Волков.

– Или тюрьму.

Он посмотрел на неё – быстро, оценивающе.

– Вам здесь не нравится.

Не вопрос. Констатация.

– Я привыкла работать в тишине, – сказала Анна. – Здесь слишком много… шума.

– Людей?

– Шума.

Они подошли к двери лаборатории. Анна приложила карту-пропуск, потом – ладонь к сканеру. Дверь скользнула в сторону.

Внутри было темно. Только экраны светились – десятки экранов по стенам, каждый с фрагментом данных. В центре – голографический проектор, сейчас выключенный.

Волков остановился на пороге. Осмотрелся.

– Здесь вы работаете?

– Здесь я думаю.

Она прошла к центральной консоли. Пальцы легли на клавиатуру – привычно, как всегда.

– Закройте дверь.

Он повиновался. Замок щёлкнул.

Анна ввела команду. Голографический проектор ожил – и комната наполнилась светом.

Галактика.

Та самая спираль, которую видел весь мир. Но здесь – полнее, детальнее. Второй слой данных проступал сквозь основную структуру, как прожилки в мраморе. Голоса, которые она нашла в бессонные ночи.

Волков стоял неподвижно. Смотрел.

– Это… – Он не закончил.

– Это то, что я не публиковала.

Она увеличила масштаб. Центр Галактики – яркая точка, пульсирующая энергией. Вокруг неё – структуры, которые она видела только в абстракции. Теперь, с его приходом, ей нужен был кто-то, кто мог объяснить физику.

– Видите источник сигнала?

Волков подошёл ближе. Его лицо – освещённое голубым светом голограммы – было сосредоточенным.

– Это не звезда, – сказал он.

– Нет.

– И не скопление звёзд.

– Нет.

Он протянул руку к голограмме – не касаясь, просто очерчивая контуры.

– Это что-то… организованное. Структурированное. – Он повернулся к ней. – Вы понимаете, что это означает?

– Скажите вы.

Волков молчал несколько секунд. Его глаза бегали по голограмме – вычисляя, анализируя.

– Источник сигнала находится в непосредственной близости от Стрельца A*. Сверхмассивная чёрная дыра, четыре миллиона солнечных масс. Температура окружающей среды – десятки миллионов градусов. Магнитные поля – чудовищные. Радиация – смертельная для любой известной формы жизни.

– Я знаю.

– Никакая естественная структура не может существовать так близко к горизонту событий. – Он снова посмотрел на голограмму. – А эта – существует.

– Что вы хотите сказать?

Волков опустил руку. Когда он заговорил, его голос был тихим – почти благоговейным.

– Они построили что-то. Что-то огромное. Что-то, способное выдержать условия, в которых плавится сама материя. – Он посмотрел на Анну. – Доктор Бергман, вы понимаете масштаб?

Она понимала. Или думала, что понимала.

– Расскажите мне.

Они просидели в лаборатории до вечера.

Волков говорил – много, подробно, увлечённо. Анна слушала, задавала вопросы, записывала. Впервые за недели она чувствовала что-то похожее на… партнёрство? Сотрудничество? Она не знала слова.

Он объяснял физику галактического центра – не как лектор студентам, а как коллега коллеге. Температуры, давления, гравитационные аномалии. Среду, в которой обычная материя существовать не может.

– Стрелец A* – это не просто чёрная дыра, – говорил он, водя пальцами по голограмме. – Это источник энергии. Колоссальной энергии. Когда материя падает на неё – газ, пыль, целые звёзды – она ускоряется до релятивистских скоростей. Трение в аккреционном диске нагревает её до миллионов градусов. Высвобождается энергия – больше, чем производят все звёзды Галактики вместе взятые.

– И вы думаете, что они используют эту энергию?

– Я не думаю. Я вижу. – Он указал на структуру в центре голограммы. – Смотрите на распределение. Это не хаотичное скопление. Это… форма. Геометрия. Что-то, что имеет границы, пропорции.

Анна всмотрелась. Он был прав – то, что она принимала за шум, за артефакт визуализации, при правильном освещении выглядело иначе. Кольцо? Сфера? Что-то среднее?

– Размеры?

Волков провёл расчёт в уме – она видела, как двигаются его губы, как сужаются глаза.

– Приблизительно… радиус орбиты Луны. Может быть, больше.

Анна откинулась на спинку кресла.

Радиус орбиты Луны. Структура размером с лунную орбиту, построенная вокруг чёрной дыры.

– Это невозможно, – сказала она.

– Для нас – невозможно. – Волков пожал плечами. – Для цивилизации, способной генерировать модулированные нейтринные пучки петаэлектронвольтного диапазона – возможно, рутина.

Она смотрела на него. На его спокойное лицо, на грусть в глазах, которая не исчезала даже когда он говорил о чудесах.

– Вы не удивлены.

– Чему?

– Всему этому. Сигналу. Структуре. Тому, что мы не одни.

Волков помолчал. Его взгляд ушёл куда-то – в прошлое, в воспоминания, в места, которых она не знала.

– Я давно перестал удивляться, – сказал он наконец. – Вселенная слишком большая и слишком странная, чтобы удивляться её содержимому. Удивляться нужно было бы, если бы мы были одни.

– Некоторые удивляются.

– Некоторые не смотрели в телескоп достаточно долго.

Он встал. Прошёлся по лаборатории – большой, неуклюжий в этом пространстве, полном хрупкой техники.

– Доктор Бергман, можно вопрос?

– Анна.

Он обернулся.

– Простите?

– Меня зовут Анна. Если мы будем работать вместе – называйте меня по имени.

Он чуть улыбнулся.

– Хорошо. Анна. – Пауза. – Можно вопрос?

– Да.

– Второй слой данных, который вы мне показали. Эти… структуры, похожие на нейронные паттерны. Вы понимаете, что это такое?

Анна не отвечала несколько секунд. Потом:

– У меня есть гипотеза.

– Какая?

– Они передали не только карту. Они передали себя.

Волков остановился. Развернулся к ней всем телом.

– Что вы имеете в виду?

– Память. Воспоминания. Способ мышления. Не знаю, как это назвать. – Она посмотрела на голограмму – на пульсирующие паттерны, которые она изучала ночами. – Это похоже на завещание. Последние слова того, кто знает, что умрёт.

Волков молчал. Долго. Его лицо изменилось – грусть стала глубже, острее.

– Почему вы так думаете?

– Потому что иначе это не имеет смысла. – Анна встала, подошла к голограмме. – Зачем тратить такие ресурсы на сигнал, который летит двадцать шесть тысяч лет? Зачем посылать карту тем, кого ты никогда не встретишь? – Она коснулась пульсирующей точки в центре. – Если только ты не знаешь, что скоро тебя не станет.

– И ты хочешь, чтобы тебя помнили.

– Да.

Они стояли рядом – перед голограммой умирающей цивилизации, перед голосами из прошлого, перед завещанием тех, кого уже нет.

– Это печально, – сказал Волков.

– Да.

– Но и… красиво. По-своему.

Анна посмотрела на него. На профиль, освещённый голубым светом. На морщины у глаз, на седину в волосах.

– Вы говорите так, будто понимаете.

– Может быть, понимаю.

Он не объяснил. Она не спрашивала.

К ночи они перешли к техническим деталям.

Волков работал с данными – быстро, эффективно, с уверенностью человека, который знает свой предмет. Анна наблюдала за ним, иногда подсказывая, иногда споря.

– Вот здесь. – Он указал на участок визуализации. – Видите асимметрию?

Анна всмотрелась. Структура вокруг чёрной дыры – та самая, размером с лунную орбиту – была не идеальной. Одна сторона казалась… тоньше? Слабее?

– Вижу. Что это?

– Если моя догадка верна – это нестабильность. – Волков увеличил участок. – Структура находится на очень близкой орбите вокруг чёрной дыры. Любая орбита в этих условиях нестабильна – приливные силы, градиенты гравитации, воздействие аккреционного диска. Чтобы удерживать её на месте, нужна постоянная коррекция. Постоянная энергия.

– Вы думаете, они теряют контроль?

– Я думаю, они потеряли контроль очень давно. – Он выпрямился. – Смотрите на траекторию. Если экстраполировать движение…

Он ввёл команду. Голограмма изменилась – теперь она показывала не статичную картину, а динамику. Линии, расходящиеся от структуры. Прогнозы.

– Орбита распадается, – сказал Волков. – Медленно, но неизбежно. Приливные силы разрывают структуру изнутри.

– Сколько времени?

– Трудно сказать точно. Но учитывая скорость деградации… – Он помолчал. – Несколько тысяч лет. Может быть, меньше.

Анна смотрела на линии – на спирали, закручивающиеся к центру, к чёрной бездне, которая поглотит всё.

– Они знали, – сказала она.

– Что?

– Когда посылали сигнал. Двадцать шесть тысяч лет назад. Они знали, что их структура обречена. Что они… обречены.

Волков кивнул.

– Это объясняет многое. Завещание, как вы сказали. Последний крик перед… – Он не закончил.

– Перед тьмой.

– Да.

Они молчали. Голограмма пульсировала перед ними – живая, яркая, но несущая в себе смерть. Предсказанную, неизбежную.

– Есть ещё кое-что, – сказал Волков.

– Что?

Он снова ввёл команду. Масштаб изменился – теперь они смотрели на структуру ближе, детальнее.

– Видите эти выбросы? – Он указал на потоки энергии, расходящиеся от структуры во всех направлениях. – Это не случайный шум. Это модулированное излучение.

– Нейтрино.

– Да. Но не только те, что мы получили. Смотрите. – Он повернул визуализацию. – Потоки идут во множестве направлений. Сотни, может быть, тысячи отдельных лучей.

Анна поняла.

– Они посылали сигнал не только нам.

– Они посылали его всем. – Волков развёл руками. – Всей Галактике. Каждой звёздной системе, где могла быть жизнь. Широковещательная передача. Последнее послание.

– «Мы были здесь».

– «Мы были здесь. Запомните нас».

Слова повисли в воздухе – тяжёлые, как гравитация чёрной дыры, от которой они убегали всю жизнь.

Около полуночи Анна поняла, что не может больше смотреть на экраны.

Глаза горели. Тело требовало отдыха. Разум – тоже, хотя она не хотела этого признавать.

Волков заметил.

– Вам нужно поспать, – сказал он. – Мне тоже.

– Да.

Она выключила голограмму. Лаборатория погрузилась в полутьму – только аварийные лампы и свет экранов в спящем режиме.

– Спасибо, – сказала она.

Волков обернулся у двери.

– За что?

– За сегодня. За объяснения. За… – Она искала слово. – За партнёрство.

Он смотрел на неё несколько секунд. Потом кивнул – медленно, серьёзно.

– Мы только начали.

– Знаю.

– Там ещё много работы. Месяцы. Может быть, годы.

– Знаю.

– И не всё будет… приятным. – Его глаза потемнели. – То, что мы найдём – может оказаться не тем, что мы хотим найти.

– Что вы имеете в виду?

Волков помолчал. Потом:

– Карта, которую они прислали. Красные зоны. Предупреждения. – Он сделал шаг ближе. – Вы думали, от чего они предупреждают?

– Думала.

– И?

– Не знаю. Природные опасности? Чёрные дыры, нейтронные звёзды, радиационные пояса?

– Возможно. – Он не выглядел убеждённым. – Или что-то другое.

– Что?

Волков не ответил сразу. Он стоял в дверях, большой и неподвижный, как статуя.

– Я изучаю центр Галактики тридцать лет, – сказал он наконец. – Самую плотную, самую энергичную среду в нашей части Вселенной. И я никогда не видел ничего похожего на эту структуру. Ничего рукотворного. Ничего искусственного.

– Потому что мы не умели смотреть.

– Может быть. Или потому что всё остальное – уничтожено.

Слово повисло в воздухе.

– Уничтожено? – переспросила Анна.

– Красные зоны на карте. Вы сказали – опасность. Но опасность бывает разной. – Он посмотрел ей в глаза. – Некоторые опасности – статичные. Чёрные дыры, радиация. Они просто есть. Их можно обойти. А некоторые… активные.

– Вы говорите о…

– Я ни о чём не говорю. – Он поднял руку. – Это спекуляция. Догадка. У меня нет доказательств. – Пауза. – Пока.

– Но вы думаете…

– Я думаю, что цивилизация, способная построить структуру размером с лунную орбиту вокруг чёрной дыры, не боится астрофизических опасностей. Они умеют с ними справляться. – Его голос стал тише. – Они боятся чего-то другого.

Анна молчала. Мысль, которую он озвучил, была слишком большой. Слишком страшной.

– Мы поговорим об этом завтра, – сказала она.

– Да. Завтра.

Он вышел. Дверь закрылась за ним.

Анна осталась одна в темноте лаборатории. Экраны мерцали. Где-то гудела вентиляция.

Она думала о красных зонах. О предупреждениях. О том, чего могла бояться цивилизация, способная строить вокруг чёрных дыр.

И о том, что это «что-то» – возможно – всё ещё там.

На следующий день они продолжили работу.

И на следующий.

И на следующий.

Недели превратились в месяц. Волков стал постоянным присутствием в её жизни – сначала коллегой, потом… чем-то большим? Она не знала, как это назвать. Партнёром? Другом?

Они работали вместе – часами, днями. Спорили, соглашались, снова спорили. Он приносил кофе, когда она забывала поесть. Она напоминала ему о встречах, которые он пропускал.

Между ними было что-то – какое-то понимание, которое не требовало слов. Два одиноких человека, нашедших друг друга в самом странном месте.

Но они не говорили об этом. Не называли это вслух.

Работа была важнее.

Женева – 15 мая 2031 года

Прорыв пришёл поздним вечером.

Анна сидела за консолью, в сотый раз просматривая данные об орбитальной динамике структуры. Волков – рядом, работал над собственными расчётами.

– Юрий, – сказала она.

Он поднял голову.

– Что?

– Посмотри на это.

Она вывела на экран новую визуализацию. Орбита структуры – не та, что они видели раньше. Более точная, с учётом новых данных.

Волков всмотрелся. Его лицо изменилось.

– Это…

– Да.

– Орбита не просто нестабильна. Она активно деградирует. – Он потянулся к клавиатуре, ввёл параметры. – Если эти данные верны…

– Они верны. Я проверяла трижды.

– Тогда… – Он замолчал. Считал в уме.

– Восемнадцать месяцев, – сказала Анна. – Плюс-минус два.

– Восемнадцать месяцев до чего?

– До горизонта событий.

Волков откинулся в кресле. Его лицо было бледным.

– Ты уверена?

– Смотри сам. Структура движется по спирали. Каждый виток приближает её к сингулярности. Через восемнадцать месяцев – по нашему времени – она пересечёт горизонт.

– И тогда…

– И тогда – всё. Ничто не выходит из-за горизонта событий. Никакая информация. Никакой сигнал. Ничего.

Они смотрели на экран. На спираль, закручивающуюся к центру. На структуру – огромную, невообразимую – которая медленно, неумолимо падала в бездну.

– Они знали, – повторил Волков то, что она сказала недели назад. – Когда посылали сигнал. Они знали.

– Да. Двадцать шесть тысяч лет назад они рассчитали траекторию. Поняли, что обречены. И отправили завещание.

– А сейчас…

– А сейчас – если наши расчёты верны – они всё ещё падают. Всё ещё живы. Ещё восемнадцать месяцев.

Волков встал. Прошёлся по лаборатории – из угла в угол, как зверь в клетке.

– Это меняет всё, – сказал он.

– Что именно?

– Всё. – Он остановился у окна. За стеклом – ночная Женева, огни города, далёкие звёзды. – Если они ещё живы – значит, мы можем… – Он не закончил.

– Ответить?

– Да.

Анна не отвечала. Мысль была слишком большой.

Ответить. Послать сигнал обратно. Сказать им – тем, кто падает в чёрную дыру, тем, кто кричит в пустоту двадцать шесть тысяч лет – что их услышали.

– Это невозможно, – сказала она.

– Почему?

– Потому что сигнал дойдёт до них через двадцать шесть тысяч лет. К тому времени они давно…

– Нет. – Волков повернулся к ней. – Ты не понимаешь. Они падают в чёрную дыру. Время возле горизонта событий течёт иначе. Для них – для тех, кто внутри структуры – прошло гораздо меньше времени, чем для нас.

Анна застыла.

– Релятивистское замедление времени.

– Именно. Чем ближе к горизонту – тем медленнее течёт время. Для внешнего наблюдателя они падают бесконечно долго. Для них самих – мгновения.

– Но сигнал…

– Сигнал тоже замедляется. Растягивается. То, что мы получили – это не мгновенный снимок. Это… – Он искал слово. – Это растянутое эхо. Послание, которое они отправили за секунды до… до конца. Но для нас оно длится тысячелетия.

Анна пыталась осмыслить это. Временны́е парадоксы релятивистской физики – она знала теорию, но применить её к живым существам…

– Значит, они…

– Они всё ещё там. – Волков подошёл к экрану. – Застыли на краю бездны. Для них – секунды. Для нас – эпохи.

Он коснулся экрана – там, где пульсировала точка источника.

– Они не умерли, Анна. Они умирают. Прямо сейчас. Бесконечно медленно, с нашей точки зрения.

– И если мы ответим…

– Если мы ответим – и сигнал дойдёт быстрее, чем они упадут… – Он не закончил.

Ему не нужно было заканчивать.

Если они ответят – те, кто послал сигнал, услышат. Узнают, что их завещание принято. Что их помнят. Что их голоса достигли цели.

За секунды до гибели. Или за эпохи – в зависимости от точки зрения.

– Мы должны попробовать, – сказала Анна.

Волков посмотрел на неё. В его глазах было что-то новое – не грусть, не усталость. Надежда?

– Да, – сказал он. – Должны.

Они проработали до рассвета.

Когда первые лучи солнца коснулись Альп за окном, Анна подняла голову от экрана. Глаза горели. Тело требовало отдыха.

Но внутри – впервые за долгое время – было что-то похожее на цель.

Волков сидел рядом. Тоже измотанный, тоже упрямый.

– Юрий.

– Да?

– Спасибо.

Он посмотрел на неё.

– За что?

– За то, что остался. За то, что… понимаешь.

Он молчал несколько секунд. Потом улыбнулся – той же странной улыбкой, тёплой и горькой одновременно.

– Они построили это вокруг чёрной дыры, – сказал он. – Они используют её как… батарею. Источник энергии для сигнала, который летит через всю Галактику.

– Я знаю.

– Ты понимаешь, что это значит? – Он наклонился ближе. – Они отдали всё. Всю энергию своей звезды. Всю мощь своей цивилизации. Ради одного послания.

– Да.

– Нельзя оставить это без ответа.

Анна смотрела на него – на его лицо в утреннем свете, на грусть в глазах, которая теперь казалась не тяжестью, а глубиной.

– Не оставим, – сказала она.

За окном вставало солнце. Альпы розовели. Новый день начинался.

И где-то, на другом конце Галактики, кто-то всё ещё падал в бездну – бесконечно медленно, бесконечно долго – и ждал ответа.

Глава 6: Женева

Женева, Швейцария – июнь 2031 года

Зелёное.

Анна смотрела в иллюминатор, и мир под ней был зелёным. Альпийские луга, тёмные пятна лесов, серебряные ленты рек. После месяцев белизны – после бесконечного льда, после полярной ночи – зелёный казался неправильным. Слишком ярким. Слишком живым.

Самолёт снижался. Женевское озеро блеснуло внизу – синее, спокойное, окружённое игрушечными домиками. Всё выглядело маленьким. Аккуратным. Цивилизованным.

Она не хотела сюда ехать.

Но выбора не было. Лин Сяомэй – координатор, женщина с безупречным костюмом и безупречной улыбкой – объяснила это достаточно ясно. Проект нуждается в лице. Проект нуждается в голосе. Проект нуждается в Анне Бергман.

Не в её мозгах. Не в её экспертизе. В её лице.

Она стала символом. Глухая женщина, услышавшая голос из космоса. Красивая история. Продаваемая история.

Самолёт коснулся полосы. Толчок, рёв двигателей, замедление. Анна закрыла глаза.

Добро пожаловать в центр мира.

Аэропорт был полон людей.

Не случайных – организованных. Чёрные костюмы, наушники, бейджи на лацканах. Охрана. Её охрана, как ей объяснили. С этого дня и до… до когда? Никто не сказал.

Женщина в сером костюме – помощница, одна из многих – провела её через VIP-терминал. Коридоры, двери, снова коридоры. Камеры слежения на каждом повороте.

– Машина ждёт, доктор Бергман.

Анна не ответила. Шла за провожатой, стараясь не смотреть по сторонам. Люди узнавали её – она видела это по взглядам, по шёпоту, по телефонам, которые поднимались для фото.

Три месяца назад она была никем. Физиком в Антарктиде, которого знали только коллеги. Теперь её лицо было на обложках журналов по всему миру.

«Женщина, которая услышала космос». «Голос из тишины: история Анны Бергман». «Первый контакт: как глухой учёный изменила историю».

Она ненавидела эти заголовки. Ненавидела то, как они превращали её в историю. В персонажа. В символ.

Она была учёным. Она хотела работать.

Но теперь – теперь она была лицом.

Штаб-квартира проекта «Контакт» располагалась в новом здании на окраине Женевы. Стекло и сталь, семь этажей, вид на озеро и горы. Построено за шесть недель – рекордные сроки, неограниченный бюджет.

Анна вышла из машины и посмотрела вверх. Здание отражало небо – голубое, безоблачное. На крыше – антенны, спутниковые тарелки. Внизу – флаги. Десятки флагов, по кругу, как почётный караул.

США. Китай. Россия. Евросоюз. Япония. Индия. Бразилия. Австралия. И ещё, и ещё – она сбилась со счёта.

Объединённое человечество. Так это называлось в пресс-релизах. Общий проект. Общая цель.

Анна знала, что это ложь. Каждый флаг означал свою повестку, свои интересы, свои тайные переговоры в кулуарах. Они не объединились. Они договорились не мешать друг другу – пока.

– Доктор Бергман? – Помощница ждала у входа. – Директорат готов вас принять.

Директорат. Ещё одно слово, которое она научилась ненавидеть.

Лифт вознёс её на седьмой этаж.

Двери открылись – и Анна шагнула в мир, который не имел ничего общего с её мониторной в Антарктиде. Мрамор под ногами. Стеклянные стены, за которыми виднелись кабинеты, переговорные, люди в костюмах. Приглушённый свет. Кондиционированный воздух с лёгким запахом… чего? Денег?

Лин Сяомэй встретила её у лифта.

– Доктор Бергман. Рада видеть вас снова.

– Взаимно.

Ложь – но вежливая. Анна училась таким.

Лин повела её по коридору. Стеклянные стены – прозрачные, но звуконепроницаемые. Люди за ними двигались, разговаривали, жестикулировали – всё в полной тишине. Как аквариум. Или как немое кино.

– Ваш кабинет готов, – говорила Лин. – Также у вас будет команда – два аналитика, секретарь, помощник по связям с общественностью.