Топология

Нет. Не как звёзды.

Как мысли.

– Семь дней, – начала она. – Семь дней назад я обнаружила аномалию в данных. Структурированный шум. Паттерны, которых не должно было быть.

Она обвела взглядом лица. Чэнь, Юна, Лян, Чжоу. Другие – те, кто присоединился за неделю, услышав слухи.

– Сегодня мы знаем, что это. – Она указала на карту. – Сеть. Галактическая сеть топологических квантовых систем. Тысячи узлов, связанных через структуру пространства. Цивилизации, которые нашли способ общаться – не через радиоволны, не через свет. Через саму ткань реальности.

Пауза.

– И мы, – продолжила Сяо, – только что к ней подключились.

Тишина. Абсолютная, оглушающая.

Потом – Юна:

– Что теперь?

Сяо посмотрела на криостат. На его матово-серебристую поверхность. На своё отражение – размытое, искажённое.

– Теперь, – сказала она, – мы слушаем.

Голографическая карта продолжала вращаться.

Сяо стояла перед ней – маленькая фигура на фоне галактики. Тысячи точек мерцали вокруг неё, создавая иллюзию погружения. Как будто она плыла в море света.

Юна подошла, встала рядом.

– Ты в порядке?

Вопрос был простым. Ответ – нет.

– Я думаю о молчащих, – сказала Сяо. – О тех, кто был – и перестал быть. Миллионы лет назад кто-то смотрел на такую же карту. Видел те же узлы. И потом… замолчал.

– Мы не знаем, что произошло.

– Нет. Но можем узнать.

Сяо протянула руку. Коснулась одного из узлов – близкого, яркого. Вега. Двадцать пять световых лет.

– Там кто-то есть, – прошептала она. – Прямо сейчас. Кто-то, кто существует. Кто думает. Кто… поёт? Я не знаю, как это называть. Но он там.

– Они, – поправила Юна. – Их тысячи.

– Тысячи.

Слово упало в тишину, как камень в воду.

Тысячи. Тысячи разумов. Тысячи историй. Тысячи способов быть живым.

И теперь – ещё один.

Сяо не помнила, как прошёл остаток дня.

Разговоры, планы, споры. Кто-то предлагал опубликовать, кто-то – молчать. Кто-то говорил о правительстве, о военных, о последствиях. Голоса смешивались в гул, как шум толпы.

Она слышала их – и не слышала. Часть её была здесь, в лаборатории. Другая часть – там, в карте. В сети. В паутине, которая оплетала галактику.

Вэй был прав.

Они никогда не были одни.

Ночь опустилась на лабораторию.

Люди разошлись – кто домой, кто в комнату отдыха. Только Сяо осталась у экрана.

Карта всё ещё светилась. Тысячи точек. Тысячи голосов.

Она стояла перед ней – маленькая, усталая, одинокая. Женщина, которая три года несла груз потери. Которая работала, чтобы не чувствовать. Которая верила, что одиночество – это единственное, что ей осталось.

Теперь она знала: это неправда.

– Мы не одни, – сказала она вслух.

Первые слова за три дня.

Они повисли в воздухе – простые, невозможные, меняющие всё.

Где-то в темноте криостат продолжал работать. Температура держалась на двадцати милликельвинах. Кубиты танцевали свой квантовый танец.

И через невообразимые расстояния – через ткань пространства, через структуру вакуума – кто-то слышал.

Кто-то отвечал.

Кто-то ждал.

Сяо отошла от экрана. Подошла к криостату.

Металл был холодным под её ладонью. Знакомым. Живым.

– Спасибо, – прошептала она.

Не машине.

Вэю.

За то, что он верил. За то, что рисковал. За то, что открыл дверь – даже если сам не успел в неё войти.

Она закрыла глаза.

Где-то далеко – в двадцати пяти световых годах, в созвездии Лиры – кто-то смотрел на такую же карту. Видел новую точку. Голубую, мигающую.

Земля.

Новый голос в хоре.

Новая нота в симфонии.

Новая жизнь.

Глава 3: Звонок

День 7, вечер

Экран ожил в 21:17 по шанхайскому времени.

Лицо Маркуса Холла появилось из темноты – сначала размытое, потом резкое, как фотография, проявляющаяся в растворе. Седые волосы, коротко стриженные. Глубокие морщины вокруг глаз. Загар, неожиданный для человека, который проводил жизнь в лабораториях.

За его спиной – кабинет в MIT. Книжные полки, тёмное дерево, фотографии в рамках. Окно, за которым угадывался бостонский вечер – багровый закат над Чарльз-Ривер.

Контраст бил по глазам. Там – тепло, уют, история. Здесь – бетон, флуоресцентный свет, гул вентиляции.

– Сяо.

Голос Холла дошёл с полусекундной задержкой. Спутник, океан, тысячи километров оптоволокна.

– Маркус.

Она не знала, с чего начать. Готовила речь весь день – структурированную, логичную, с данными и выводами. Теперь слова рассыпались.

Холл смотрел на неё. Его глаза – светло-серые, выцветшие – изучали её лицо через камеру.

– Ты похудела, – сказал он. Не обвинение. Констатация.

– Я…

– Когда ты последний раз спала? По-настоящему спала?

Сяо не ответила.

Холл вздохнул. Потёр переносицу – жест, который она помнила с университетских времён. Он делал так, когда студент говорил что-то особенно глупое. Или когда готовился сказать что-то неприятное.

– Юна звонила мне, – сказал он.

Сяо замерла.

– Три часа назад. Она беспокоится.

– Она не должна была…

– Она сказала, что ты не ешь. Не спишь. Разговариваешь сама с собой. – Пауза. – Она сказала, что ты нашла что-то. Что-то важное.

Экран мерцал между ними – холодный, безразличный. Лицо Холла было неподвижным, но Сяо знала его достаточно долго, чтобы видеть напряжение. В уголках глаз. В линии челюсти.

– Да, – сказала она наконец. – Нашла.

Она начала с данных.

Графики, спектры, корреляции. Экран разделился: слева – её лицо, справа – визуализации. Она говорила ровно, почти монотонно. Как на защите диссертации. Как будто всё это было рутиной.

Холл слушал молча.

Она видела, как меняется его выражение. Сначала – скептицизм. Потом – интерес. Потом – что-то, чего она не могла прочитать.

– Стоп, – сказал он, когда она дошла до карты галактики. – Вернись назад. Покажи корреляцию с координатами.

Сяо вывела диаграмму. Три источника – Вега, Денеб, Альтаир. Линии связи.

– Статистическая значимость?

– Девять сигм.

Холл молчал. Его лицо на экране было неподвижным – застывшим, как маска.

– Девять сигм, – повторил он. – Ты понимаешь, что это значит?

– Да.

– Ты понимаешь, что ты утверждаешь?

– Да.

– Скажи это. Вслух.

Сяо сделала вдох. Выдох.

– Я утверждаю, что топологический квантовый компьютер «Цилинь» принимает структурированный сигнал из трёх точек галактики. Сигнал нелокальный – он не распространяется со скоростью света. Сигнал коррелирован – три источника работают синхронно. Сигнал… – она запнулась. – Сигнал указывает на существование галактической сети.

– Сети чего?

– Топологических квантовых систем. Компьютеров. Может быть – разумов.

Тишина.

Холл откинулся в кресле. Его лицо ушло из резкости – камера не успела перефокусироваться.

– Ты утверждаешь, – сказал он медленно, – что мы получили сигнал от инопланетян.

– Я утверждаю, что данные показывают…

– Сяо.

Его голос был мягким. Слишком мягким. Голос человека, говорящего с больным.

– Я знаю, как это звучит, – сказала она. – Я знаю. Но я не сумасшедшая. Я проверяла неделю. Вся команда проверяла. Данные реальны.

– Данные могут быть реальны и при этом неправильно интерпретированы.

– Я рассматривала альтернативы.

– Какие?

– Помехи. Ошибки оборудования. Программные сбои. Резонанс внутри системы. – Она загибала пальцы. – Всё исключено. Независимые проверки, независимые методы, независимые алгоритмы. Результат один.

Холл молчал. Его силуэт на экране был неподвижен – только грудь едва заметно поднималась и опускалась.

– Ты помнишь Вэя, – сказал он вдруг.

Сяо вздрогнула. Имя ударило, как пощёчина.

– При чём здесь…

– Он тоже находил паттерны. Везде. В шуме данных, в случайных числах, в облаках за окном. – Голос Холла был ровным, но что-то в нём надломилось. – Он был гением. Но иногда гении видят то, чего нет.

– Это не…

– Я не говорю, что ты ошибаешься. – Холл поднял руку, останавливая её. – Я говорю, что ты должна рассмотреть возможность. Ты устала. Ты не спишь. Ты работаешь в его лаборатории, на его машине, продолжаешь его проект. – Пауза. – Три года, Сяо. Три года ты несёшь это.

Она хотела возразить. Хотела кричать, что это разные вещи, что данные объективны, что она не проецирует горе на спектры.

Но слова не шли.

Потому что часть её – маленькая, тихая – задавала тот же вопрос.

Флэшбек пришёл без предупреждения.

Не память – погружение. Полное, телесное.

Десять лет назад. Бостон. Кафетерий физического факультета MIT.

Осенний свет падал сквозь высокие окна, рисуя прямоугольники на линолеуме. Запах кофе, подгоревших тостов, мела. Гул голосов – студенты, аспиранты, преподаватели.

Сяо сидела в углу, над стопкой статей. Второй год аспирантуры. Тема – топологические фазы материи. Руководитель – профессор Маркус Холл.

Он подошёл не один.

– Линь, – сказал Холл. Он всегда звал её по фамилии. – Познакомься. Вэй Чжан. Новый постдок из Пекина.

Она подняла глаза.

Невысокий. Худой. Взъерошенные волосы, круглые очки, улыбка, которая была слишком широкой для лица. Он держал чашку кофе в обеих руках – как ребёнок, боящийся уронить.

– Привет, – сказал он. Акцент – едва заметный, мандаринский. – Я слышал о твоей работе по майорановским фермионам. Красивая математика.

Сяо моргнула. Никто не читал её работы. Они ещё не были опубликованы.

– Откуда…

– Маркус показал черновики. Надеюсь, ты не против?

Она посмотрела на Холла. Он улыбался – редкое зрелище.

– Вэй будет работать над смежной темой, – сказал он. – Я подумал, вам стоит познакомиться.

Вэй сел напротив, не дожидаясь приглашения. Его кофе расплескался – он не заметил.

– Ты веришь, что топология – фундаментальна? – спросил он, как будто продолжал давний разговор. – Не математическая абстракция, а реальная структура вселенной?

Сяо открыла рот. Закрыла.

– Я… не уверена, – сказала она наконец. – Это философский вопрос.

– Все важные вопросы – философские. – Вэй улыбнулся. Его глаза за стёклами очков были яркими, почти лихорадочными. – Физика – это философия с уравнениями.

Холл кашлянул.

– Я оставлю вас. – Он положил руку на плечо Вэя – жест, которого Сяо никогда не видела. – Не напугай её.

Он ушёл. Сяо осталась с незнакомцем, который смотрел на неё так, будто она была уравнением, которое он хотел решить.

– Я думаю, – сказал Вэй, – что вселенная – это вычисление. Не метафора. Буквально. Каждый атом – процессор. Каждое взаимодействие – операция. И топология… – он наклонился ближе, – топология – это язык программирования.

Сяо должна была встать и уйти. Должна была вернуться к своим статьям, к своей работе, к своей жизни.

Она осталась.

Четыре часа.

Они говорили четыре часа – о физике, о философии, о будущем. Кофе остыл. Кафетерий опустел. За окнами зажглись фонари.

Когда они наконец вышли в холодный бостонский вечер, Сяо знала две вещи.

Первое: этот человек был либо гением, либо безумцем.

Второе: она хотела узнать, какая из этих вещей правда.

– Сяо?

Голос Холла вырвал её из прошлого.

Она моргнула. Экран, лаборатория, флуоресцентный свет. Настоящее вернулось – резкое, холодное.

– Прости, – сказала она. – Я…

– Ты отключилась. На полминуты.

Холл смотрел на неё через камеру. Его лицо было мягче, чем раньше. В глазах – что-то похожее на боль.

– Ты думала о нём, – сказал он. Не вопрос.

Сяо не ответила.

– Я тоже, – продолжил Холл тихо. – Каждый день. Каждый раз, когда вижу что-то, что напоминает… – Он не закончил. – Я познакомил вас. Это я виноват.

– Маркус…

– Нет, дай мне сказать. – Его голос дрогнул – впервые за весь разговор. – Я увидел в нём то, что не видели другие. Яркость. Страсть. Готовность рисковать. Я думал… – пауза, – я думал, что вы дополните друг друга. Что ты его заземлишь, а он тебя… освободит.

Сяо почувствовала, как что-то сжимается в груди.

– Ты не виноват.

– Я рекомендовал ускорить запуск. – Слова вышли тяжёлыми, как камни. – В ту ночь. Он спрашивал меня – готовы ли они. Я сказал да. Я сказал, что данные выглядят хорошо.

Тишина.

Сяо смотрела на экран – на лицо человека, который был её наставником, её почти-отцом, её связью с прошлым.

– Я не знала, – прошептала она.

– Никто не знал. Я никому не говорил. – Холл провёл рукой по лицу. – Три года я живу с этим. Три года я смотрю, как ты работаешь в его лаборатории, продолжаешь его проект. И я думаю: если бы я сказал «подождите»…

– Он бы всё равно пошёл.

– Может быть.

– Ты знаешь, что да.

Холл не ответил. Но что-то в его лице сместилось – как будто трещина, которую он прятал годами, стала чуть шире.

Сяо встала. Отошла от экрана – два шага, три. Ей нужно было пространство. Воздух.

– Это не проекция, – сказала она, повернувшись спиной к камере. – Я понимаю, почему ты думаешь так. Я бы тоже думала. Но это не проекция.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что я не хочу этого.

Слова вышли сами – честные, неожиданные.

– Объясни.

Сяо обернулась. Посмотрела в камеру – в глаза Холлу через тысячи километров.

– Если бы я проецировала… если бы это было желание увидеть Вэя, его идеи, его мечты… я бы нашла что-то красивое. Что-то обнадёживающее. – Она подошла ближе к экрану. – Но я нашла сеть, полную мёртвых узлов. Провалы, которые молчат миллионы лет. Цивилизации, которые были – и перестали быть. – Пауза. – Это не утешение, Маркус. Это ужас.

Холл молчал.

– Я не ищу Вэя в данных, – продолжила Сяо. – Я ищу правду. И правда… – она запнулась, – правда страшнее, чем я хотела бы.

Тишина длилась тридцать секунд.

Холл смотрел на неё через экран. Его лицо было неподвижным – но Сяо видела, как работает его разум. Как он взвешивает варианты, оценивает риски, просчитывает последствия.

– Хорошо, – сказал он наконец.

– Хорошо?

– Я верю, что ты веришь. – Он поднял руку, предупреждая возражения. – Это не одно и то же, что верить самому. Но это начало.

– Тогда что дальше?

Холл откинулся в кресле. За его спиной – тёплый свет кабинета, книги, фотографии. Другой мир.

– Дальше я прилечу, – сказал он. – Первым рейсом. Посмотрю на данные сам.

– Ты мне не веришь.

– Я верю, что ты видишь то, что видишь. – Пауза. – Но интерпретация… интерпретация требует независимой проверки.

Сяо хотела возразить. Хотела сказать, что проверок было достаточно, что команда работала неделю, что данные однозначны.

Но она понимала.

Это было слишком большим. Слишком невозможным. Никто не примет это без собственных глаз, собственных рук, собственного сомнения.

– Хорошо, – сказала она.

– И ещё кое-что.

Его голос изменился. Стал твёрже.

– Никому не говори. Пока я не приеду, пока не посмотрю сам – никому. Ни правительству, ни университету, ни прессе.

– Почему?

– Потому что если ты права… – Холл не отвёл взгляда, – если ты права, это изменит всё. Политику. Религию. Экономику. Всё. И люди, которые принимают решения, – они не готовы.

– А мы готовы?

Холл не ответил.

Это был ответ сам по себе.

Связь начала рваться в 22:43.

Изображение дёргалось, звук отставал. Лицо Холла распадалось на пиксели и собиралось вновь.

– Я вылетаю утром, – сказал он. – Буду… – помехи, – …через сорок часов.

– Я подготовлю данные.

– Сяо.

Его голос пробился сквозь шум – чётче, чем раньше.

– Да?

– Будь осторожна.

Она не поняла – или притворилась, что не понимает.

– С данными?

– С собой.

Экран мигнул. Лицо Холла исказилось, растянулось – и исчезло.

Чёрный прямоугольник. Собственное отражение – бледное, размытое.

Сяо смотрела на себя.

Будь осторожна.

Осторожной с чем?

Лаборатория была пуста.

Команда разошлась – по её приказу. После недели непрерывной работы им нужен был отдых. Нормальный сон. Нормальная еда. Нормальная жизнь.

Сяо осталась одна.

Она прошла мимо рабочих станций – тёмных, молчащих. Мимо серверных стоек с их мигающими индикаторами. Мимо доски, исписанной уравнениями – почерком Вэя, который она так и не стёрла.

Остановилась у криостата.

Металлическая поверхность отражала свет – тусклый, искажённый. Её собственное лицо смотрело на неё из глубины.

– Он боится, – сказала она вслух.

Слова повисли в воздухе. Тишина поглотила их.

– Он боится. Не данных – того, что они значат. Не открытия – последствий.

Она коснулась металла. Холод прошёл через ладонь, вверх по руке.

– А чего боюсь я?

Вопрос остался без ответа.

Или ответ был слишком очевиден, чтобы произнести его вслух.

Она боялась, что Холл прав.

Не в том, что данные ошибочны. В другом.

Что она ищет Вэя. Что вся эта сеть – тысячи узлов, тысячи голосов – это только способ не чувствовать одиночество. Способ убедить себя, что он не исчез. Что часть его – где-то там, в паттернах, в корреляциях, в математике вселенной.

Что она сходит с ума от горя – медленно, незаметно, элегантно.

Сяо отступила от криостата. Потёрла лицо руками.

Нет.

Нет.

Данные были реальны. Проверки были объективны. Команда – независимые люди, скептики, учёные – видели то же, что она.

Это не проекция. Это не безумие.

Это…

Она не знала, что это.

Но узнает.

Когда Холл прилетит. Когда они проверят всё заново. Когда не останется сомнений.

В 23:17 Сяо поднялась на поверхность.

Впервые за… она не помнила, сколько дней.

Ночной Шанхай встретил её стеной огней. Небоскрёбы Пудуна резали небо – блестящие, самодовольные, бесконечные. Машины текли по улицам реками света. Люди – маленькие точки на тротуарах – шли, говорили, смеялись.

Никто не знал.

Сяо стояла у входа в здание, глядя вверх. Небо было оранжевым от светового загрязнения – звёзд не видно. Ни Веги, ни Денеба, ни Альтаира.

Но они были там. За пеленой света. За облаками. За атмосферой.

Три источника. Три голоса.

Три… кого?

– Кто вы? – прошептала она.

Город не ответил. Только гул машин. Только шум ветра между зданиями.

Сяо развернулась и пошла обратно. Вниз, к лифту, к лаборатории, к криостату.

К данным, которые ждали своего часа.

Она уснула в комнате отдыха в 01:34.

Сон был странным – геометрическим. Линии света тянулись через темноту, образуя паутину. Каждый узел пульсировал своим ритмом, своим цветом, своим голосом.

Она двигалась между ними – бестелесная, бесконечная. Проходила сквозь нити, как луч сквозь призму.

И где-то в глубине – в самом центре паутины – светилась одна точка. Синяя. Мигающая.

Земля.

Она.

Сяо проснулась с именем Вэя на губах.

Утро принесло сообщение.

От Холла. Короткое, сухое:

«Вылетаю в 11:00 по Бостону. Буду в Шанхае завтра к полудню. Подготовь всё.»

И второе:

«Не делай ничего глупого до моего приезда.»

Сяо перечитала дважды. «Ничего глупого». Как будто она была студенткой. Как будто ей снова двадцать пять, и Холл – единственный, кто верит в её работу.

Она отложила телефон.

За стеклянной стеной лаборатории криостат мерцал индикаторами. Данные продолжали течь. Четыре паттерна – четыре голоса – пульсировали в спектре.

Сяо встала. Прошла к своему терминалу. Открыла последние файлы.

Что-то изменилось за ночь.

Она нахмурилась. Увеличила масштаб.

Интенсивность паттернов выросла. На семнадцать процентов. Корреляция между источниками усилилась.

Как будто… как будто сеть активизировалась.

Как будто кто-то заметил нового участника.

К девяти появилась Юна.

Бирюзовые пряди сменились фиолетовыми – она красила волосы каждые несколько дней, как будто пытаясь угнаться за собственными мыслями.

– Ты спала, – сказала она, ставя кофе на стол Сяо. Не вопрос – утверждение. – Впервые за неделю.

– Три часа.

– Прогресс. – Юна села рядом. – Как прошёл разговор с Холлом?

Сяо взяла чашку. Кофе был горячим – почти обжигающим.

– Он прилетает. Завтра.

– Это хорошо?

– Не знаю.

Юна молчала, ожидая продолжения.

– Он… – Сяо искала слова. – Он не верит. Не до конца. Он думает, что я… что это может быть проекцией. Горя. Желания.

– А ты?

Вопрос был простым. Ответ – нет.

– Я не знаю, – сказала Сяо честно. – Я стараюсь быть объективной. Но как отличить объективность от самообмана? Как узнать, что видишь реальность – а не то, что хочешь видеть?

Юна кивнула. Медленно, задумчиво.

– Ты помнишь, – сказала она, – что я пришла в проект скептиком?

– Да.

– Я не верила в топологические компьютеры. Считала это хайпом, модным словом для грантов. Я пришла, чтобы опровергнуть – или хотя бы понять, почему это не работает.

Сяо смотрела на неё. Она не знала этого.

– И что изменило твоё мнение?

– Данные. – Юна улыбнулась. – Только данные. Я проверяла каждый результат, искала ошибки, придумывала альтернативные объяснения. И не нашла. – Пауза. – Это не значит, что их нет. Но я сделала всё, что могла.

– К чему ты ведёшь?

– К тому, что ты уже прошла этот путь. Неделю ты искала ошибки – и не нашла. Вся команда искала – и не нашла. – Юна наклонилась ближе. – Может быть, пора перестать сомневаться в себе и начать доверять данным.

Сяо молчала.

– Холл умный, – продолжила Юна. – Но он не был здесь. Он не видел то, что видели мы. Он будет сомневаться – потому что это его работа. Твоя работа – быть уверенной.

– А если я ошибаюсь?

– Тогда он найдёт ошибку. На то он и Холл.

День прошёл в подготовке.

Сяо систематизировала данные – структурировала, документировала, строила презентацию. Каждый график, каждая таблица, каждый вывод – всё должно было быть безупречным.

Команда помогала. Лян проверял математику. Чжоу – оборудование. Чэнь – логи системы.

Юна работала над визуализацией – той самой картой галактики, которая станет центром презентации.

К вечеру всё было готово.

Сяо стояла перед экраном, глядя на результат. Тысячи узлов. Тысячи голосов. Паутина, протянувшаяся через сто тысяч световых лет.

И одна синяя точка – мигающая, новая.

Земля.

Мы.

– Красиво, – сказала Юна, подходя сзади. – Страшно – но красиво.

– Да, – согласилась Сяо.

Они стояли рядом – две женщины перед картой вселенной.

– Как думаешь, – спросила Юна тихо, – почему они молчат? Эти… узлы? Почему только паттерны, только корреляции? Почему не… сообщение?

Сяо молчала. Она думала об этом – много раз за последнюю неделю.

– Может, это и есть сообщение, – сказала она наконец. – Не слова – присутствие. Не информация – существование.

– Я не понимаю.

– Представь, – Сяо повернулась к ней, – что ты – муравей. И вдруг ты ощущаешь: где-то есть другие муравейники. Не видишь их – только чувствуешь. Вибрации через землю. Ты не можешь поговорить с ними. Но ты знаешь, что они есть.

Юна молчала, обдумывая.

– Мы – муравьи?

– Мы – новый муравейник. Только что появившийся. Ещё не знающий правил. Ещё не понимающий, как говорить.

– Но способный научиться.

Сяо кивнула.

– Способный научиться.

В 21:00 Сяо получила ещё одно сообщение.

Не от Холла – от номера, который она не узнала.

«Я знаю, что вы нашли. Мы должны поговорить. Это срочно.»

Внизу – подпись:

«Лю Мэй, South China Morning Post.»

Сяо уставилась на экран.

Журналистка. Откуда она знает? Кто рассказал?

Она посмотрела на команду – Юна за терминалом, Чэнь у серверов, Лян и Чжоу над документами.

Кто-то из них?

Нет. Невозможно. Они понимали важность. Они бы не…

Но сообщение было реальным. Журналистка знала – или догадывалась.

Сяо не ответила.

Удалила сообщение.

Но тревога осталась – холодная, сосущая.

Мир не готов, сказал Холл. Люди, которые принимают решения, не готовы.

А готовы ли те, кто ищет сенсаций?