Топология

Эдуард Сероусов

Топология

Часть Первая: Сигнал

Глава 1: Шёпот

Лаборатория «Цилинь», уровень -20 – 02:47

Зелёные цифры на чёрном.

Столбцы данных ползли снизу вверх, отражаясь в стекле монитора – и в её глазах. Сяо Линь не моргала. Три года она смотрела на эти колонки, и три года они говорили одно и то же: шум, флуктуации, статистическая пыль. Квантовая пена на дне вселенной.

Чашка чая остыла сорок минут назад. Она знала это, не глядя – знала по тому, как изменился запах, как жасмин уступил место чему-то затхлому и горькому. Она не притронулась к чашке.

На двадцатом подземном уровне шанхайской ночи не существовало. Не существовало и дня. Только гул вентиляционных шахт, монотонный, как дыхание спящего великана. Только мерцание индикаторов на серверных стойках – сотни зелёных и синих огоньков, создающих иллюзию присутствия. Кто-то смотрит. Кто-то следит.

Сяо повернула запястье – привычка, не желание узнать время. Часы показывали 02:47. Ночная калибровка должна была занять два часа. Она провела здесь уже четыре.

Пальцы левой руки нашли обручальное кольцо на правой – белое золото, тонкое, без камня. Вэй выбирал его сам. «Ничего лишнего», – сказал он тогда. – «Как ты». Она крутанула кольцо вокруг пальца. Раз. Другой.

Стоп.

Она убрала руку от клавиатуры. Прищурилась.

В потоке данных что-то изменилось.

Криостат «Цилинь» возвышался в центре лаборатории – цилиндр три метра в диаметре и пять в высоту, укутанный в многослойную термоизоляцию. Серебристая обшивка отражала свет потолочных панелей, превращая его во что-то острое, почти агрессивное. По трубопроводам текли жидкий гелий и жидкий азот, поддерживая температуру внутри камеры на уровне двадцати милликельвинов выше абсолютного нуля.

Сяо встала, не отрывая взгляда от монитора.

Двадцать милликельвинов. Температура, при которой атомы почти перестают двигаться. Температура, при которой квантовые эффекты – обычно невидимые, спрятанные под тепловым шумом реальности – выходят на поверхность.

Три года. Тысяча девяносто четыре дня с тех пор, как Вэй не вернулся из этой лаборатории.

Она подошла ближе к монитору. Наклонилась. Свет экрана высветил тени под глазами – глубокие, как траншеи.

Данные когерентности шли на верхнем графике. Синяя линия, обычно ровная, как кардиограмма мёртвого, теперь дрожала. Едва заметно. Амплитуда флуктуаций – на три порядка выше нормы.

Сяо открыла второй канал. Третий. Седьмой.

Все графики показывали то же самое.

Пальцы прошлись по клавиатуре – быстро, экономно. Диагностика датчиков. Чисто. Проверка калибровки. В норме. Журнал криогенной системы – температура стабильна, давление в допуске, никаких утечек.

Она выпрямилась. Потёрла шрам на левом запястье – белую полосу, длиной в три сантиметра. Ожог криогенной жидкости. Память о той ночи, когда система дала сбой, а она пыталась закрыть аварийный клапан голыми руками.

Вэй был внутри. Вэй не вышел.

Сяо закрыла глаза. Открыла.

«Сосредоточься».

Её собственный голос прозвучал глухо в пустой лаборатории. Она не ожидала ответа. Его не было.

Флуктуации не исчезали.

Сяо запустила спектральный анализ. Окно развернулось на весь экран – Фурье-преобразование сигнала, разложенное на частотные компоненты. Обычно это выглядело как белый шум: равномерное распределение по всему спектру, никаких характерных частот, никакой структуры.

Сейчас – нет.

Она моргнула.

В спектре были пики.

Не один и не два – десятки. Узкие, острые, как иглы. Расположенные… не случайно. Не в соответствии с какой-либо известной ей системой – и всё же с очевидной закономерностью. Интервалы между пиками образовывали последовательность. Паттерн.

Сяо перезапустила анализ. Пересчитала параметры окна. Изменила разрешение.

Пики остались.

Она откатила данные на три часа назад. Пиков не было. На два часа – не было. На час – не было.

Первый пик появился в 02:23.

В 02:23 система работала в штатном режиме. Она помнила – проверяла журналы. Ничего необычного. Никаких внешних воздействий.

Сяо достала телефон. Пролистала до номера, помеченного «Юна – постдок». Палец завис над кнопкой вызова.

Три часа ночи. Юна спит. Или должна спать – если она из тех редких людей, которые ещё помнят, что такое сон.

Сяо убрала телефон.

Это может подождать до утра. Скорее всего, программный сбой. Или артефакт обработки. Или… что-то ещё, что она упустила.

Она вернулась к монитору.

Спектр не изменился.

В лаборатории было пять рабочих станций, расставленных полукругом вокруг криостата. Сяо занимала центральную – ту, за которой раньше сидел Вэй. Его код до сих пор работал в ядре системы. Его комментарии – лаконичные, иногда саркастичные – всплывали в логах. Его почерк угадывался в архитектуре алгоритмов.

Она не переписала ни строчки.

Сяо перешла ко второй станции. Загрузила независимую систему мониторинга. Другой код, другие датчики, другой путь обработки данных. Если флуктуации – артефакт, они исчезнут.

Три минуты загрузки. Инициализация. Калибровка.

Спектр появился на экране.

Пики были на месте. Те же частоты. Та же структура.

Сяо выдохнула. Воздух вышел из лёгких рывком – она не заметила, что задерживала дыхание.

Третья станция. Резервная система, отключённая от основной сети. Автономные датчики, собственный процессор. Данные – только с акустических сенсоров, регистрирующих вибрации корпуса криостата.

Загрузка.

Спектр.

Пики.

Сяо отступила на шаг. Посмотрела на криостат – на его матово-серебристую поверхность, отражающую свет с геометрической точностью. Внутри, за слоями изоляции, за экранами от электромагнитных помех, за вакуумной камерой, находилась сердцевина проекта: чип размером с ноготь, содержащий матрицу из тридцати двух тысяч кубитов на основе майорановских фермионов.

Квантовый компьютер. Первый в мире стабильный топологический процессор.

И он генерировал сигнал, который не должен был существовать.

Время текло иначе под землёй.

Сяо сидела на полу, прислонившись спиной к серверной стойке. Ноги вытянуты, руки на коленях. Экраны мониторов светились вокруг неё – полукруг холодного света в темноте лаборатории.

Она отключила верхнее освещение час назад. Или два. Время текло иначе.

Перед ней на полу лежал планшет с записями. Схемы, графики, столбцы цифр. Она рисовала их пальцем по экрану, как когда-то рисовала уравнения на запотевшем стекле. Вэй смеялся над этой привычкой. «Ты думаешь руками», – говорил он. – «Другие думают головой, а ты – руками».

Другие. Он всегда говорил о них как о ком-то постороннем. Как будто они с Сяо были отдельным видом.

Она посмотрела на свои руки. Длинные пальцы, коротко остриженные ногти. На правой руке – кольцо. На левой – шрам.

Пики в спектре – не шум.

Она перепроверила это семь раз, семью разными методами. Статистический анализ исключал случайность с вероятностью девять сигм. Корреляционный анализ показывал, что частоты пиков связаны между собой математически – не как обертона одной ноты, но как элементы кода.

Кода.

Слово всплыло само, непрошеное. Сяо отмахнулась от него.

Это не код. Это физический феномен. Какой-то неучтённый резонанс в системе. Связь между компонентами, которую пропустили при проектировании. Или эффект внешнего воздействия – сейсмика, электромагнитные помехи от метро, вибрации от строительства на поверхности.

Она открыла данные сейсмических станций. Шанхай спал. Никаких аномалий.

Электромагнитный фон. Норма. Ниже нормы – ночью город потреблял меньше энергии.

Строительства в радиусе двух километров от лаборатории не велось с прошлого месяца.

Сяо закрыла глаза. Затылок упёрся в холодный металл стойки.

Данные не лгали. Данные никогда не лгали – это люди их неправильно интерпретировали. Она провела полтора десятилетия в науке, и если усвоила что-то одно, то это: когда данные противоречат ожиданиям, виноваты ожидания.

Но если флуктуации – не ошибка и не помеха…

Что они тогда?

В 04:17 Сяо поняла, что забыла поесть.

Желудок напомнил о себе тупой болью – не голод даже, а его далёкий отголосок. Она не ела с обеда. Или со вчерашнего обеда? Дни смешивались под землёй.

Она встала, разминая затёкшие ноги. Дошла до кухонной ниши в углу лаборатории – микроволновка, чайник, шкафчик с запасами. Лапша быстрого приготовления. Крекеры. Арахис.

Сяо налила воды в чайник. Нажала кнопку. Привычный щелчок, гудение нагревателя.

Она ждала, глядя на криостат.

Установка светилась в темноте – индикаторы датчиков, дисплеи контроля. Всё зелёное. Всё в норме. Система работала штатно, как работала последние три года, как работала в ту ночь, когда—

Чайник щёлкнул, выключаясь.

Сяо моргнула. Обнаружила, что стоит посреди лаборатории, на полпути между кухней и криостатом. Она не помнила, как прошла эти пять метров.

Усталость. Три… четыре часа сна за последние двое суток. Тело работало на автопилоте, а разум был… где-то ещё.

Она вернулась к чайнику. Заварила лапшу. Не почувствовала вкуса.

Экраны мониторов продолжали светиться полукругом в темноте. Зелёные цифры ползли снизу вверх. Спектр с пиками висел на центральном дисплее – она не закрывала его, не могла заставить себя закрыть.

Паттерн.

Слово не отпускало.

К пяти утра Сяо выгрузила данные за последние восемь часов.

Шестнадцать терабайт информации – больше, чем генерировала обычная калибровка. Система фиксировала всё: состояние каждого кубита, каждое измерение, каждую коррекцию ошибок. Для нормального анализа этого было слишком много. Для того, что она искала – в самый раз.

Она написала скрипт. Простой, на Python – ничего изощрённого, только фильтрация и поиск. Вопрос: в какие моменты появлялись пики?

Скрипт работал семнадцать минут.

Результат: пики возникали не случайно во времени. Они были привязаны к определённым конфигурациям системы – к моментам, когда кубиты находились в специфических топологических состояниях.

Сяо нахмурилась.

Топологические состояния – суть проекта «Цилинь». Информация кодировалась не в отдельных кубитах, а в глобальных свойствах системы – как узлы на верёвке, которые невозможно развязать, не разрезав саму верёвку. Именно это делало систему устойчивой к декогеренции. Именно это было прорывом.

Но топологические состояния не должны были влиять на спектр шума. Они существовали на другом уровне – математическом, абстрактном. Как числа в уравнении. Числа не издают звуков.

Если только…

Сяо замерла.

Если только система не была подключена к чему-то ещё.

Мысль была абсурдной.

Сяо сказала это себе, пока загружала следующую партию данных. Абсурдной, антинаучной, недостойной серьёзного исследователя. «Цилинь» был изолированной системой. Экранирование – шесть слоёв, включая сверхпроводящий. Помещение – двадцать метров под землёй, в бетонном бункере. Никаких внешних подключений, кроме питания и охлаждения.

Подключение к чему? К чему система могла быть подключена?

Она знала ответ. Она не хотела его формулировать.

Данные загрузились. Сяо открыла новое окно анализа.

Корреляция топологических состояний с астрономическими координатами.

Идея пришла из старой статьи – чего-то, что Вэй читал в последние месяцы. О нелокальных квантовых корреляциях. О возможности, что топологические структуры материи могут… резонировать. На расстояниях, превышающих здравый смысл.

Он говорил об этом однажды. За ужином. Она не слушала – была раздражена, измотана, думала о сроках и бюджете. Вэй размахивал палочками, рисуя в воздухе диаграммы.

«Представь, что вселенная – это ткань. Мы трогаем её здесь – и там, на другом конце, кто-то чувствует».

«Ты читаешь слишком много фантастики», – сказала она тогда.

Он улыбнулся. Той улыбкой, которую она ненавидела – и любила. Улыбкой человека, знающего больше, чем говорит.

Сяо ударила по клавише Enter.

Скрипт побежал.

Данные выстроились на экране в шесть утра тринадцать минут.

Сяо смотрела на них и не могла вдохнуть.

Корреляция была. Не стопроцентная – шестьдесят семь процентов, с погрешностью в три. Но статистически значимая. Пики в спектре «Цилиня» появлялись в моменты, когда определённые области неба – конкретные координаты, конкретные направления – находились над горизонтом.

Три источника. Три направления в пространстве.

Созвездие Лиры. Созвездие Лебедя. Созвездие Орла.

Летний треугольник.

Сяо откинулась на спинку кресла. Потолок лаборатории давил сверху – бетон, трубы, кабели. Двадцать метров породы между ней и небом.

Небо, которого она не видела месяцами.

Небо, которое, похоже, видело её.

В шесть тридцать Сяо выключила все мониторы, кроме одного.

Она сидела в темноте, глядя на спектр. Пики никуда не делись. Они появлялись и исчезали в сложном ритме – как дыхание, как пульс чего-то огромного.

Она должна была позвонить. Юне, Холлу, кому угодно. Доложить, задокументировать, инициировать протокол проверки. Так работала наука. Так работали институции. Так работал мир, в котором она существовала последние пятнадцать лет.

Она не могла заставить себя потянуться к телефону.

Потому что если она позвонит – всё изменится. Приедут люди. Начнутся совещания. Данные заберут, перепроверят, поставят под сомнение. Кто-то – Холл, скорее всего – предложит отключить систему. На всякий случай. До выяснения.

И она потеряет… это.

Что бы «это» ни было.

Сяо встала. Медленно, как во сне, подошла к криостату.

Металлическая поверхность была холодной даже через изоляцию – она знала, не трогая. Память тела. Три года назад она прижималась к этой стене, пока внутри шла авария. Пока температура росла. Пока Вэй—

Она коснулась металла ладонью.

Холодно. Гладко. Никаких вибраций. Система работала идеально.

«Что ты нашёл?» – спросила она. Не Вэя. Машину.

Машина не ответила.

Но на мониторе за её спиной пики в спектре продолжали пульсировать. Ритмично. Настойчиво.

Как будто кто-то стучал в дверь.

Юна Пак появилась в восемь утра, с двумя стаканами кофе и рюкзаком, набитым оборудованием.

– Ты здесь с ночи?

Это не был вопрос. Юна знала привычки своего руководителя. Цветные пряди в её волосах – сегодня бирюзовые – качнулись, когда она поставила кофе на стол Сяо.

– Спасибо.

Сяо не притронулась к стакану. Она не отводила взгляда от экрана.

Юна проследила за её взглядом. Спектр. Пики. Ничего необычного на первый взгляд – если не знать, как должен выглядеть нормальный спектр.

– Это… что?

– Не знаю.

Два слова. Сяо редко признавала незнание. Юна отставила свой кофе.

– Когда появилось?

– Сегодня ночью. 02:23.

– Диагностику запускала?

– Трижды. На всех системах.

– И?

– Это не ошибка.

Юна подтянула стул. Села рядом. Её пальцы побежали по клавиатуре – привычка программиста, мыслящего через код.

– Спектральный анализ… статистика… корреляции… – она бормотала себе под нос, открывая файл за файлом. Результаты ночной работы Сяо выстраивались перед ней. – Астрономические координаты? Серьёзно?

– Посмотри на корреляцию.

Юна посмотрела. Замолчала.

Тишина длилась двадцать секунд. Потом тридцать. На сороковой секунде Юна повернулась к Сяо.

– Это…

– Я знаю.

– Но это же…

– Я знаю.

Юна откинулась на спинку стула. Её глаза – тёмные, широко раскрытые – метались между экраном и лицом Сяо.

– Это похоже на сигнал.

Слово было произнесено. Не Сяо – Юной. Кем-то другим. Теперь оно висело в воздухе лаборатории, как запах озона после грозы.

– Похоже, – согласилась Сяо.

– Сигнал откуда?

Сяо не ответила. Вместо этого она указала на координаты.

Летний треугольник. Три звезды – Вега, Денеб, Альтаир. Сотни световых лет отсюда.

Юна смотрела на цифры. Потом на криостат. Потом снова на цифры.

– Это невозможно.

– Данные не лгут.

– Но это невозможно.

– Тогда объясни их иначе.

Юна не смогла.

К десяти утра лаборатория наполнилась людьми.

Не потому, что Сяо позвонила – она всё ещё не могла заставить себя это сделать. Юна позвонила. Или написала. Или каким-то другим способом привела сюда четверых постдоков и двух техников, и теперь они все стояли вокруг мониторов, глядя на спектр с одинаковым выражением лица.

Недоверие. Страх. Возбуждение.

Сяо стояла в стороне, у криостата. Наблюдала.

Чэнь Вэймин, системный администратор, сидел за терминалом, перепроверяя данные в третий раз. Его руки дрожали над клавиатурой – едва заметно, но Сяо замечала такие вещи. Чэнь работал в проекте с самого начала. Он был здесь в ту ночь. Он выносил тело.

– Данные чистые, – сказал он наконец. Голос хриплый. – Никаких признаков манипуляции. Никаких ошибок в журналах.

– Значит, это реально, – произнёс кто-то. Младший постдок, имя которого Сяо вечно забывала.

– Это реально, – подтвердила Юна. – Вопрос – что именно?

Сяо отлипла от криостата. Прошла через группу – люди расступались, – встала перед главным экраном.

– Я скажу вам, что это не может быть, – её голос был ровным, без интонаций. – Это не помеха. Не ошибка калибровки. Не резонанс внутри системы. Мы всё проверили. – Она обвела взглядом лица. – Это внешний сигнал. Структурированный. Коррелирующий с астрономическими координатами.

– Но…

– Я знаю. Невозможно. Мы экранированы. Мы под землёй. Никакой электромагнитный сигнал не должен проникать сюда – тем более с такой точностью привязки к источникам в сотнях световых лет.

Тишина.

– Если не электромагнитный, – медленно произнёс Чэнь, – тогда какой?

Сяо посмотрела на криостат. На его матово-серебристую поверхность, отражающую свет. На своё собственное отражение – размытое, искажённое кривизной металла.

– Квантовый, – сказала она. – Топологический.

Следующие четыре часа прошли в лихорадке.

Юна писала код для детального анализа корреляций. Чэнь поднимал архивы – данные за последние три года, терабайт за терабайтом. Постдоки рылись в литературе, вытаскивая всё, что было связано с нелокальными корреляциями и топологическими состояниями.

Сяо координировала. Направляла. Отвечала на вопросы – короткими, точными фразами. Её разум работал на двух уровнях: один занимался текущими задачами, второй – кружил вокруг чего-то большего, чего-то, что она ещё не могла сформулировать.

В 14:23 Юна подняла руку.

– Есть.

Все обернулись.

На экране Юны была карта. Не Земли – галактики. Млечный Путь, вид сверху, с отмеченными координатами трёх источников. Три точки – три звезды Летнего треугольника.

Но не только.

– Я наложила наши данные на каталог известных аномалий, – объясняла Юна, двигая курсор. – Радиопульсары, гамма-всплески, всё, что есть в базах. Совпадений нет.

– Тогда…

– Подожди. – Юна переключила слой. – Я добавила гипотетические источники. Экзопланеты в зоне обитаемости. Системы с признаками технологической активности по данным SETI. Нерешённые загадки.

Три точки на карте – три источника корреляции – загорелись.

Все три совпали.

Не с естественными объектами. Не с пульсарами или квазарами.

С системами, которые SETI десятилетиями классифицировала как «перспективные для поиска разумной жизни».

Сяо вышла из лаборатории в 15:07.

Ей нужен был воздух. Или хотя бы иллюзия воздуха – коридор, где не было людей, не было экранов, не было данных, требующих интерпретации.

Коридор двадцатого подуровня был пуст. Флуоресцентные лампы гудели над головой. Бетонные стены блестели от конденсата – влажность здесь всегда была высокой, как бы ни старались системы осушения.

Сяо прислонилась к стене. Закрыла глаза.

Три источника. Три системы. Три… что?

Она не хотела думать это слово. Не хотела даже приближаться к нему. Потому что если она его подумает – придётся принять последствия. Придётся сообщить Холлу. Придётся выйти в мир с открытием, которое…

Которое изменит всё.

Или не изменит ничего. Потому что мир не примет. Мир посмотрит на данные и скажет: ошибка. Погрешность. Желание увидеть паттерн там, где его нет. Парейдолия – человеческая способность находить лица в облаках и сигналы в шуме.

Сяо открыла глаза.

В полутьме коридора её отражение смотрело из полированной дверной панели. Худое лицо, тёмные круги под глазами, короткие волосы, слипшиеся от пота.

Она выглядела больной.

Или одержимой.

Когда она вернулась, лаборатория притихла.

Люди сидели на своих местах, но никто не работал. Юна смотрела на экран. Чэнь смотрел в пол. Постдоки переглядывались – быстро, украдкой.

– Что? – спросила Сяо.

Юна повернулась. Её лицо было бледным.

– Мы нашли ещё кое-что.

Она указала на экран. Сяо подошла.

Новая диаграмма. Временна́я развёртка корреляций. Три линии – три источника – накладывались друг на друга, образуя сложную интерференционную картину.

– Видишь структуру? – тихо спросила Юна.

Сяо видела.

Линии не были хаотичными. Они следовали паттерну – сложному, многослойному, но определённо паттерну. Как если бы три голоса пели разные партии одной мелодии.

– Это не случайность, – сказала Юна. – Источники координируются.

Сяо почувствовала, как холод поднимается вдоль позвоночника.

Координация означала связь. Связь означала систему. Система означала…

– Сеть, – прошептала она.

Слово вырвалось само, и Сяо не смогла его остановить.

Сеть. Галактическая сеть. Три узла, связанные чем-то, что игнорирует расстояние. Чем-то, что резонирует с топологическими состояниями квантовых систем.

Чем-то, к чему «Цилинь» – случайно, невольно – подключился.

В 17:43 Сяо стояла у криостата одна.

Лаборатория опустела. Она отправила всех домой – приказала, если быть точной. «Отдохните. Вернётесь завтра. Мы проверим всё заново».

Никто не спорил. Они были напуганы. Или измотаны. Или и то, и другое.

Юна ушла последней. Остановилась в дверях, обернулась.

– Ты тоже поедешь?

– Скоро.

Юна не поверила, но не стала спорить. Дверь закрылась за ней с мягким щелчком.

Тишина вернулась.

Сяо положила руку на криостат. Металл был холодным даже через перчатку, которую она надела – лабораторную, тонкую, не для тепла, а для защиты от статики.

Внутри этого цилиндра, за слоями изоляции, работало чудо. Вэй называл его так – без иронии, без преувеличения. «Чудо», – говорил он, – «которое мы построили собственными руками».

Он не дожил до момента, когда чудо заработало.

Он не дожил до сегодняшней ночи.

Сяо закрыла глаза. Позволила себе представить – на одну секунду, не больше – что он стоит рядом. Что она может повернуться и увидеть его: взъерошенные волосы, очки, улыбку, которую она любила и ненавидела.

«Я же говорил», – сказал бы он. – «Вселенная – ткань. Мы тронули её здесь…»

Сяо открыла глаза.

В отражении криостата – в искажённой металлической поверхности – мелькнуло лицо.

Не её.

Она моргнула.

Только её отражение. Худое, усталое. С тёмными кругами под глазами.

Одна.

Данные на мониторе продолжали меняться.

Сяо сидела перед экраном, глядя на спектр. Пики пульсировали – появлялись и исчезали в сложном ритме. Три источника. Три голоса.

Три… собеседника.

Она не знала, как интерпретировать то, что видела. Не знала, что делать дальше. Протоколы, инструкции, процедуры – всё это существовало для штатных ситуаций. Для ошибок и аномалий. Для проблем, которые можно решить.

Для первого контакта с внеземным разумом протокола не было.

Или был?

Сяо потянулась к клавиатуре. Открыла папку на сервере – ту, в которую не заглядывала три года. Файлы Вэя. Его записи, черновики, неоконченные статьи.

Она пролистала список. Десятки документов. Сотни.

И один – недатированный, без названия – в самом конце.

Она открыла его.

«Заметки о возможности нелокальной топологической связи».

Вэй писал это за неделю до аварии. Сяо узнала его стиль – обрывочный, с недописанными предложениями, с вопросительными знаками вместо выводов. Он думал вслух, как всегда.

«Если топологические состояния материи действительно фундаментальны – если они не просто математическая абстракция, а физическая реальность – тогда возможна связь. Нелокальная. Мгновенная. Через структуру вакуума.»