Под шкурой гаура. Часть 1. Гаур

– Познакомься, Милена, – протянул ей руку Терсонис, приглашая присесть рядом с ним в соседнее кресло. – Это сеньор Евгарис Амарантис. Он пожелал поговорить с тобой об одном важном для него деле.

– Сеньора Рохос! – произнес тот моложавым голосом, дождавшись возможности вновь усесться на диван. – Мы все вчера были в Пантеоне Деос на ежегодных молениях в честь плеяды семибожия. Там вы откупили от жертвенного заклания бойцового раба Гаура, который перешел к вам в пользование. Раньше он принадлежал мне, и я бы хотел вернуть его себе. Я готов предложить вам вдвое больше уплаченного в храм. Сеньор Рохос сказал, что решение за вами, ведь документ о владении выписан на вас. Что скажете о такой сделке?

Вот дела. Милена никак не думала столкнуться столь быстро с тем самым Амарантисом, который тщетно пытался заполучить Гаура накануне. Интересно, чем же раб ценен этому молодому человеку, что тот не поленился приехать лично, а не прислал гонца с обычным для подобных дел посланием?

Но главный вопрос: как правильно реагировать?

– Сеньор Амарантис, прежде чем я отвечу на вашу просьбу, – осторожно начала девушка, – хотелось бы узнать, что произошло в «Элиниосе»? Во время того выигранного рабом боя. Я слышала, вы по какой-то причине лишились на него прав.

Амарантис недовольно поерзал на диване и недобро поджал тонкие и красиво изогнутые губы.

– Поверьте, история не стоит вашего внимания! Это просто вопиющая нелепица и беспредел заправителей состязаний в «Элиниосе»! Перед праздником Поднебесья Пантеону понадобилась достойная жертва богам, вот и все. И главный храмовник, имеющий особые связи с ристалищем, попросту решил выбрать себе раба для алтаря из заявленных на играх. А Гаур – известный и ценный боец. Высшие боги якобы указали на него достопочтимому Даустосу. Ну а дальше – дело нехитрое. Против Деоса не смеет выступать никто. Меня абсолютно незаконно лишили прав на моего же невольника прямо перед состязаниями. Дали ему сразиться, ибо за зрелище было уплачено господами, и забрали Гаура с площадки. Я прошу вас перепродать мне его обратно за хорошую сумму, которая с лихвой покроет все ваши вчерашние хлопоты.

Милена тихо хмыкнула, осмысливая рассказ Амарантиса. Звучал он вполне убедительно и логично. Она и не сомневалась в том, что власть религии в Калитосе, как и в любом ином обществе подобных эпох, была невероятно сильна. И хоть страной вот уже семьдесят лет правил выборный Сенат и система народных парламентариев, теологический аспект оставался неким незримым, но очень мощным рычагом, движущим общество по своим рельсам. Поэтому мало кого смущало то, что человеческие жертвоприношения не имели никакого проку ни для калитоссцев, ни для процветания экономики или сельского хозяйства. Это были просто привычные каждому обряды, основанные на сильных верованиях.

Самоуправство Даустоса неудивительно. Он мог выбрать самого сильного или самого успешного бойцового раба, чтобы подчеркнуть для паствы важность такой жертвы богам. Показать, что те получат кровь не примитивных животных или безликих невольников с каменоломни, а раба, чье имя, судя по всему, было на слуху у завсегдатаев «Элиниоса». Лишить прав сеньора на его собственность и обвинить невольника в каких-то проступках – для «Деос плазы» являлось, судя по всему, делом плевым.

И желание Амарантиса вернуть себе оставшегося-таки в живых Гаура оправдано. Наверное, он стоил немалых денег. Конечно, не тех трех сотен, что пришлось отвалить Терсонису для Пантеона, и даже не сотни, предложенной за него самим Амарантисом. Но и не десятку, которую попросили бы за крепкого и здорового раба на невольничьем рынке.

А вот вчерашние реплики Гаура, брошенные то ли в бреду, то ли от отчаяния, раскрывали ситуацию несколько с иного ракурса. В Пантеоне он действительно исступленно ждал смерти и не желал быть откупленным никем. То ли стремился остановить череду своих боев на ристалище, то ли избавиться от собственной неволи кардинальным способом.

– Сеньор Амарантис, – наконец, собралась с мыслями Милена, – признаюсь, о дальнейшей судьбе Гаура я еще не задумывалась. Он оказался сильно ранен и истощен, и пока я озадачена тем, как поставить его снова на ноги. Боюсь, сейчас рановато говорить о его перепродаже. Предлагаю вернуться к этому вопросу через некоторое время, когда он поправится и будет стабилен.

Амарантис странно напрягся от ее слов, словно понял далеко не все, хоть Милена и старалась изъясняться в духе Калитоса. Он бросил подозрительный взгляд на Терсониса, который предпочел не вмешиваться, но выглядел не сильно довольным ведущейся беседой.

– Я видел Гаура после боя, – скептически протянул Амарантис. – И ничего серьезного не заметил. На ристалище все получают раны, в том числе и победители. Я владел этим рабом года полтора и прекрасно знаком с подобными нюансами. Меня они не смущают. Я могу выходить его у себя, как и раньше.

– Охотно верю, – уклончиво кивнула Милена, припоминая про раскаленное железо и пускание крови. – Но повторю: пока я не готова продавать Гаура.

Амарантис сердито уперся руками в колени, подаваясь вперед.

– Сеньора Рохос, по-видимому, я не очень четко выразился, но я могу заплатить вам тотчас же шестьсот золотых монет в обмен на раненого раба. Мне он нужен для боев. А для чего он вам? Гаур не обучен больше ничему, кроме как дракам и состязаниям. Но я никогда не видел вашу чету в «Элиниосе».

Для Милены бойцовый раб действительно являлся скорее бременем, и ни в каких состязаниях она участвовать не собиралась. Но возвращать живого человека – на минуточку, взрослого, зрелого мужчину – в руки рабовладельца, который просто зашибал на нем деньги, было перебором.

– Ваше предложение заманчиво, но пока согласиться на сделку я не готова, – решительно повторила Милена и поднялась из кресла. – Вынуждена вас покинуть, сеньоры.

И она красноречиво удалилась из кабинета, оставив собеседников в неудобном молчании. Сперва она выяснит, что там в самом деле произошло на последних состязаниях, и кто такой Гаур, долечит его, а уж после можно задуматься о том, куда его девать и что с ним делать. И она направилась в гостиную, где было значительно светлее и теплее.

Терсонис присоединился к ней спустя четверть часа, видимо, наскоро проводив ничего не добившегося Амарантиса. Сенатор выглядел несколько замороченным и дерганным.

– Я правильно понимаю, что продавать этого Гаура ты в принципе не намерена? – спросил он, принимаясь стягивать с себя домашний камзол и поправляя манжеты сатиновой рубашки.

– Странно слышать такое от тебя, Терсон! – скептически бросила Милена, наблюдая, как он недовольно кривит уголки губ. – Не ты ли вот уже столько лет борешься в Сенате за отказ от владения людьми и переход на наемный труд?

Терсонис взял у зашедшего в гостиную слуги сенаторский сюртук темно-синих тонов с черной тонкосуконной отделкой и типичным для Калитоса округлым воротничком и принялся одеваться, готовясь к поездке на заседание.

– Именно потому что я борюсь за поэтапную отмену рабства, мне не хотелось бы иметь во владении даже единственного невольника, – уверенно ответил он, поправляя всегда аккуратно причесанные волнистые каштановые волосы. – В моем имении нет ни одного раба, и все, кто здесь трудится, делают это абсолютно добровольно. И получают за работу жалование. А категория бойцовых рабов тем паче претит моим принципам, ибо эти люди вынуждены не созидать, а попросту развлекать господ кровавыми драками на ристалище.

– Не спорю, ты прав, – развела руками Милена, принимаясь нетерпеливо расхаживать по шелковому ковру. – Я, знаешь ли, вообще ни разу в жизни не владела человеком, уж тем более, взрослым мужчиной. В нашем мире подобное карается законом! И я не планирую держать Гаура в качестве бойцовой игрушки. Предлагаю вылечить его и отпустить на свободу.

Терсонис укоризненно склонил голову и, закончив с пуговицами сюртука, шагнул к Милене.

– К сожалению, с выдачей вольных у нас непросто. И над этим я тоже работаю. Сперва надо выяснить, кто такой этот Гаур. И каковы его намерения. Может статься, освободившись от рабства, он ринется мстить кому-то из бывших хозяев. Или, не имея средств к существованию, ударится в придорожный грабеж, который здесь, к сожалению, процветает.

– Всяко может быть, – задумчиво согласилась Милена, вспоминая вчерашний вечер и все странные фразы, брошенные Гауром. – Но в его случае все куда сложнее. Мне показалось, он сожалеет о спасении. Он какой-то… уставший от жизни, что ли.

– Не удивлен, – отозвался Терсонис и деликатно коснулся локтя девушки. – Будь осторожна с ним. Надо понять, что у него на уме. Ну и хотя бы узнать, как его в действительности зовут.

– Ну уж наверняка не Гауром, – невесело усмехнулась Милена. – Постараюсь поболтать с ним и что-нибудь выяснить. Когда он прочухается от ран.

– Высшие небеса, что за примитивный лексикон, Милена! – воздел очи к потолку Терсонис. – И да, мне доложили о вчерашнем инциденте. Раз уж ты оставила его на вилле, я пришлю еще стражников. Мне не нравится, что ты находишься под одной крышей с бойцовым рабом.

– Ну а куда мне было девать изможденного от травм и плохого обращения мужчину, который свалился посреди гостиной? – покривилась Милена от неприятных воспоминаний. – Пусть пока в себя придет, а потом переселим его в барак.

Терсонис помедлил немного, но все же нехотя произнес:

– Я понимаю, что услуги лекаря Жемадиса не идут в сравнение с вашим уровнем медицины, да и он придерживается исключительно консервативных взглядов на лечение, но все же… Если тебе понадобится помощь…

– …Я к нему непременно обращусь, – закончила Милена и похлопала напарника по плечу. – Не беспокойся, уж с этой незадачей я разберусь. Нам бы все остальное разгрести…

Глава 4. Прошлый хозяин

На летнюю виллу Милена вернулась позднее, чем планировала, задержавшись в библиотеке Терсониса и выписывая себе в блокнот важные исторические сведения. В ближайшие дни она хотела посетить хранилище книг Аскалитании, где размещались все записи о государстве, его развитии, основных вехах, событиях и законах. Девушку не покидало ощущение, что они что-то упускают. Не могла связь миров пройти бесследно для Калитоса! Если уж в Заокский район просочились кое-какие предметы быта и древнее оружие, а следом стала появляться и абсолютно свежая керамика и расшитые местным орнаментом льняные и шелковые скатерти из этого мира, ответная плата должна находиться и здесь! Конечно, Милена не рассчитывала обнаружить в столичных лавочках современные утюги или кроссовки. Но взаимодействие с чужестранными людьми не могло не наследить! Или же они все сошли с ума.

К тому же неплохо бы посетить и столь ненавистный ей Пантеон. При нем тоже имелась небольшая читальня, на каменных полках которой хранились теологические манускрипты. Как объяснил ей Терсонис, в качестве верных спутников высших богов этой страны всегда выступали гиены. Животные, которые в ее мире ассоциировались исключительно с нечистоплотными, зловеще хохочущими падальщиками. А вот в Калитосе они не только защищали богов Поднебесья от неугодных, недостойных и неверно сложенных молитв, но и сопровождали воинов в их сражениях. А значит, гиены имели здесь некий сакральный смысл. Неизвестно, были ли мечи и копья захвачены ольховинцами или достались им в качестве даров, но это очевидно связано с некими историческими событиями! Вдруг в религиозных книгах что-нибудь да упоминалось про чужие верования или культуры, отдаленно напоминающие христианство и их уклад?

Милена зашла в парадную комнату виллы, когда солнце уже стояло в зените, и с досадой укорила себя за неосмотрительность. Надо было вернуться пораньше и проведать раненого. Мало ли в каком состоянии он пробудился, а дело к обеду! Тем более, в доме царила подозрительная тишина. На печи покоился котелок, укрытый войлочной накидкой, а на столе нетронутыми стояли тарелка да кружка для Гаура. Он что, до сих пор не вставал? Вот черт! Милена поспешно направилась к комнатке прислуги.

В холле скучал новый стражник, который при виде девушки вытянулся по струнке и доложил: все спокойно, раб из спальни выходил раз до уборной и ведет себя покладисто. Неужели Церсения так и не позвала его к трапезе? Что вообще происходит?

Милена со вздохом распахнула дверь в комнатку. Внутри стоял неожиданный полумрак из-за прикрытых с вечера ставен, и до сих пор пахло травяными мазями, которыми Жемадис обрабатывал раны Гаура. Сам мужчина сидел на кровати, облокотившись о колени и удрученно склонив голову. Он был одет в те же штаны и серую безрукавку, теперь аккуратно стянутую тесемками, а часть волос он собрал высоко на затылке, завязав их каким-то шнурком. Милена бросила взгляд на раскрытый сундук и поняла, что там лежала принесенная для раба разная скромная одежда и обувь. Впрочем, вполне добротные, высокие ботинки из мягкой кожи он не стал трогать, так и оставшись в простецких сандалиях. При появлении девушки Гаур угрюмо поднял голову и шумно выдохнул.

Так, живой – уже хорошо. Сидит, значит, не слег с лихорадкой. Остальное решаемо. Милена подошла к окну впустить в комнату свет и свежий воздух. За спиной внезапно послышался шорох, и, обернувшись, она увидела, как Гаур тяжело опустился на колени прямо посреди комнаты и покорно заложил руки за спину, глядя в пол.

– Что опять не так? – напряглась девушка, внимательно оглядывая его в уничижительной рабской позе.

– Госпожа, я вел себя вчера недостойно, – глухо отозвался Гаур, не шевелясь. – Я позволил себе лишние слова, которые не смеет говорить раб своим хозяевам. Я готов к наказанию.

Милена на миг замерла от его странноватой реплики и удивленно выгнула бровь. Это тоже последствия ранения и высокой температуры или как? Вчера Гаур действительно дерзил, досадовал, что выжил, не желал для себя помощи. А тут нате, стоит на коленях, аки послушный и провинившийся невольник, и безропотно ждет взбучки. Может, он все еще не пришел в себя? Или обезболивающие ударили по психике?

Милена шагнула к Гауру и, взяв за покрытый длинной и неожиданно мягкой щетиной подбородок, приподняла его голову. Другую ладонь она приложила ко лбу, отмечая, что жар, к счастью, спал, осталась только холодная и ожидаемая испарина. От этих прикосновений Гаур почему-то напрягся и сцепил зубы, словно приготовился к чему-то плохому, но не смел сопротивляться.

– Ну раз ты виноват, ответь-ка мне на один вопрос, – решила Милена использовать ситуацию для дела, так и не выпуская его подбородка. – Назови мне свое настоящее имя. Я знаю, что Гаур – это лишь рабская кличка.

Тот удивленно поднял на нее стальные глаза, в которых недоверие плескалось напополам с настороженностью и непониманием. Он долго молчал, выдыхая тяжело и сквозь зубы, будто этот простой по сути вопрос заставлял его чем-то терзаться. Наконец, он моргнул, взгляд его угас, и он тихо и кратко произнес:

– Хорт.

– Хм, – задумалась Милена. – Не длиннее клички. Назови мне свое полное имя, Хорт.

На это он упрямо дернул головой, вырываясь из ее ладони, и процедил:

– Лучше накажите, госпожа, чем эти пустые разговоры. Все равно к тому и идет, так чего тянуть. Мое полное имя ничего не значит. Оно умерло вместе со мной еще десять лет назад. Зовите Гауром, как и положено.

Как положено! Видимо, и наказывать за мелочи тут тоже было положено. И ладно бы Гаур-Хорт напал на нее или попытался сбежать. Тогда и ожидание кары оправдано. Но вчера она видела в нем лишь ярость с едва уловимой долей отчаяния от того, что он просто остался жив! Сильно же его допекли в этом чертовом рабстве!

– Ладно, Гаур так Гаур, – подытожила Милена, отгоняя от себя ненужные мысли. – Скажи мне, как ты себя чувствуешь?

Так и не поднимая головы, он равнодушно дернул плечами и с неохотой бросил:

– Жив.

Ну вот что за человек! Теперь вытягивай из него клещами такие простые вещи!

– Живее некуда, сама вижу. Но давай-ка по сути. Вчера твое состояние было не очень.

Гаур прикрыл веки, давя в себе очевидную волну раздражения, и показательно ровно выдал:

– Не знаю, что вы мне дали проглотить и зачем зад кололи иголкой, но лихорадки уже нет, и я даже успел набраться сил. Не переживайте, госпожа, я больше не отключусь так позорно, как давеча. По крайней мере, постараюсь продержаться подольше, порадовать новую хозяйку.

Обветренные губы мужчины на миг иронично выгнулись, прежде чем он вновь усилием воли принял индифферентный вид. Как-то странно он говорил. Словно речь шла вовсе не о наказании, а о пытках. Черт! Что вообще творится в сознании у этого сареймянина?!

– Довольно, поднимайся с колен, – заторопилась Милена, ощущая себя крайне некомфортно от данного расклада. – Хватит штаны протирать. Почему Церсения тебя не накормила утром? Я же распорядилась…

Гаур медленно встал на ноги, не размыкая ладоней за спиной, и хмуро пробормотал:

– Ваша кухарка звала меня, как вы и приказали. Это я отказался. На сытый желудок… наказания переносятся труднее.

– О госп… о всякие там высшие силы! – всплеснула руками Милена, начиная сердиться. – Я не собираюсь тебя наказывать, в самом деле! Я способна отличить нездоровое состояние раненого человека от злого умысла. Все, пошли! Мне нужно, чтобы ты поел и принял лекарства.

Но видя упертое недоверие на его лице, она снисходительно добавила:

– Ладно, я накажу тебя. Оставлю без сладкого на неделю. Так лучше?

И она настойчиво указала на дверь. На этот раз Гаур не стал артачиться и просто подчинился, выходя из комнаты в холл и следуя за Миленой в тихую парадную. Но прежде чем они переступили ее порог, сопровождаемые стражем, в спину ей все-таки прилетело язвительное бормотание:

– Неделя воздержания… Щедрость-то какая…

Черти… Милена невольно вспыхнула от данной ремарки, ибо ответ Гаура прозвучал вовсе не о печеньках к чаю. Пожалуй, надо будет уточнить у Терсониса, что именно означает в Калитосе ее фраза о сладком. Ей абсолютно не хотелось снова оказаться в такой двусмысленной ситуации!

Она без дальнейших промедлений водрузила на стол котелок с рассыпчатой кукурузной кашей и кусочками мяса – еще теплой и ароматной, и наполнила целую тарелку для мужчины. Тот растерянно помялся, но все же уселся на резной стул и, не услышав иных распоряжений, принялся споро орудовать ложкой.

Милена поставила перед ним кружку вишневого морса, а потом подумала и добавила еще одну со свежей водой из расписного стеклянного графина. Пока Гаур был занят поздним завтраком, а сама девушка набирала в плошку очередные таблетки, стоя у букового буфета, она втихаря наблюдала за ним. Сразу видно, что не калитоссец. Светлые, совсем не южные глаза с другим, более открытым разрезом, нетипичная для этих краев стать, даже длина волос до плеч и манера завязывать их часть в хвост на затылке выдавала в нем иное происхождение и культуру. Ел он аккуратно, ложку держал правильно – меж трех пальцев – в отличие от простолюдинов, которые перехватывали ее всей пятерней. Если бы не синюшная ссадина на скуле да белеющие по телу бинтовые повязки, Милена бы и не догадалась, что он был обычным бойцовым рабом. Но вот взгляд выдавал его и заставлял неуютно поеживаться. Ощеренный, погасший, подернутый замогильной пленкой. Гаур язвил и огрызался, но не как тот, кто готов сражаться за свободу и бороться с угнетателями. А как тот, кто уже давно ничего не боялся, в том числе, и смерти. И ничего от жизни не хотел.

Милена поставила перед рабом плошку с таблетками и присела напротив за стол.

– Это не яд, это лекарства из моей страны, – спокойно пояснила она, предвосхищая возможные ироничные ремарки. – Чтобы не воспалялись раны, не возвращались лихорадка и боль. Закончишь с ними, я сама осмотрю тебя сегодня.

– Ваше право, госпожа, – отозвался Гаур, отрываясь от каши и закидывая в рот всю горсть таблеток. – Не знал, – внезапно добавил он осторожно, – что манера врачевать некоторых здешних лекарей пошла из вашего Вьюлиажа.

– В каком это смысле? – заинтересовалась и одновременно насторожилась Милена. – Пояснись-ка.

Насколько она смогла выяснить у Терсониса, с Вьюлиажем у Калитоса не имелось абсолютно никаких связей: ни торговых, ни культурных. Даже войны никогда не велись. Об этой заморской стране здесь знали ровно столько же, сколько о минералогическом составе поверхности Луны. Какое-то черт знает где находящееся государство, к которому вполне был применим термин Тьмутаракань. И если тут прибегали к более прогрессивным методам лечения больных, то не мешало бы узнать детали. Откуда взяться таблеткам и препаратам в ампулах, когда с химией в Калитосе было все еще почти никак?

Гаур поколебался, видимо, не уверенный, что стоит вообще открывать лишний раз рот, но требовательный вопрос хозяйки заставил подчиниться.

– Да кривотолки всякие ходят о неких знахарях, которые вроде бы дают больным принять порошок или настойки в каплях, и те излечиваются намного быстрее. И боль уходит легче, чем от опия.

– И что это за знахари такие? – превратилась во внимание Милена, пытаясь по скупым фразам понять степень важности услышанного. – Ты с ними встречался?

Но Гаур лишь пожал плечами и почти бесшумно подчистил ложкой дно тарелки.

– Откуда мне их знать? Я только слышал. Рабам такие лекари не положены.

– Интересно, чем конкретно они пользуются… Может, и об этом слышал? – рискнула уточнить девушка, гадая, могли ли калитоссцы самостоятельно произвести упомянутый порошок.

– Поспрашивайте лучше у сеньоров, – удостоил ее холодным взором Гаур и откинулся на спинку стула. – Бойцовые рабы по городу не гуляют. И в хоромах вроде этих не живут. А ежели и попадают – то всегда не к добру. Я закончил с трапезой, госпожа. Что мне теперь делать?

– Да сиди уж, – отмахнулась девушка, разочарованная тем, что он так ничего и не объяснил, и удалилась к себе в спальню за сундучком с лекарствами.

Может, это все раздутые щепетильными знахарями вроде Жемадиса слухи? Может, и правда кто-то из местных врачевателей смог продвинуться в изготовлении снадобий и добился их лучших свойств? А остальным такое ожидаемо не понравилось, ведь их услуги оказывались под ударом. Наверное, не стоит беспокоиться, хотя разузнать в городе не помешает.

Она вернулась и попросила Гаура снять штаны и безрукавку. В парадной было в разы светлее, чем в комнатке для слуг, и она хотела лично осмотреть его травмы при свете дня для понимания всего расклада предстоящих хлопот. Раб не стал противиться и послушно скинул одежду до исподнего, вставая во весь рост у стола. Девушка осторожно размотала вчерашние тканевые повязки, которые уже следовало сменить на нормальные бинты, чтобы они не так стесняли его движения. Она внимательно изучила всю распрекрасную картину его травм и проступающих под ними застарелых шрамов и со вздохом взялась за перекись и заживляющую мазь.

С парой стертых синяков на ногах, длинными багровыми шрамами на спине, похожими на следы от хлыста, ссадинами и порезами на груди она разделалась относительно легко. А вот рана на боку беспокоила ее куда сильнее, ибо за ночь она отекла и потемнела еще больше, вновь начав кровоточить. Усадив Гаура обратно на стул, Милена прошлась вокруг антисептиком и йодом и планомерно смазала все антибактериальной мазью.

– Зачем вам это, госпожа? – внезапно спросил раб, глядя на девушку с непониманием и какой-то усталостью. – Моя рана вполне заживет и без мази. Бойцовые рабы получают такие на каждом состязании. А вы возитесь с царапиной. Где это видано, чтобы сеньора невольника своего лечила? Отправьте меня уже в барак, отлежусь еще денек, и можете пользоваться.

Милена недовольно фыркнула и принялась приклеивать пластырем плотную марлевую повязку поверх раны, на что Гаур покосился с очередным подозрением.

– Пользоваться! Говоришь так, словно ты вещь.

– А что, неужто правда кусается? – усмехнулся мужчина и нетерпеливо выдохнул. – Ну так простите. У меня смолчать уж не выходит.

– Не правда кусается, а ты сам! – возразила Милена, с укоризной глянув на него. – Если ты так же огрызался у предыдущих хозяев, не удивлена, что ты с утра ждешь наказаний.

Гаур не шевелился, но она почувствовала его реакцию через прикосновения, ибо торс его ощутимо напрягся и зажался, будто всякое упоминание о прошлом порождало в теле рефлекторный отклик. Причем однозначно нехороший. С этим человеком очевидно обращались очень дурно, несмотря на то, что он физически отлично сложен и мог бы дать отпор любому мучителю. Если только… не был в эти моменты обездвижен.

Взгляд Гаура заледенел, и он уставился в пол. Лишь крылья носа подрагивали от бурлящих внутри эмоций, но он старательно давил их.

– Коли госпоже не угодна моя речь, уверен, вы найдете способ заставить меня умолкнуть. А еще лучше навсегда. Впрочем, нет, тогда не оправдаются ваши спонтанные вложения в триста золотых. Ну да я свои предложения озвучил. Наказывайте, как хотите. Я ко всему готов, меня уж даже и удивить не выйдет.