Под шкурой гаура. Часть 1. Гаур

Милена закатила глаза и поднялась на ноги. Разговор снова съехал не туда. И если вчера ершистость Гаура объяснялась его паршивым самочувствием, то, что на него нашло теперь, оставалось непонятным. Вот только сам же на колени вставал, каялся за дерзости, но не прошло и получаса, как опять понеслось. Видимо, пока схема оставалась ему знакомой и привычной – сболтнул лишнего, получил плетей, – он осознавал неизбежность наказания и поторапливал ее с этой неприятной процедурой. Раньше всыплют, быстрее отстанут. Но стоило ей начать лично перевязывать ему раны, и система дала внушительную трещину. И он очевидно не понимал, каким боком ему выйдет такая щедрость хозяйки. Потому и начал вновь распускать шипы и бодаться своими гаурьими рогами. Да, на лицо было крайне нестабильное психологическое состояние, которое пугало девушку куда больше остального.

– Ну и зачем ты меня намеренно сердишь, Гаур? – с легким упреком спросила она, прямо глядя ему в лицо. – Чего добиваешься?

На этот вопрос он живо откликнулся: вскинул голову, зло и презрительно сощурился и ядовито прошипел:

– Правды, госпожа. Хочу вашу истинную суть увидеть. Чтобы познакомиться с худшей ипостасью сразу, а не спустя месяцы. Да и ваше время экономлю. Быстрее определитесь, что со мной делать. Вдруг наши интересы все-таки совпадут?

Он смотрел на нее ощерено, с вызовом: пусть бессильным, пусть загнанным, но он действительно не желал никакого поддельно доброго к себе отношения. Картина постепенно складывалась в весьма уродливое изображение. Кто-то из его бывших хозяев поступил с ним жестоко. Не просто мучил, наказывал или хладнокровно выгонял на кровавые бои на ристалище. А дал ему затеплившуюся надежду. Возможно, не на свободу, но на то, что к нему могут относиться по-человечески. И он наверняка поверил, может, даже впервые. Понадеялся, доверился, открылся. Но дальше правда вылезла наружу подобно просочившейся сквозь прорехи гнили: его воспринимали лишь как вещь. Живую, бесправную, вынужденную стерпеть абсолютно все. И несправедливость, и жестокость, и равнодушие. Вещь, чувства которой не стоят ни гроша.

Милена вглядывалась в его сверкающие ледяной сталью, озлобленные глаза, давно не знавшие ни улыбок, ни радости, ни надежды. Сколько человеческих судеб вот так же сломало чудовищное рабство? И здесь, и в ее собственном мире. Сколько людей никогда не смогут вернуться к нормальной жизни? Гаур искренне не верил, что Милена не планировала нагружать работой раненого и уж тем более мучить его. Он ждал от нее ровно того же, что получал от всех прежних хозяев. И видимо, чаша терпения была переполнена до краев.

Милена вздохнула, собираясь с мыслями, и взяла его руку, дабы снять повязку с запястья и смазать его заживляющей мазью.

– Я родом из той страны, где рабства не существует уже долгое время. У нас все устроено по-другому. Я и не думаю причинять тебе боль.

– Я не знаю никакого «другого»! – зло огрызнулся Гаур, сжимая руку в кулак и резко выдергивая ее из ладони девушки. – Я знаю только то, что вы сеньора Рохос, вы откупили меня от праздничного заклания, и теперь я принадлежу вам. Делайте со мной, что хотите, мне уже до хмари на свою судьбу! Но не надо вот этого всего! – и он с раздражением кивнул на аптечку. – В пучину ваши игры в доброту! Я худо-бедно на ногах, а значит, готов приступить к своим обязанностям. Что скажете, то и выполню.

На столь экспрессивную речь стражник подошел ближе, готовый в любой момент скрутить разошедшегося раба. Но Милена отозвала его обратно жестом руки. Вся эта ярость в Гауре была не от злых намерений. А от очень глубоко въевшегося разочарования в собственной рабской жизни, где он полностью утратил всю свою волю. Но кое-что ее беспокоило. И сейчас представился самый подходящий момент прояснить это.

– Если ты считаешь, что я с тобой играю, может, мне вернуть тебя сеньору Амарантису? Он еще вчера в Пантеоне хотел спасти тебя от жертвоприношения. А сегодня посетил нас с визитом и просил продать обратно. Ты знаешь, во сколько он тебя оценил? В шесть сотен золотых.