Под шкурой гаура. Часть 3. Хортинай Стайдера

– Я бы счел, что надышался угарного дерьма, – хрипло пробормотал он, – но я почему-то не удивлен. Какой хляби ты тут делаешь? – добавил он требовательно, вновь глянув на девушку со стальным вниманием.

– И тебе доброй ночи, – невесело шепнула в ответ Милена. – Ты прав, валяться рядом с тобой на сеновале – не лучшее решение. Я сейчас уйду. Просто хотела знать, что ты жив и цел.

Хорт отчетливо закатил глаза и глухо закашлялся, отворачиваясь и злясь на свое состояние.

– Я не про сеновал, – наконец, буркнул он, продышавшись. – Я просил отца отправить тебя домой. И надеялся, что ты в безопасности. Почему я вижу тебя здесь? На востоке Калитоса, морок меня ослепи?!

Хорт не казался рассерженным или раздраженным. Он произнес эти слова слишком изможденно и удрученно, и Милена вымученно улыбнулась ему, пытаясь сгладить ситуацию. Она однозначно не виновата в том, что ее занесло в горящие края.

– Жандармы устроили на меня охоту в городе, намеревались арестовать, – пояснила она кратко в очередной раз, – и я не успела добраться до перехода. Пришлось затесаться в обозе вместе с Церсенией и лекарями и приехать сюда. Я не собиралась бросаться в пожарища, правда! Мне просто негде было спрятаться.

Хорт укоризненно поцокал языком и прикрыл веки, пробурчав что-то незнакомое на сареймянском. Милена уже думала, что он уснул, так долго он молчал и не шевелился, но он опять посмотрел на нее воспаленными и слезящимися от дыма глазами и шепнул:

– Будь я сеньором Рохосом, я бы раньше времени поседел. Но я всего лишь твой бывший раб, невыносимая госпожа! И у меня нет ни сил, ни права тебя отчитывать.

Милена с грустной улыбкой рискнула коснуться его горячей и загрубелой ладони, которая ощутимо сжалась от этого жеста.

– Тогда давай просто поспим? А поговорим потом. Тебе нужен отдых, да и мне тоже. И можно я хотя бы сейчас не буду для тебя пресловутой госпожой? Здесь немного не те декорации, чтобы меня так называть.

Хорт задумчиво моргнул и медленно прошелся взором по ее лицу, будто он только что обратил внимание на ее внешний вид. Да уж, образ уставшей простолюдинки наверняка был говорящим… Какая уж тут госпожа! Мужская рука под ее ладонью шевельнулась и перехватила ее аккуратно и бережно, не предпринимая больше ничего.

– Это… безрассудно, – совершенно серьезно выдал он, говоря вовсе не о том, какими словами он к ней обращался.

А о том, почему Милена находилась на сеновале рядом с ним. И почему пожелала остаться. Но черт, с какой стати она должна думать о рассудке, если в данный момент единственное, что она считала верным для себя, это быть рядом с важным для нее мужчиной?!

– Это правильно, – уверенно и просто ответила она.

Хорт пространно хмыкнул, не до конца веря ее словам и разумности, но обессиленно растянулся на сене и решительно потянул ее руку на себя так, что девушка через секунду оказалась на его груди и в его неожиданно тяжелых, но осторожных объятиях. Он уткнулся носом в ее макушку и тихо выдохнул:

– Я грязный, как скотина. И ни хмари сейчас не соображаю. Но ты сама этого захотела. Спать так спать…

И он плотнее обхватил ее руками, с болезненным шипением устраиваясь поудобнее и уже через минуту проваливаясь в глубокий, беспамятный сон.

Милена закрыла глаза и поняла, что именно здесь, на колючем сене и медленно вздымающейся, перепачканной груди Хорта она сможет относительно спокойно доспать остаток ночи, не тревожась о его жизни. И расслабленно улыбнулась.

Глава 3. Переезд в ущелье

Милена пробудилась от медленных и теплых прикосновений. Мозг не сразу сообразил, ни где она, ни что происходит, лишь отметил, как чья-то рука неспешно гладит ее по плечу. До слуха добрался осторожный шепот, но сознание отказывалось так быстро переводить чужестранные слова. Милена со вздохом пошевелилась и приоткрыла один глаз. Первое, что она увидела, было сонное, но сосредоточенное лицо Хорта, который лежал рядом с ней на пахучей копне сена и с едва различимой хитринкой в воспаленных стальных глазах смотрел на нее. Ночь закончилась, уступив место сумрачному и мутному дню, погрязшему в сгустившихся облаках, сдобренных привычным едким смогом.

– Просыпайся же, – со смешком прошептал Хорт, и Милена поняла, что именно это слово слышала от него сквозь сон. – Я бужу тебя давно. Не думал, что госпожа такая соня.

Милена досадливо покривилась и окончательно открыла глаза, оглядываясь по сторонам. Видимо, ночью она не раз ворочалась, ибо обнаружила себя уже не на груди у Хорта, а под его боком, свернувшейся калачиком и закинувшей на него одну ногу под сбившейся юбкой.

– Вот черти, – тихо пробормотала она, перекатываясь на спину и отстраняясь, и потерла виски. – Который час?

– Полагаю, позднее утро, – вновь усмехнулся Хорт, продолжая за ней пристально наблюдать.

Милена только сейчас осознала, насколько нелепо прозвучал ее вопрос в диких дебрях Калитоса, где единственные доступные часы висели на затянутом пеленой небосводе и не отбрасывали на землю ни единой тени.

– Очевиднее некуда… – проворчала она, посетовав на себя за несообразительность. – Надеюсь, ты немного отдохнул?

Милена с тревогой посмотрела на Хорта, наконец, получив возможность разглядеть его при свете дня с такого волнительно близкого расстояния. Он казался изнуренным, притихшим, перепачканным копотью и с хмурыми складками меж бровей. Которые не разглаживались даже от его легких усмешек.

– В отличие от других ночей я спал, – не сдержал зевка в кулак Хорт. – Должен был уйти с отрядом еще на рассвете, но проку от меня было мало. Поэтому позволил себе передышку.

Да, однозначно прошедшие два дня он в самом деле работал без устали. Хоть ума хватило отоспаться, а не геройствовать и дальше! Ведь и правда, какой толк от смертельно уставшего человека с лопатой в руках? Да к тому же во главе отряда! Но даже сейчас Хорт все равно выглядел неважно. Слишком покрасневшими и слезящимися были его глаза, слишком хрипло он дышал, с трудом подавляя необходимость прокашляться, слишком сильно не нравился ей уродливый волдырь от ожога и чернеющая гематома на предплечье.

– Раз уж ты сам заговорил о сознательности, – настойчиво произнесла Милена, – прежде чем ты опять исчезнешь из лагеря, дай хоть обработать твои новенькие травмы. Мы привезли сюда уйму лекарств. Нельзя вот так разгуливать с ожогами.

Мужчина равнодушно фыркнул, презрительно глянув на свой живот и недовольно запахивая безрукавку.

– Твое счастье, госпожа, что с хмарьего жертвенника ты откупила меня, а не октанца, – скривил он губы, перебирая какие-то позабавившие его мысли. – Окажись я из той страны, ты бы давно влипла в неприятности с твоим настойчивым желанием меня выхаживать. И вот с этой ночью на моем плече.

Милена приподнялась на здоровом локте, чтобы лучше видеть Хорта, и с интересом изогнула брови.

– Пояснитесь-ка, капитан Стайдера?! Какие еще нетленные моральные устои вашего мира я нарушила?

Хорт с легкой улыбкой подтолкнул ее обратно на сено, давая понять, что немного времени оставалось в их распоряжении. Или он умышленно оттягивал тот момент, когда они оба снова с разбегу нырнут в опасную реальность, требующую от них сил и отдачи. И Милена впитывала в себя последние спокойные мгновения, которые можно было провести вот так, валяясь на сеновале бок о бок и испытывая от этого приятный трепет.

– Ты же знаешь уже, что для октанцев женщина – это священное существо, – наконец, ответил Хорт, неторопливо выпутывая из ее макушки засохшие травинки. – По крайней мере, тебя именно так здесь называет сей народ. С женщинами не делят ни трапезу, ни постель, ни прикосновения, пока они не входят в клан или семью через весьма сложные ритуалы. Или пока женщина сама не сделает данный выбор, став для мужчины особенной. Удумай ты своими руками лечить октанца, даже если он твой раб, ты бы грубо нарушила их традиции. А если бы от смерти взялась спасать или как-то иначе вмешиваться в земной путь октанца и менять его судьбу, ты повязала бы себя с ним нерушимыми узами долга.

– Это нечто вроде брака? – неуверенно прищурилась Милена, силясь понять суть чужой культуры по столь кратким и скупым объяснениям.

– Нет, совсем другое, – возразил Хорт и, подцепив особенно колкую соломинку, щекотно провел ею по кончику носа Милены, отчего она рефлекторно зажмурилась. – Это признание того, что ты лучше провидения знаешь, с каким предназначением должно жить данному мужчине. И это согласие и готовность женщины быть для него на новом пути светом, якорем, оплотом. Он последует за ней беспрекословно, до конца, ведь она не просто отметила его среди прочих и вмешалась в его судьбу, но и будет всегда его оберегать, направлять и заботиться. Вести его к наивысшему предназначению. Октанцы зовут таких женщин – «сейна». Я не смогу тебе перевести. Ни в калитосском, ни в сареймянском языке нет равнозначного эквивалента. И это слишком большая ответственность. Посему, госпожа, поаккуратнее с желанием всем помочь и находящимися в лагере октанцами. Хотя бы не прикасайся к ним, иначе не заметишь, как перепишешь чью-то судьбу и превратишься в эту самую сейну.

– Пресвятые угодники! – выдохнула Милена и перехватила назойливую соломинку из рук Хорта, отбрасывая ее в сторону. – Спасибо за предупреждение. Оказывается, я тут хожу по… Рискую, короче. Надеюсь, в Калитосе нет чего-то подобного? Нам-то с тобой назад уже не отмотать. А твою судьбу я совершенно точно решительным образом переписала еще в Пантеоне…

Хорт иронично хмыкнул в ответ и присел, вытряхивая траву и из своих растрепанных волос.

– В Калитосе не принято думать о традициях невольников и тем более ухаживать за покалеченными рабами, – спокойно и бесстрастно пояснил он. – Но коли кому из господ взбредет такое в голову, это их право. Рабы – безмолвная собственность сеньоров. Вещь. Присутствующим в лагере калитоссцам нет дела даже до того, зачем жена сенатора ушла на окраину деревни с бойцовым рабом Гауром на всю ночь. Что бы ни произошло, для них это забота сеньора Рохоса. Не переживай о злых сплетнях, им всем плевать.

И он протянул ей руку, помогая подняться. Милена задумчиво ухватилась за крепкую ладонь, вставая на ноги следом за ним и пытаясь отряхнуть платье от трухи. Честно говоря, о пересудах вчера ночью она не думала от слова совсем. Да и что тут думать, если они практически по-братски продрыхли несколько часов, нуждаясь в отдыхе и сне? А уж тем более после всего пройденного, пережитого, испытанного. И целой недели в Ольховинке, где они вообще жили вдвоем под одной крышей. Лично ее данный расклад ничем не смущал. Только волновал кровь, но об этом Хорту знать не стоит.

– Ладно, с аморальными принципами Калитоса мне все ясно, – осторожно произнесла она, оглядывая Хорта, который принялся завязывать тесемки на безрукавке, чуть шипя от неосторожных прикосновений к ожогу. – Но ты сареймянин. Мне следует знать что-то важное именно про тебя?

Хорт бросил на нее краткий взгляд, и Милена почувствовала, что он все понял. Ведь она действительно имела в виду не банальные перевязки травмированного раба, вытащенного с жертвенного алтаря Пантеона, и не ночевку с ним на задворках брошенной жителями деревни. А то, как он в принципе воспринимал их взаимоотношения. Поскольку они давным-давно вышли за рамки госпожи и ее невольника, иномирской девушки и плененного воина. И она действительно не имела представления, как на подобные нюансы смотрели сареймяне. Может, в их культуре не пристало барышням по-свойски общаться с прирожденными воинами? Или дома у себя селить на целую неделю? Или болтать о пустяках, если ты не из его сословия? Или вообще – симпатию и участие проявлять, когда тебя не спрашивали…

Хорт с легкой горечью усмехнулся и, шагнув к девушке, неспешно провел ладонью по ее голове, вплетая пальцы в волосы и оглаживая их до самых плеч. В глазах мелькнула мутная дымка, и они вновь сделались стальными и отрешенными.

– Я все еще не свободен, – глухо выдал он, и густые брови сурово изогнулись. – И хоть я без ошейника, я себе пока не принадлежу. Никто, кроме тебя, и не спросит, что вообще важно для сареймянина. Но… – он кратко выдохнул и бережно сжал плечи девушки обеими руками. – Но говори ты сейчас с Хортом Стайдерой из Исслея, он был бы знатным кретином, потому что позволил тебе вчера уснуть в его руках, тогда как сам не может ни исполнить свой долг, ни вообще что-либо тебе предложить. И я это ни на секунду не забываю. И не в праве даже просить за такое прощение.

– А разве надо?! – невольно вырвалось у Милены, которая не поспевала за его мыслью и рефлекторно среагировала на последние слова, не успев обдумать все сказанное в целом.

Хорт ссутулился и с шумным фырчаньем отстранился от девушки, глядя ей в лицо прямо и удрученно.

– Помнить свое место – вот что мне надо, – серьезно заключил он. – Но не со всеми слабостями я способен справиться. В Сарейме мне за подобные вольности влетело бы.

Хорт расправил плечи, показывая тем самым, что разговор окончен, и мягко подтолкнул Милену к тропке между хозяйственными постройками.

– Погоди, а о каком долге ты говоришь? Я что-то сделала не так? К чему-то тебя обязала? Что у вас за традиции? Я должна знать!

Но Хорт молча вывел ее из-под навеса и настойчиво увлек в сторону лагеря. И лишь когда они приблизились к разбитым шатрам, снова полным уставших и спящих мужчин, вернувшихся с ночной смены, он на миг приостановился и пробормотал, глядя на нее с тихой печалью:

– Ты все делаешь так, милая Милена. Это я не в силах ответить тебе достойно.

И не дожидаясь никакой реакции от девушки, Хорт развернулся и решительно зашагал в сторону колодца, где собралось несколько сареймян из его отряда.

Совершенно сбитая с толку и расстроенная Милена проводила его растерянным взглядом и сжала зубы. Потом. Они все прояснят потом. Обязательно. Сейчас пора начинать очередной нелегкий день.

Она кое-как умылась из жестяного таза, поставленного для женщин в одном из дворов, и привела себя в относительный порядок, сменив привычное ольховинское белье на калитосское исподнее и расчесав гребнем волосы. Когда она вернулась к главным кострам, собираясь чего-нибудь перекусить и приняться за очередную готовку вместе с Церсенией и другими стряпухами, то крайне удивилась, обнаружив там же и Хорта. Она думала, он испарится из лагеря подобно беспокойному стрижу. Но нет. Он умял хорошую порцию похлебки, усевшись поодаль, ополоснулся из ведра за наспех сооруженной для этого загородкой, смывая с себя вчерашнюю копоть и грязь, и даже позволил самому молодому и бойкому лекарю Вастесу обработать снадобьями ожог и ссадины. После чего переоделся в целые штаны, плотную рубаху с длинным рукавом и повязал на голову платок. И лишь когда на краю поселения послышался топот копыт да скрип груженых телег, Милена поняла, чего выжидал Хорт. В лагерь вернулся с небольшим отрядом Терсонис.

Девушка собиралась подойти и лично объяснить напарнику, как же получилось, что она не сидела сейчас в своей милой квартирке в Ольховинке или хотя бы в его имении, а порхала c ножом над куриными окорочками на востоке Калитоса. Но Хорт опередил ее и первым перехватил соскочившего с лошади сенатора. Милена обтерла перепачканные руки о выданный ей старенький передник и направилась к мужчинам, еще не разбирая их диалога. Хорт спокойно и кратко что-то объяснил Терсонису, кивнув в сторону девушки, и на лице напарника мелькнуло замешательство и растерянность. Ну вот так, мальчики, не все всегда складывается по идеальному сценарию! Однако Терсонис быстро взял себя в руки и принялся что-то втолковывать Хорту, однозначно касающееся их разведывательной вылазки. Милена услышала тревожные фразы «В верхних деревнях колодцы окончательно пересохли», «Нам не удалось спасти их имущество, хорошо хоть люди успели уйти», «Вдоль русла выгорело дотла, но огонь остановился», «Сегодня докопаем до обрыва ров, наступает решающий момент».

Девушка приблизилась к мужчинам, и те почти сразу прервали беседу.

– Проклятые боги Поднебесья, Милена! – с укоризной воскликнул не менее измотанный и впервые одетый в простую и весьма грязную дорожную одежду сенатор. – Как ты вообще умудряешься оказываться в самых неподходящих для тебя местах?!

– Наша служба опасна и трудна… – на автомате пробурчала Милена на русском слова знакомой с детства песни из старого советского фильма, замечая разорванное стрелой и отекшее ухо напарника.

– Прости? – напрягся Терсонис, ожидаемо ничего не поняв.

– Да не важно, – отмахнулась Милена. – Думаю, Хорт уже все тебе объяснил. Мне было негде спрятаться от искавших меня жандармов. А под арест ни капли не хотелось. В тюрьме холодно и сыро. Но раз я тут… Может, введете в курс дела? Думаю, я смогу быть полезной не только в стряпне. Никогда не любила готовить.

Терсонис, совершенно не обрадованный присутствием напарницы в полыхающем крае, сдержанно кивнул и неосознанным жестом попытался пригладить назад кое-как расчесанные, но порядком перепачканные волосы.

– В округе обстановка неважная, – уныло доложил он. – Мы весь вчерашний день с моими товарищами объезжали территорию. Многие сельчане бежали на запад, бросив все хозяйство и скотину. Какие-то деревни выгорели полностью, и мы нашли трупы. Как животных, так и людей. Но есть и хорошие новости. Пожар уперся в глубокое русло пока не высохшей реки и дальше не пошел. На большей части северной территории огонь стихает, догорают леса, и есть шанс, что скоро все успокоится. Там скалистая местность, и пламени трудно пробираться вперед. Под угрозой остается вот этот обширный сосновый бор.

– Если мы успеем дорубить к вечеру просеку, – серьезно отозвался Хорт, завязывая покрепче тесемки на вороте рубахи, – верховой пожар мы остановим. Со стороны реки огонь уже иссяк, а с юга – тоже сплошные скалы, там нечему гореть, камень отлично нам подсобит. Благодаря ландшафту, стихия загнала себя в узкое горлышко бора. Проблемы две.

– Говори, – подобрался Терсонис, прислушиваясь теперь к Хорту, как к стратегу и воину, а не бойцовому рабу.

– Мы должны успеть отрезать горящий лес на самой короткой перемычке между руслом и скалами. Упустим – и он вырвется на западные пашни. Там мы будем бессильны. Нам попросту не хватит ни рук, ни времени, хоть всех рабов сюда сгоните. Да и воды тоже не достать. И второе… – Хорт на мгновение замолчал, глянув на Милену с сомнением. – Госпожа говорила про горящий под землей торф. Когда мы начали рыть ров, то обнаружили, что его залежи очень глубоки. Нам не удастся снять весь пласт торфа и лишить огня подпитки. Придется заливать тот раствор из белого порошка. Но… я не знаком с таким веществом… Не знаю, как оно действует.

По Хорту было видно, что сей факт выбивает его из колеи. Привыкший к понятной и очевидной для их мира войне с мечом да луком в руках, он с недоверием относился к чужеродным и незнакомым для него химикатам, которых на текущем этапе развития цивилизации они пока не создали. Еще бы! Обычная вода бессильна перед разбушевавшимся подземным пожаром, но вода, куда засыпали странные белые гранулы, превращалась в чудодейственное средство! Тут впору в происки демонов поверить! И заодно записать Милену в какие-нибудь ведьмы.

– Признаюсь честно, – развела руками девушка, – я и обычные-то пожары раньше не тушила, тем более торфяные с помощью этого порошка. Но если мы все сделаем по расписанной мною схеме, то сульфат аммония должен помочь. Он не уничтожит огонь полностью, но затушит глубинные очаги, куда не доберутся лопаты. Это единственное, что сейчас в наших силах.

– Хорошо, так и поступим, – кивнул Хорт и, вытащив из кармана свежих и не прожженных штанов второй платок, повязал его на шею, чтобы закрыть в дальнейшем им и нос. – Я присоединюсь к остальным у рва. Отдохнул и довольно. Сеньор Рохос, мой вам совет: переносите лагерь выше на скалы. Огонь подступает. Очень скоро он доберется до наших траншей. Что будет дальше, я не знаю. Тут станет небезопасно. Лучше не оставаться в деревне.

– Да, я переговорю с Шимботом, он поможет вместе с октанцами, – по-деловому согласился напарник, закатывая рукава незатейливого укороченного камзола. – Придется всем спать под открытым небом. Среди скал сложно будет разбить шатры.

– Лучше отлежать бока на камнях, чем сгореть заживо в деревенских домах, – скептически выдал Хорт и, повернувшись к Милене, добавил: – Слушайся сеньора Рохоса, госпожа.

И размашистым шагом заторопился к ближайшим телегам, чтобы подхватить из сваленного грудой инвентаря грубую лопату и удалиться прочь из лагеря по свежевытоптанной множеством мужских ног тропе. Милена против воли прикусила губу, мысленно удивляясь тому, как непривычно прозвучала его последняя фраза, обращенная к ней. Требовательно, по-свойски, будто девушка находилась в подчинении у него в отряде, служанкой при капитане, и он никогда не стоял перед ней на коленях, обреченно склонив голову и ожидая наказания за неприкрытую дерзость. Но теплая волна, прокатившаяся по душе, заставила Милену слегка улыбнуться: именно так Хорт пытался оградить ее от неприятностей. Как мог. В очередной раз. И ей бесконечно нравились в нем те перемены, которые потихоньку расцвечивали яркими красками его характер, сущность, личность, по шажочкам вытаскивая из старой и загрубелой гаурьей шкуры настоящего Хортиная Стайдеру, прирожденного воина из Сарейма, постепенно оставляя в пройденном прошлом того озлобленного, ощеренного и отчаявшегося раба Гаура, едва не перешедшего последнюю черту своего бренного существования на жертвенном алтаре пленившего его государства.

– Милена, а почему Хорт так сказал? – внезапно строго произнес Терсонис, кинув на напарницу недоверчивый взгляд. – Почему я должен следить за твоим послушанием? Что ты удумала?

Милена с нескрываемым смешком закатила глаза и вскинула руку в протестующем жесте.

– Даже не начинай, дорогой напарник. Иди лучше вымойся и поешь. Зря я, что ли, со вчерашнего вечера батрачу здесь в поварихах? А после я заклею твое ухо специальной повязкой. А то станешь Чебурашкой.

– Надеюсь, это было приличное слово, – буркнул Терсонис, удаляясь к помывочной загородке.

До полудня царило спокойствие. Женщины наготовили новые котлы сытной похлебки, напекли упругие лепешки и разгребли припасы, собранные по опустевшим окрестностям отрядом Терсониса. Ибо прокормить четыре сотни людей, три с половиной из которых – это работающие на пределе сил мужчины, – оказалось непросто. Захваченных мешков с продуктами могло не хватить уже через пару дней. И никто не знал, сколько еще предстоит бороться с ненасытным огнем. Неделю? Месяц? Смогут ли они его пресечь в той самой стратегической точке, о которой говорил Хорт? Задушить между руслом и скалами и положить конец пожарам. Или он прорвется вперед, выжигая земли Калитоса безжалостно и подчистую?

Терсонис – помывшийся, перекусивший и сверкающий свеженьким пластырем на зашитом вчера ухе – покрутился в лагере с полчаса, немного отдохнув, и выцепил после смены Шимбота. Говорили они недолго, и октанец, только успев наскоро перехватить положенный обед, взялся командовать переносом лагеря ближе к скалам. Шатры свернули, лошадей увели, запасы провизии и медикаментов начали перетаскивать какими-то узкими тропами, ибо оказалось, что нормальной дороги на взгорья не вело. А значит, и телеги стали бесполезны, все приходилось носить вручную. И без того утомленные после вахты октанцы из последних сил взваливали на спины мешки, подхватывали по двое лубяные сундуки и картонные коробки и плелись прочь из деревни в сторону далеких скал. Лагерь постепенно обезлюдел и притих, и лишь оставленные телеги да все еще выстроенные у колодца в ряд жестяные ведра говорили о том, что некогда тут размещался солидный отряд бывших рабов.

Терсонис отправился вместе с сареймянами к линии огня и строго наказал Милене незамедлительно покинуть деревню, как только новая стоянка будет обустроена. Возражать она не планировала и честно собралась в путь. Да и что, собственно, собирать? Она затолкала электрошокер поглубже в карман платья, дабы быть готовой к выходу в любой момент, пихнула в котомку гребень да исподнее, помогла паре лекарей разложить по саквояжам собранные ими по округе травы и присела у костра вместе с Церсенией пожевать лепешку. У колодца крутилось несколько оставшихся с ними калитосских рабов, ожидавших от главных по лагерю отмашки на выступление. Все было окончательно готово, когда как назло с грязно-серого неба резко хлынул неистовый дождь. Это стало настолько неожиданным, что никто не обрадовался внезапной помощи от самой природы. Люди поспешно повскакивали с земли и, подхватив кто остатки провизии, кто одежду, заскочили в ближайший дом.

– Превеликие боги, какое счастье! – воскликнула Церсения, отряхивая успевшую вымокнуть перепачканную юбку платья и поправляя на голове сбившуюся косынку. – Поднебесье услышало наши молитвы и послало нам долгожданный дождь! Хоть чутка он придушит злое пламя! Полегче будет нашим мужчинам с ним бороться! Да и воздух свежее станет. Невыносимая тут все же гарь!