Валькирис: Смерть греха. Часть 1

А внизу, в техноштольне, Тайрана медленно пришла в себя. Её пальцы нащупали целый сканер, потом ощупали тело – переломов нет, только дикая боль. И ею овладела не паника, а жадная, всепоглощающая жажда сохранения. Она была жива. Значит, могла сберечь самый ценный ресурс – себя. Заглушила боль, заставила себя встать. Шипение сверху было приглушённым, но оттого ещё жутче. Она не думала о других, думала лишь о том, как спрятаться, переждать, выжить. Любой ценой. Её эгоизм давал ей странную, животную силу.

Тишина, наступившая после того, как голос в записи оборвался, была тяжелее и плотнее любой брони. Её давила абсолютная тишина существ по ту сторону двери. Ту, что нарушал лишь один звук – сухое, ритмичное поскрёбывание, словно алмазный резек впивался в металл. Он был теперь так близок, что вибрация от каждого «тика» отдавалась в костях, в зубах, в самой дрожи сердца, беззвучно отсчитывая последние секунды.

Каэстра медленно, словно её рука весила центнер, опустила планшет. Свет экрана погас, погрузив отсек в полумрак, подчеркнув смертельную бледность её лица под забралом. Её золотые, всегда живые глаза были пусты и неподвижны. Она слышала тот голос из записи – не в наушниках, а внутри, в костях. Он звучал в унисон с этим методичным скрежетом, сливаясь в один приговор. «Они не боролись, были переписаны. Их воля… стёрта». Мысль обрывалась, разбиваясь о ледяной ужас.

Лиран не двигалась. Её спина согнулась, плечи поднялись к ушам в позе загнанного зверя. Она смотрела на дверь, за которой работало это… устройство. В её взгляде не осталось командира – лишь животный, немой ужас. Запись не оставила иллюзий. Безличный, неумолимый процесс. Инфекция. Стирание. Весь её авторитет, вся её дисциплина рассыпались в прах перед простой истиной: она была всего лишь биомассой, подлежащей утилизации.

Скрежет внезапно сменился на новый звук – короткое, пронзительное шипение, как от плазменного резака. В верхней части бронированной двери, в месте стыка створок, появилась крошечная, раскалённая докрасна точка. От неё поползли тонкие, извилистые трещины, светящиеся адским багровым сиянием. Воздух наполнился резким запахом озона и гари от плавящегося метала. Дверь вскрывали.

Каэстра на автомате, движением, выученным до мышечной памяти, подняла винтовку. Но в этом движении не было уверенности – лишь пустой автоматизм последнего отчаянного жеста. Её палец лег на спусковой крючок. Стрелять в дверь? В ту точку? Это было бы так же бессмысленно, как стрелять в броню танка из пистолета.

– Они… вскрывают… – прошептала она, и её голос прозвучал плоским, механическим, лишённым всяких эмоций.

Лиран резко, судорожно выдохнула. Она с усилием оторвала взгляд от двери, от этой раскалённой язвы, и посмотрела на Каэстру. В её широко раскрытых от страха глазах мелькнуло нечто новое – почти что извинение. И безмолвная, отчаянная просьба. Не оставить одну.

Трещины расползались с пугающей скоростью, сливаясь в паутину. Багровое свечение усиливалось, заливая отсек неземным, зловещим светом, который отбрасывал резкие, искажённые тени. Воздух стал густым от едкого дыма и химического смрада перегретого металла и чего-то ещё, кислого и незнакомого. Этот запах проникал даже через фильтры скафандров, вызывая першение в горле и лёгкое головокружение.

Резкое шипение резака прекратилось так же внезапно, как и началось. Воцарилась звенящая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием остывающего металла. Вместо расплавленной дыры в двери теперь зияла аккуратная, почти идеальная прорезь, из которой валил едкий дым. Они провели хирургическую операцию по вскрытию.

И окончательное, полное понимание этого было последней, самой страшной каплей. Они видели не просто угрозу, не монстра. Они видели абсолютно чуждый, бесстрастный интеллект, действующий с пугающей, нечеловеческой точностью. И этот метод гораздо, неизмеримо страшнее любой ярости. Он был безличным и неостанавливаемым.

В тесном отсеке, где застряли Ревина и Иксора, воздух стал невыносимым от смрада гари, озона и сладковатого, тошнотворного запаха, который шёл откуда-то изнутри корабля.

Резкий свет от прожжённой щели отбрасывал на стены длинные, искажённые тени. Казалось, сама тьма в коридоре сгустилась и ждала.

– Они повсюду, – прошептала Иксора, её голос сорвался на фальцет. Её пальцы, обычно летавшие по сенсорам, теперь бессильно скользили по экрану планшета, не в силах интерпретировать безумные данные. – Сканеры… сходят с ума. Тепловые сигнатуры… они движутся не так. Слишком холодные, слишком быстрые. Вся эта переборка… от неё исходит… тишина. Мёртвая зона.

Ривена не отвечала. Она стояла на коленях, её лицо было маской ужаса. Она медленно провела хирургическим щупом по краю свежей прорези. Металл был гладким, как стекло, оплавленным с невероятной точностью. Прибор в её другой руке завизжал, выдавая аномалию.

– Не плавление… не горение, – её шёпот хриплый и пустой. – Структура изменена на молекулярном уровне. Как будто… перестроена. Это не инструмент. Как будто часть их самих. Они ассимилируют. Превращают одно вещество в другое.

Её взгляд упал вглубь разбитой консоли. Среди обломков виднелся уголок бортового накопителя. Он будто «пророс» странными, волокнистыми кристаллами, которые сливались с его корпусом в единое целое.

– Держи его! – резко скомандовала она Иксоре, указывая на щуп. Та, бледная, кивнула и упёрлась, глядя на щуп, который начал покрываться инеем там, где касался изменённого металла.

Ривена, не думая о последствиях, сунула руку в развороченную консоль. Её пальцы нащупали накопитель. Кристаллические волокна тут же потянулись к её перчатке, с медленной, неотвратимой уверенностью, словно корни, ищущие влаги. Она с силой дёрнула, вырывая устройство. Раздался сухой, хрустальный звук ломающихся кристаллов. Накопитель был в её руках, но его поверхность испещрена странными узорами, как будто металл прожил собственную, чуждую жизнь.

Она отползла, прижимая трофей к груди. Иксора, бросив щуп, подключила планшет. Её пальцы дрожали.

– Есть… запись… последние минуты…

На экране замерцало изображение интерьера «Корбита». Люди в скафандрах не метались. Они двигались медленно, плавно, как во сне. Один техник проводил рукой по переборке, и под его пальцами металл не плавился, а… расцветал теми же кристаллическими узорами. Другой просто стоял, глядя на свои руки, которые медпенно теряли цвет и форму, сливаясь с текстурой пола.

Голоса в записи были тихими, полными не боли, а какого-то трансового спокойствия.

«…такая ясность… всё на своих местах… нет больше раздоров… нет страха…»

«…не надо бороться… просто стань… частью целого…»

«…оно не враждебно… оно приносит… порядок… совершенный покой…»

Последний кадр показал инженера, сидящего у стены. Его скафандр и кожа под ним не плавились, а будто кристаллизовались, становясь прозрачными и хрупкими, сливаясь с конструкцией корабля. На его лице застыла не улыбка блаженства, а пугающее, абсолютное отсутствие всякой эмоции – чистое, безличное спокойствие.

Запись оборвалась.

Иксора выронила планшет. Она сгорбилась, её дыхание стало частым и поверхностным.

– Они… они не боролись… – прошептала она. – Они… приняли это. Их воля… их страх… всё исчезло. Их просто… не стало.

Ривена молчала. Вся её наука, всё любопытство испарилось, оставив леденящую пустоту. Она смотрела на дверь, где в прожжённой щели замерцал отблеск – не лиловый свет, а холодное, металлическое сияние. Оно не предлагало единения, предлагало конец. Стирание индивидуальности, растворение в чём-то огромном, бесстрастном и абсолютно чуждом. И самое ужасное было в том, что где-то в глубине её, учёного, на мгновение мелькнула мысль: какой покой должен быть в этом небытии.

В этот момент из общего канала связи донёсся сдавленный, полный самого настоящего ужаса крик Ксерры:

– Оно здесь! В коридоре! Их… их несколько! Они не бегут… они просто… идут! Не смотрите в их «лица»! ОТВЕРНИСЬ!

И тут же её голос оборвался, сменившись нарастающим, сухим, многоголосым стрекотом, похожим на лязг хитиновых пластин и шипение перегретых механизмов. Этот звук не обещал рай – он предвещал только холодный, механический конец.

Стрекот, ворвавшийся в эфир, не стихал. Он дробил сознание, врезаясь в мозг какофонией чуждой, непостижимой активности. Он стал физическим давлением, проникая сквозь броню, кости и разум, не предлагая единения, демонстрируя абсолютную, унизительную чуждость.

В узком техническом коридоре царил полумрак. Мерцание аварийных ламп выхватывало из тьмы фигуры. Они были тёмными, почти чёрными, и двигались с одинаковой, неспешной плавностью, их слепые головы-пластины повёрнуты в сторону женщин. Их было трое. Они не заполняли пространство – они его методично перекрывали, беззвучно скользя по полу, словно на салазках.

Ксерра отползала задом, её спина натыкалась на выступы. Она не целилась. Вся её снайперская выдержка была сметена этим безмолвным, неумолимым приближением. Она могла только смотреть, как ближайшее существо подняло длинную конечность, и та с тихим щелчком развернулась, обнажив нечто вроде компактного, многосоставного бура.

– Нет… нет… отстань… – бормотала Ксерра, зажмуриваясь и вновь открывая глаза, не в силах отвести взгляд от этого идеального, бездушного инструмента.

Зорина стояла перед ней, её фигура напряглась как струна. Весь её гнев, всё бессилие нашли мишень. Перед ней был враг. Материальный. Тот, кого можно уничтожить.

– Грязная тварь! – проревела она, голос сорвался на хрип. – Я тебя в пыль!

Разум отключился. Слепая ярость взяла верх. Она рванула с пояса термобарическую гранату. Не думая о последствиях, не думая о Ксерре.

– Зорина, НЕТ! СТОЙ! – крикнула Ксерра, но было поздно.

Зорина дёрнула чеку и швырнула гранату коротким броском в центр группы существ.

Наступила доля секунды звенящей тишины.

Ослепительная вспышка осветила коридор. Оглушительная ударная волна отбросила обеих женщин к стене. Зорину, стоявшую ближе, отшвырнуло с чудовищной силой. Она ударилась спиной о выступ. Раздался отвратительный хруст ломающихся костей.

Дым рассеялся. Коридор был изуродован. Двое существ лежали неподвижно, их тела разорваны, изломанные конечности торчали под неестественными углами. Но третий… тот, что был с буром, стоял. Его броня была покрыта сажей и вмятинами, одна рука безвольно свисала. Но он стоял. Его «голова» медленно повернулась в сторону упавшей Зорины. Стрекот, исходящий от него, стал не хриплым, а… другим. Более высоким, вибрирующим. Сигнал ярости и целеустремлённости. Он сделал шаг вперёд, его повреждённый корпус скрипел, но движение было твёрдым.

А под смятой стеной, в луже охлаждающей жидкости и крови, лежала Зорина. Она была ещё жива. Её скафандр был страшно смят, сквозь разрыв сочилась алая кровь. Она хрипела, пытаясь вдохнуть. Её глаза, полные ужаса, были полны не столько боли, сколько шока и непонимания. Она ударила изо всех сил… а оно стояло.

Ксерра, оглушённая, с трудом поднялась на колени. Она смотрела на подругу, на рану, на восстанавливающееся чудовище. Её страх смешался с леденящим осознанием: они были ничтожны. Их мощь – всего лишь помеха.

– Зори… держись… – прохрипела она, её руки дрожали, скользя по крови.

Зорина посмотрела на неё. В её глазах мелькнуло последнее прозрение. Вся ярость ушла, оставив ледяную пустоту. Её губы шевельнулись, но из них вышел лишь алый пузырь.

А существо, испуская вибрирующий стрекот, снова двинулось вперёд. Медленнее, но неумолимее. Его «взгляд» был прикован к Зорине. Его свет, падая на окровавленное тело, был теперь не соблазном, а приговором.

Первая смерть не стала жертвой. Она стала доказательством их беспомощности. И все, затаив дыхание в своих ловушках, чувствовали это. Тишина в эфире была красноречивее любого крика.

Она впитала в себя её последний, хриплый выдох и висела в спёртом воздухе, густом от дыма, озона и резкого запаха гари. Алый поток на полу медленно растекался, жутким живым пятном на фоне тусклого металла и мрака коридора.

Ксерра застыла на коленях, не в силах оторвать взгляд от остекленевших глаз за треснувшим забралом. Её пальцы, впившиеся в броню подруги, онемели. Грохот взрыва и отвратительный хруст ещё отдавались в её костях, выжигая всё, кроме леденящего ужаса. Она не плакала. Слёзы были слишком человеческими для этого кошмара. Внутри лишь чёрная, космическая пустота и жёсткое осознание: они были букашками, бросившими вызов механическому титану. И титан даже не заметил их укуса.

Сзади, из темноты, донёсся новый звук. Не гул и не шипение. А сухое, мерное шарканье. Звук волочения чего-то тяжёлого и повреждённого по металлическому полу. Оно двигалось. Раненое, искалеченное, но живое. В глубине коридора замерцал тусклый, холодный свет его оптических сенсоров – целеустремлённый, как луч целеуказателя. Он полз по стенам, выхватывая окровавленное тело Зорины. Оно шло на запах крови.

Этот звук, это шарканье, заставило Ксерру вздрогнуть. Древний инстинкт самосохранения прорвался сквозь онемение. Она отползла от тела, спиной ударившись о шершавую стену. Сражаться бессмысленно. Бежать вперёд – навстречу смерти. Оставалось только отступать.

С низким, сдавленным рычанием, полным немой ненависти, она вцепилась в плечи бездыханной Зорины и потащила её за собой, вглубь коридора. Труп был невыносимо тяжёл. Каждый сантиметр давался с нечеловеческим усилием, мышцы горели, в глазах темнело. Но это было действие. Единственное, что она ещё могла сделать.

В своём отсеке Лиран, прижавшись к вибрирующей переборке, слышала всё. Взрыв. Тишину. А потом – это новое, неумолимое шарканье. Она не слышала хрипов Зорины, но поняла всё. Её командирская сущность обратилась в прах. Не смогла защитить своего солдата. Не смогла предотвратить этот яростный, самоубийственный порыв. Была парализована, и из-за этого кто-то умер.

Её дыхание стало частым, свистящим. Она сжала виски руками, пытаясь заглушить навязчивый звук, который теперь казался ей полным холодного, машинного злорадства. Ей чудилось, что стены смыкаются, что этот звук ищет именно её, чтобы показать ей её ничтожество.

Каэстра, видя её состояние, медленно опустилась перед ней на колени. Она не говорила ничего. Не было слов для этого ада. Она просто взяла сжатые, дрожащие руки Лиран в свои и сжала их с силой, пытаясь передать хоть крупицу тепла, хоть намёк на связь. Она пыталась удержать её от падения в безумие. Её золотые глаза были прикованы к двери, за которой слышалось это шарканье. Она знала – их очередь наступает. Счёт шёл на минуты.

Ревина и Иксора, запертые в своём стальном склепе, услышали приглушённый, но отчётливый грохот взрыва и наступившую за ним мёртвую тишину. Они переглянулись через забрала, и в их глазах читалось одно и то же, мгновенное понимание. Взрывчатка. Максимальной мощности. Это могла быть только Зорина. А та звенящая тишина, что пришла на смену взрыву, была красноречивее любых слов. Это не сработало.

– Они… они даже не остановились… – прошептала Иксора, вжимаясь в холодную, липкую от конденсата стену, будто пытаясь в ней раствориться. Вся её зависть к физической силе других исчезла, сменённая простым, животным желанием перестать существовать. Исчезнуть.

Ревина кивнула, её лицо было маской ужаса. Её аналитический ум, цеплявшийся за голые факты, не находил утешения. Высокая устойчивость к ударным и термическим воздействиям. Нечеловеческая живучесть. Они имели дело не с существом, а с чем-то принципиально иным. С хищником, чья биология и мотивация были абсолютно чужды. И они заперты с ним в одном металлическом гробу.

Она посмотрела на накопитель с «Корбита» в своей дрожащей руке. Информация на нём была подробной инструкцией к их собственной гибели.

А глубоко внизу, в техноштольне, Тайрана замерла, прислушиваясь к доносящимся сверху звукам. Взрыв, от которого дрогнули стены, заставил её вздрогнуть. Потом – тишина. И на смену ей – мерные, размеренные шаги. Методичные.

Её желание сохранить себя достигло пика. Здесь, внизу, её пока не нашли. Она ощупала пальцами край панели технического люка, ведущего вглубь корабельных недр. «Глубже. Надо глубже», – лихорадочно думала она, пытаясь отверткой сорвать заклёпки. Её движения были резкими, ослеплёнными страхом.

Но звуки шагов сверху становились отчётливее. Они не уходили. Они методично прочёсывали корабль. Отсек за отсеком. Её укрытие, казавшееся надёжным, теперь выглядело хлипкой ловушкой. Она понимала – их ищут.

Тишина на мостике «Стикса» была гулкой и нервозной, наполненной свистом систем и навязчивым гулом реактора – звуками, которые обычно успокаивали Серафим, а теперь висели дамокловым мечом. Она сидела, откинув шлем, и её пальцы лихорадочно метались по панелям, бессмысленно перезагружая каналы связи.

– «Валькирия», приём! Лиран! Каэстра! Чёрт возьми, ну ответьте же! – её голос, обычно хриплый и спокойный, срывался на фальцет. – Иксора, хоть ты пискни!

В ответ – лишь шипение помех, в которое иногда вплеталось нечто иное: приглушённые, обрывающиеся звуки, похожие на сухой треск, на сдавленное бормотание. На телеметрии вспыхивали аномалии – тепловой всплеск взрыва, а потом… почти полная тишина. Эта тишина была страшнее всего.

Она смотрела на «Корбит» через визор. Мрачный каркас корабля молчал, как надгробие. Но Серафим чувствовала нутром – там творился ад. Её девчонки были там.

– Эй, железный ублюдок! – она ударила кулаком по консоли, обращаясь к молчаливому «Корбиту». – Отпусти их!

Ответом была лишь гнетущая тишина. Беспомощность душила её. Она не могла ворваться туда с оружием. Но сидеть, сложа руки? Это было не в её характере.

Её взгляд упал на рычаги управления маршевыми двигателями. На её лице появилось решительное, почти безумное выражение.

– Ладно, – прошептала она, хватая штурвалы. – Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому.

«Стикс» с рёвом ожил. Серафим развернула его на месте и дала короткий, мощный импульс маршевыми двигателями, направив раскалённые сопла почти вбок, в борт «Корбита».

Ослепительная струя плазмы ударила в обшивку «Корбита». Металл взревел, почернел. По всему кораблю пробежала сокрушительная вибрация.

Внутри «Корбита» удар ощущался как подземный толчок. Стены загудели, с потолка посыпалась пыль и осколки.

– Это… что? Землетрясение? – прошептала Лиран, вынырнув из оцепенения.

Каэстра прислушалась, её глаза сузились.

– Нет, – выдохнула она, и в её голосе пробилась надежда. – Это «Стикс». Серафим. Она бьёт по корпусу. Отвлекает их.

В своём отсеке Ревина и Иксора ахнули, когда пол дрогнул.

– Землетрясение? – испуганно прошептала Иксора.

– Нет, – Ревина покачала головой. – Это удар. Снаружи. Это Серафим.

Мерные, неумолимые шаги, доносившиеся из-за двери, на мгновение прекратились, сменившись резким, яростным скрежетом. Существа отвлеклись. Их внимание переключилось на новую, внешнюю угрозу.

В глубине коридора Ксерра, с нечеловеческим усилием тащившая за собой тело Зорины, почувствовала, как дрогнул пол, а стены затрещали. Она оглянулась, задохнувшись от страха. Существо, почти настигшее её, замерло на месте. Его повреждённый корпус, из которого сочилась тёмная жидкость, вибрировал, а оптические сенсоры, вместо того чтобы быть прикованными к ней, резко перефокусировались, уставившись в сторону внешней обшивки корабля, откуда донёсся грохот. На мгновение, короткое и драгоценное, она перестала быть его главной целью.

Это был шанс. Последний, отчаянный шанс. С новыми силами, рождёнными адреналином, она рванула в боковой проход, увлекая за собой свою тяжёлую ношу, не оглядываясь.

А глубоко внизу, в техноштольне, Тайрана чуть не упала, когда мощный удар потряс корабль. Люк, который она пыталась открыть, сдвинулся на сантиметр. Сердце её бешено заколотилось – не от страха, а от дикой надежды. Это был не мерный, ужасающий скрежет когтей по металлу, что-то мощное, внешнее. Спасение?

Она с удвоенной силой упёрлась в инструмент, молясь, чтобы этот грохот повторился. Чтобы они ушли на этот шум.

На мостике «Стикса» Серафим, не дожидаясь, снова дёрнула рычаги. Ещё один короткий, яростный импульс. Ещё один удар плазмой по корпусу «Корбита». Корабль-призрак содрогнулся.

– Ну что, понравилось?! – кричала она в пустой эфир, сжимая штурвалы до хруста, по её лицу катились слёзы ярости. – На, получи ещё, урод! Я здесь!

Она не знала, помогает ли это. Но она делала единственное, что могла. Шуметь. Быть мишенью. Пока её семья была в аду, она устроит ад снаружи.

Серафим смотрела на визор, на дымящуюся рану в борту «Корбита».

– Ну что, принял? – прошептала она. – Или ещё?

Ответ пришёл от её же приборов. Датчики взорвались тревогой. Мощное движение внутри «Корбита». Не хаотичное. Целенаправленное. Сфокусированное. И его источник… смещался к только что пробитой дыре.

– Ох… – вырвалось у Серафим, и по спине пробежал ледяной пот. Она рванула рычаги, пытаясь отвести «Стикс» назад. – Нет-нет-нет, не на меня…

Но её маневр был запоздалым и неуклюжим. Она была пилотом, а не солдатом. Её противник уже сделал свой ход.

Внутри «Корбита» оглушительный грохот удара и сокрушительная вибрация постепенно сменились звенящей, напряжённой тишиной. Её нарушали лишь треск остывающего металла, шипение коротких замыканий и учащённое дыхание уцелевших.

Каэстра первая опомнилась. Её глаза, привыкшие к полумраку, выхватили ключевую деталь: за дверью, где секунду назад слышались мерные, неумолимые шаги, воцарилась тишина. Та самая, зловещая тишина, что означала лишь одно – внимание охотников переключилось.

– Они уходят, – тихо, но с абсолютной чёткостью сказала она, поднимаясь и по-прежнему держа руку Лиран. – Серафим попала в цель. Отвлекла их. У нас есть минута. Может, меньше.

Лиран медленно подняла голову. Сквозь застывший ужас в её глазах пробилась тень командирской воли. Она резко кивнула, поднимаясь на ноги.

– Люк. Аварийный люк в полу. Ведёт к генераторам. Это наш шанс.

Они бросились к замаскированному в полу люку, откидывая обломки. Каждый звук казался оглушительно громким. Каждая секунда была на счету.

В своём отсеке Ривена и Иксора застыли, прислушиваясь. Мерные, давящие шаги за дверью действительно удалялись, смещаясь вдоль коридора к внешней обшивке.

– Они идут на шум… – ахнула Иксора, её лицо исказилось от смеси надежды и нового страха – страха за Серафим. – Они пошли на «Стикс»!

Ривена, не говоря ни слова, с механической решимостью рванула к аптечке. Её ум лихорадочно работал. Раненые, разъярённые машины теперь видели внешнюю угрозу. Это давало время. Возможно, последнее.

– Помоги мне! – её голос был резок и лишён эмоций. – Если не забаррикадируем проход, когда они вернутся… нам конец.

Они начали сдвигать к двери всё, что могли – ящики с инструментами, обломки консолей. Возводили не укрепление, а жалкую, спасительную иллюзию.

Ксерра, затаившаяся в боковом отсеке, услышала, как шаги затихают. Рискуя, она выглянула. Коридор был пуст. Ценой невероятных усилий она затащила тело Зорины в помещение и заблокировала дверь обломком балки. Руки её тряслись. Она осталась одна. В темноте. С мёртвой подругой. И с тишиной, которая была страшнее любых звуков.

Глубоко внизу, в техноштольне, Тайрана сорвала последний болт и отбросила крышку люка. Перед ней зияла тёмная шахта, уходящая вглубь корабля. Путь вниз, в безысходность.

Но сверху, сквозь перекрытия, донёсся знакомый звук. Шаги. Но на этот раз они были другими. Не блуждающими. Целенаправленными. И удаляющимися – к внешней стене корабля.

Она замерла, её практичный ум взвешивал риски. План изменился. Если они ушли… если их внимание приковано к «Стиксу»… Может, стоит попробовать не вниз, а наверх? К шлюзу? К спасению? Её жадность к выживанию столкнулась с ослепительным шансом.

На мостике «Стикса» Серафим, с трудом стабилизировав корабль, увидела, как из пролома в обшивке «Корбита» показалось нечто. Это был тёмный, угловатый отросток, состоящий из сцепленных хитиновых пластин и полированного металла, напоминающий гигантский, многосуставной манипулятор. На его конце мерцали несколько оптических сенсоров, а ниже виднелось устье, напоминающее сопло. Отросток с живой, хищной грацией протянулся через пространство между кораблями, нацелившись прямо на «Стикс».

– Вот дерьмо… – прошептала Серафим, её пальцы вновь забегали по панелям, отчаянно пытаясь вывести корабль из-под линии атаки.

Первый выстрел не кинетический. Из устья манипулятора вырвался сфокусированный поток энергии – ослепительно-белый, сгусток чистого тепла и разрушения. Он ударил в носовые щиты «Стикса». Щиты вспыхнули синим заревом, выгибаясь под нагрузкой. Они выдержали, но на экранах телеметрии поползли тревожные данные – энергопотребление взлетело до критического, резервы таяли. Противник не атаковал вслепляю. Он анализировал. Учился. И теперь его холодная ярость была направлена на нового врага.