Валькирис: Смерть греха. Часть 1

Ривена замерла, изучая её лицо, ища в нём следы насмешки, жалости или снисхождения. Не нашла. Только усталую искренность, усталость от пережитого кошмара и то же глубинное, невысказанное желание найти опору в товарище, который поймёт пережитый ужас. Уголки её губ дрогнули в намёке на слабую, настоящую улыбку.

– Только если у тебя есть что-то крепче, чем этот жалкий антисептик. Мне нужно что-то, что поможет выжечь эту тяжесть изнутри.

– Бутылка виски. С Тартароса. Выдержка двадцать лет. Как раз для такого случая.

– Тогда я у тебя через час. – Ривена оттолкнулась от стойки. – Не вздумай проспать, героиня.

В крошечном камбузе, служившим им баром, было на удивление тихо, если не считать гудения холодильника с реагентами. Ксерра и Иксора сидели за небольшим складным столиком, закреплённым к полу, перед каждым стояло по простому стеклянному стакану с чем-то янтарным и крепким. Ксерра держала свой стакан двумя руками, большие пальцы бессознательно водили по прохладному стеклу, пытаясь унять мелкую, предательскую дрожь в пальцах. Она не пила, а просто смотрела на жидкость, словно пытаясь разглядеть в ней ответы.

– «Грифоны»… – вдруг, ломая тягостную тишину, начала Иксора. Её голос звучал неестественно громко, фальшивободро. – Их командир, тот, со змеёй на предплечье… Говорят, он после каждой миссии, сколько бы ни заплатили, проигрывает всё в покер экипажу. Полный идиот.

Ксерра медленно, будто через силу, подняла на неё взгляд. Её глаза были пустыми.

– Зато живой идиот, – хрипло, прокуренно произнесла она и сделала большой, жгучий глоток. Алкоголь обжёг горло, заставил её содрогнуться и на мгновение зажмуриться. – А Зорина… она всегда бурчала, что вот вернёмся, и она обязательно его обыграет. Во что бы то ни стало.

Иксора кивнула, её пальцы судорожно обняли свой стакан, будто ища в нём опору.

– Научилась бы. Она бы его в клочья порвала. В пух и прах. – Она тоже сделала глоток, поморщилась и глубже ушла в своё кресло. Помолчали. Гул корабля заполнял паузу. – Слушай, Ксер… если хочешь побыть одна… я могу…

– Нет, – резко, почти грубо оборвала её Ксерра. – Сиди. Молчи. Ничего не говори. Просто… будь тут.

Иксора кивнула, без возражений, и отпила ещё. Они сидели так в тяжёлой, но не невыносимой тишине, не глядя друг на друга, но остро, почти физически ощущая, присутствие друг друга – эту последнюю, тонкую ниточку, связывающую их с нормальной реальностью, где люди могут просто сидеть, молчать и пить после тяжелого дня.

На мостике царила почти медитативная тишина, нарушаемая лишь тихими, ритмичными сигналами телеметрии и ровным гулом двигателей. Серафим откинулась в своём кресле, закинув ноги на свободный угол панели управления, и смотрела на бесконечный, усыпанный звёздами ковёр за главным визором. Её лицо было усталым, но спокойным, все морщинки разгладились.

Вошла Лиран. Она тоже сняла громоздкую броню и была в простой, тёмной форме. Она остановилась рядом с креслом пилота, скрестив руки на груди, и тоже уставилась в ту же бесконечность, следя за мерцанием далёких систем.

– Предварительный отчёт в Командование отправлен. В урезанном, максимально сухом виде. Пока что, – сказала Лиран. Её голос был низким, безэмоциональным, ровным, каким он бывал после самых тяжёлых миссий.

– А что там с полной версией? Со всеми… деталями? – не глядя на неё, спросила Серафим, её голос был глуховатым.

– Позже. Когда придём на базу. Когда… когда все немного придут в себя. И когда мы решим, что именно им говорить.

Серафим кивнула, её взгляд не отрывался от звёзд.

– Спасибо, что повела нас туда, – неожиданно, тихо сказала Лиран. – За то, что не бросила. За то, что отвела его в самый нужный момент.

Серафим фыркнула, но в этом фырканье не было ни капли привычного веселья.

– Да кому вы тут все нужны, кроме меня? Одни проблемы на мою голову. – Она помолчала. – Полетишь в следующий раз снова? Если они найдут ещё один такой «Корбит»?

Лиран вздохнула, и впервые за этот разговор в её осанке появилась едва заметная слабина.

– У нас нет выбора. Это работа. Но теперь… теперь мы знаем, с чем имеем дело. Хотя бы частично. И это знание дорогого стоит.

– Радости мало, – пробормотала Серафим, опустив ноги с панели и потянувшись.

Они снова замолчали, глядя в звёзды. Две командирши, две оси, на которых держался весь этот хрупкий мир. Неся на своих плечах немой, тяжёлый груз ответственности за всех, кто был за их спиной.

В своей каюте Тайрана сидела на голом полу, окружённая разобранными узлами своего скафандра, инструментами и ёмкостями с чистящими растворами. Она не чинила ничего. Она методично, с почти маниакальной, отточенной точностью, протирала каждую деталь, каждую заклёпку, каждый сантиметр композитной ткани специальным едким раствором, смывая малейшие, невидимые глазу следы пыли Некрумы, частички той странной, липкой грязи, тот самый сладковато-металлический запах, который, ей казалось, въелся навсегда. Её движения были резкими, быстрыми, лишёнными всякой эмоции. Она не думала о глазах, о страхе, о смерти Зорины. Она думала о загрязнении. О чужеродных материалах на её собственности, на её точных, выверенных инструментах. Её жадность, её потребность в контроле и порядке нашли свой выход в этом стерильном, бессмысленном, но таком необходимом для неё ритуале. Она приводила в порядок своё. То, что могла. Единственное, что ещё можно было контролировать в этом хаосе.

Спустя час, когда «Стикс» уже вышел на финальный подход к докам Оликона, плавно скользя в потоке другого транспорта, в каюте Каэстры царила иная атмосфера. Воздух был густым и тёплым, пропахшим не антисептиком, а терпким, дымным ароматом тартарского виски и тихим, почти неслышным, синхронным дыханием двух женщин. Полупустая бутылка стояла на полу между ними, как молчаливый свидетель разговора, который вёлся не столько словами, сколько паузами и взглядами.

Ривена сидела, прислонившись спиной к краю койки, её ноги были вытянуты, а голова запрокинута на мягкую спинку. Она смотрела в потолок, но не видела его. Она видела только то, что осталось позади.

– Он смотрел, – выдохнула она, и голос её был плоским, пустым. – В тот последний момент, перед тем как шлюз захлопнулся. Словно глазами. Настоящими. И в них было… не злоба. Даже не ненависть. Любопытство. Холодное, как космический вакуум. Как будто мы были просто… насекомыми под стеклом.

Каэстра, сидевшая напротив на грубом табурете, подтянув к себе одну ногу, медленно вращала почти пустой стакан. Её обычно острый взгляд был затуманен виски и тяжёлыми мыслями.

– Я знаю, – просто сказала она. – Я тоже видела. Все видели.

Они снова погрузились в молчание, но оно уже не было таким тяжёлым. Виски делал своё дело – не стирал память, но притуплял её жгучие края, давая возможность говорить, не разрываясь изнутри.

– Ты думаешь, он… оно… могло бы говорить? С нами? – спросила Ривена, и в её голосе слышался не научный интерес, а чистый, почти детский ужас перед тем, что невозможно понять.

– Не знаю. И знать не хочу, – Каэстра отпила последний глоток и поставила стакан на пол. – Нам хватило того, что было. Больше – с ума сойти можно.

Она посмотрела на Ривену – на её расслабленную, уставшую позу, на волосы, выбившиеся из привычной причёски. Та похабная, отчаянная шутка, что сорвалась у неё тогда, у шлюза, осталась там, за дверью. Здесь же, в тишине каюты, было что-то другое. Более хрупкое и настоящее. Каэстра протянула руку через разделявшее их пространство – не чтобы притянуть, а просто положить ладонь на колено Ривены, крепко и молча.

– Мы живые. Мы здесь. И пока мы дышим – этого достаточно. Всё остальное… потом.

Ривена накрыла её руку своей. Пальцы её были ледяными, но постепенно начали оттаивать от этого простого прикосновения. Она не сказала ничего. Просто кивнула, и в этом кивке было больше понимания, чем в любых словах.

В камбузе тишина между Ксеррой и Иксорой из тяжёлой и давящей постепенно стала менее плотной, более переносимой. Второй стакан крепкого, обжигающего виски сделал своё дело – мелкая дрожь в руках Ксерры утихла, сменилась глухим, ровным, почти благословенным онемением, затуманивающим самые острые углы памяти.

– Она бы сейчас тут ругалась, – вдруг хрипло, пробивая тишину, сказала Ксерра, уставившись в свою стопку, не глядя на Иксору. – Грозилась бы подложить мне взрывчатку в сапоги. За то, что я её тащила, рисковала собой. Говорила бы, что я сентиментальная дура и что мясо должно оставаться там, где ему положено.

Иксора тихо, сдавленно фыркнула, уставившись в свой почти пустой стакан, будто в гадальный шар.

– Ругалась бы на всех подряд, – поправила она. – На командование за «идиотский приказ». На Серафим за «позорную посадку». На меня за то, что я не взломала эту штуку быстрее и не сделала из неё посудомойку. – Она замолчала, залпом допила остатки и поставила стакан со стуком. – Чёрт. Скучаю по её ругани.

Ксерра кивнула, медленно, и впервые за весь вечер в её глазах, помимо застывшей боли и усталости, появилось что-то похожее на тёплое, горькое воспоминание. Слеза так и не скатилась, но взгляд смягчился.

– Да. Чёрт возьми, скучаю.

Она допила свой виски до дна, почувствовав, как по телу разливается тяжёлое, долгожданное тепло, и толкнула пустой стакан к центру стола.

– Ладно. Хватит на сегодня. Пойду… попробую поспать. Если повезёт.

– Дай знать, если… если не получится, – тихо, почти неслышно сказала Иксора, когда Ксерра уже вставала. – У меня есть парочка лёгких снотворных. На травках. Безвредное. Просто вырубает.

Ксерра замерла на секунду, затем кивнула, не глядя на неё. Молчаливое, скупое принятие помощи. Маленький, почти незаметный шаг к тому, чтобы позволить кому-то другому разделить бремя. Она вышла, оставив Иксору одну, но между ними уже повисла невидимая нить понимания.

На мостике Лиран всё ещё стояла рядом с Серафим, наблюдая, как на главном визоре росла яркая, многоцветная точка Оликона – их дома, их базы, их спасения и теперь – места для неудобных отчётов.

– Они отправят другую команду, – сказала вдруг Серафим, не отрывая взгляда от приближающейся звезды. Её голос был ровным, но в нём слышалась усталость. – После нашего отчёта. «Грифонов» или тех усатых идиотов из «Молота». Бросят их на растерзание.

– Знаю, – коротко ответила Лиран. Её лицо было застывшей, непроницаемой маской, но пальцы, сжатые в кулаки за спиной, выдавали напряжение.

– Мы должны их предупредить. По-настоящему.

– Мы и предупредим. В официальном отчёте. Вся информация будет там.

– Они не поймут, – Серафим повернулась к ней, и в её обычно насмешливых глазах горела редкая, неподдельная серьезность. – Пока сами не упрутся лицом в эту… эту хрень. Как мы. Пока не увидят эти глаза.

Лиран глубоко вздохнула, и её плечи чуть опустились. Этот груз – знание о том, что другие люди, пусть и конкуренты, могут пойти на верную смерть из-за их недоговорённости, из-за того, что невозможно описать словами, – ложился на её плечи тяжелее всего, тяжелее даже памяти о погибших.

– Тогда мы пойдём с ними. Возглавим вторую экспедицию. Чтобы вытащить их задницы из огня, когда они напортачат. Чтобы они не остались там, как…

Она не договорила. Не нужно было.

Серафим слабо, беззвучно улыбнулась, уголки её губ дрогнули.

– Дерзко. На грани самоубийства. Мне нравится. – Она снова повернулась к визору. – Добро пожаловать домой, кстати.

Оликон занимал теперь почти весь визор. Родной, яркий, шумный, безопасный. Но ни одна из них, глядя на него, не чувствовала ни капли настоящего облегчения. Только тяжесть принятых решений и груз будущего.

В каюте Тайраны все детали скафандра были к этому времени разложены по стерильным, прозрачным контейнерам. Пол был вымыт до скрипучего блеска, воздух пропах химической чистотой. Но её пальцы всё ещё мелко, предательски дрожали, а в ушах стоял навязчивый гул.

Она встала, её движения были резкими, отточенными, и подошла к небольшому, но мощному сейфу, вшитому в стену рядом с койкой. Быстро, автоматически ввела длинный код. Защёлка щёлкнула. Внутри, в идеальном порядке, лежали её личные, самые ценные запасы – дорогие, выдержанные спирты с самых разных планет, редкие деликатесы в вакуумной упаковке, пара безделушек, добытых в особенно рискованных рейдах. Её сокровища. Её гарантия выживания и комфорта.

Она взяла маленькую, но увесистую бутылку выдержанного рома с планеты Санта-Круз и два плотных, высококалорийных шоколадных батончика – не сладость, а концентрат энергии. Закрыла сейф.

Не раздумывая, она вышла из каюты и твёрдыми, быстрыми шагами направилась к камбузу. Она не знала, что сказать. Какие слова подобрать. Но она знала, что должна отдать долг. За то, что её вытащили. За то, что она не осталась там, в темноте. И за то, что её жадность на жизнь, её инстинкт самосохранения оказались в тот миг сильнее общего страха.

Она увидела Ксерру, как раз выходящую из камбуза, её лицо было усталым и пустым.

– Держи, – Тайрана протянула ей бутылку и шоколад, её голос был обычным, сухим, без эмоций. – Лучшее, что есть. Не расплескай и не объешься.

Ксерра удивлённо, почти подозрительно посмотрела на неё, на драгоценную, известную ей бутылку, которую Тайрана обычно никому не давала, потом на её серьёзное, непроницаемое лицо. Молча, медленно взяла подношение.

– Спасибо, – хрипло выдохнула она. И это короткое слово означало гораздо больше, чем просто благодарность за угощение. Оно означало признание. Принятие. Память.

Тайрана лишь кивнула, коротко и деловито, и прошла мимо, оставив её одну с неожиданным, бесценным подарком в руках. Она сделала то, что могла. Поделилась самым ценным, что у неё было. В её мире, мире расчёта и практичности, это и была высшая, самая искренняя форма благодарности, скорби и возвращения в общий строй.

Дверь в каюту Каэстры с глухим щелчком закрылась. Гулкая тишина корабля осталась снаружи.

Ривена стояла, прислонившись спиной к холодной стене. Её тело дрожало от напряжения. Вся её самоуверенность исчезла, оставив только тяжелую, гнетущую усталость.

– Ты уверена? – голос Ривены сорвался, стал тихим и надтреснутым. – После того, что мы видели…

Каэстра не ответила. Она резко шагнула вперёд и обхватила Ривену за плечи, втянув её в жёсткие объятия. Ривена ахнула, и её тело внезапно обмякло.

– Я пообещала, – выдохнула Ривена, вцепившись пальцами в её куртку. – Вернуть нас.

Больше они не говорили. Каэстра, всегда такая собранная, сейчас с трудом сдерживала дрожь. Она прижалась лбом к плечу напарницы, её дыхание было неровным. Ривена чувствовала, как та дрожит, и держалась за неё ещё крепче.

Внезапно Каэстра отстранилась, положила руки ей на плечи, заставляя встретить свой взгляд. В её глазах стояла беззащитная боль. И Ривена узнала в ней свой собственный страх. Она коротко кивнула, губы её подрагивали.

Они стояли, слыша только прерывистое дыхание. Напряжение медленно уступало, сменяясь тяжелым, ровным ритмом. Дрожь постепенно стихла. Осталась только усталость и тихий трепет в груди.

В это же время в своей каюте Ксерра сидела на краю койки, сжимая в дрожащих пальцах подаренную Тайраной бутылку рома. Она не пила, просто смотрела на неё, будто пытаясь найти в тёмном стекле ответ. Потерянный, пустой взгляд упирался в стену, но видел не её, а окровавленную броню, пустой взгляд из-под забрала…

Она резко, с силой поставила бутылку на пол, чуть не разбив её. Её тело содрогнулось в немом, беззвучном рыдании. Слёз не было. Они остались там, на Некруме. Осталась только сосущая, ледяная пустота внутри.

В камбузе Иксора, оставшаяся одна, медленно собирала пустые стаканы. Её длинные пальцы нервно барабанили по стеклу. Тишина давила на уши, и чтобы заглушить её, она тихо, почти беззвучно, начала напевать какую-то старую, похабную песню «Молота Тора», которую обычно пела Зорина. Голос срывался, но она продолжала, упрямо, как заклинание.

Тайрана, вернувшись в свою стерильную каюту, села перед открытым сейфом. Она не доставала больше запасов. Она просто сидела и смотрела на них, на свои аккуратно разложенные богатства. Её пальцы медленно перебирали холодные бутылки, вакуумные упаковки. Но сегодня даже их идеальный порядок не приносил привычного успокоения. В глубине души она понимала, что никакие запасы не спасут от того, что они привезли с собой.

На мостике «Стикса», уже загнанного в док, Серафим осталась одна. Она провела рукой по штурвалу, по потёртой, привычной поверхности. Потом наклонилась и прижалась лбом к холодному пластику, закрыв глаза. И лишь самые внимательные увидели бы, как по её щеке, измазанной машинным маслом, скатилась одна-единственная, быстрая, украдкой смахиваемая слеза. По ним. По всем им, и по тому, что ждало их впереди.

За закрытыми дверьми каждый из них сражался со своими демонами, пытаясь склеить осколки того, кем они были до Некрумы. И для двух из них этим клеем на краткий, горький миг стала боль и тепло другого человека.

Рыжая прядь прилипла к вспотевшему виску Каэстры. Она лежала на койке, грудь тяжело вздымалась. Пальцы непроизвольно сжали край матраса, впиваясь в ткань. Ривена сидела на полу, прислонившись спиной к холодной металлической стенке. Локти упирались в колени, голова была опущена.

Воздух в каюте стоял спёртый, пахло пылью и потом. Тишину нарушало лишь тяжёлое, хриплое дыхание.

– Всё ещё трясёт? – глухо спросила Ривена, не поднимая головы.

Каэстра сглотнула. Горло пересохло.

– Немного, – выдохнула она. – Но уже не так.

Она повернула голову, взгляд упал на ссутулившуюся спину напарницы. Мышцы на спине Ривены были напряжены, как струны. Каэстра с трудом подняла руку и толкнула её кулаком в плечо. Слабый, почти незаметный толчок.

Ривена наконец подняла лицо. Щёки были влажными. Она толкнула её в ответ, таким же усталым движением.

– Со мной обычно не так, – прошептала Каэстра, глядя в потолок. – Обычно я одна. Не после… такого.

Ривена резко дёрнула плечом, будто стряхивая озноб. Она резко дёрнула плечом. Её пальцы впились в руку Каэстры – так крепко, что побелели суставы. От этого захвата тянуло болью по мышцам, чтобы почувствовать под кожей чужой пульс и знать точно: она не одна в этом кошмаре.

В соседней каюте Ксерра, сорвала крышку с бутылки рома. Она не стала искать стакан, отпила прямо из горлышка, залпом, пока едкая жидкость не обожгла горло и не ударила в голову тёплой, тяжёлой волной. Кашель вырвал её из оцепенения. Она снова отпила, меньше, и на этот раз алкоголь пошёл мягче, разливаясь по телу тупой, благословенной тяжестью, притупляя остроту боли. Она погасила свет и упала на койку, уставившись в потолок, позволяя темноте и рому делать свою работу – замыливать, стирать, погружать в забытьё.

По коридору, из камбуза, доносился приглушённый, монотонный гул – Иксора подключила свой планшет к колонке и включила какую-то агрессивную техномузыку, пытаясь заглушить и внутреннюю тишину, и похабную песенку, что вертелась в голове. Ритмичные, лишённые мелодии удары битами отдавались в металлических стенах, словно нервный пульс всего корабля.

Тайрана, услышав музыку, поморщилась, но ничего не сделала. Она уже трижды протёрла все поверхности в каюте и сдалась, сменив дезинфектор на набор инструментов. Она разложила их перед собой на столе и принялась методично, с почти медитативной сосредоточенностью, чистить, калибровать, смазывать каждую деталь. Механические, понятные действия успокаивали. Винтики, шестерёнки, микросхемы – они подчинялись логике, их можно починить, в них не было той чудовищной, необъяснимой чуждости.

А на мостике «Стикса» Серафим всё так же сидела, прижавшись лбом к штурвалу. Но теперь её плечи чуть вздрагивали. Тихие, беззвучные, подавленные рыдания прорвались сквозь железную выдержку пилота. Слёзы катились по коже, смешиваясь с маслом и пылью, оставляя чистые дорожки. Она плакала негромко, украдкой, как плачут те, кто привык быть сильным для других.

Подавленные рыдания Серафим на мостике «Стикса» постепенно стихли, сменившись прерывистым, глубоким дыханием, которое, начало выравниваться. Она вытерла лицо грубым рукавом засаленного комбинезона, оставив на коже размазанные полосы грязи, сажи и соли, и откинулась в кресле, уставившись в потолок. Привычный, успокаивающий гул корабля, обычно бывший для неё лучшей музыкой, сейчас казался назойливым и пустым, словно он шёл из другого измерения. Где-то в глубине корпуса, прямо под мостиком, раздался отчётливый, пронзительный скрежет автогена, режущего металл, за которым последовали приглушённые, но энергичные выкрики на хриплом, матерном жаргоне – техники с «Молота» уже с утра принялись за работу, без церемоний.

Этот отдалённый, но настойчивый, агрессивный звук резки прорвался и в каюту Каэстры, словно назойливый призрак реальности. Ривена вздрогнула, приоткрыв глаза, её веки казались тяжёлыми.

– Уже начали? – прошептала она, её голос был хриплым от напряжения, недавних слёз и всего пережитого за эти вечные сутки. – Будто мы тут труп на опознании, а не корабль на ремонте.

– «Молот» не ждёт, – так же тихо, почти без интонации, ответила Каэстра, её пальцы всё ещё бессознательно перебирали прядь тёмных волос Ривены, запоминая их текстуру. – Их технари всегда первые на месте, как стервятники на падаль. Особенно этот усатый бугай Гарнак со своей бандой обормотов. Обожают ковыряться в чужом железе, потом хвастаться, что это они всё починили.

Она произнесла это без злобы, констатируя давно известный и всеми принятый факт. Ривена слабо, едва заметно улыбнулась, уткнувшись лицом в её плечо:

– Может, позовём их сюда? Пусть и тут поковыряются. Говорят, у Гарнака руки золотые… и не только для ремонта двигателей. Ходят слухи, он одной левой может…

– Только через мой труп, – Каэстра нахмурилась, но в уголке её губ дрогнула короткая, уставшая усмешка. – Его «золотые руки» в прошлый раз чуть не угробили всю систему навигации у «Гарпий», перепутав контакты. Лучше уж я сама со всем разберусь. Мне так спокойнее.

Она неловко, будто стесняясь этой внезапной близости и откровенности, отстранилась, села на край узкой койки, спиной к Ривене. Её спина, всегда идеально прямая и собранная, сейчас казалась немного ссутуленной, выдавая немыслимую усталость. Ривена приподнялась на локте, наблюдая за её напряжёнными плечами, за игрой тусклого света на бледной коже.

– Ничего, рыжая. Ты своё отстояла. Мы все отстояли. А теперь… – она зевнула, потягиваясь, и её тело издало довольный, громкий щелчок, – теперь надо идти и не дать этим ремонтным обезьянам окончательно развалить твой корабль. И… спасибо. Не знаю, за что именно, но… спасибо.

Каэстра лишь кивнула, не оборачиваясь. Слова, как всегда, давались ей с огромным трудом, а сейчас, после всего, и подавно.

В коридоре уже было шумно и тесно, как в муравейнике. Мимо, громко переругиваясь, пронеслась пара молодых, заспанных техников из отряда «Ястребы», с трудом таща между собой тяжёлую катушку с оптоволоконным кабелем. Один из них, рыжеватый верзила с простодушным лицом, неуклюже поклонился Ксерре, которая только что вышла из своей каюты с видом человека, пережившего жестокое, но необходимое похмелье после очень хорошей и очень нужной пьянки.

– Эй, Валькирия! Слышал, вас там чуть не… – он начал было, полный глупого любопытства, но замолк, встретившись с тяжёлым, абсолютно пустым, выжженным взглядом Ксерры. Она прошла мимо, не удостоив его даже привычного язвительного фырканья, её броня была чистой, но от неё всё ещё тянуло слабым запахом дыма и дезинфектора.

– Ну и ладно, – пробормотал техник своему более сообразительному напарнику, покраснев от досады. – Думают, они такие крутые, неприкасаемые… У «Грифонов» на прошлой неделе на Аресе тоже жарко было, так те хоть отчитаться нормально могут, а не ходят как приведения.

Его голос растворился в общем гуле ангара. Ксерра шла к камбузу, её единственной целью был чёрный, обжигающий, крепчайший кофе. Лотками.

У входа в столовую её уже поджидала Иксора, непринуждённо прислонившись к косяку и с насмешливым, уставшим видом наблюдая, как двое молодых, накачанных механиков из «Молота» пытаются «случайно» и очень неуклюже заглянуть в глубокое декольте проходящей мимо техника-аналитика с позывным «Сова», известной своим крутым нравом и невероятной собранностью.

– Смотри-ка, щенки «Молота» опять свои гормоны путают с профессиональным интересом, – бросила Иксора Ксерре, её длинные пальцы нервно, безостановочно отбивали сложный, навязчивый ритм по корпусу планшета. – Как там твоя голова, снайпер? Приняла на грудь в гордом одиночестве весь стратегический запас выдержанного тартарского рома Тайраны?

– Отстань, кибер-крыса, – буркнула Ксерра, но уже без привычной злобы, скорее устало. – Лучше скажи, этот долговязый, усатый идиот Гарнак уже залез в мой прицел? Я ему лично кишки на него намотаю, если он хоть одну царапину, одну пылинку на оптике оставит. Клянусь.