Полная версия
Между двумя мирами. Том I: Цель выбора
– И господин Вирадж тоже будет? – спросила она.
– Да. Он уже подтвердил. Очень волнуется.
«Волнуется»? Она хмыкнула.
Вирадж не умел волноваться. Он умел только контролировать.
В 17:00 дом стал другим. Не физически – энергетически.
Когда приезжали гости уровня Сингхов, дом переходил в режим парадности: шторы открывали, воду в фонтане включали, служанкам меняли украшения, охрана удваивалась.
Дивья наблюдала из окна своей комнаты, как всё превращается в театр.
На площадке перед домом стояли две охранные машины. У ворот суетились двое сотрудников безопасности. Слуги расставляли лотосы в вазах у лестницы.
Она видела, как мать нервно поправляет сари. Как отец отдаёт короткие распоряжения. Как дом снова становится витриной – не семейной, а политической.
Появился резкий, пронзительный звук – мигнул свет, камеры повернулись, две машины въехали на территорию.
Первыми вышли охранники – проверили периметр, двери, площадку. Только потом – она.
Мать Вираджа. Госпожа Сингх.
Женщина, которая умела входить так, будто ступает по красной дорожке даже ночью, даже одна, даже если никто не смотрит.
Сари бордового цвета стекало по ступеням, как вино по стеклу. Украшения звенели тихо, дорого, уверенно.
За ней вышел Вирадж. Высокий. Спокойный. В костюме, который стоил, вероятно, столько, сколько маленький дом в соседнем квартале.
Он увидел Дивью взглянул вверх к окнам – и улыбнулся.
Улыбка была красивая. Безупречная. Как у человека, который привык, что мир ему отвечает тем же.
Дивья отошла от окна.
Ей не хотелось, чтобы он видел, что она смотрит.
Лёгкие снова стали тесными.
– Дивья? – голос матери. – Они уже здесь.
Она обернулась.
Мать стояла в дверях, тонкая, как тень на стене.
– Ты готова?
Готова. Слово, в котором нет ни одного оттенка свободы.
Она кивнула.
Мать подошла ближе, поправила волосы дочери – нежно, бережно, но руки её дрожали.
– Помни: здесь важны не только слова. Здесь важны паузы. Взгляд. Наклон головы. Ты должна быть мягкой – но не слабой. Спокойной – но не холодной. Улыбаться – но не слишком широко…
– Мама, – тихо сказала Дивья. – Я не презентация.
Мать посмотрела ей в глаза. И на секунду в её взгляде мелькнуло что-то похожее на отчаяние.
– Дорогая… в этом доме – все презентации.
Они спустились вниз. Слуги распахнули двери.
Госпожа Сингх повернулась к ней. Улыбнулась – медленно, оценивающе.
– Ах, вот она, – сказала она. – Наша будущая дочь.
Эти слова прозвучали не как радость. Как факт. Как метка.
Вирадж подошёл ближе.
– Ты прекрасно выглядишь, – сказал он. – Это платье тебе очень идёт.
Она слегка кивнула – не потому что хотела, а потому что так учили.
Он взял её руку – уверенно, как будто она уже принадлежит ему.
Маленькое, короткое прикосновение. Пальцы холодные. Не от погоды – от контроля.
Она почувствовала, как внутри поднимается сопротивление. Тихое. Упрямое.
– Пойдём? – спросил он.
Она кивнула, но в груди что-то щёлкнуло – тот же звук, что в двери закрытой клетки.
Столовая была освещена мягким золотым светом. На столе – хрусталь, серебро, тонкие бокалы. Повсюду – ощущение денег, власти, демонстрации силы.
Госпожа Сингх села во главе стола, будто это её дом. Отец – напротив. Мать – справа. Дивья и Вирадж – по центру.
– Мы так рады, что наконец познакомились ближе, – начала госпожа Сингх.
«Мы» – в этой семье означало «Я».
– Ваши родители много рассказывали о вас. Особенно о ваших успехах, – добавила она, глядя на Дивью так внимательно, будто оценивала товарний ряд.
– Благодарю, – ровно сказала Дивья.
– MBA в Лондоне – это впечатляет. Но… – госпожа Сингх наклонила голову, – надеюсь, вы понимаете, что после свадьбы темп жизни будет другим. Не таким… напряжённым.
«Напряжённым» = профессиональным. «Другим» = ограниченным.
– Конечно, – сказала Дивья. – Семья – это ответственность.
Слова были правильные. А вот взгляд – нет. Сингх это заметила.
– У вас сильный характер, – сказала она. – Это хорошо. Но иногда… женщина должна быть мягче, чтобы мужчина мог быть сильнее.
Это прозвучало как урок.
Вирадж улыбнулся.
– Мы отлично дополняем друг друга, – сказал он, сжимая пальцы Дивьи под столом.
Она не дрогнула. Но внутри что-то холодное прошлось по коже.
И именно в этот момент – когда стол гудел от светских реплик, мать Сингх рассказывала о благотворительности, отец говорил о новых партнёрствах, а Вирадж держал её руку так, будто проверял пульс,– она услышала звук.
Окно на террасе открыли. Прошёл лёгкий ветер. И с ним – шум со двора.
Голос. Мужской. Непривычный этому дому.
– Простите, я ищу мистера Раджа… Я водитель привёз документы…
Голос был тихим, но знакомым. Чертовски знакомым.
Так знакомым, что сердце пропустило удар.
А потом – ещё один.
Она повернула голову – почти незаметно. На террасе стоял мужчина.
Свет падал так, что она видела только силуэт – высокий, в темной рубашке, усталый, но в осанке была та самая мягкая прямота, которую она помнила очень давно.
Призрак. Воспоминание. Нет – человек.
Артём.
Он не увидел её. Он говорил со слугой, чуть нахмурив брови, как делал в детстве, когда не понимал акцента.
У неё перехватило горло. Как будто весь дом, вся его тяжесть, всё давление – на секунду перестали существовать.
Он здесь. Он настоящий. И он стоит в доме, где она давно перестала быть собой.
Мать Сингх продолжала говорить. Отец продолжал поддерживать светский разговор. Вирадж всё ещё держал её руку.
А мир в этот момент – разделился.
На «до». И «после». Он стоял в проходе, чуть поодаль от света, и всё равно она узнала его. Даже если бы лицо скрывала тень, было бы достаточно того, как он держится: как будто готов развернуться и уйти в любую секунду, но в то же время – не прячется.
Она почувствовала, как пальцы Вираджа сильнее сжали её руку под столом.
– Всё в порядке? – вполголоса спросил он, наклонившись ближе. – Ты побледнела.
– Всё нормально, – ответила она автоматически.
Ни один мускул на её лице не дрогнул. Тренировки в этом доме были не только по этикету – по самообладанию тоже.
Слуга на террасе что-то объяснял на каннада, Артём кивал, но иногда всё-таки сбивался на английский:
– …documents from the warehouse… yes, I can wait here… no problem…
Госпожа Сингх продолжала говорить:
– …мы думаем расширять сеть благотворительных фондов. Мир должен видеть, как наши семьи заботятся о городе. Люди… любят истории о сильных мужчинах и женщине рядом, которая даёт им опору…
Эта фраза прошла мимо сознания Дивьи. Она слышала не слова – звук того, как Артём ставит ударения, слегка не так, как местные. Ухо узнаёт раньше, чем мозг успевает запретить.
Отец повернул голову в сторону террасы.
– Кто там? – спросил он, не повышая голоса.
Слуга сразу выпрямился.
– Водитель, сэр. Привёз документы. Я сказал ему подождать внизу.
– Пусть оставит у приёмной, – сказал отец. – И уезжает. Сегодня дом занят.
«Дом занят.» Не «мы». Не «у нас гости». Дом как отдельный организм, который иногда отталкивает тех, кто сюда не вписан.
Артём кивнул, что-то ответил и исчез из поля зрения.
На секунду ей показалось, что он всё-таки задержал взгляд – не на ней, а на общем плане комнаты. Как человек, который оценивает пространство, запоминает дверь, окна, лестницу. Это всегда было в нём: он запоминал маршруты быстрее всех.
– Дивья? – голос госпожи Сингх вернул её за стол. – Вы задумались.
Она подняла глаза, мягко улыбнулась, как её учили.
– Просто думаю о том, что вы сказали. О благотворительности.
– И что же? – заинтересованно спросила Сингх.
– Что люди любят не только истории о сильных мужчинах, – сказала Дивья. – Им ещё нужны истории о женщинах, которые выжили рядом с ними.
Отец чуть двинул бровью – едва заметно, но она это увидела. Госпожа Сингх коротко рассмеялась:
– О да. Вы будете интересной фигурой в нашем кругу.
«Фигурой.» Не человеком.
Ужин тянулся долго. Слишком много тостов, слишком много намёков, слишком много фраз, в которых «союз» звучал чаще, чем «семья».
В какой-то момент разговор перешёл на безопасность.
– Сейчас такие времена, – говорила госпожа Сингх, – нужны люди, которым можно доверять. Водители, охрана, курьеры… Слышала, у вас новый подрядчик по логистике?
– Да, – кивнул отец. – Русский парень. Говорит на местных языках, быстро ориентируется, не задаёт лишних вопросов. Пока меня устраивает.
Это прозвучало как удар.
«Русский парень.»
Она почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Но видимый мир продолжал играть свою роль: она улыбалась, кивала, поднимала бокал, опускала взгляд, задавала вежливые вопросы.
Внутри – кто-то открыл старую дверь.
Ту самую, за которой до этого хранились: запах манго, жар от крыш, голос, читающий Есенина с смешным акцентом, пепел на лбу, надпись на ржавой двери.
«RAJ = ENEMY. A + D.»
Она сжала ладонь под столом, ногтями впиваясь в кожу. Боль помогала удержаться в настоящем.
– Ты в порядке? – снова шепнул Вирадж. – Хочешь выйти на минуту?
Она подняла на него глаза.
– Нет, – сказала она спокойно. – Я прекрасно.
Каждое слово – как маленькая, аккуратная ложь, которую здесь считали хорошим воспитанием.
Когда ужин закончился, все поднялись. Госпожа Сингх обняла её так, как обнимают человека, с которым уже подписали контракт.
– Я вижу, ты сильная, – прошептала она почти ласково. – Это хорошо. Но помни: иногда сила женщины в том, чтобы вовремя смолчать.
Мать стояла чуть в стороне, смотрела на них и почти незаметно сжимала платок. Отец обменивался завершающими фразами с Сингх – цифры, сроки, перспективы.
Вирадж наклонился к уху Дивьи:
– Завтра могу забрать тебя в офис. Покажу, где буду работать после свадьбы.
– Ты уверен, что мне туда разрешат? – спросила она.
Он усмехнулся.
– Я уверен, что после свадьбы ты будешь делать то, что захочешь. В пределах разумного, конечно.
«В пределах, которые ты обозначишь», – подумала она, но вслух ничего не сказала.
Машины увезли гостей. Свет в парадной зоне приглушили. Охрана вернулась к обычному ритму.
Дом расслабился – но ненамного. Как человек, который снял галстук, но не костюм.
Вечернее платье оказалось тяжелее, чем выглядело. Вернувшись в комнату, Дивья почувствовала, как больно плечам и шее. Она расстегнула застёжку, позволила ткани соскользнуть на пол. Ощущение было такое, будто она сбросила не платье, а чью-то руку со своей шеи.
Она сидела на краю кровати в простой хлопковой пижаме и смотрела на свои босые ноги. Ногти на пальцах ног были идеально накрашены – это сделали утром, «чтобы вечером всё было готово».
Иногда ей казалось, что её тело давно разложили по графику: время для ухода, время для макияжа, время для сидения прямо, время для улыбки.
Телефон снова коротко завибрировал. Она взяла его с неохотой.
Сообщение от неизвестного номера:
«Не уверен, тот ли это номер. Если да – привет. Не думал, что снова окажусь в этом доме. А.»
Мир на секунду сузился до четырёх строчек текста.
Она перечитала их несколько раз. Пальцы стали ледяными.
Номер незнакомый, но буква в конце – слишком узнаваемая. «А.»
Он узнал её номер? Или сохранил со старых времён, а потом как-то восстановил? Или спросил у кого-то из старых знакомых?
Она не знала.
Но знала другое: никто в этом доме не пишет ей так. Коротко. Просто. Без титулов, без «мисс», без «моя дочь», без «будущая невеста».
Просто: «привет».
Сердце стукнуло слишком сильно.
Она поставила телефон на тумбочку, встала, подошла к окну. Открыла его – чуть-чуть, ровно настежь, чтобы впустить шум улицы.
Издалека доносился гул города: мотоциклы, голоса, лай собак, чей-то смех. Жизнь снаружи была неряшливой, шумной, неправильной. И от этого – настоящей.
Она закрыла глаза.
«Не думал, что снова окажусь в этом доме.»
Мысль была резкой, как холодная вода.
Она вспомнила, как в детстве они сидели на крыше гаража. Он говорил, что однажды вернётся «с другой стороны» – не как ребёнок гостей, а как человек, который знает этот город по-настоящему.
Тогда ей казалось, что это просто слова. Теперь – нет.
Она взяла телефон обратно.
Пальцы сами набрали ответ. Очень короткий:
«Это он. Ты… давно в Бангалоре?»
Она долго смотрела на текст, прежде чем нажать «отправить».
Секунда. Две. Пять.
Ответ пришёл быстро.
«Пару месяцев. Работаю. Сегодня узнал, чей это дом. Сюрприз.»
Слово «сюрприз» заставило её улыбнуться – не той официальной улыбкой, которой она сегодня обслуживала вечер, а настоящей, кривой, живой.
Она представила, как он стоял на террасе, смотрел на роскошную гостиную и пытался совместить её с теми школьными обедами, с их грязным рынком, с его общежитием.
Этот дом не умел быть «просто домом» для тех, кто не родился внутри.
Она написала:
«Ты водитель?»
Пауза была чуть дольше.
«Иногда. Иногда курьер. Иногда тот, кого зовут, когда надо разгребать чужой бардак. Нормально. Мне нравится двигаться.»
«Мне нравится двигаться.» Удар по её сегодняшнему дню, где каждый шаг был заранее расписан.
Она хотела написать: «Мне некуда двигаться». Но не написала.
Вместо этого:
«Тебя видели за столом. Мой отец говорил о “русском парне, который не задаёт лишних вопросов”.»
Ответ:
«Ок. Буду задавать только нужные :) Не буду писать, если это опасно. Просто… Рад, что ты есть. Думал, что всё это мне приснилось.»
Она смотрела на экран и думала: в этом доме никто никогда не говорит ей «рад, что ты есть».
Ей говорят: «гордимся тобой», «рассчитываем на тебя», «ожидаем правильного поведения».
Но не: «рад, что ты есть».
И от этого одна короткая строчка вдруг стала опаснее всех ультиматумов отца. Потому что напоминала: она – не только функция. Она – человек, который для кого-то просто есть.
Телефон тихо лег на ладонь. Плечи расслабились.
На секунду.
А потом вернулся дом – с его потолками, коридорами, камерами.
И мысль: если он здесь работает, система рано или поздно заметит, что между ними что-то есть. Система не любит связей, которые она не планировала сама.
Она медленно легла на кровать, не включая верхний свет. Смотрела в потолок.
В голове перемешались: рука Вираджа на её пальцах, взгляд госпожи Сингх, голос отца, шёпот матери, и короткое «привет» от того, кто помнил её не как «лицо семьи», а как девочку в форму, которая ела манго руками.
Она впервые за день позволила себе одну роскошь.
Закрыла глаза – не чтобы уснуть, а чтобы представить.
Не свадьбу. Не помолвку. Не фотосессию для журнала.
А то, как выглядит мир, в котором она решает сама.
Ей ещё не хватало смелости назвать это «побегом».
Но где-то внутри уже появилось слово, которое она боялась произносить вслух:
«Выход.»
Она ещё долго лежала в темноте. Иногда телефон тихо вибрировал – короткие сообщения от А., которые она не успевала читать, потому что ловила себя на странном ощущении:
впервые за много лет ей не было страшно думать о будущем.
Не спокойно – нет. Но и не страшно.
Страх – это когда тебя загоняют в угол. А сейчас она вдруг почувствовала: угол – не тупиковый, если в стене есть хоть одна трещина.
Дом стихал. Шаги слуг исчезали. Садовые лампы погружали двор в мягкое золотое сияние. Где-то вдали ещё слышались машины – город продолжал жить своей жизнью, в которой она не участвовала.
Она подошла к окну. Села на подоконник, поджав ноги, опустив голову к стеклу.
В детстве она сидела так же – на крыше гаража. Теперь – окно. Тот же жест, другое место.
Телефон снова загорелся.
Сообщение от А.:
«Если ты когда-нибудь выберешься отсюда – просто скажи. Я умею находить выходы.»
Она не ответила. Пальцы зависли над экраном, но так ничего и не написали. Она боялась не последствий. Она боялась – что ответит слишком честно.
На следующее утро её разбудил стук. Не сильный, но настойчивый.
Она резко села. В комнате было ещё полутемно.
– Дивья? – голос матери. – Ты не спишь?
Она открыла дверь. Мать стояла в ночной рубашке, волосы собраны небрежно, под глазами – тени, которых не скрывал даже мягкий утренний свет.
– Что-то случилось? – спросила Дивья.
Мать прошла в комнату, закрыла дверь.
– Я услышала… – она замялась. – Я услышала, что вчера кто-то был в доме. Кого-то приводили из работников.
Дивья почувствовала, как внутри сжалось всё. Обычно мать была осторожна. Она не задавала вопросов, не искала причин. Она соглашалась.
Но сейчас – говорила.
– Это был водитель, – сказала Дивья максимально спокойно. – Просто доставили документы.
Мать посмотрела на неё долго, слишком долго.
– Нет, – сказала она тихо. – Не просто.
Она сделала шаг ближе.
– Я видела, как ты выглядела за столом. Ты не слушала разговор. Ты смотрела туда, где никого не было видно.
Дивья отвернулась.
– Ты ошиблась.
Мать покачала головой.
– Я знаю этот взгляд. Так смотрела я, когда впервые увидела твоего отца. И так – когда поняла, что ошиблась.
Дивья подняла глаза.
Взгляд матери был болезненно ясным.
– Скажи мне одно, – прошептала она. – Этот человек… он опасен для тебя?
Дивья медленно вдохнула.
И впервые в жизни сказала матери почти правду:
– Опасен – если останется рядом.
Мать закрыла глаза, будто это подтверждало худшее.
– Тогда держись от него подальше. Здесь всё записывается. Всё проверяется. Ты знаешь, что может случиться.
Да, знала.
Знала на примере брата. Знала на примере самой себя.
Но теперь – иначе.
Тогда угрозу несла пустота. Теперь – пустоту начал вытеснять кто-то живой.
– Мам, – тихо сказала она. – Поздно.
Мать открыла глаза. В них было отчаяние.
– Ты ещё можешь выбрать безопасный путь.
Дивья покачала головой.
– Безопасный путь – это не жизнь.
Эти слова ударили в мать. Она шагнула назад и села на край кровати.
– Ты не понимаешь, – прошептала она. – Система не терпит нарушений. Не терпит лишних связей. Ты будущая Радж-Сингх. Любая тень, любой слух – может быть использован против тебя. Против нас. Против твоего брата… – она замолчала. – Против его памяти.
Дивья села рядом.
– Мама. Я просто поговорила с человеком. Человеком, которого когда-то знала.
– «Когда-то» – это слишком опасное время, – ответила мать.
Они сидели в тишине долго.
Дом жил, шумел, дышал. Но внутри комнаты был другой воздух – густой, тяжёлый, почти чужой.
После того разговора весь день пошёл под откос.
Секретарь отца прислал список дел: примерка, фотосессия для каталога фонда, встреча с мастером по украшениям, подготовка к ужину у Сингхов.
Дивья ходила по дому, как по стеклу – осторожно, будто каждая поверхность может треснуть.
Её телефон периодически вибрировал. Короткие сообщения. Иногда только одно слово. Иногда смайлик. Иногда – вопрос.
Она читала – и не отвечала. Не потому что не хотела.
А потому что каждое слово от него делало стены дома плотнее.
Но к вечеру – не выдержала.
«Ты сегодня был не на своём месте.»
Ответ пришёл мгновенно:
«Никогда не был. Но вчера понял – точно не там.»
Она улыбнулась.
И в этот момент – дверь в комнату открылась.
Без стука.
Как всегда.
Отец.
Он вошёл спокойно, без угрозы в голосе. Викрам Радж никогда не повышал голос. Ему это было не нужно.
– У нас разговор, – сказал он.
Этот тон всегда значил: у неё нет выбора.
– О чём? – спросила она, пряча телефон.
Он подошёл к её столу. Посмотрел на неё – внимательно, как смотрят на сотрудника, который допустил ошибку.
– Сегодня я узнал интересную вещь. Один из водителей узнал тебя. Сказал, что вы… знакомы.
Сердце Дивьи пропустило удар.
– Бангалор – маленький город, – ответила она спокойно. – Ничего удивительного.
Отец медленно кивнул.
– Возможно. Но мне не нравится, когда прошлое пересекается с будущими стратегическими союзами.
«Стратегические союзы» – он так называл её брак.
– Он ничего не значит, – сказала она. – Просто человек из прошлого.
Отец шагнул ближе. Так близко, что тень от его лица упала на её плечо.
– В этом доме нет «просто людей». Есть те, кто укрепляет семью. И те, кто может её ослабить.
Она сжала зубы.
– Он не ослабляет.
– Всё, что вызывает у тебя эмоции, – ослабляет, – произнёс он. – Тебя готовят к важной роли. И я не позволю постороннему человеку вмешиваться в это.
Его голос был мягким. Но от этой мягкости становилось холодно.
– Ты хочешь сказать, что запретишь мне разговаривать с кем-то? – спросила она тихо.
– Я уже сказал. Я запрещаю тебе думать о нём.
Эти слова ей даже не нужно было переводить. «Запрещаю думать» – в языке их семьи означало: если связь будет углубляться, он примет меры.
Те меры, которые когда-то приняли к Викасу.
Дивья села. Медленно, чтобы не показать, как подогнулись ноги.
– Ты поняла? – мягко спросил он.
– Да, – ответила она. – Поняла.
Он вышел. Дверь закрылась.
Щелчок был таким тихим – но таким окончательным.
Она сидела неподвижно несколько минут. Пальцы дрожали.
Потом взяла телефон. Набрала:
«Не пиши мне сегодня. Не приходи в этот дом. Просто… будь осторожен.»
Ответ пришёл снова быстро:
«Что случилось?»
Она долго смотрела на экран.
Потом написала:
«Мой отец узнал, что мы знакомы.»
Пауза.
«Понял. Тогда я исчезаю.»
Эти слова ударили сильнее всего.
Она пыталась представить, что он говорит это легко – но ощущала совсем другое. Он не исчезает ради себя. Он исчезает ради неё.
Последнее сообщение:
«Но если однажды решишь не молчать – я рядом.»
Она сидела тихо. И впервые за много лет – заплакала. Тихо, почти беззвучно. Слёзы падали на руки, на телефон, на колени.
Не от страха. Не от слабости. Оттого, что после долгих лет пустоты – кто-то сказал ей: «я рядом». И она поняла, как сильно этого не хватало.
На улице начался мелкий дождь. Тот самый, который был в ту ночь, когда они последний раз стояли под крышей гаража.
Она вышла на балкон. Протянула руку под холодные капли.
Дом позади неё был огромным, белым, неправильным. Как клетка, которой стараются придать форму дворца.
Она стояла там, позволив дождю намочить волосы. И думала:
«Это дом, который душит. Но если дом умеет душить, значит… его можно оставить.»
И впервые за всю главу – она почувствовала не страх. Не тоску. Не стыд.
А направление.
Очень слабое, как тёплая точка под рёбрами. Но оно было.
И это был не побег. И не план. И не роман.
Это было начало.
Глава 3. Человек без привязки
Часть 1. Начало счетаОн проснулся от тишины.
Не от сигнала будильника, не от шума коридора, а от того, что стало слишком тихо внутри головы.
Некоторое время он лежал, не двигаясь, глядя в белый потолок. Тот был таким же чистым и пустым, как все потолки в его жизни за последние пятнадцать лет. Чистая поверхность, на которую ничто не проецируется. Ни лица, ни голосов, ни обещаний.
Он медленно повернул голову. Номер – такой же, как десятки других: кровать, стол, серые шторы, кондиционер с зеленой точкой в углу. Мягкий свет из щели между занавесками. За стеной кто-то включил воду, затем выключил. Всё.
Тишина, в которой можно было бы услышать собственную мысль, если бы было, что думать.
Он сел, опустил ноги на холодный пол. Движения – автоматические, отработанные. Руки сами нашли часы на тумбочке, телефон, привычным жестом проверили, не умер ли кто-нибудь за ночь – ни пропущенных, ни новых писем, только стандартные уведомления. Жизнь шла. Где-то.
Он встал, пошёл в душ. Вода стекала по коже, смывая остатки сна, в котором ничего не было. Раньше ему снились лица, голоса, другая крыша, другой город. Потом перестали. Память, как и всё остальное, поддаётся дресcировке: достаточно раз сорваться в ту сторону – и мозг сам закрывает этот маршрут.
Он закрыл воду, вытерся, надел рубашку и брюки, одинаково нейтральные, одинаково не привязанные ни к одному месту. Человек в белой рубашке всегда в теме, но никогда ни к чему не привязан. Он давно освоил этот дресс-код.
На дне чемодана лежал камень – серый, гладкий. Он достал его, перевёл из одной ладони в другую. Камень был чуть прохладнее воздуха.
